Книжная суббота. Житие святой Татьяны Гримблит

События

История Церкви История Русской Православной Церкви

Вспомогательные дисциплины Библиотечное дело

Чемодан. Тетрадь. Стихи

Весной 1928 года Татьяна Гримблит возвращалась из своей первой ссылки — ее арестовали, причислив к «вдохновителям тихоновского движения в Томской губернии». Путь из Средней Азии в Москву был долгим, с пересадками, но уже великое счастье, что не в арестантском поезде.

Цвели степи — за окнами вагона проплывали острова желтых и красных тюльпанов, низкорослых степных ирисов, белых анемонов. Иногда поезд останавливался прямо в степи, пропуская встречные составы, и в вагон врывались ароматы весеннего разнотравья. В поезде ехало много бывших ссыльных переселенцев — их узнавали по молчанию и какому-то изумленному выражению на лицах, с которым они слушали словоохотливых соседей. Пока они были в лагерях, все эти люди жили обычной жизнью…

У Татьяны в чемодане лежала тетрадь со стихами, верная ее спутница в тюрьмах и лагерях. Девушка с детства писала стихи, просто так, для себя, и теперь в поезде, чтобы не принимать участия в разговорах, достала и стала листать свою тетрадку. Даже в ранних, еще гимназических стихах нет никаких романтических вздохов и мечтаний о прекрасных принцах — она всегда мысленно обращалась к Христу.

«Я молю, пошли мне силы, чтоб служила до могилы Одному Тебе». Внизу дата — 1920. В этом году Татьяна окончила Томскую Мариинскую гимназию. Считается, что в шестнадцать лет человек прощается с детством, но Татьяна уже была взрослой. Наверное, ее детство закончилось со смертью дедушки, протоиерея, законоучителя в Мариинской гимназии, который не дожил до 1917 года, когда во всех томских гимназиях отменили преподавание Закона Божия. А потом стали разорять и закрывать храмы, сажать в тюрьмы и расстреливать священников на печально известной Каштачной горе. Одну мостовую в центре города большевики нарочно выложили иконами из разграбленных храмов и смотрели, кто из прохожих не хотел на них наступать — значит, из верующих, тайные «контрреволюционные элементы»…

Хлеб для заключенных

В 1920 году от тифа умер отец Татьяны, служащий Томского акцизного управления Николай Иванович Гримблит, поэтому сразу после окончания гимназии она устроилась на работу воспитательницей в детскую колонию «Ключи». Мать, братья Георгий и Борис, сестра София — вся семья тогда жила впроголодь, но тем, кто без вины томился в тюрьмах, было еще хуже. На свою зарплату Татьяна покупала хлеб или еще что-то для заключенных, а потом стала по воскресеньям собирать в томских церквях пожертвования для узников. Прихожане давали охотно — кто деньги, кто продукты, кто теплые вещи, а она все это относила в тюрьмы. Иногда просто спрашивала в администрации, кто из заключенных давно не получает посылок с воли — тем и передавала…

Мать не одобряла ее посещения тюрем — она ведь была дочерью известного томского протоиерея Антонина Александровича Мисюрова, уже одного этого было достаточно для ареста. Татьяну тоже несколько раз арестовывали и все допытывались, передавала ли она посылки Томскому епископу Виктору и его «сообщникам». Один раз ее продержали в тюрьме четыре месяца, в другой раз отпустили через несколько дней.

6 мая 1925 года ее арестовали и привели на допрос в Томское ОГПУ, где она дала следующие показания:

«С 1920 года я оказывала материальную помощь ссыльному духовенству и вообще ссыльным, находящимся в Александровском централе, Иркутской тюрьме и Томской, и в Нарымском крае. Средства мной собирались по церквям и городу, как в денежной форме, так и вещами и продуктами. Деньги и вещи посылались мной по почте и с попутчиками, то есть с оказией. С попутчиками отправляла в Нарымскую ссылку посылку весом около двух пудов на имя епископа Варсонофия (Вихвелина). Фамилию попутчика я не знаю. Перед Рождеством мною еще была послана посылка на то же имя, фамилию попутчика тоже не знаю».

