[стр. 3—29 бумажной версии номера]

 

Перевод выполнен по изданию: Thévenot L. Une vie eprouvée. Entre migration postcoloniale, discrimination à l'embauche, maternité affectée et adoption salvatrice: quelle «identité forgée»? // Vrancken D. (Dir.). Penser l'incertain. Laval: Presses de l’Université de Laval, 2014. P. 139—160. Статья публикуется с некоторыми несущественными изменениями по отношению к оригинальному тексту, которые были внесены в нее с согласия автора.

 

Что нового может привнести в понимание личной идентичности социология множественных режимов вовлеченности, которую критикуют[1] за ее невнимание к устойчивости личности? Рассмотрев в первой части статьи этот вопрос, мы разрабатываем принципы прагматического анализа устойчивости личности на основе интервью, повествующего о жизненных испытаниях. Вторая, центральная, часть статьи затрагивает ряд поворотных моментов в существовании личности, повлиявших на ее воспоминания и рассказ о них. После представления этих испытаний, вносящих изменения в жизненный опыт, в заключительной части речь пойдет об интегрирующих устройствах, предназначенных для придания целостности жизни, раздробленной подобными моментами. Данная операция интеграции сопоставляется с существующими в гуманитарных науках подходами к устойчивости личности.

 

I. Состояние личности со множественными вовлеченностями: о типах прагматических жизнеописаний

 

Важнейшим моментом в социологии критики и публичных обоснований, в том ее виде, в котором она была представлена в работах Люка Болтански и Лорана Тевено «Экономики величия»[2] и «О публичных обоснованиях»[3], является ее внимание к ситуациям. Она подчеркивает, что в зависимости от ситуации неизбежно меняется как форма суждения (в отношении людей и нечеловеческого окружения), так и соответствующее ей испытание реальностью. Эта фундаментальная ситуативность не принимается во внимание социологическими подходами, сфокусированными на чрезмерно стабилизированных социальных, культурных или моральных идентичностях, будь они основаны на социальных статусах, ролях или габитусах. Наш подход сразу вызвал вопрос: какая организация личности была бы совместима с такой переменчивостью? Ведь нужно же учитывать и ее преемственность, ее связность. На описанном выше этапе предлагаемый нами аналитический подход не задавался целью ответить на этот вопрос. Мы фокусировались только на отдельных моментах разногласий в перспективе публичного суждения, которое черпало свою легитимность в отсылке к общему благу.

 

От идентичности к состоянию личности: наложение пережитых  вовлеченностей

 

Вопрос «устойчивости личности» был затронут на этапе, начавшемся с работы «Подходящее действие»[4], и продолжает развиваться ныне в социологии режимов вовлеченности[5]. Термин «устойчивость личности» представляется нам наиболее адекватным, поскольку ставит под вопрос стабильность идентичности. Центральной для нас стала важность координации личности с самой собой, которая не сводится к проблеме координации между акторами. Это позволило нам выработать категорию «вовлеченность», которая описывает способы связи с самим собой при помощи гарантий (gages), получаемых от соответствующего окружения. Дистанцируясь от типологий действия, артикулируемых в терминах «логик», понятие вовлеченности выявляет, каким образом личность приходит в соответствие самой себе — а значит, и получает в себе уверенность, — благодаря посредничеству окружающего мира, вовлекаемого в этот процесс. Концепция множественных режимов вовлеченности описывает весь спектр возможных вовлеченностей: от наиболее публичных режимов (в смысле политической вовлеченности в рамках гражданского порядка величия[6]) до наиболее личных и интимных, а также включает режим планируемого действия. Эта концепция схватывает различные практические способы сохранения субъектом целостности при переходе от одной ситуации к другой, основанные на определенном отношении к соответствующему окружению. В зависимости от своей направленности и темпоральной глубины разные режимы в разной степени и с разной готовностью поддерживают отношения доверия к другим. Это позволяет нам разрабатывать представление о динамичной композиции подвижной личной идентичности — благодаря сборке с наложениями подобных множественных вовлеченностей.

 

Испытание вовлеченности происходит в момент контакта с реальностью, которая накладывает обязательство в форме гарантии (gage). В работе «Экономики величия» испытание регулируется рамками конвенциональных квалификаций, которые претендуют на публичную легитимность во имя общего блага. Динамичность режимов вовлеченности позволяет расширить наше восприятие испытания в двух важных моментах — вступления в испытание и его разрешения (развязки), — поскольку выявляет неизбежное напряжение, свойственное любой вовлеченности, вызванное ее специфическим оформлением[7]. На основе анализа понятия «инвестиция формы», начатого нами еще до «Экономик величия», мы выявляем в каждом виде вовлеченности напряженные переходы между открытостью, незавершенностью текущего действия, и закрытостью (умиротворяющему сведению к устойчивой форме). Это напряжение влияет как на форму конвенциональных квалификаций в рамках режима публичных обоснований, так и на знакомый ориентир из близкого мира, если речь идет о вовлеченности в формате знакомого предметного окружения («режима близости»[8]). Так, в режиме близости личность[9] может полагаться на ориентир из своего рутинного мира или же терять уверенность в нем и заново начинать поиски и попытки действия. В первом случае личность в полном спокойствии полагается на устоявшуюся форму, метку или ориентир, которые уже испытаны вовлеченностью, и «закрывает глаза» на любую другую примечательную реальность. Во втором же случае, испытывая обеспокоенность в отношении знакомых ориентиров, личность «открывает глаза» на то окружение, которое не вписывалось в форму или ориентир, обеспечивавшие до сих пор гарантию вовлеченности[10]. Помимо понятия множественности режимов вовлеченности, помогающего разложить связную организацию личности на компоненты, движение в рамках того или иного режима от уже испытанного к новым поискам и испытаниям позволяет лучше понять это прагматическое движение личности и то, как она может рассказывать о пережитом[11].

 

Беспокойство, принимающее различные формы в том или ином режиме вовлеченности, должно интересовать социолога в большей мере, чем «неопределенность» — понятие, удобное для формализации в рамках научного изложения, в котором, по определению, вовлеченный агент постоянно выносится за скобки и акцентируется бессубъектная объективность[12]. Прерывность события между двумя вышеупомянутыми состояниями — вступлением в испытание и его развязкой — может, таким образом, пониматься через динамичность режима вовлеченности, подвергаемую испытанию. А множественность режимов вовлеченности позволяет рассматривать в рамках одной и той же аналитической рамки события, которые сильно различаются по степени публичности, поскольку одни события затрагивают ориентиры в близком мире, а другие — определения общего блага.

 

К новым практикам полевых исследований: прагматические биографии

 

В нашем подходе понятие информации подвергается преломлению: мы имеем дело с множеством форматов информации[13]. Каждый из них опирается на ряд узнаваемых способов познания и признания, которые меняются от одного режима к другому. Поэтому исследование должно быть чувствительным к этим различным форматам для того, чтобы методично собирать ту информацию, которая составляет базу или ориентир в рамках того или иного режима вовлеченности. Предлагаемый метод максимально верно передает динамику вовлеченности, в центре которой находится закрепленный ориентир. От решения, твердо опирающегося на этот ориентир, личность переходит к состоянию испытания вследствие сомнений в правильности этого ориентира. Методы наблюдения, предлагаемые разными социологическими подходами при изучении конфликтов, споров, поломок и чувства дискомфорта в публичном пространстве, получают обобщение в предлагаемой нами аналитической рамке, базирующейся на понятии претерпеваемой вовлеченности (l'engagement éprouvé).

 

Таким образом, социологическая программа, рассматривающая множество режимов вовлеченности, разрабатывает соответствующие им техники проведения исследования в зависимости от того, каким образом испытывается, переживается событие. Первое полевое исследование фокусировалось на вовлеченности в режиме близости. Это тот тип отношений, который слабо поддается передаче в виде связного дискурса и плохо схватывается методом интервью. Этот режим контрастирует с отношениями в рамках нормы и нормализации, которые регулируются стандартами, необходимыми для «управления с помощью норм»[14].

 

Второе, коллективное, исследование позволило разработать новые подходы к полю за счет регулярного общения с респондентами в месте их проживания (Марк Бревильери) и в процессе сожития с миром (Бревильери, Люка Паттарони и Жоан Ставо-Дебож). Такие форматы исследования, которые предлагаются политической и моральной социологией, учитывающей множественные режимы вовлеченности — от самого интимного к самому публичному, — часто называют «этнографическими» за неимением лучшего термина (поэтому нам уже доводилось называть это «моральной этнографией»). Однако цели и методологические процедуры, предлагаемые нами в политической и моральной социологии, отличаются от тех, что свойственны этнографии[15].

