— Почему именно старорусское письмо?

— Я всю жизнь рисую. Сложилось так, что на филологическом факультете у нас были уроки палеографии‌, и несколько занятий были посвящены письму. Меня это заинтересовало. Мы изучали церковнославянский язык, но церковнославянское письмо мы писали ручкой, а его желательно писать пером. Я начал практиковаться и увлекся. Я очень люблю все западные письмена, но после армии я переключился на наши буквы. Почему-то я их полюбил и решил, что ими и буду заниматься. Старорусское письмо — это настолько узкая ниша, что я, когда начинал, думал, что с этим делать, кто это вообще будет заказывать? С Церковью я не всегда работаю, а вне Церкви… в общем, было много вопросов.

— Ты называешь свое творчество современной старорусской эстетикой. Для чего этот оксюморон?

— В этом вся прелесть, потому что в моей области есть ретрограды (без негативной коннотации), которые считают, что такая письменность должна существовать только в церковной сфере. У нас же история всё время кувырком: то Петр I поменял все, то в начале XX столетия всё снова поменялось. В итоге существуют две ассоциативные ячейки, связанные со старорусскими буквами: что-то церковное и что-то сказочное. Советы в свое время подменили понятие «церковного» «сказочным». В этом ничего плохого нет — так сложилась история. В итоге для современного зрителя такие формы — это либо Билибин‌, либо православие. В современном мире такое письмо несет в себе интересный потенциал, потому что наша кириллица — непаханое поле для творчества. 

Традиция письма постоянно прерывалась, естественного развития не было. Все время кто-то что-то менял насильно, а письмо — это все-таки живой организм. Латиница, например, плавно развивалась. А у нас кириллица развивается — тыщ, ломают, развивается — тыщ, ломают. И получается, что формальных границ для экспериментов с этим письмом нет. И ты можешь с современной точки зрения, используя опыт западной шрифтовой школы, кириллицу адаптировать, менять, придавать ей дополнительную внутреннюю семантику и визуальный окрас. Поэтому «современная старорусская эстетика». Она имеет некоторые старорусские корни, но при этом она и современна, потому что развивается прямо здесь и сейчас. Я ведь не единственный в этом деле. Я просто один из самых известных.

— Нет такой проблемы, что твои работы воспринимаются скорее как нечто ностальгическое, а не как актуальное?

— Есть у меня одна из самых главных проблем, которую я пока не могу решить. Когда человек первый раз видит мои работы, он обычно думает, что я какой-то религиозный фанатик, который вот-вот хочет отправить современную Россию в средние века. Иногда еще принимают за ультраправого. Или за неоязычника. Но я эти крайние движения не люблю. У меня есть свое религиозное мировоззрение, но я держу его при себе. 

Естественно, что мой внутренний мир как-то проецируется на мою деятельность, но я не занимаюсь пропагандой. Я просто делаю что-то, что связано с нашей историей и полезно для современного человека. То есть это в первую очередь культурная деятельность. И на фоне современного пошловатого патриотизма, который обычно навязан, я пытаюсь делать что-то искреннее. Не потому, что я не люблю Запад, наоборот, считаю, что культура Запада — основа современности. Просто любовь к своей стране начинается, в первую очередь, с любви к своей культуре, а наша культура часто находится в сторонке, к сожалению. Иногда это очень сложно донести зрителю, потому что в интернете ты немножко немой. Ты даешь кусочек информации, и люди уже сами додумывают. И приходится очень часто объяснять людям, что на самом деле я это делаю не из-за пропаганды, а потому, что наша старорусская письменность и наша эстетика — замечательный кластер истории, нашей визуальной культуры, который просто забыт.

— Одна из твоих последних работ — проект по «Игре престолов» для телевидения. Это работа не совсем в характерной для тебя стилистике, ведь для того, чтобы сложить из букв эмблемы Старков, Ланнистеров и других лордов, ты использовал готическое письмо.