По делу Татьяны Гримблит вынесли решение с путаной формулировкой: «Принимая во внимание, что дознанием не представляется возможность добыть необходимые материалы для гласного суда, но виновность… все же установлена», приговорив к ссылке на три года.

Отправили сначала в Усть-Сысольск (ныне город Сыктывкар Республики Коми), оттуда — на поселение в село Руч Усть-Куломского района, а через год неожиданно изменили место ссылки и с большой партией заключенных повезли отбывать оставшийся срок в Туркестан. О том, что в начале 1928 года вышло постановление об освобождении гражданки Гримблит Татьяны Николаевны по амнистии с предоставлением права выбора места жительства, ей сообщили лишь спустя два месяца — документы долго были в пути.

16 марта 1928 года Татьяна купила билет на пассажирский поезд в Москву. Наконец-то она была на свободе. Цветущие степи напоминали прекрасный сон, и под стук колес в тетради появлялись строки нового стихотворения «Весна»:

…О, не будите меня,
Хочу я уснуть.
Весна, дай мне света, огня, —
Согрей Ты мой путь!

Прихожанка Замоскворечья

Татьяна Гримблит решила не возвращаться в Томск, чтобы не подвергать опасности родных. После освобождения она поселилась в Москве, в Замоскворечье на Озерковской набережной, неподалеку от храма Святителя Николая в Пыжах, где служил ее знакомый священник архимандрит Гавриил (Игошкин). Она стала прихожанкой и певчей в этом храме и влилась в общину, которая собралась вокруг отца Гавриила.

Храм Святителя Николая Мирликийского в Пыжах, Москва. Современный вид

Верующие в Москве держались вместе, дружными приходами при тех храмах, которые еще не были закрыты, как на островах среди бушующего моря. Повсюду на всех столбах и в витринах висели карикатуры на священников и плакаты: «Долой церковные праздники!», «Бога нет!», «Борьба против религии — борьба за социализм!», «Царство церквей — царство цепей», «Религия — яд, береги ребят». Храмы разрушали или использовали под производственные цеха, склады и клубы, многие монастыри были приспособлены под тюрьмы и колонии. Только в одном 1929 году, по статистике, в стране было закрыто тысяча сто девятнадцать храмов, священнослужители и активные прихожане подверглись аресту, многие были расстреляны.

В апреле 1931 года настоятель храма Святителя Николая в Пыжах архимандрит Гавриил (Игошкин) и певчая храма Татьяна Гримблит были арестованы и заключены в Бутырскую тюрьму. Татьяну обвиняли в том, что она помогала заключенным в тюрьмах и находилась «в заговоре» с ссыльным духовенством.

«Мы, христиане, и в особенности священнослужители, были беззащитны, судили нас, как хотели, предъявляли чудовищные обвинения в нелепых преступлениях. Искать справедливости, доказывать свою невиновность, добиваться защиты было делом немыслимым, — пишет архимандрит Гавриил (Игошкин) в своей книге „О загробной жизни“. — Мы могли только страдать и терпеть. Сами допросы были ничем иным, как изощренными пытками и издевательствами над личностью допрашиваемого и необузданным кощунством над Богом и всем святым, что дорого сердцу верующего христианина».

За «активную антисоветскую деятельность, выражающуюся в организации нелегальных „сестричеств“ и „братств“, оказание помощи ссыльному духовенству», Татьяну Николаевну Гримблит приговорили к трем годам исправительно-трудовых работ и отправили в Вишерский исправительно-трудовой лагерь в Пермской области (г. Усолье).

Фельдшер из Вишлага

В начале 30-х годов этот лагерь, так называемый Вишлаг, был объектом первой пятилетки — здесь ударными темпами строился и вскоре заработал первый на Северном Урале целлюлозно-бумажный комбинат. Необходимый для производства бумаги и картона лес валили заключенные: к 1932 году «население» Вишерского лагеря насчитывало более десяти тысяч человек.

В Вишерском исправительно-трудовом лагере Татьяна Гримблит работала фельдшером, изучала медицину. Ее освободили досрочно, в 1932 году, с запретом на оставшийся срок жить в двенадцати крупных городах. Но Татьяне было хорошо и в маленьких. Сначала она поселилась в городке Юрьев-Польский Владимирской области, а в 1933 году после окончания срока переехала в Александров Владимирской области, где работала фельдшером в больнице. Через два года девушка перебралась в Московскую область, в село Константиново под Сергиевым Посадом и устроилась лаборанткой в Константиновскую районную больницу.