 

Метод интервью тем менее пригоден для схватывания вовлеченности, чем менее публичной оказывается эта вовлеченность и связанные с ней ценности (блага), а также то, что на них влияет. Моменты испытаний не всегда поддаются описанию. И из наложения вовлеченностей не всегда возможно создать интригу. И тогда мы прибегаем к фото- или видеосъемке, поскольку скрупулезный и многократный просмотр снимков позволяет выявить то, что составляет в жестах их ориентиры, а также эмоции, вызванные беспокойством[16]. Благодаря этим снимкам мы получаем возможность различать то, что затрагивает испытываемую вовлеченность. В своем протоколе исследователь внимателен к той части практического опыта личности, которая находят выражение в обыденном языке. Он должен таким образом выстраивать свое описание, чтобы оно наиболее верно и точно схватывало эту динамику. При этом в его адрес нередко поступают обвинения в недостатке ясности, маньеризме и вычурности, вследствие чего так называемые академические журналы могут отвергнуть предлагаемые к публикации тексты.

 

Навык письма становится для исследователя ключевым, и поэтому искусство литературы влечет его своим многообразием способов передачи смыслов. Однако речь идет не о том, чтобы смешивать разные жанры, литературные и социологические навыки, а о том, чтобы принять во внимание основы жанра, заключающиеся в том или ином способе передачи смысла[17]. Лидия Гинзбург — писатель и исследователь, проявлявший особое внимание к социальной реальности и ее изучению, — замечательным образом сумела соединить литературное и социологическое письмо[18]. Соединяя их, она смогла создать прекрасное описание, в котором указанные регистры исключительно точно соответствуют типам вовлеченности, запечателенным в моменты их переживания. Она стремилась не столько описать свою жизнь, сколько передать предельный опыт человечности, который она пережила во время блокады Ленинграда. Вдохновленная романом Толстого «Война и мир», Лидия Гинзбург стремилась понять как формы человеческого общежития, позволявшие продолжать борьбу, так и наиболее интимный человеческий опыт — опыт человека, сведенного к дихотомии «живой—мертвый»[19]. Сравнимое по силе искусство демонстрирует и Марк Бревильери, разрабатывая свое социологическое исследование в направлении пороговых состояний человеческого опыта[20].

 

Столь высокое искусство синтеза социального и литературного встречается нечасто. Но нередко мы находим обрывочные свидетельства, оставленные личностью о ее жизненных испытаниях в отдельных записях, разнообразие регистров которых позволяет обрисовать сложную архитектуру вовлеченностей. Мальте Гриссе проявляет себя как настоящий политический и моральный историк в исследовании, отличающемся необычайной чувствительностью к разнообразию того, что испытывает личность в разных режимах вовлеченности (от самых интимных до наиболее публичных). Это исследование основывается на многообразии жанров самоописания: личный дневник, переписка, автобиография, мемуары, роман[21].

 

Предлагаемое нами наблюдение вписывается в подобную исследовательскую парадигму, однако ограничивается классическим методом исследования — интервью. Мы рассмотрим здесь, каким образом личность отдает себе отчет в том, что подорвало ее устойчивость. Прагматический анализ представлен на примере жизненного пути, рассказанного в одном-единственном интервью, взятом студенткой факультета социологии Сандрин Роблен в рамках ее магистерского исследования по социологии, посвященного личной вовлеченности в контексте сообществ[22]. Благодаря способности плавно переходить от общественного к интимному, а также своей молодости и принадлежности к женскому полу, она смогла получить такое свидетельство, которого вряд ли смог бы добиться автор настоящей статьи[23].

 

II. Испытания, вносящие различия, и точки бифуркации: дестабилизированная и восстановленная личность

 

В завимости от динамики вовлеченности испытание может содержать как очень мелкие различия (дифференциалы), трудно уловимые без применения выше упомянутых методик, так и моменты, которые стали жизненными точками бифуркации. И именно такие моменты считает стоящими внимания человек, рассказывающий историю своей жизни.

 

Колониальное детство матери: от голода к разрушению привычного окружения

 

Описание своей жизни Элен[24] начинает с собственных родителей, что вполне вписывается в традицию социологических исследований. Но, в отличие от статистических методов исследования, в этом описании респондент сама подчеркивает соответствия между элементами повествования о жизни ее родителей и собственной жизнью. Элен рассказывает о следах, которые оставила на ней жизнь, пережитая родившими и воспитавшими ее людьми.

 

Один из таких памятных моментов выходит за рамки человеческого существования и затрагивает жизнь как таковую. В эти моменты безотлагательная борьба за выживание может стать неизмеримо важнее всех форм вовлеченности человека в его окружение (а через окружение — в связь с самим собой), которые характеризуют собственно человеческое существо и соединяют между собой в единое пространство личность и сообщество. Так, на острове, бывшем тогда французской колонией, матери Элен приходилось выживать в постоянной борьбе с голодом: «Моя бедная бабушка! Ее дети, едва достигнув возраста, когда они могли бы начать ей помогать, умирали! Она теряла их в совсем юном возрасте». Элен вспоминает, какими словами ее мать рассказывала о голоде: «Она мне говорит: когда я была голодной, я собирала кусочки тростникового сахара на дороге и ела их». И в то же время Элен вписывает эту борьбу за выживание в канву человеческих отношений и вовлеченностей. Мать Элен выкручивается как может, добывает себе пропитание на улице, чтобы не подвергать свою мать постыдному публичному осуждению за неспособность обеспечить элементарные потребности своего ребенка. Это «чтобы моя мать не страдала от [необходимости признать, что] “да, у меня совсем ничего для тебя нет!”»

 

«Добиться успеха своими силами» — вот одна из тех формул интеграции, применяемых к жизненным испытаниям, которую Элен приводит в интервью, говоря о своей истории. Причем эта формула не эквивалентна личной автономии, которую продвигает политический либерализм. Эти «свои силы» получены не просто за счет борьбы с патриархальной зависимостью от власти покровителя. Опираясь на «свои силы», мать Элен не отказывается от связующих уз и выражает им признательность, стремясь облегчить бремя, лежащее на ее собственной матери, которая о ней заботится. Связь между обездоленным детством и способностью рассчитывать на свои силы оказывается здесь более сложной, потому что дочь не просто стремится быть независимой, но и испытывает привязанность к своей матери, находящейся в крайне стесненных обстоятельствах.

 

Будучи не в состоянии обеспечить свою дочь, бабушка Элен отправляет ее мать к родственницам и знакомым. Задействованы спасительные узы семейной солидарности и взаимопомощи: «Бывали моменты, когда она переходила из семьи в семью потому, что ее мать... моя бабушка, не могла ее обеспечить... она жила у своих тетушек... и у других людей». Однако здесь наблюдается нехватка режима вовлеченности в формате близости, который имеет большое значение для устойчивости личности. Элен вспоминает слова матери о том, как той не хватало ощущения дома: «Иногда она говорила, что не хочет идти к другим людям, что хочет быть у себя дома».

 

В этом повествовании очевидна забота родителей, которую берет на себя более широкий круг родных и близких, о том, чтобы их дети чувствовали домашний уют. Но здесь появляется и другая конструкция. В ней режим близости оказывается вписан в семейную иерархию, отмеченную явным неравенством между мальчиками и девочками. Элен явным образом не порицает этих нравов и не приводит слов матери в качестве свидетельства. Она лишь подчеркивает различия в обращении с дочерью и с сыном. Ее ирония, лишенная критики, выражается в отсылке к «общим местам», которые в результате сводятся к неким клише: «На самом деле до моей матери фактически никому не было дела; ей предпочитали ее брата просто потому, что он мальчик, а мальчику ведь нужна семья, ему ведь нужно помочь в трудоустройстве!».

