Придя к власти в России, большевистское правительство развернуло широкомасштабный террор против Русской Православной Церкви, целью которого было уничтожение церковной жизни на всех уровнях. Самым тяжелым периодом гонений стали 1917–1943 годы, когда церковная институция была практически разрушена и Церковь лишилась единого управления; церковная жизнь фактически приняла локальный характер. Однако жизнь Церкви не была полностью уничтожена, но больше стала проявлять себя в неформальных объединениях верных, которые старались не терять связи с церковной институцией, сохраняя, однако, свою внутреннюю жизнь от нее независимой. В этих условиях церковные объединения имели своих старших, руководителей, большинство которых являлись священнослужителями — священниками или епископами. Cтатья первого проректора Свято-Филаретовского института Дмитрия Сергеевича Гасака и независимого исследователя Олеси Николаевны Коломытцевой посвящена исследованию феномена старшинства в неформальных объединениях Российской православной церкви в самый тяжелый период советских гонений, а именно — опыту выявления старших в общинах и братствах.

Введение

В условиях беспрецедентных советских репрессий против священнослужителей и активных мирян Российской православной церкви, нацеленных на уничтожение любых форм церковной жизни, особое значение для ее сохранения приобрели «неприходские» объединения верующих: тайные монашеские и мирянские общины, духовные семьи, братства. Руководство такими объединениями чаще всего осуществлялось священнослужителями, выявление или избрание которых на это служение совершалось внутри самих объединений, часто без формального консенсуса с церковной институцией. Задача собирания и усвоения опыта исповедников Русской церкви в XX в. предполагает изучение церковно-практического опыта и духовного наследия этих общин и братств, а поиск ответа на вопрос о единстве жизни Русской церкви в XX в. побуждает искать общие черты в опыте таких объединений. Выявление старших — один из важнейших вопросов церковной жизни, поэтому для осознания ее многообразия и понимания актуальности наследия исповедников XX в. необходимо собрать и исследовать этот опыт.

Положение руководителей в объединениях было разным, и при отсутствии должностей (настоятель, игумен и др.) их могли называть по-разному: «батя», «родной» и т. п. В данной статье мы будем использовать слово «старший» для общего названия этого служения, под которым будем понимать деятельность члена неформального церковного объединения, несущего большую по сравнению с остальными ответственность за собрание и пользующегося особым доверием всех его членов. В отличие от общепринятых наименований иерархических служений (епископ, священник, пастырь и др.), понятие «старший» представляется нам соответствующим общинному и братскому устроению жизни, характерному для рассматриваемых духовных союзов.

Для исследования выбраны три общины и одно братство, основанные верующими — представителями клира и мирян — на территории бывшей Российской империи:

1. Покаяльно-богослужебная семья сщмч. Сергия Мечева (1892–1941), возникшая из общины прот. Алексия Мечева в 1923 г. при московском храме свт. Николая в Кленниках; насчитывала до 300 человек.
2. Духовная семья архим. Сергия (Савельева, 1899–1977), возникшая в Москве в 1924 г.; насчитывала до 15 человек.
3. Братство еп. Макария (Опоцкого, 1872–1941), основанное в Череповце в 1924 г. Помимо Череповца, братские духовные семьи существовали также в Новгороде и Галиче. Общая численность в 1933–1937 гг. — до 70 человек.
4. Община прот. Понтия Рупышева (1877–1939), зародившаяся в дворянском имении семьи Корецких в с. Михново Шальчининкского района (Литва) в 1926 г. как попытка восполнить недостаток православной жизни в католической среде. Община представляла собой трудовое поселение и продолжает существовать до настоящего времени. В рассматриваемый период ее численность достигала 150 человек.

Источниковой базой исследования послужили тексты основателей этих церковных объединений, а также воспоминания членов общин и братства. Среди них особо отметим: собрание проповедей и писем общине из ссылки о. Сергия Мечева, а также воспоминаний и жизнеописаний, собранных в двухтомнике «Друг друга тяготы носите…» [Друг друга тяготы носите 2012а; Друг друга тяготы носите 2012б]; книги «Далекий путь» [Сергий (Савельев)] и «Воспоминания» монахини Серафимы (Л. Н. Савельевой) [Воспоминания], содержащие свидетельства о «родной жизни» общины архим. Сергия (Савельева); приложение к монографии А. Г. Дмитренко «За святую правду любви и братства: Епископ-катехизатор Макарий (Опоцкий), 1872–1941», включающее письма еп. Макария и его духовных чад [Дмитренко]; сборники «Жизнеописание и духовное наследие протоиерея Понтия Рупышева» [Жизнеописание] и «Протоиерей Понтий Рупышев. Духовное наследие. Михново. Воспоминания» [Понтий Рупышев].

