Каким знает образованный русский человек Андрея Рублева?
Таким, каков он в житии? Таким, каков он в научной литературе?
Ни в коей мере.
Образ иконописца утвердился в коллективном сознании нашей интеллектуальной элиты таким, каким сыграл его артист Анатолий Солоницын в знаменитом фильме Андрея Тарковского.
А там он предстает в виде интеллигента, истерзанного проблемами творчества, которые, как показывает Тарковский, стояли перед творческой личностью всегда, – вне зависимости от времени и государственного устройства. И, может быть, даже вне религиозной принадлежности.
Не то, чтобы автор этих строк хотел наброситься с критикой на картину Тарковского – нет, фильм был и остается одним из пиков нашего кинематографа, тут не о чем спорить. Но в ту эпоху, когда он появился на свет, о христианском аспекте личности Рублева можно было сказать чуть-чуть, самую малость. Тарковский сказал то, что позволялось, и, думается, еще многое сверх того. Укорять его за «малую православность» фильма было бы просто глупо. На нескольких десятилетий Тарковский вообще играл роль самого крупного религиозного мыслителя от кино. Другое дело, что времена изменились. И то, что было в творчестве Рублева чисто христианского – не вечно интеллигентского, а именно христианского – то есть, по большому счету, то, что составляло стержень и смысл его трудов, до сих пор не было достойно представлено в русском искусстве и словесности.
Лишь совсем недавно появился роман известного православного писателя Натальи Иртениной «Андрей Рублев, инок». И эта книга закрыла зияющую брешь.Рублев получил у Иртениной принципиально иную, можно сказать, нарочито иную трактовку, чем у Тарковского. В романе нетрудно разглядеть даже своего рода полемическое заострение: «Рублев – иное».
Иконописец предстает в первую очередь монахом, христианином, персоной, погруженной в истину веры, а уж потом живописцем.
Другие «богомазы», окружающие его, играют роль двойников, пребывающих в разной степени искажения христианской истины или, лучше сказать, прельщения. Даже Феофан Грек подан как фигура, сниженная по сравнению с Андреем Рублевым, человек, запутавшийся до такой степени, что земное кажется ему выше небесного. Отсюда происходят мучения, метания, духовные потрясения…
Андрей Рублев всегда прям. Андрей Рублев пребывает в истине на протяжении всей книги. Он нигде не соблазняется, нигде не отступает от того, что составляет сущность христианского миросозерцания, нигде не проявляет сомнений, а потому исполнен покоя. Его дар представляет собой производную от истины, данной свыше и от умения инока обрести покой в этой истине. Дар подчинен вере, дар – ниже веры, дар – инструмент веры.
И это оставляет очень сильное впечатление.
Книга Натальи Иртениной ставит главного героя гораздо ближе к церковному быту, к повседневной жизни русского монашества, чем в фильме Тарковского. Андрей Рублев всегда и неизменно – не сам по себе, собственным произволением шатающийся «меж двор», он внутри тела Церкви. Во-первых, очень хорошо показано, до какой степени судьба иконописца связана с судьбой Троице-Сергиевой обители, т.е. общины, духовно наследующей преподобному Сергию. Военная пора страшно разорила ее, довела до состояния землянок, голода, холода, нет там никаких каменных церквей, там даже хлеба иной раз не бывает вдоволь, но благодать не уходит из этого места, и Андрей делит ее с прочей братией. Не столько беседы с собратьями по кисти для него важны, сколько разговоры в этой монашеской среде, размеренный ритм ее жизни.
Во-вторых, Андрей и в работе своей не одинок. Его окружает иконописная «дружина» -- помощники, без которых со сложным «хозяйством», потребным для расписывания большого храма, ни один богомаз не справится.
В-третьих, у Тарковского представители власти, князья, в том числе и государь Василий I, поданы скверно, темно. Нравственные уроды, а не люди. Иртенина постаралась сохранить правду самого времени. Ее Василий I – настоящий христианский правитель, изо всех сил не дающий разгромленной Руси расползтись по швам, удариться в хаос междоусобья. Ему приходится очень тяжело, но он силен тем, что к власти своей относится прежде всего как верующий человек, а уж потом как монарх. Читатель не получает из текста Иртениной дровишек для столь традиционного костерка «интеллигенция против власти».
Роман насыщен православной мистикой, в нем, можно сказать, земля наполнена небом, земля нисколько не отделяется от неба. Чудеса, идущие от Господа Бога и приходящие в русскую действительность XV века через Андрея Рублева, встроены в жизнь и быт Руси так же просто и так же прочно, как дома, деревья или солнце.
Иконы и чудеса, дарованные святым нашему народу, по сути – одно.