 

Школа и государственная служба как каналы преемственности и карьерного роста: траектории мобильности во Французской Республике[25]

 

Элен рассказывает о том, как ее отец, а потом и мать неустанно вкладывались в свой образовательный рост, который «они начинали с нуля [...], самоучками». Так они дошли до сдачи экзаменов в рамках конкурса на ответственные должности на государственной службе после того, как их страна получила независимость. Такая тесная связь между образовательной траекторией и работой на госслужбе свойственна компромиссу между технократическим и гражданским порядками величия, который Французская Республика распространила и на свои колонии. Отец «работает сегодня комиссаром полиции, он даже учился во Франции, в Сен-Сире[26]». Мать же сначала была учительницей, а потом работала заведующей по воспитательной работе. Когда ей было уже за 50, она поступила в университет на юридический факультет, чтобы стать судьей, и в выпуске своего года заняла первое место на общенациональном уровне. Элен связывает этот успех с тем «фактом, что мать познала много несправедливости в жизни,.. потому что она попадала в трудные испытания, например, над ней посмеивались в школе, потому что она была плохо одета». Динамика вовлеченности позволяет выявить определенные перемещения: от ситуации обездоленности в детстве, которая негативно сказалась на вовлеченности, располагающиеся в режиме близости, к реализации образовательного проекта, способствовавшего продвижению по шкале публичных квалификаций, отсылающих к общему благу. Отталкиваясь от случаев несправедливости (насмешки над одеждой), пережитой во время испытаний школьной квалификации, она складывает повествование о своей последующей публичной борьбе за восстановление справедливости.

 

В отличие от поколения ее родителей, образовательные усилия Элен уже не вписываются в регулируемые государством отношения между школой и госслужбой. Ее проект устремлен к встрече с другими культурами. В университете Элен изучала иностранные языки. Закончив обучение за границей, на момент проведения этого интервью Элен работает помощником директора в крупной немецкой компании по производству автомобильной и бытовой техники.

 

Преемственность и «духовное воспитание», обращение в новую веру, заграничные открытия и приключения

 

Типы «социальных траекторий», конструируемые социологией и статистикой, опираются на связи между формами, гарантированными государством, дипломами и постами на государственной службе. Чего нельзя сказать о социальной преемственности другого рода, настолько часто упоминаемой Элен в ходе интервью, что ее можно даже интерпретировать как связующую формулу ее жизни. Речь здесь даже не идет о религиозности. Если назвать Элен религиозной, то мы упустим из виду тот факт, что она, говоря о своем «духовном воспитании», упоминает о привязанности к самым разнообразным церквям:

 

    «У нас есть духовное воспитание... Мои родители были тесно связаны с разными религиями. Например, мой дедушка по папиной линии был пастором в лютеранской церкви... Бабушка воспитывалась в католической церкви, и даже бабушка с дедушкой по маминой линии были очень религиозными, они очень любили свою веру и жили в полном согласии с требованиями церкви. Например, они ходили на службу в церковь три раза в день».

 

Имея дядю-пастора и двух тетушек-монахинь, мать Элен была на попечении католических монашек в обмен на работу в качестве ассистента преподавателя. Однако позднее она выбрала другую веру, проповедуемую одной духовной общиной (ДО[27]) экуменической направленности. По словам Элен, ее мать порвала с католичеством, потому что в ее воспитании слишком большое место занимали понятия греха, ада и рая. Кроме того, это был и шаг навстречу новым приключениям: «[Стать членом ДО] — это было для нее сменой ориентиров, но вот сделать этот решающий шаг было непросто». За первым шагом последовал второй, не менее вызывающий, когда она вышла замуж за мужчину «из другого племени»[28].

 

На этом новом пути, связанном с ДО, Элен сама делает решающий шаг. И как раз здесь мы видим один из тех моментов формулирования проекта и принятия решения, связанного с индивидуальным планом, каковые в стратегических моделях действия или выбора некорректно представляются как всеохватная категория. В возрасте 25 лет Элен покидает родину и проводит один год в Австрии, работая помощницей по уходу за детьми[29]. Свои действия она, конечно, планирует, однако здесь важно и манящее заграничное приключение, первый этап на пути к эмиграции: «Ну да, на самом деле я с головой окунулась в этот мир, вдалеке от родины, и я... я... в первый раз покинула [свою родину] и уехала на чужбину, в Европу». Исследовательско-приключенческий дух при встрече с чужбиной подпитывается и космополитическим образом жизни в семье, куда попала Элен: «Они много путешествовали […], и поэтому у нас регулярно были иностранные гости, и иногда мне в свободное время доводилось их сопровождать». То, что Элен оказалась именно на этом месте, не является чистой случайностью. Элен получила приглашение на работу от богатой иранской семьи, состоявшей в той же религиозной общине, ДО. Хозяева сразу проявили к ней удивительное доверие: «Они же совсем меня не знают! [...] Вот так жить у кого-то в доме, присматривать за детьми — не каждому это дано! […] Они мне по-настоящему доверяли!»

 

Это испытание, важное по своим последствиям так же, как и другие пороговые моменты своей траектории, Элен объясняет вероятностью вмешательства высшей силы, которая служит для нее интегрирующей формулой жизни: «Это было таким подарком! […] Наверно, сам Бог привел меня к этому в тот момент». Странность такого внезапного выхода из режима близости и привычного окружения не менее остро ощущалась и родителями Элен, которые никоим образом не были знакомы с семьей, принявшей у себя Элен:

 

    «Я рассказала об этом своим. Мой отец в это не поверил, ведь он же их не знал. “Они же тебя не знают, они не могут тебе доверить своих детей и все остальное”. […] А мать, она была настолько... ну... взволнована. [продолжает тоном сказочницы] Ах! Я вам верю, вы же ДО [почти шепотом], отправляю к вам мою кровинушку! Доверяю ее вам!»

 

Таким образом, испытание, связанное с отрывом от среды, где действует режим близости, сопровождается доверительным одобрением родителей.

 

И все же одной обоюдной вовлеченности, связанной с доверием на основе общей веры, оказывается недостаточно. Путь к осуществлению проекта не усеян одними лишь розами, ведь речь идет об эмиграции из южной страны в Европу. Элен не проходит самого что ни на есть публичного административно-легального испытания:

 

    «У меня был студенческий паспорт, и австрийское посольство […] мне отказало! Они мне сказали: “Что это за дела? Студент не имеет права целый год прохлаждаться в Австрии как турист!” И это при том, что у моего отца были знакомые в министерстве, потому что он там работал. Но потом все же кто-то ему сказал: “Сходите все-таки на всякий случай в австрийское консульство. Спросите у них совета”».

 

В следующих сценах этой интригующей истории с неожиданными поворотами, которая раскрывает один из самых важных моментов ее жизнеповествования, Элен, как настоящий драматург, добавляет к репликам авторские комментарии:

 

    «И я [смеется]... как сейчас помню эту сцену, где мы с мамой стоим на коленях и молимся, молимся о помощи. И мама прямо взаправду молилась: “Боже мой, это же во имя будущего моей дочери! Господи! За дочь молю! Господи, помоги нам!”[30] […] И тут мы открываем дверь консульства [доверительным тоном] и... видим женщину, сидящую в шикарном кабинете. И женщина увидела мою мать и [шепотом] сказала ей: “Мадам Жослин! ...я уже очень давно вас ищу! Я всегда о вас помнила! Потому что именно благодаря вам я получила свою нынешнюю должность! Как, вы меня не помните? Я же ваша ученица! Вы были для меня очень, очень важным человеком! [...] Вы воспитали во мне нравственные принципы и вообще… […] И я всегда говорила себе, что однажды мне удастся вас отблагодарить за все хорошее, что вы для меня сделали”».

 

Благодаря рекомендательному письму от этой женщины, Элен, наконец, дали, визу. А заканчивает эту историю она так: «[нараспев] Вот так все и вышло! И в результате я теперь сижу и говорю тут с тобой! [смеется]». К дарованному судьбой месту на чужбине (которое Элен считала подарком небес) добавляется не только дар доверия со стороны принимающей семьи, но и чудо человеческой благодарности, не ограничивающейся пределами духовной общины ДО.

 

Дискриминация при приеме на работу: искажение испытания, крах других гарантий и экзистенциальный кризис

 

Жизненное повествование Элен не во всем походит на сказку. Выйдя замуж за нормандца и взяв его фамилию, Фурвиль[31], она оказывается на нормандском рынке труда. Уже само указание на его «нормандскость» говорит об отсутствии рыночной равноценности индивидов, что подтверждается дискриминацией при приеме на работу. Один из очередных отказов особенно резко отложился в памяти Элен и затронул всю ее личность. Подобные случаи вообще могут приводить к длительной депрессии. Элен называет этот свой уже заученный рассказ «байкой»:

 

    «“У меня перед глазами ваше резюме. Меня интересует ваша кандидатура!” И вот мне назначают встречу. Я прихожу на следующий день. Вхожу, меня встречает молодая девушка: “У меня назначена встреча с господином Б.”. Она на меня смотрит и переспрашивает: “Вы уверены?” Я отвечаю: “Да”. Она снова на меня смотрит и говорит: “Вы ошиблись адресом!” А я ей: “Да нет же, я пришла по адресу, у меня здесь сегодня встреча в 9 утра!” Она снова на меня смотрит и говорит: “Нет, у него сегодня утром встреча не с вами, а с мадам Фурвиль...” А я говорю: “Да я же и есть мадам Фурвиль!” [тихим голосом] И она вся побледнела, представляешь! [торжествующим голосом] И сразу вышла, сказав мне: “Я его предупрежу” [...] Ну то есть он-то ждал увидеть настоящую нормандку! [смеется]».