— Мне внезапно позвонил арт-директор Рен-ТВ. Он сказал, что у них сейчас в эфире проигрывается «Игра престолов», и нужна классная реклама. Мне такой проект показался интересным, поэтому я поехал на встречу. Существует шаблонное представление о том, что Рен-ТВ — это что-то, ассоциирующееся с низкопробным контентом. Но в итоге я попал в отличную команду креативщиков и профессионалов — с ребятами одно удовольствие работать. Я до этого смотрел «Игру престолов», вначале было неприятно от сериала, а потом он начал казаться достаточно жизненным. Поэтому я согласился принять участие. Над проектом я работал целый месяц. Это будет видеоролик. На днях должен выйти. Он достаточно простой, но мне пришлось проделать много работы, потому что, да, стилистически это не совсем мое. Хотя я могу работать в любой стилистике, но мне нужно было время, чтобы адаптироваться. А так как я имею опыт работы со всеми письменами, для меня сделать готическую каллиграфию не составило большого труда. Но там суть даже не в готике, там больше абстрактная аля-готическая каллиграфия, хотя изначально это были цитаты персонажей из разных домов, которые складывались в эмблему этого дома: цитата Старков в виде головы лютоволка, например.

— То есть, в итоге это абстракция. То есть каллиграфия не обязательно должна быть читабельной?

— Все зависит от задач. Это частый вопрос, на самом деле. Нужно понимать, что человеческий мозг сперва усваивает визуальную форму, а только потом прочитывает надпись. Поэтому логотип, например, не обязательно делать читабельным. А что касается каллиграфии, тут уже много нюансов. На самом деле, вязь читаема, просто нужно понимать некоторую ее логику: некоторые алгоритмы чтения и то, как они работают. Современного человека это обычно пугает. То есть он видит, что это красиво, но это и сложно — требует умственного напряжения, и он даже не будет читать. Поэтому важно лишь то, что назовем пафосным словом «энергетика»: когда ты видишь определенные буквы, у тебя возникают определенные ассоциации.

— Расскажи про проект с золочеными надписями на деревьях.

— Это проект-популяризатор. Я пишу свою книгу, связанную с нашими буквами. Есть палеографические издания, которые исследуют наше письмо. Они академические, очень классные, но в них мало примеров и информации. Мне как каллиграфу нужно очень много исходного материала — референсы. Поэтому перед тем, как приступить к новому проекту, я составляю таблицу нескольких разных начертаний букв, их комбинирую, и получаю что-то абсолютно новое. Такого материала у меня очень много. Но если этот материал показать обычному человеку как финальный продукт, то ему это будет скучно. Важно подать материал красиво: подача подпитывает интерес, а интерес вовлекает зрителя в твое дело. В итоге зритель становится соучастником, а дальше может превращаться в самостоятельного творца. Что касается леса, я подумал, почему бы наши буквы не поставить в естественное окружение, в природу? Ведь так их можно переплести с жизнью — буквы заговорят. Я живу в Красногорске — выходишь из квартиры и сразу лес. Я обычно хожу туда, чтобы отдохнуть. И как-то во время прогулки у меня в кармане оказался карандаш. Вижу: валяется ствол дерева, и я попробовал на нем сделать буквы. Получилось необычно. Я подумал, почему бы не позолотить это.

То есть это проект-агрегатор, он привлекает внимание к основному проекту, которым является книга, но при этом несет сильное послание и глубокую семантику. А дальше у меня появилась концепция, как я буду работать с книгой. Мне двадцать пять лет. Люди начинают писать книги по специализированной тематике после сорока-сорока пяти лет, и тут я такой появился. А на самом деле нужно писать, потому что чем раньше ты начнешь, тем быстрее приплывешь. В итоге это превратилось еще в анимированный материал, потому что это очень здорово, когда наши архаичные формы внезапно начинают существовать в цифровом пространстве, они оживают, в итоге получается, что временная шкала разрушена: прошлое переплетается с современностью. И там анимация не ради красивой подачи, анимация имеет важную функциональную роль. Для людей, которые занимаются каллиграфией, есть одна особенность, которая делает этот материал уникальным: там прослеживается, как нужно проворачивать инструмент при письме, а это очень важно.

— В каком формате будет эта книга?

— В итоге, надо понять, как выпустить книгу и на ней, условно говоря, заработать. Первый метод: вы делаете огромный материал и с этим материалом идете в издательство и получаете за это копейки, потому что это очень узкая «непопулярная» тема, и она не очень красиво подана. Второй метод: вы выпускаете анимированный материал по главам и продаете эти главы в цифровом виде — хороший метод, который зарекомендовал себя на Западе. И третий метод: можно все бесплатно выкладывать, потому что такой анимированный проект здорово расходится по социальным сетям, и это привлекает ко мне заказы в подобной стилистике. 