«Родная, дорогая Татьяна Николаевна! Письмо Ваше получил и не знаю, как Вас благодарить за него, — писал ей из лагеря епископ Иоанн (Пашин). — Оно дышит такой теплотой, любовью и бодростью, что день, когда я получил его, — был для меня один из счастливых, и я прочитал его раза три подряд, а затем еще друзьям прочитывал: владыке Николаю и отцу Сергию — своему духовному отцу. Да! Доброе у Вас сердце, счастливы Вы, и за это благодарите Господа: это не от нас — Божий дар. Вы — по милости Божией — поняли, что высшее счастье здесь — на земле — это любить людей и помогать им. И Вы — слабенькая, бедненькая — с Божьей помощью, как солнышко, своей добротой согреваете обездоленных и помогаете, как можете. Вспоминаются слова Божии, сказанные устами святого апостола Павла: „Сила Моя в немощи совершается“. Дай Господи Вам силы и здоровья много-много лет идти этим путем и в смирении о имени Господнем творить добро. Трогательна и Ваша повесть о болезни и дальнейших похождениях. Как премудро и милосердно устроил Господь, что Вы, перенеся тяжелую болезнь, изучили медицину и теперь, работая на поприще лечения больных, страждущих, одновременно и маленькие средства будете зарабатывать, необходимые для жизни своей и помощи другим, и этой своей святой работой сколько слез утрете, сколько страданий облегчите».

В письме многое зашифровано: под словом «болезнь» подразумевается арест, «тяжелая болезнь» — пребывание в ссылке.

«Выпита чаша до дна»

5 сентября 1937 года Татьяна Гримблит писала архиепископу Аверкию (Кедрову) в ссылку:

«Дорогой мой Владыка Аверкий! Что-то давно нет от Вас весточки. Я была в отпуске полтора месяца. Ездила в Дивеево и Саров. Прекрасно провела там месяц. Дивно хорошо. Нет, в раю не слаще, потому что больше любить невозможно. Да благословит Бог тех людей, яркая красота души которых и теперь передо мной. Крепко полюбила я те места, и всегда меня туда тянет. Вот уже третий год подряд бываю там. С каждым разом все дольше. Навсегда б я там осталась, да не было мне благословения на то. А на поездку во время отпуска все благословили. Откликайтесь, солнышко мое. А то я беспокоюсь, не случилось ли с Вами чего недоброго. Напомните мне географию. Далеко ли Бирск от Уфы? Пишите мне, я уже крепко соскучилась о Вас, родной мой».

При аресте у Татьяны Гримблит изъяли пятьдесят семь писем с благодарностью за присланные деньги и посылки, некоторые из них были от ссыльных священников.

«Получил Ваше закрытое письмо, а вслед за ним открытку, — писал ей сосланный в Башкирию епископ Аверкий (Кедров). — За то и другое приношу Вам сердечную благодарность. Слава Богу — они по-прежнему полны бодрости и света, крепкой веры и твердого упования на промыслительную десницу Всевышнего. Слава Богу! Да никогда не иссякнет и не умалится в душе Вашей этот живоносный источник, который облегчает здесь на земле восприятие жизненных невзгод, несчастий, ударов, неудач и разочарований. Не длинен еще пройденный путь Вашей благословенной от Господа жизни, а между тем сколько бурь пронеслось над Вашей главой. И не только над главой: как острое оружие они прошли и через Ваше сердце. Но не поколебали его и не сдвинули его с краеугольного камня — скалы, на которой оно покоится, — я разумею Христа Спасителя. Не погасили эти штормы в Вашем милом сердце ярко горящий и пламенеющий огонь веры святой. Слава Богу — радуюсь сему и преклоняюсь пред Вашим этим подвигом непоколебимой преданности Творцу».

Тройка НКВД приговорила Татьяну Николаевну Гримблит к расстрелу. 23 сентября 1937 года Татьяна Гримблит была расстреляна на Бутовском полигоне и погребена в безвестной общей могиле. Ей было тридцать три года — возраст Христа.