 

И Элен выпроводили, даже не предложив ей присесть.

 

    «Без преувеличения могу сказать, что прошла как минимум сотню собеседований. […] И каждый раз я получала вызов на собеседование потому, что меня зовут Элен Фурвиль, я живу в Нормандии и у меня за плечами немалый трудовой стаж. Вообще вызывали меня всегда, но когда я приходила на собеседование, то тут начинался совсем другой разговор... И в результате я окончательно потеряла уверенность в себе, меня это все просто убивало!»

 

Несправедливое испытание затрагивает всю личность целиком; ее разрушает незаслуженная публичная дисквалификация, вплоть до того, что у человека оспаривают право на его собственное имя: «Вы не та, за кого себя выдаете!». Все вовлеченности, на которых основаны различные способы обретения уверенности в себе, оказываются разрушены: «Меня это просто убивало!».

 

План переезда в Париж: восстановление при поддержке начальницы и конструктивная критика антильского друга

 

Единственная работа, которую в результате удается найти Элен в городе Руан, — это срочный контракт приоритетного социального трудоустройства на шесть месяцев, с возможностью однократного продления. Это должность помощника ректора университета в отделе международных связей. Как говорит Элен: «Работа-то настоящая, но плохо оплачиваемая: всего 2500 франков в месяц!»[32]. После бесконечных отказов Элен перестает искать лучшей доли: «Мне было страшно... Вот кончится сейчас эта работа... И к кому я пойду дальше? Кто меня примет?» Если раньше ей виделся лик смерти («это меня просто убивало»), то теперь перед ней предстает чудовище: «Я уже даже стала думать, что я какой-то рогатый монстр! И что люди никогда не примут меня такой, какая я есть».

 

Так, после всех отказов и непризнания в ее рассказе появляются два человека, которые помогают ей обрести себя. Первый человек — начальница, «очень добрая […] да, у нее по крайней мере было действительно доброе сердце». Та ей сразу сказала:

 

    «Поезжай в Париж! [сочувствующим тоном] Пока ты остаешься здесь, у тебя будут только такие маленькие контрактики. А у тебя же может быть нормальный контракт... с твоим потенциалом... езжай! Езжай! [...] Я даже отпущу тебя в отпуск на неделю без оформления. Иди в агентства по поиску персонала».

 

Элен говорит, что начальница ее «по-настоящему подтолкнула […], можно сказать, дала пинок под зад!». Этот человек выполняет роль, сходную с той, которую играют ныне так называемые «попечители» или «тьюторы», призванные оказывать помощь людям, попавшим «в трудную жизненную ситуацию»[33]. Используя прочную основу вовлеченности в режиме близости (возможность предоставить отпуск «без оформления»), такие люди подготавливают личность к испытанию, которое требует проектной воли, в рамках режима планового действия(«пинок под зад»). Они также готовят к испытанию в рамках технократического порядка величия, которое приходится проходить при приеме на работу («перспективы» в Париже). Как тонко замечает Жоан Ставо-Дебож, анализируя методы попечительства над «молодыми людьми в трудной ситуации», «потомками иммигрантов»[34], эти институциональные механизмы не лишены двусмысленности, поскольку не ставят под вопрос несправедливость дискриминации при приеме на работу. Так, «попечители» молодых француженок и французов, чьи родители происходят из стран северной Африки, должны в том числе готовить своих подопечных к расистским, дискриминирующим их реакциям, с которыми тем, по всей вероятности, придется столкнуться[35]. Поступая так, сами «попечители» поддерживают использование таких испытаний при приеме на работу, извращенных подобными дискриминациями. Вот и начальница Элен констатирует наличие дискриминации на местном «рынке труда».

 

И совсем иную окраску принимает поддержка другого человека, благодаря которому Элен смогла оправиться после стольких уничижительных отказов:

 

    «И потом один друг с Антильских островов, которому я рассказывала о своем хождении по мукам, мне говорит: “Постой, так это не у тебя, а у них проблемы [подчеркнуто]! Твоя проблема в том, что тебе настолько запудрили мозги, что ты в результате с этим смиряешься и страдаешь по жизни! Но проблемы-то не у тебя, а у них [настойчиво]”».

 

Этот друг с Антильских островов, познав на своем опыте французский расизм и дискриминацию, призывает Элен именно таким образом идентифицировать то поведение, жертвой которого она неоднократно становилась. Выявляя постоянное воспроизводство такого поведения и указывая на его недопустимость, он выстраивает обвинение, достигающее более высокого уровня критического обобщения. Неслучайно Элен говорит об опыте «неприкрытого расизма», который ей пришлось пережить во Франции, и в особенности в Нормандии.

 

Проект по усыновлению как способ излечения пораженной женственности и материнства: «помогая себе», «помогаю всему человечеству»

 

Из всего, что Элен рассказала о своих жизненных испытаниях, глубже всего ее затронуло то, что касается материнства. Переходя к этой теме, мы далеки от того, что обычно всегда фиксировалось в социальных траекториях (до тех пор, пока в гендерных исследованиях не появились новые направления). Публично рассказать о том, что затрагивает так глубоко, оказывается еще труднее, чем вспоминать о прочих вышеописанных драмах. И здесь невозможно было бы обойтись без высокого мастерства молодого социолога Сандрин Роблен, которая смогла установить настолько доверительный диалог с Элен, что та поделилась с ней болезненным интимным переживанием и рассказала, что для нее означает быть женщиной.

 

Несмотря на многократные попытки оплодотворения методом ЭКО, у супругов не получалось зачать ребенка. Выяснилось, что дело не в Элен, а в слабой репродуктивной функции ее мужа. В результате в их отношениях возникает тяжелое напряжение:

 

    «Ну как! Я вот не бесплодна, но при этом мне приходится принять эту ситуацию и с этим жить! Мне очень, очень трудно с этим жить... [запинается] […] Да и для моего мужа тоже, он до сих пор испытывает чувство вины... все эти самобичевания. Он мне говорит, что, наверно, я могла бы начать новую жизнь с кем-то другим...»

 

Чтобы не пришлось принимать возможной перспективы расставания, Элен переходит в своем суждении на уровень выше, в формат публичного режима справедливости (под «покровом незнания»[36]): «И речи не может быть, чтобы я бросила своего мужа, ведь и я сама могла бы оказаться в такой же проблемной ситуации». Но к этому аргументу примешиваются и доводы из других, менее публичных режимов вовлеченности. Еще до того, как возникла проблема бесплодия, у Элен с мужем начал складываться проект усыновления — «проект всей жизни», по словам Элен. И теперь, судя по всему, этот давний план пришелся очень кстати, помогая ей легче пережить горечь разочарования. Как и в предыдущем случае, кризис личности оказывается всеохватным и затрагивает самое интимное, которое на этот раз артикулируется как женственность: «Я чувствовала себя не вполне женщиной, понимаешь? Я была неполноценной женщиной [настойчиво], потому что я уже думала, что не смогу иметь ребенка».

 

После этого нового удара, разрушительного для всего ее существа, Элен, по ее словам, опять смогла взять себя в руки. На этот раз уже не благодаря благосклонной начальнице или другу, критикующего расизм, а при помощи психолога и социального работника, которых она называет «профессиональными консультантами». С ними обоими она познакомилась в процессе рассмотрения ее заявления об усыновлении. Вооруженные гуманитарными знаниями, они смогли ей «помочь все расставить по своим местам». И вот уже Элен проводит параллель с наукой своей собеседницы Сандрин («Ты же ведь социолог, да?») и делает обобщение в отношении этих профессий: «В этой работе... момент, который они любят, как бы это сказать,.. открывать... Это делать так, чтобы ты раскололся... Понимаешь? ...И я, я раскололась!» Так распадается дискурс, соответствующий режиму публичной вовлеченности, и сквозь него проступает самое личное, самое интимное. Такие удары в область интимного обычно болезненно замалчиваются. Вот и Элен считала, что «никто не должен в это лезть! Потому что это мое личное дело». Но «благодаря этим женщинам я осознала, что... что... что это не страшно... и если... если... ты не можешь выносить... ребенка [взволнованно] в своей утробе, то... то... ты можешь найти себе и другое назначение в жизни!». После этого переключения, позволившего «сфокусироваться на другом», все «встало на свои места», и они с мужем усыновили мальчика, родившегося на том же острове, где Элен. И снова происходит инвестирование во все уровни вовлекаемых благ и способы поддержания уверенности в себе:

 

    «Ты можешь лучше послужить человечеству, ты делаешь благо […] и для себя, и для ребенка, у которого... у которого... есть теперь новые родители. […] И я подумала, что моя судьба связана и с этой женщиной тоже [биологической матерью, бросившей своего ребенка на второй день после рождения]. И я вот думаю, что не могу ее осуждать, потому что вообще-то все это благодаря этой женщине. И поэтому я могу помочь ей воспитать ее сына, вот... и в то же время этот ребенок и мне делает благо, потому что дарит мне эту новую ипостась... быть матерью, понимаешь?»