В итоге я делаю заказы, которые связаны с моей областью, эти деньги я реинвестирую в подобные имиджевые проекты, как эти расписанные деревья  — в итоге я расту. Ко мне привлекается еще большая аудитория, а аудитория — это важный актив. Но при всем этом главная цель — популяризация культуры, а таким образом материал станет доступен в любой точке мира. Вы можете выпустить книгу, она будет невероятно крутая, но издательства не будут делать огромный тираж — его сложно окупить. Так о вас никто не узнает и денег вы не получите. Это как раз ситуация, которая происходит с людьми, которые в свое время не стали использовать социальные сети во благо своей профессии. Потому что есть много классных специалистов, но они не используют ни инстаграм, ни Вконтакте, ни фейсбук, поэтому они как бы не существуют для обычного зрителя. Их знают только ребята «из клуба». В итоге третий метод выпуска книги — реинвестирование средств с дальнейшим ростом — самый перспективный метод развития.

— Как ты вообще выбираешь проекты? Какие есть принципы?

— Есть два метода. Например, проект имеет какую-то хорошую семантическую основу и поэтому очень мне интересен. Одна из достаточно двояких, но хороших областей — эскизы татуировок. Это интимная тема, потому что ты делаешь для человека надпись, которая будет с ним всю жизнь. В прошлом году у меня был замечательный заказ от человека, у которого родился сын Даниил, и он попросил сделать эскиз татуировки: имя Даниил в центре, и нужно было вписать туда пословицу и метрические данные при рождении. Это же замечательная задача, потому что ты делаешь для человека что-то конкретно его и становишься его другом. Теперь с этим же заказчиком мы работаем над семейным древом, это тоже очень важная история. Недавно у него второй сын родился, он хочет еще одну татуировку. А сейчас я работаю над эскизом: женщина хочет под грудью сделать себе надпись про Веру, Надежду, Любовь. Довольно пафосная, избитая тема, но моя задача — сделать это максимально красиво визуально, и тогда эта пошловатость уйдет.

Второй тип проектов, которые я беру: если проект мне не близок, но в нем много денег. Но если проект несет в себе какое-то зло, то естественно, я не буду работать ни за какие деньги. Проекты — мое лицо. А моя ниша иногда ассоциируется с неонацизмом и ультраправыми движениями, а я к этим движениям не очень хорошо отношусь.

— А в заказах с татуировками людей именно старославянская письменность интересует?

— Старые буквы в современных формах.

— В одном из своих видео ты говорил, что для каллиграфии важен ритуал. Что ты имел в виду?

— Чем больше ты развиваешься в профессии, тем больше ты раскрываешь дополнительных смыслов. Ритуальная составляющая в любой профессии немного замыливается из-за того, что ты постоянно ей занимаешься. Условный буквенный «неофит», который только начинает заниматься каллиграфией, постоянно испытывает восторг от каждого элемента профессии, а чаще всего от ритуальной составляющей. Иногда это может превратиться в фанатизм, и ритуальность становится целью, но не сердцевиной. Если же твое хобби превращается в профессию и ежедневную рутину, то ритуальность замыливается, это естественный процесс. 

Но если ты относишься к своей профессии с любовью, то обрядовая сторона необходима для подготовления самого себя к работе. Например, для меня сейчас один из ритуалов — это заточка карандашей перед работой. У меня есть нож, и я люблю затачивать не потому, что это какой-то спиритуальный опыт, а просто по той причине, что это разогревает руки. Кровь притекает, и ты в итоге лучше чувствуешь и рисуешь линию. А если это делать каждый раз перед работой, то развивается условный рефлекс и твой мозг готовится к труду. Это чистая физиология. Но ритуальность — это тоже духовный опыт, потому как, пока ты точишь карандаш, можно ни о чем не думать, медитировать, или думать обо всем сразу. И такие обряды можно делать со всеми этапами профессии.

— Тебе нужен зритель? Если ты окажешься на необитаемом острове со всеми материалами для творческой деятельности, но не будет никого, кто бы увидел твои работы, ты бы продолжил творить?

— Скорее всего, нет, потому что моя деятельность обусловлена зрителем. Я ориентируюсь на русского человека. Это же некий культурный вклад. И потом русский человек — мой заказчик. Обычно же у нас ребята, которые занимаются каллиграфией, леттерингом и шрифтовым дизайном, стараются работать с Западом. У нас море ребят, которые в разы талантливее меня, но они работают с западным заказчиком, потому что у них самый важный приоритет — деньги. И в этом нет ничего плохого. Но если ты делаешь то, что тебе нравится, у тебя это заказывают на нашей территории, и ты за это получаешь деньги — это хорошо. Нужно быть адаптивным и стараться больше, чем принято. Даже если меня что-то не устраивает в нашей стране, я не рассматриваю вариант эмиграции. Мой зритель — он здесь находится, и мое призвание улучшать наш зримый окружающий мир.

