В сентябре 2023 года в издательстве «Умозрение» вышла коллективная монография «Философия и теология в классическом немецком идеализме: Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель», посвященная философии религии классиков немецкого идеализма. Основной части книги предшествует введение, раскрывающее внутреннюю связь религиозно-философских взглядов четырех мыслителей. Далее везде, за исключением первой главы, их взгляды рассматриваются обособленно друг от друга. Авторы монографии делают акцент на истории взаимодействия и взаимопроникновения философии и теологии в рамках немецкого идеализма. С этим связана специфика исследования.
В авторский коллектив вошли И. А. Протопопов, А. А. Иваненко, А. Б. Паткуль и А. Н. Муравьёв.
Актуальность издания обусловлена тем, что в последние три десятилетия интерес к классическому немецкому идеализму не только в России, но и на Западе упал недопустимо низко. Вместе с тем влияние немецких классиков в XIX–XX вв. прослеживается во многих крупнейших социально-культурных явлениях. Мы можем говорить о том, что по масштабу теоретических разработок и произведенным плодам немецкий идеализм — одно из самых значительных философских течений в истории человечества. Он обладает непреходящей ценностью как один из самых ярких результатов развития тех интуиций, которые заложены в западное мировоззрение еще древнегреческой мыслью: «Познай самого себя», как гласит дельфийская максима. И действительно, немецкие идеалисты достигли небывалых успехов в разработке проблемы познания, его субъекта и механизмов, и подняли посредством этого планку философствования на недостижимый доселе уровень зрелости. Конечно, и они оставили после себя множество вопросов, их системы нельзя назвать безупречными. Многие из их воззрений покажутся и вовсе неприемлемыми: например, если поставить задачу интегрировать наработки немецкого идеализма в ортодоксально-церковное мировоззрение. Тем не менее философия — не важно, ориентирующаяся на церковное вероучение или нет, — едва ли сможет снова стать такой, какой была до выхода в свет трудов Канта, Фихте, Шеллинга, Гегеля.
В рамках немецкого идеализма расцветает своеобразная философия религии, характеризующаяся весьма плодотворным соединением философии и теологии. Ей свойственны масштабные теоретические системы, претендующие на достижение научного, чисто рационалистического знания об абсолютном бытии — о том, что религия называет Богом. Своеобразное влияние этой философии мы можем заметить и в русской религиозно-философской мысли конца XIX — начала XX в., во многом обусловленное необходимостью отстаивать свою идентичность перед лицом немецкого идеализма в диалоге с ним.
Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель — все они имели высшее теологическое образование и прекрасно себе представляли содержание вероучения западных христианских конфессий, были знакомы с метафизикой средневековых схоластов и рациональной теологией Нового Времени. Тем не менее их системы проникнуты критическим духом по отношению к мыслителям предыдущих веков и обыденно-религиозному восприятию вечных истин.
Постижение абсолютной идеи требует высокой интеллектуальной дисциплины, обстоятельной и глубокой саморефлексии, на путях которой систематическому переосмыслению подвергаются фундаментальные установки привычного восприятия действительности. Всё, даже догматы ортодоксальной веры, должно быть отодвинуто на второй план ради мужества пользоваться собственным умом. С точки зрения немецких классиков, высшее свое развитие человеческий дух получает в лоне религии разума. Постигнув через философско-рациональную рефлексию своего духа подлинную природу бытия, человек становится способным адекватно воспринять природу божества. Бог немецкого идеализма — это не Бог Откровения. Скорее это принцип (дух), проявляющий себя последовательно в природе, человеке, обществе как совокупном существовании людей. Конечно, от классика к классику, от периода к периоду философия религии немецкого идеализма меняется. За нею подтягивается и соответствующая тому или иному религиозно-философскому изводу теология. Так, Шеллинг в конце концов вполне отчаялся построить науку об абсолютном бытии и отказался от нее в пользу религии, став таким образом родоначальником современной мистики и иррационализма. Тем не менее в целом, как феномен, немецкий идеализм несет такой характер религиозности, которому свойственен отточенный рационализм и замыкание на структурах человеческого разума — попытки найти абсолютное внутри себя, ибо я дан сам себе ближе всего, и далее внутри своего разума как высшего проявления себя. На полях заметим, что это, говоря строго, выхолощенное христианство, оставляющее от Евангелия сторону моральную, а сторону мистическую — собственно, важнейшее для христианина благодатное богообщение — заменяющее дискурсивным мышлением, ход которого в конце концов отождествляется, в общеисторическом масштабе, с развертыванием абсолюта.