 

 

III. Интегрирующие устройства и жизненные интегралы

 

В интервью Элен подробно рассказывала об испытаниях, вносящих изменение в жизненный опыт, некоторые из них глубоко ранили все ее существо, рискуя порвать ткань ее существования и ставя под угрозу устойчивость самой ее личности. Но, к счастью, жизнь продолжалась. Ткань существования восстанавливалась благодаря целебному действию различных интегрирующих устройств и операций. Мы предлагаем рассмотреть теперь, какие смыслы привносят в существование эти интеграторы разной степени важности. Осмысление означает здесь уже не просто придание некоего «смысла», в том числе и самой личностью. Этот термин заключает в себе и другие способы жизнеощущения, в том числе и концептуалзированные гуманитарными науками, к которым нам позволил обратиться рассказ Элен.

 

Во что вкладываться после того, как «взял себя в руки»?

 

Разложив существование личности на различные виды вовлеченности и испытания, мы лучше понимаем разницу между самыми трудными жизненными испытаниями и небольшими бифуркациями, в ходе испытаний приводящими личность к корректировке ее привычек, пересмотру ее плана или к переоценке той или иной квалификации, с помощью которой она оправдывает свои действия. Первые могут возникать из-за превратностей испытаний в рамках публичной квалификации (особенно когда они многократно повторяются) или даже из-за препятствий на пути к осуществлению плана, отнимающих способность выстраивать перспективы на будущее. Но угрозу личности создают не только превратности в самых публичных режимах вовлеченности или в режиме планирования. Такая угроза возникает, когда противостояние оказывается настолько сильным, что затрагивает одновременно все режимы, гарантирующие уверенность в себе, в том числе и режим близости, и режим открытий и приключений.

 

Эта операция по разложению на множественные режимы вовлеченности позволяет также увидеть различные способы восстановления личности в зависимости от того, какой вид вовлеченности приобретает наибольшую важность в тот или иной момент, как они между собой артикулируются, а также от того, как личность обращается со следами пережитых испытаний[37]. Благосклонная начальница Элен не принимает во внимание той области интимного и привычного, которая оказывается пораженной. Она делает все для того, чтобы снова заработала вовлеченность Элен в режиме планового действия. И, по молчаливому допущению, она представляет дело так, как будто испытание по приему на работу в Париже будет содержать меньше нарушений. В отличие от нее, антильский друг Элен на собственном опыте познал и чутко распознает поражение в области глубоко личного и поэтому боится, что следы от него могут превратиться в «сплошное страдание». И он сразу разворачивает Элен к режиму разоблачения публичной несправедливости. И хотя профессиональные консультантки берутся за дело уже в ходе следующего испытания, тó, что повествует об этом Элен и что также известно нам из многочисленной литературы, позволяет сформировать представление о другом способе восстановления. В таком способе поражение в области интимного оказывается объектом пристального внимания и должно быть предано огласке (страдающая личность должна обо всем рассказать, «расколоться»). Под более-менее явным влиянием психоанализа современная психология занимается поиском травматического события, которое личность должна отпустить от себя не через его отрицание, а через принятие. Во фрейдистской архитектуре инстанций — «я», «сверх-я» и «оно», — конечно, отведено место для различия между разными видами инвестирования личности. Однако в современном обществе психология в основном используется в рамках «работы над собой»[38] в целях повышения личной эффективности на предприятии. По той же модели происходят и поиски выходов из личностного кризиса, которые связаны с разработкой проекта в соответствии с планом, проводимым в жизнь индивидуализированным субъектом. Уже Николя Марки указывал на то, что категория так называемого «овладения собой» призывает пораженную личность перейти от режима вовлеченности в формате близости, в котором возникла травма, к режиму планового действия, направленного на достижение цели[39]. В понятии «устойчивость», использование которого проникло также и в социологию, просматривается тенденция в сторону вовлеченности в режиме планового действия, а точнее, в сторону редуцированной его версии, которая выражается в представлении о силе воли и ответственности субъекта. Марки иронизировал над этой алхимией, которая извлекает благо из любого зла благодаря способности, которой наделен индивид[40].

 

Интегрирующие формулы

 

Помимо интеграции моментов особенно трудных испытаний, Элен упоминает в своем повествовании и интегрирующие фигуры более широкого спектра действия, которые охватывают все ее существование. Говоря о том, как под влиянием родителей «складывается личность» и как она сама «пробовала выработать свою идентичность», Элен использует формулу «добиться успеха своими силами»: «Если я сама [с настойчивостью] не сделаю этого, то никто за меня это не сделает». И в то же время в ее рассказе несколько раз упоминается и другая формула судьбы (в чем Элен так же усматривает наследие своих родителей). «Спасительная милость небес» — вот формула, которая приходит на помощь тогда, когда нужно наложить швы на самые глубокие раны, оставшиеся от испытаний. И велик соблазн совместить эти две формулы, воскресив таким образом мораль одной басни Эзопа, актуализированной впоследствии Лафонтеном в басне «Застрявшая повозка»: помоги себе сам — и небо поможет тебе. Однако соположенность двух элементов, подразумеваемая сочинительным союзом «и», ставится под вопрос, как только «помощь самому себе» вписывается в жесткую рамку всемогущей автономности. А ведь мы видели, что Элен это понимает вовсе не так. И, кстати, в ее повествовании полно примеров вмешательства других людей, в том числе экспертов. Их настолько много, что интервьюирующая ее социолог Роблен не без ехидства замечает, что эти эксперты «не менее полезны, чем [смеются] [божественное вмешательство]! ...Потому что и они тоже помогают тебе продвигаться вперед». На что Элен отвечает: «Наверно, прежде всего они помогли мне жить в вере. [...] Поэтому я вот думаю, что есть такие вещи, которые нужно принимать, потому что, может быть, это и есть то самое испытание [...] и что после этого мне нужно будет перейти к другим этапам в жизни [настойчиво]». И интегрирующая формула должна распространяться на «уроки», которые Элен, как она говорит, извлекает из своих жизненных испытаний: «Потому Бог и послал мне всех этих людей на моем пути... мне в помощь, [что] я не могу делать все это в одиночку». И это очень помогает ей «быть открытой и приветливой к другим людям»: «поскольку я помощник директора, я как бы центральное звено во всей коммуникации начальства и нашего отдела». И хотя эта интегрирующая формула вырастает до масштабов общечеловеческого блага, остаются заметны и следы поражения в области глубоко личного:

 

    «Вот все-таки странная это штука — жизнь... Я всегда была окружена детьми [доверительным тоном] […] всегда [cнапором]... всегда, как будто это такое испытание, мне кажется... не иметь своих детей. И когда я вот тебе говорила, что уехала из дому в 25 лет, я ведь в то время и подумать не могла, что у меня все так сложится!»

 

В русле предлагаемого нами подхода следует сопоставить интегрирующие фигуры, найденные Элен, с другими связующими факторами, уделяя внимание тому, какое место каждый из них отводит тем или иным испытаниям в зависимости от различных режимов вовлеченности. Это сопоставление можно дополнить и «социальными траекториями», реконструируемыми на основе социологических интервью, и «историями жизни», которые могут послужить установлению макросоциальных закономерностей или выявлению событий в жизни, ставших точками бифуркации[41]. Жизнь, рассказанная Элен, могла бы послужить источником для изучения миграций между странами глобального Юга и глобального Севера, которые являются следствием отношений зависимости, унаследованными от колониальных империй. На ее примере можно изучать и порождаемые этими миграциями периоды безработицы и эксплуатации на плохо оплачиваемой работе, лишенной социальных гарантий. Ее можно было бы использовать и для написания истории в перспективе гендерных исследований. Ведь в этом рассказе прослеживается история женщин на протяжении трех поколений — бабушки, матери и дочери, — и особое внимание уделяется специфическим формам угнетения, которые до недавних пор не схватывались оптикой социальных наук.