— Ты говорил, что каллиграфия очень важна в компьютерную эпоху, потому что человек очень тоскует по живому движению руки. Расскажи, что ты под этим понимаешь?

— Почему каллиграфия — это хорошо? Для того, чтобы набрать букву на компьютере, нужен один импульс — опустить палец. Для того, чтобы написать букву на бумаге, — нужен набор импульсов. На самом деле, письмо — это не совсем легкая задача для мозга. Писать пером или кистью — еще сложнее, потому что помимо импульсов движения руки по бумаге «вверх-вниз» добавляются элементы нажатия и поворотов. А ведь это не просто движения, это еще и синхронная формулировка мысли и ее визуальное оформление в прямом эфире. В итоге у нас получается сложноструктурное занятие, а все, что сложно и требует усердия, — развивает мозг. И, опять же, на смартфоне написать какой-нибудь текст — это просто работа пальцем. Это не зло, потому что прогресс — это благо нашего мира, но это добро приходит с побочными эффектами. Поэтому каллиграфия сегодня важна. Не только потому, что это ручная работа, а из-за следующих контрастов: цифровая эпоха штампует все автоматизировано, а тут есть некий артефакт, предмет ручного труда, который имеет в себе впитанную силу человеческой руки и твоей энергии.

— На фотографиях ты часто держишь письменные инструменты то в правой, то в левой руке. Ты правша или левша?

— Изначально левша. В художественном колледже в Сербии у нас были курсы каллиграфии, и я ее, честно говоря, ненавидел, потому что я левша, у меня не получалось писать буквы из-за особенностей письма. Но спустя лет семь я опять увлекся каллиграфией и начал тренировать правую руку. Сейчас я пишу каллиграфию правой рукой, она лучше чувствует пластику линии, а в левой у меня хорошо развита микромоторика, поэтому левой я рисую.

— Ты говоришь, что каллиграфия — это ручная работа. Но, если исходить из твоего инстаграма, ты делаешь много обработки на компьютере. Вообще, какова роль компьютера в твоей деятельности? Враг он или помощник?

— Допустим, при разработке принта на ткань нужно переводить буквы в определенный формат, чтобы его машина могла тиражировать. Почему бы нет, ведь это способ адаптации творчества под нужные реалии. Некоторые медленные этапы ремесленного труда можно автоматизировать, и в этом тоже нет ничего плохого. Если ты догадался, что буквы можно сделать быстрее на компьютере — пожалуйста, делай. Визуальный язык не зависит от пространства, на котором он создан. Каллиграфия — да, она обусловлена просто технологией, она должна быть написана от руки. Но если ты делаешь какой-то леттеринг, то ты можешь рисовать на компьютере, — если тебе удобней или быстрей. Но у меня есть некоторая особенность: я человек все-таки немножко устаревший, я намного лучше чувствую живой инструмент — кисть, карандаш, перо. У меня есть разные планшеты с разными стилусами, но лучший результат все равно на бумаге. Почему — я не знаю, но оно так работает.

— Ты никогда не думал о каких-нибудь современных технологиях? О дополненной реальности или 3D-рисовании? К разговору о современной старорусской эстетике, ведь тут между древним письмом и цифровыми технологиями еще больший контраст может быть.

— Да, я это рассматриваю. В 2015 году я был дизайнером фестиваля «Круг света». Весь Большой театр был в моих буквах — это было красиво. Я сейчас думаю, куда мой анимированный материал еще можно применить — кроме образовательных целей. Что касается 3D пространства, нужно еще поработать, потому что моя голова, она сейчас очень...

— Плоская?

— Плоская, да. В 2D работает. Когда я делал свой дипломный проект по столярному мастерству, я как раз делал 3D-модель букв для ЧПУ-станка‌. Но это просто технология. А чтобы конечный визуальный продукт был в 3D — пока не знаю. Напечатать можно что угодно, но всегда стоит вопрос «зачем?». Я сейчас слишком сильно занят 2D пространством. За 24 часа в сутки я все хочу успеть, но нужно расставить приоритеты, иначе вообще ничего не будет.

— Ты больше считаешь себя художником или дизайнером?

— Я пока не определился. Понятие «художник» имеет определенный ассоциативный ряд. Дизайнер — это более понятная профессия. Занимаюсь и тем, и тем. Но каллиграфом я себя не считаю точно. Вот, кстати, на одном закрытом мероприятии меня назвали «каллиграфистом». Это было забавно: нет такого слова! А так — все же скорее я дизайнер. Может, через десять лет я буду точно понимать.