Неспроста «коперниканский переворот» Канта служит отправной точкой рассматриваемой традиции. Кантов переворот связан с кардинальным изменением угла зрения на важнейшие философские проблемы. Мыслитель впервые в истории становится достаточно ясно, масштабно и отчетливо на те интеллектуальные позиции, заняв которые становится возможным гораздо меньше, чем ранее, верить и гораздо больше, чем ранее, понимать. Создаются условия для большей автономности человека. Гносеология Канта, с одной стороны, показывает ограниченность человеческого ума, но с другой, надо сказать, более существенной, делает его более уверенным в своих, независимых от сверхъестественного силах. Происходит это потому, что Кант так проводит границы познавательным способностям человека, что за их пределами оказывается вовсе не Бог Откровения, а, во-первых, субстанция-в-себе, совершенно недоступная сознанию и сама по себе не играющая никакой роли для человека, кроме как роли формального источника ощущений познающего субъекта; во-вторых, человеческая свобода и человеческая совесть, необходимо требующие для непротиворечивого сосуществования бытия Бога, который бы обеспечивал каждому свободному действию разумного существа воздаяние по законам разумной морали. Надо сказать, с точки зрения теоретического познания, бытие Божие, по Канту, нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Оно остается предметом разумной веры. Разумной — потому как требуемо моральным разумом; веры — потому как не дано в опыте. Таким образом, Кант оставляет Богу только одно место — формально необходимого обеспечения для непротиворечивого существования свободно-морального мыслящего субъекта. Бог не привносит в жизнь человека чего-то нового. Бог вообще не дан в опыте. Он лишь обосновывает автономное бытие человека с его внутренними, имманентными законами, как субстанция-в-себе обосновывает ощущения познающего субъекта.
Ранние, докритические работы Канта в том, что касается вопроса бытия Божия, вполне совместимы с традиционной метафизикой и старым ортодоксальным богословием. В «Единственно возможном доказательстве бытия Бога» мыслитель обосновывает существование Бога через онтологический аргумент. Суть его такова. Всякое сущее, чтобы быть, должно прежде иметь возможность быть. Для этого оно ее должно откуда-то получить. Следовательно, должно быть такое сущее, которое всем дает возможность быть, но само не имеет нужды получать такую возможность извне. Такое сущее называют Богом. Логика этого доказательства строится на том, что между формальными структурами разума и структурами бытия нет непреодолимой пропасти. Если что-то разум не может помыслить, исходя из закона противоречия, — значит, того мы не найдем и в мире. Как сказал бы Кант уже позже, в критический период: то, что справедливо для мира явлений, несправедливо переносится на мир вещей самих по себе.
Вместе с критическим поворотом Канта приходит и иная точка зрения на взаимоотношения структур разума и структур бытия. Отныне одно дело — являться перед чувственным взором, а другое — существовать независимо от этого взора. Одно дело — явление предмета, а другое — предмет сам по себе. Одно дело — мыслить, другое дело — быть. Кантовский дуализм мышления и бытия, глубокая разработка теории субъекта и объекта познания, акцент на фундаментальных структурах знания открывает двери немецкому идеализму и его философии религии, окрашенной в соответственные течению тона. Насколько был методично-рационалистичен и въедлив кантовский дуализм мышления и бытия, настолько глубокую и масштабную разработку получили рационалистические религиозно-философские системы, ищущие пути к постижению абсолютной идеи с постоянной поправкой на необходимость со всей возможной серьезностью осмыслять двойственность между мышлением и бытием, конечным человеком и вечным Богом, и тем не менее, не использующие для преодоления этой дистанции традиционно-христианский способ — сверхъестественное Откровение.
Таким образом, немецкий идеализм явил плодотворное сочетание двух тенденций: это, во-первых, критическое, дотошно-въедливое восприятие метафизики, распространяющей свои, иногда почти фантастические, спекуляции на реальный мир в его совокупности; во-вторых, искренняя любовь к подлинной метафизике в том смысле, что все кропотливые усилия немецких идеалистов по построению своих внушительных философских систем были направлены на схватывание абсолюта (читай: Бога) как можно более последовательной рационализацией.
И если пафос религиозно-философских спекуляций немецкого идеализма, быть может, в чем-то чрезмерен, как будто избыточно рационалистичен, то плоды этих спекуляций, бесспорно, служат одним из сокровищ человеческой мысли. Они являются произведениями духа, от начала и до конца рефлексирующего свою жизнь, подвергающего ее системной рационализации и демистификации. Предел мечтаний для немецкого идеализма — посредством ясного и отчетливого философского высказывания запечатлеть во всей полноте и глубине ту связь (religare!) конечного и бесконечного, которую переживает дух человека. Даже если это стремление нам может показаться в чем-то наивным, а в крайностях даже вредным, его результаты имеют непреходящую ценность для всякого, в той или иной мере стремящегося осмыслить свою веру. Ведь в той мере, в какой немецкий идеализм последовательно рационализирует духовную жизнь, хранит интеллектуальную честность и верность своим предпосылкам, — в той же мере любой мыслитель может и должен пользоваться его наработками для уместного в рамках своей традиции осмысления духовных феноменов. Духовная жизнь человека, пожалуй, обладает странной двойственностью: она, наряду с прочими аспектами человеческого существования, включает в духовный процесс и человеческий разум, возбуждает его и всего человека к жизни, но никогда не дает завладеть собой. И потому эта прекрасная двойственность позволяет человеку и человечеству развиваться на неведомых для самого себя путях.
Издание адресовано теологам, религиоведам и культурологам, а также «всем, кто интересуется настоящей философией и живет жизнью духа».