 

Сопоставление интегрирующих фигур следует дополнить также статистическими исследованиями, обобщающими различные типы «мобильности». Анализ[42] важнейшего статистического источника подобных обощений — французского массового опроса «Образование и профессиональная квалификация» (FQP) — позволил выявить полувековую динамику развития и применения подобных статистических исследований. В данном анализе прослеживаются различные подходы к тому, что является ключевым в жизни людей. В этих подходах вскрывалась, с одной стороны, социальная политика (оцениваемая в первую очередь), а с другой стороны, способы количественного изучения в рамках статистического исследования и используемых им методов обработки данных[43]. Ключевой здесь является не только важность, которой наделяется та или иная переменная. Оказалось, что различные ключевые переменные (variables-pivots) в этой статистике, производимой для оценки социальной политики, строились по модели капитала, понимаемого как «характеристика, приписываемая индивиду, определяющая его будущее поведение и запускающая в обращение этот капитал на протяжении всей жизни»[44]. Но эта характеристика, а значит, и ключевая переменная могут меняться от одной ситуации к другой. Проведенный анализ этого статистического исследования (FQP) позволил увидеть, что в зависимости от этой ключевой характеристики определяются как различные подходы к социальной политике, так и социологические и экономические теории, используемые для интерпретации статистических данных. Эта важнейшая операция, по определению, связана также с вопросом об интегральных фигурах, в свете которой мы интерпретировали жизнеповествование Элен. Чтобы очень коротко сопоставить нашу интерпретацию с этим анализом статистического исследования, перечислим выявленные в последнем четыре конфигурации вокруг «характеристики-капитала». Первая конфигурация — это вертикальная социальная мобильность. Вторая конфигурация — это профессиональная квалификация. Третья конфигурация — это человеческий капитал. И, наконец, четвертая — это «личная история миграций» (мы остановились на этом выражении, поскольку этнические и культурные переменные вызывают острые дебаты). В интервью с Элен мы находим элементы, позволяющие лучше понять конфигурации один, два и четыре. Однако, в отличие от других историй жизни, в повествовании Элен ни одна из вышеперечисленных «характеристик-капиталов» не возводится в ранг жизненного интеграла. Зато такими интегралами в ее представлении становятся духовное воспитание и гендер, не получившие никакого выражения в вышеописанных конфигурациях анализируемого статистического источника.

 

Глоссарий к статье Лорана Тевено «Жизнь как испытание»

 

Термин

               

 

Перевод термина

               

 

Пояснение значения термина

               

 

Перевод пояснения

 

Investissement de forme

               

 

Инвестиция формы

               

 

Etablissement d'une forme conventionnelle d'équivalenceconstitutive d'une généralité (classement, code, coutume, standard, règlement, marque, modèle, gabarit, patron, etc.). La formule d'investissement met en balance le coût ou sacrificenécessaires pour établir la capacité générale d'équivalence, et le rendement ou l'économierésultant de la mise en œuvre de cette capacité dans la coordinationd'actions. Trois paramètres différencient les IF: l'extension temporelle et l'extension spatiale du domaine de validité, l'objectivité de la consolidation matérielle.

               

 

Установление конвенциональной формы эквивалентности, составляющей основу различных обобщений(классификация, код, обычай, привычка, стадарт, регламент, бренд, модель, габарит, лекало и так далее). В формуле инвестиции соотносятся, с одной стороны, издержки и жертвы, необходимые для установления общей сопоставимости, и, с другой стороны, отдача или экономия, которые достигаются благодаря установлению этой способности в процессе координациидействий.

 

Инвестиции формы различаются по трем параметрам: длительность действия, зона применения и степень материальной воплощенности.

 

Régime d’engagement pratique

               

 

Режим вовлеченности

               

 

L'engagement pratique de l'être humain dans le monde est spécifié par le bien entretenu. De l'engagement avec un environnement proprement mis en forme dépend la formation d'un sujet assuré d'un certain pouvoir de coordination avec soi-mêmequi maintient une identité d'une situation à l'autre. L'horizon temporel diffère d'un régime à l'autre ainsi que la facilité d'une extension à la coordination avec autrui, depuis l'intime familier jusqu'au public.

               

 

Практическая вовлеченность — включенность человеческого существа в мир — определяется тем, на какое благо она направлена. От вовлеченности в соответствующим образом оформленное окружение зависит формирование субъекта, наделенного определенной способностьюкоординировать самого себя и сохраняющего свою идентичность в разных ситуациях. Временной горизонт в разных режимах различный. При переходе от одного режима к другому — от наиболее интимного к наиболее публичному — изменяется также и способность к раскрытию в процессе координации с другими.

 

1. Régime d’engagement familier

               

 

Режим вовлеченности в формате близости («режим близости»)

               

 

L'aise est le bien visé. L'environnant façonné à sa main par l'habituationassure une confiancemaintenue dans l'emprise sur un proche familier.

               

 

Этот режим направлен на такое благо, как уют.Окружение, ставшее сподручным благодаряпривыканию, обеспечивает уверенность, поддерживаемую за счет собственной власти над привычным близким окружением.

 

2. Régime d’engagement en plan

               

 

Режим вовлеченности в формате планового действия («режим плана»)

               

 

Le bien visé est la jouissance de se projeter dans l'avenir. L'environnement en forme fonctionnelleassure une responsabilitéindividuelle dans la maîtrise d'un projet.

               

 

Искомое благо — это обретение уверенности благодаря проекции в будущее. Функциональноорганизованное окружение обеспечивает индивидуальную ответственностьсубъекта в осуществляемом им проекте.

 

3. Régime d’engagement justifiable

               

 

Режим вовлеченности в формате публичных обоснований («режим оправдания»)

               

 

Le bien visé est un bien communbénéficiant à tous. L'environnement en forme qualifiée pour ce bien commun assure une qualification en grandeur de la personne. Dans ce régime, la qualification dote l'individu d'un pouvoir de coordination considérable puisqu'elle prétend à la légitimitépublique du bien commun.

               

 

Этот режим направлен на общее благо, полезное для всех. Для этого блага окружение оформляется через квалификациюличности в терминах «порядка величия». Ключевой для этого режима процесс квалификации наделяет индивида значительной властью координации, поскольку квалификация претендует на публичную легитимностьобщего блага.

 

— ordres de grandeur

               

 

— общезначимые принципы («порядки величия»), квалификации, квалификационные суждения

               

 

L'ordre de grandeur est un répertoire d'évaluation ordonnant les êtres humains et qui prétend à la légitimitépublique alors même que l'inégalité qu'il constitue entre en tension avec un idéal de commune humanité. Le pouvoir de coordination des grands est porteur d'une domination. Deux exigences communes à tous les ordres de grandeur visent à apaiser cette tension: l'inégalité des grandsprofiterait à tousparce que la grandeur contribue à un bien commun; l'inégalité des grands ne leur est pas attachée mais serait remise à l'épreuve.

               

 

Порядок величия(общезначимый принцип) — это репертуар оценивания, иерархизирующий людей и претендующий на публичную легитимность. При этом учреждаемое им неравенство оспаривает идеал общей человечности. Власть координации, присущая «великим»[45], является источником господства. Два условия, общие для всех порядков величия, призваны смягчать это напряжение: 1) в этой модели от превосходства великих выигрывают все, потому что общезначимый принцип способствует общему благу; 2) превосходство великих не дано им навсегда, а подвергается постоянному испытанию.

 

— épreuve de réalité

               

 

Испытание реальностью

               

 

L'épreuve de réalité est un moment de coordinationincertaine entre des êtres dont l'issue est un jugement de qualification ou déqualification pour certains d'entre eux.

               

 

Испытание реальностью — это момент неустойчивой координации между существами, исходом которой является квалифицирующее(или для некоторых из них деквалифицирующее) суждение.

 

4. Régime exploratoire (d'après Nicolas Auray)

               

 

Режим открытий и приключений

               

 

Le bien visé est l'excitation du nouveau. L'environnement en état surprenantassure une curiositéentretenue dans la découverte

               

 

Благом в этом режиме является возбуждение от новизны. Окружение в состоянииудивленияобеспечивает любопытство, сохраняющееся в процессе открытий.

 

Consistance de la personne

               

 

Устойчивость личности

               

 

La consistance de la personnedéfinit une identité pragmatique dynamique composée à partir d'un assemblage à recouvrement (ou chevauchement) de différents régimes d'engagement, chacun d'eux assurant une certaine continuité de la personne avec un horizon temporel différent.