— Через десять лет, пока ты будешь понимать, дизайн не поглотит искусство? Например, есть тот же самый каллиграф или «каллиграфист», который расписывает автомобиль. Потом этот автомобиль продается какому-нибудь человеку и используется этим человеком, собственно, как автомобиль. Он ездит по городу на нем. И вот то, что написано художником на этом автомобиле — это дизайн или искусство? Автомобиль, расписанный художником, но используемый как автомобиль, — это арт-объект или это все-таки просто вещь, которая имеет некое оформление, то есть дизайн?

— Сама машина — это дизайн. Но она имеет в себе тоже искусство, потому что имеет некий яркий визуальный окрас и узнаваемость. Искусство шагает рядом с дизайном. Машина имеет определенную форму, которая позволяет ей быть максимально аэродинамичной, — это дизайн сделал её такой. Расписать машину абы как — это, скорее всего, искусство, но если расписать машину так, чтобы она выглядела интересно, и эти буквы вписывались гармонично в эту машину — это тоже дизайн. То есть в итоге это что-то и тут, и там. Дизайн интересен тем, что он обычно имеет рамки. Я считаю, что люди, которые разрабатывают мобильные приложения и интерфейс для них, — и дизайнеры, и художники, потому что у них четкие рамки, а внутри них они создают красоту. В итоге они упрощают жизнь человека и делают это красиво. То есть сперва — функционал, а потом к этому добавляется визуальный привкус и изюминка. Я же нахожусь в другой области. Я работаю с культурой, а тут масса градаций. И поэтому, например, то, что я работаю исключительно с русской культурой, — это тоже определенные рамки.

— Кота, который сопровождает тебя в сторис, зовут Шрифт, правильно? Но какой именно это шрифт?

— Изначально я хотел назвать его Буквой. Буква — это графическое пятно, сочетание формы и контрформы. У моего кота есть черные пятна на лапах и на мордочке, и на хвосте, и белое пятно вокруг. В итоге просто получается Буква. Но он парень. И не отзывается на Букву, потому что в этом имени нет шипящих. В итоге — Шрифт.

— Твой топ современных каллиграфов и/или художников?

— Из русских: Андрей Мартынов, Покрас Лампас, Вика и Вита Лопухины, Олег Мацуев, Сергей Шапиро, и все адепты школы «От Аза до Ижицы», а также мой учитель Петр Петрович Чобитько.

— Вернемся к вопросу о необитаемом острове. Вот у тебя есть только один инструмент для каллиграфии. Что ты выберешь?

— Острую кисть.

— Проект мечты? Ты ничем не связан: ни деньгами, ни технологией. Что это будет?

— Назову два. Первый: сделать самые маленькие буквы в мире. Но делать маленькую каллиграфию ради маленькой каллиграфии — это пошловато. То есть это просто работа с масштабом. В итоге я бы добавил эмоционального подтекста — почему бы не сделать самую маленькую любовь в мире. То есть сделать серию надписей «Любовь» на разных языках мира. Основной посыл проекта — если у тебя есть какая-то хотя бы маленькая любовь, то ты делаешь этот мир лучше. Это хороший имиджевый проект. Вирусальность такого проекта — большая. Я пытался осуществить эту задумку, дошел до определенного звена в Роснано с моим запросом, но дальше не прошло. Это, в принципе, реализуемо, но как это продать? У нас же в России есть компании, которые производят силовые микроскопы. Можно сделать выставку в современном музее, где зритель будет подходить к этому микроскопу и смотреть на самую маленькую любовь в мире. Это как раз полный цикл арт-проекта: довольными остаются и финансирующая сторона, и зритель, и художник. Но пока что я не вышел на нужных людей. Вдруг у читателей будут нужные связи — пишите обязательно мне в соцсети. А второй проект: мне хочется послать эти буквы повыше в космос.

— Ну и последний вопрос. Что посоветуешь начинающим?

— Старания. В любой профессии нужно стараться. Любовь появляется в процессе написания, через труд: если ты стараешься, то ты любишь. И в итоге ты начинаешь понимать свою профессию через любовь. Даже если ты ради себя что-то делаешь, то все равно через любовь начинаешь понимать истинную суть твоего дела, она постигается трудом.

Беседовали Анатолий Калинин и Алиса Саитбаталова. 

Фотографии из личного архива Виктора Пушкарева.


Источник discours.io