Нижняя хронологическая граница исследования — 1917 год — связана с началом советских репрессий против Российской православной церкви; верхняя граница — 1943 год — с корректировкой репрессивной политики советской власти в отношении церкви и «вторым восстановлением» патриаршества.

Тема служения старших в неформальных духовных союзах в советское время лишь косвенно становилась предметом исследований [Беглов; Поспеловский; Шкаровский; Зегжда]. Вопроса об избрании старших в Древней церкви касаются в своих работах протопр. Николай Афанасьев и проф. В. Н. Мышцын. Протопресвитер Николай Афанасьев отмечает, что в первые века под избранием понималось выявление церковным собранием тех, кто предназначен Богом на церковное служение [Афанасьев, 16]; проф. В. Н. Мышцын также подчеркивает роль церковного собрания в избрании старших [Мышцын, 31–32]. Представления о норме пастырского служения в церкви старших накануне описываемого периода складывались на основе учебных пособий по пастырскому богословию^[1]. Важным вопросом для авторов синодальной эпохи являлся вопрос об обязательности у кандидатов в священнослужители призвания к данному служению. Одним авторам старшинство представлялось даром [Вениамин (Федченков), 44], другим — преимущественно результатом послушания и самоисправления [Антоний (Храповицкий), 54]. С началом церковных гонений вопросы призвания к старшинству в ней, избрания церковных старших и роли в этом церковного собрания встают с особой остротой.

Избрание (призвание) на служение

Руководители трех из четырех исследуемых церковных объединений являлись их основателями. Исключение составляет о. Сергий Мечев, принявший руководство маросейской общиной от своего отца прот. Алексия Мечева [Друг друга тяготы носите 2012а, 36]. Можно сказать, что первостепенную роль в большинстве рассматриваемых случаев играл благодатный акт, в котором «Богом ниспосылаются дары Духа для служения в Церкви» [Афанасьев, 8]. Старшинство Савельева, Опоцкого и Рупышева не требовало специального выявления церковным сообществом — оно стало явным в результате их трудов по собиранию в общину или братство людей, согласных на предлагаемый им путь духовной жизни. В данных случаях сами общины и братство явились плодом и свидетельством служения старшего по слову апостола Павла: «…печать моего апостольства — вы в Господе» (1 Кор. 9, 2).

Отец Сергий Мечев принял старшинство в общине, будучи уже ее членом. Внешне передача старшинства произошла привычным для приходской жизни того времени образом, а именно — через наследование прихода сыном прежнего настоятеля. Однако реально передача прот. Алексием пастырства над общиной своему сыну совершилась неформально: воспоминания членов общины и самого о. Сергия свидетельствуют о том, что наследование требовало от о. Сергия осмысления этой перемены не как формальной передачи обязанностей настоятеля, но как духовного акта принятия пастырского «наследства»: «…Отец Сергий сознавал, что принял сан, а впоследствии и общину не столько собственным волеизъявлением, сколько по благословению и по молитвам Батюшки Алексия» [Друг друга тяготы носите 2012а, 272]. Первое время новому старшему не хватало ни сил, ни способностей, чтобы сохранять прежний уровень духовного попечения о пастве. Однажды он сказал одной из своих духовных дочерей: «И вас не спасу, и сам с вами погибну» [Друг друга тяготы носите 2012а, 272]. Известно, что о. Сергий намеревался сложить с себя старшинство в общине, понимая, что и ей трудно принять его после о. Алексия, которого признавали равным себе оптинские старцы. Тем не менее, доверяя выбору отца и принимая старшинство как призвание, он продолжил свой труд: «Господь устраивал Сам по-другому, и я, видя по указанию других волю Его продолжать свое служение, оставался» [Друг друга тяготы носите 2012а, 411]. Как видно, принимая решение о сохранении за собой старшинства в общине, о. Сергий руководствовался не только собственными переживаниями, но искал волю Божью через отношения с другими членами общины в складывающихся обстоятельствах. Об этом свидетельствует также следующий эпизод. Вскоре после кончины о. Алексия, желая снять с себя духовное руководство маросейской общиной, о. Сергий отправился в Холмищи к прп. Нектарию Оптинскому^[2], но в силу разных обстоятельств не смог до него доехать. Впоследствии он вспоминал: «За этот день, который пробыл в одиночестве, ощутил совершенно ясно, что не имею права бросать порученное мне дело» [Друг друга тяготы носите 2012а, 38]. Решение было принято раз и навсегда: «Пусть напрасно расходуются силы, пусть раньше времени истратится здоровье и окончится жизнь, — со своего поста не смею уходить…» [Маросейка, 71].