               

 

Устойчивость личности определяет динамичную прагматическую идентичность, которая собирается из наложения разных режимов вовлеченности, каждый из которых соотносит личность с тем или иным временным горизонтом.

 

Epreuve différentielle

               

 

Испытание, вносящее различие в жизненный опыт

               

 

Rupture existentielle lors d'une crise particulièrement grave qui affecte simultanément tous les régimes d'engagement, au risque de défaire la consistance de la personne

               

 

Экзистенциальный разрыв в результате тяжелейшего кризиса, который затрагивает сразу все режимы вовлеченности и ставит под угрозу устойчивость личности.

 

Intégrale de vie

               

 

Жизненный интеграл

               

 

Opération d'intégration des différentiels suscités par les moments éprouvants selon les divers engagements, suscitée par des conditions de mise en perspective de l'existence, notamment - mais pas seulement - dans la situation d'entretien.

               

 

Операция по интеграции дифференциалов, возникающих в моменты испытаний в различных режимах вовлеченности, вызванная к жизни определенными условиями сведения в единую перспективу (приведения к единому знаменателю), в частности (но не только) в ситуации социологического интервью.

 

Formule d’intégration

               

 

Интегрирующая формула

               

 

Formulation ramassée dans une «morale» d'une conduite permettant de dépasser les épreuves. Courant sur toutes les épreuves d'une vie, cette formule facilite les opérations d'intégration au point de constituer une «règle de vie» ou «sagesse» intégrale.

               

 

Краткая формула поведения в виде «морали», позволяющая сгладить трудности, связанные с испытанием. Покрывая все жизненные испытания, эта формула настолько облегчает операции по интеграции, что превращается в «правило жизни» или «житейскую мудрость».

 

Перевод с французского Анны Зайцевой и Ольги Николаевой

 

 

[1] В частности в том виде, в каком она оформилась в книге «Экономики величия» (Boltanski L., Thévenot L. Les économies de la grandeur. Paris: Presses Universitaires de France et Centre d'Etude de l'Emploi, 1987). Эта книга обозначила новый этап в развитии прагматической социологии в рамках подхода, разрабатываемого французскими социологами Люком Болтански и Лораном Тевено.

 

[2] Ibid.

 

[3] Idem. De la justification. Les économies de la grandeur. Paris: Gallimard, 1991.

 

[4] Thévenot L. L'action qui convient // Pharo P., Quéré L. (Éds.). Les formes de l'action. Paris: Ed. de l'EHESS, 1990. P. 39—69.

 

[5] Thévenot L. L'action au pluriel. Sociologie des régimes d'engagement. Paris: La Découverte, 2006; Idem. Pouvoirs en question. La sociologie des régimes d’engagement (http://sociologies.revues.org/index3572.html).

 

[6] См. определение «гражданского порядка величия» в русскоязычном издании книги Болтански Л., Тевено Л. Критика и обоснование справедливости. Очерки социологии градов. М.: Новое литературное обозрение, 2013. С. 175.

 

[7] См. определение режимов вовлеченности в глоссарии, приложенном к данной статье.

 

[8] См. определение режима близости в глоссарии.

 

[9] Автор предпочитает понятие «личность» термину «индивид», поскольку последний слишком тесно связан с либеральной концепцией личности. — Примеч. перев.

 

[10] Люк Болтански противопоставляет «реальность» тому, что он называет «миром» переживания опыта, и связывает понятие «реальности» с институциями (Boltanski L. De la critique. Précis desociologie de l'émancipation. Paris: Gallimard, 2009). Таким образом он подчеркивает идеологическое доминирование, которое связано с исключительным обращением к этой «реальности» в ущерб упомянутому «миру». Понятие вовлеченности выявляет структурный характер напряжения между завершением и началом испытания узнаваемых ориентиров. Множественность режимов вовлеченности показывает, что это напряжение свойственно не только режиму публичного действия и его институциям. Она также распространяется на функциональные индикаторы, служащие ориентирами в режиме планового действия, или на те зацепки и ориентиры, которые существуют в «режиме близости». Эти ориентиры, обеспечивая уверенность, приводят к замыканию в узком мире, к реификации динамичного процесса вовлеченности.

 

[11] Беспокойство, приводящее к испытанию, нарушает состояние спокойной уверенности, основанной на пережитом опыте. Это беспокойство не следует рассматривать слишком узко и сводить к понятию травмы, понимаемому в жизнеописании как абсолютная причинность. Это наблюдение мы почерпнули у Марка Бревильери, который в своем анализе «тестовых простанств в жизни подростков» подчеркивает, что «характер испытания всегда активно-пассивный» (Breviglieri M. Ouvrir le monde en personne. Une anthropologie des adolescences // Breviglieri M., Cicchelli V. (Éds.). Adolescences méditerranéennes. L'espace public à petits pas. Paris: L'Harmattan, 2007. P. 19—59). Он также замечает, что «апробация» добавляется к «беспокойству» в процессе придания целостности жизни мигранта, поскольку «перемещение в пространстве предполагает поиск и бережное сохранение участка соответствия между удаленными мирами» (Breviglieri M. De la cohésion de vie du migrant: Déplacement migratoire et orientation existentielle // Revue Européenne des Migrations Internationales. 2010. Vol. 26. № 2. P. 57—76).

 

[12] Марк-Анри Суле относит понятие «спокойствие» к тому, что он называет «моделью нестабильной стабильности». Такая стабильность задает «некую надежную рамку, в которой можно установить определенную предсказуемость и в то же время достаточно гибкую, меняющуюся в зависимости от хода действия». Эта модель лежит в основе различных теорий действия. Суле понимает под «беспокойством» некий контекст «испытания», который характеризуется одновременно «отсутствием предсказуемости и моральным устареванием ресурсов» и «исчезновением нормативных рамок, структурирующих и регулирующих действие» (Soulet M.-H. Confiance et capacité d'action. Agir en contexte d'inquiétude // Balsa C. (Éd.). Confiance et lien social. Fribourg Suisse: Academic Press Fribourg, 2005. P. 31—55). Характеризуя беспокойство, Суле усматривает в нем тот контекст действия, который сегодня становится всеобъемлющим и благоприятствует «пойетическому способу действования» в том смысле, в котором этот термин [пойетическая операция. — Примеч. перев.] используется в работах Никласа Лумана. «Индивид освобождается от установленных и навязанных ролей и все более утверждает необходимость быть образцом для самого себя и автономно планировать собственную биографию». Таким образом, перспектива, в которой Суле рассматривает «новую социокультурную модель», отличается от нашего анализа, сфокусированного на внутренней динамике вовлеченности, хотя и не противоречит ему.

 

[13] Thévenot L. The Plurality of Cognitive Formats and Engagements: Moving between the Familiar and the Public // European Journal of Social Theory. 2007. Vol. 10. № 3. P. 413—427.

 

[14] Idem. Un gouvernement par les normes; pratiques et politiques des formats d'information // Conein B., Thévenot L. (Éds.). Cognition et information en société. Paris: Ed. de l'EHESS, 1997. P. 205—241. В этом коллективном исследовании Марк Бревильери и Ромуальд Норманд анализируют принятые в режиме близости правила на основе разногласий, возникающих по поводу бытовых вопросов. Николя Орэ открыл новое направление для исследований, анализируя особый вид вовлеченности в мир вещей — вовлеченности приключенческо-исследовательского типа (engagement exploratoire), которую проявляют хакеры.

 

[15] Это, разумеется, связано с исследовательскими традициями, сложившимися в рамках антропологии и этнологии, которые до недавнего времени были более разнообразны, чем в социологии. Кроме того, некоторые современные антропологические работы таких авторов, как Элизабет Клавери, Филипп Дескола или Альберт Пьетт, вносят изменения в существующие концепции личности. Иногда наблюдение осуществляется в виде клинического эксперимента. Есть тонкое различие между этим типом наблюдения и клиническим исследованием производственных процессов, разработанным Кристофом Дежуром и Ивом Кло. В отличие от них, Тома Перийё предлагает обратить внимание на «экзистенциальную консистентность» личности, «учитывая разнообразие нормативных ориентиров, между которыми лавируют работники в своих множественных экзистенциальных вовлеченностях» (Périlleux T. Affairement et consistance existentielle. Les visées d’une clinique du travail // Lhuilier D., Clot Y. (Éds.). Travail et santé. Ouvertures cliniques. Paris: Erès, 2010. P. 51—63).

 

[16] Breviglieri M. La coopération spontanée. Entraides techniques autour d’un automate public // Conein B., Thévenot L. (Éds.). Op. cit. P. 123—148. О прецедентах использования видеосъемки для анализа планирования действия в пространстве см.: Conein B., Jacopin E. Les objets dans l'espace; la planification dans l'action // Conein B., Dodier N., Thévenot L. (Éds.). Les objets dans l'action. Paris: Ed. de l'EHESS, 1993. P. 59—84.

 

[17] Подробнее о многообразии регистров письма, передающих различные режимы вовлеченности, см.: Тевено Л. Креативные конфигурации в гуманитарных науках и фигурации социальной общности // Новое литературное обозрение. 2006. № 77. С. 285—313.

 

[18] Люка Болтански отличает высокое мастерство в обоих этих искусствах, но он намеренно не смешивает их. Тем не менее в своей недавно опубликованной работе он рассматривает случай, когда эти искусства соединяются в критике и в подозрительности, присущими самому жанру детектива (Boltanski L. Enigmes et complots. Paris: Gallimard, 2012).

 

[19] Van Buskirk E., Zorin A. (Eds.). Lydia Ginzburg’s Alternative LiteraryIdentity. Bern: Peter Lang, 2012; Thévenot L. At Home and in a Common World, in a Literary and a Scientific Prose: Ginzburg’s Notes of a Blockade Person // Van Buskirk E., Zorin A. (Eds.). Op. cit.

 

[20] Breviglieri M. Peut-on faire l’histoire d’un attachement? L’invention d’une vie dans les Aurès (Algérie) (https://journals.openedition.org/sociologies/4403?lang=en). Марк Бревильери вписывает тему привязанности в адекватную ей форму представления (Idem. L’espace habité que réclame l’assurance intime de pouvoir: Un essai d’approfondissement sociologique de l’anthropologie capacitaire de Paul Ricœur // Études Ricoeuriennes — Ricoeur Studies. 2012. Vol. 3. № 1. P. 34—52), вступая в диалог с исследованием Фанни Колонна (Colonna F. Le Meunier, les moines et le bandit. Des vies quotidiennes dansl’Aurès du XXe siècle. Arles: Actes Sud, 2010), которой тоже свойственна необыкновенная тонкость антропологического анализа, описывающего человеческий опыт через разные регистры письма.

 

[21] Griesse M. Communiquer, juger et agir sous Staline. La personne prise entre ses liens avec les proches et son rapport au système politico-idéologique. Frankfurt am Main: Peter Lang, 2011.

 

[22] Robelin C. Face à face: la communauté B. et le mouvement Free-partie. Etude comparative sur l’engagement personnel dans un faire ensemble. Mémoire de M1, EHESS.

 

[23] С тех пор Сандрин сменила род занятий и сняла, в частности, фильм «Я пашу, следовательно, я существую» (Robelin C. Je trime donc je suis.CREADOC, 2011). Этот фильм прослеживает злоключения человека, который, испытав на своем рабочем месте унижение личного достоинства, решает предать этот опыт публичной огласке.

 

[24] Вымышленное имя.

 

[25] Речь идет о системе социальной мобильности, обеспечиваемой доступом к образованию. Это один из ключевых элементов устройства французского общества и одно из исторических завоеваний Французской Республики. — Примеч. перев.

 

[26] Престижная военная академия.

 

[27] В целях сохранения анонимности мы обозначаем здесь эту общину сокращением ДО.

 

[28] В интервью не содержится элементов, которые позволили бы вписать эту социальную мобильность в «этническую» траекторию, которую социологи часто обходят вниманием.

 

[29] «Au pair» — это программа по приему работника в семью (чаще всего для ухода за детьми) на условиях равноправия (что дословно по-французски означает au pair). Эта практика существует во Франции с XIX века. А с 1969 года Европейский совет принял «Европейское соглашение об Au Pair», которое определяет права и обязанности работника и условия проживания, права и обязанности гостевой семьи. — Примеч. перев.

 

[30] Здесь невольно приходит на ум замечание Говарда Беккера, подметившего, что документальные рассказы о жизни достигают порой таких высот «чувствительности, стиля, драматического накала, которым позавидовал бы любой писатель-романист» (Becker H. Le récit de vie et lamosaïque scientifique // Idem. Le travail sociologique. Méthode et substance. Fribourg Suisse: Academic Press Fribourg; Ed. Saint-Paul, 2009 [1970]).

 

[31] Фурвиль — исконная нормандская фамилия.

 

[32] Примерно 400 евро в месяц. — Примеч. перев.

 

[33] О важности этих людей и институциональных механизмов см.: Eymard-Duvernay F. (Éd.). Epreuves d'évaluation et chômage. Toulouse: Octares, 2012.

 

[34] Эти кавычки обозначают здесь не авторскую речь, а весьма спорную официальную терминологию.

 

[35] Stavo-Debauge J. En quête d'une introuvable action antidiscriminatoire Une sociologie de ce qui fait défaut // Politix. 2011. Vol. 94. № 2. P. 81—105.

 

[36] В значении, в котором этот термин используется Джоном Ролзом.

 

[37] На основе понятия «навязчивый страх» (hantise) Жоан Ставо-Дебож развивает богатый и плодотворный анализ того, каким образом некоторые испытания структурируют человеческие вовлеченности и оставляют отпечаток на различных сообществах (Stavo-Debauge J. Leconcept de «hantises»: de Derrida à Ricœur (et retour) // Etudes Ricœuriennes. 2012. Vol. 3. № 2. P. 128—148).

 

[38] Vrancken D. (Dir.). Op. cit. P. 40—45.

 

[39] Marquis N. Faire contre mauvaise fortune bon cœur. Une analyse sociologique de la catégorie du rebond. Note d’expertise présentée en vue de l’obtention du Diplôme d’Etudes Approfondies en sociologie et anthropologie, Facultés Universitaires Saint Louis, UCL, ULB, 2007.

 

[40] Ibid.

 

[41] Bessin M., Bidard C., Grossetti M. (Éds.). Bifurcations. Les sciences sociales face aux ruptures et à l’événement. Paris: La Découverte, 2009. Так, в предисловии к работе Мишель Леклер-Олив «Слово о (биографическом) событии» (Leclerc-Olive M. Le dire de l'événement (biographique). Villeneuve d'Ascq: Presses Universitaires du Septentrion, 1997) Клод Дюбар проводит различие между подходом этого автора, сфокусированным на событийном ряде, и концепцией Даниэля Берто — другого исследователя, внесшего существенный вклад в изучение историй жизни, предъявляя документальные источники как материал для изучения того, как люди распределяются по социальным структурам и способствуют их трансформации. Говард Беккер считает, что жанр «рассказ о жизни» берет начало в работе Уильяма Томаса и Флориана Знанецкого «Польский крестьянин в Европе и в Америке». Беккер подчеркивает, что этот жанр развивался в рамках исследований по городской социологии, подъем которых был связан с переездом Роберта Парка в Чикаго, и что этот жанр был тогда лишь одним из элементов в «мозаике» различных методов, использовавшихся при создании теории города (Becker H. Op. cit.).

 

[42] Thévenot L. Les enquêtes Formation Qualification Professionnelle etleurs ancêtres français // Affichard J. (Éd.). Pour une histoire de la statistique. Paris: INSEE; Economica, 1987 [1977]. Vol. 2. P. 117—165; Idem. La politique des statistiques: les origines sociales des enquêtes de mobilité sociale // Annales E.S.C. 1990. № 6. P. 1275—1300; Idem. Conventions for Measuring and Questioning Policies. The Case of 50 years of Policies Evaluations through a Statistical Survey // Historical Social Research. 2011. Vol. 36. № 4. P. 192—217; Monso O., Thévenot L. Les questionnements sur la société française pendant quarante ans d’enquêtes «Formation et Qualification Professionnelle» // Economie et Statistique. 2010. P. 431—432, 13—36.

 

[43] Это исследование реализовано в рамках проекта «Количественное изучение населения в оценке социальной политики: от статистического измерения к политическим мерам», в котором автор данной статьи участвовал в рамках Лаборатории количественной социологии (CREST).

 

[44] О парадигме способностей личности в современной публичной политике см. следующие исследования: Cantelli F., Roca i Escoda M., Stavo-Debauge J., Pattaroni L. (Éds.). Sensibilités pragmatiques. Enquêter sur l’action publique. Bruxelles: Peter Lang, 2009.

 

[45] Cм. определение термина «великий» в: Болтански Л., Тевено Л. Указ. соч. С. 40.


Источник intelros.ru