В мечевской общине существовали небольшие духовные семьи, во главе которых стояли более опытные в духовной жизни братья и сестры. Это были те, кто «мог оказать первую духовную помощь… утешить, ободрить, может быть иногда и что-то посоветовать, поддержать в трудную минуту, направить к отцу» [Друг друга тяготы носите 2012а, 45]. Кроме того, были ответственные за различные направления жизни (богослужение, изучение Писания, воцерковление детей и пр.). В период своего тюремного заключения, когда непосредственное духовное руководство было затруднено, о. Сергий особое внимание уделял воспитанию в братьях и сестрах духовной самостоятельности, которая помогла бы им не сбиться с пути при отсутствии духовных руководителей: «Не ищите нормального духовного руководства, не такое сейчас время; и не найдете, а если найдете, то на мгновение. Переключайтесь друг на друга, назидайтесь друг от друга, укрепляйтесь друг другом, утешайте друг друга» [Друг друга тяготы носите 2012а, 71].

В 1935 г. в общине появились тайно рукоположенные братья^[3]. По замыслу о. Сергия, они должны были возглавить небольшие группы (по 10–12 человек) внутри покаяльно-богослужебной семьи, чтобы сохранить общину во время гонений, когда существование более многочисленных сообществ было практически невозможно.

А когда отец Сергий был взят, а года через три совсем закрыли храм, эти семьи (во главе со своим старшим. — Д. Г., О. К.) оказались большой духовной поддержкой для своих членов и помогли им не потеряться [Друг друга тяготы носите 2012а, 45].

В общине старшими были как братья, так и и сестры: так, какое-то время старшей в общине была Мария Николаевна Соколова^[4], к которой о. Сергий благословил братьев и сестер обращаться за советом и просил доверять ей так же, как и ему. Перед своей кончиной о. Сергий передал попечение о покаяльно-богослужебной семье свящ. Борису (Холчеву)^[5].

В общине Василия Петровича Савельева (будущего архим. Сергия) выявление старшего происходило иначе. На первом этапе, когда круг Василия только складывался, он имел духовников. Одним из них был о. Сергий Голощапов (1882–1937), настоятель храма Святой Троицы в Никитниках. Василий стал старшим в группе приходской молодежи, однако его старшинство становилось очевидным для его круга постепенно и было связано с выбором определенного духовного пути: «Молодые люди во главе с Василием Петровичем выбрали особый путь — общей жизни единой семьей… <…> Они назвали это родной жизнью…» [Сергий (Савельев), 11]. В 1927 г., после разрыва общины с о. Сергием^[6], их духовником стал монах скита Параклит Троице-Сергиевой Лавры Варнава (Гоголев, 1864–1933), но непосредственное старшинство в общине взял на себя Василий.

Арест старших членов общины и их ссылка в 1929 г. сильно изменили внешнюю жизнь «родных»: общение всех со всеми поддерживалось посредством активной переписки. Внешние условия жизни требовали особых усилий для сохранения единства и его духовного углубления. Василий оставался старшим, давал советы и наставления по устроению жизни тех, кто остался на свободе. Однако это требовало от всех усилия послушания, принятия его советов, касающихся всех сторон жизни. Для всех общинников существенным внутренним делом было возрастать в доверии к Василию, находившемуся в заключении, но всегда присутствовавшему в письмах, в которых он характеризовал духовное состояние каждого, указывал, на чем нужно сосредоточить внимание и т. п. Одновременно Василий давал рекомендации, кому из сестер необходимо быть старшей среди находящихся на свободе, и это также требовало от всех доверия и принятия этого старшинства. Так, в одно время Василий просил быть старшей Евдокию Петровну Савельеву (1902–1979; с 1932 г. — монахиню Ефросинью), которую в семье называли Душенькой, а в другое время — супругу Лидию Николаевну Савельеву (1900–1991; с 1931 г. — монахиню Серафиму). Они должны были особо заботиться о душевном и духовном состоянии членов общины, стараться оказывать им поддержку советом и утешением. В обязанности старших также входила особая ответственность за бытовую сторону жизни общины в сложное экономическое время, когда приходилось еще и помогать тем, кто был в заключении и ссылках. При этом духовное водительство всегда оставалось в общине за Василием. Несмотря на физическую удаленность, его советы в точности выполнялись: «Мы стремились выполнить каждое слово, воплотить в жизнь каждый его совет. Так было за все годы нашей разлуки» [Серафима, 61].

Не всегда ясна причина, по которой старшей в разные периоды жизни назначалась та или иная сестра. В некоторых случаях Василий указывал в письмах, кто в настоящий момент общей жизни должен быть старшим. Кроме того, во время вынужденного проживания членов общины в разных городах (Москве, Архангельске) в каждой ее части появлялся свой старший, который заботился о духовной и материальной стороне общей жизни. В числе таких старших была, например, Ирина Ивановна Сорокина (1904–1988; с 1932 г. — монахиня Надежда).

Состоящая из мирян община стремилась к тому, чтобы иметь попечение о своей жизни со стороны священнослужителя, в частности для того, чтобы иметь возможность совершать монашеские постриги. По этой причине члены общины настойчиво уговаривали монаха Варнаву принять сан: «Мы не раз просили его принять священство, но он по-прежнему уклонялся» [Серафима, 42]. Только в 1929 г. архиеп. Филипп (Гумилевский)^[7] посвятил Варнаву в иеромонахи. В 1935 г. сан принимает и сам Василий.

На церковное сознание еп. Макария (Опоцкого), стремившегося к достижению в церковной жизни неформального единства верующих, существенное влияние оказал опыт братской жизни Н. Н. Неплюева (1851–1908). Более того, видя в этом важнейшую черту епископского служения, он просил патриарха Тихона о поставлении его епископом-катехизатором. Однако в основанном им братстве кроме него старшими были протодьякон Иоанн Покровский и его супруга Мария Федоровна Покровская^[8], поставленная впоследствии еп. Макарием в дьякониссы, В. М. Лебедева^[9], Л. Н. Штибер^[10], М. Н. Александрова^[11]. В братство также входил личный секретарь и помощник еп. Макария свящ. Андрей Артамонов^[12], однако был ли он одним из старших, нам неизвестно. Таким образом, при неизменном попечительстве основателя братства обо всех братьях и сестрах, об общей жизни, старшими в братстве в разное время были назначенные им священнослужители или миряне, главным образом сестры. Важнейшим критерием для избрания еп. Макарий считал доверие основателя братства к избранному как «вестнику своей (т. е. основателя братства. — Д. Г., О. К.) совести» [Дмитренко, 330]. Вместе с тем еп. Макарий призывал каждого члена братства реализовывать свое старшинство, беря ответственность друг за друга: «Дети! Постарайтесь о том, чтобы каждый из вас поставил себя Божиим стражем над собравшимися воедино» [Дмитренко, 339]. Быть «стражем», т. е. блюстителем поведения братьев и сестер, а значит, и хранителем единства и благочестия собрания, и, следовательно, старшим, по мысли еп. Макария, должен был каждый член братства независимо от сана. Принятие сана являлось, скорее, подтверждением уже существовавшего служения члена общины. Так, например, еп. Макарий посвятил М. Ф. Покровскую в диакониссы тогда, когда доверил ей старшинство в общине сестер в Новгороде.

Еще одной из возможностей выявления старших, по мнению еп. Макария, основанному на словах апостола Павла, являются разномыслия в общине: «Надлежит быть между вами разномыслиям, дабы открылись между вами искусные» [1 Кор. 11:19]… (выделено еп. Макарием. — Прим. ред.) Вот и здесь разделение искусных и неискусных, как видно вполне необходимое у Церкви. Ради чего же оно необходимо? Да ради того, чтобы искусные были хозяевами в брат<ских> семьях… [Дмитренко, 334]. Спор, о котором идет речь, касался брака одной из сестер с нецерковным человеком, который пыталась не допустить Л. Н. Штибер, оставленная епископом старшей на время его ссылки в 1933 г.

По свидетельству еп. Макария, через это разномыслие стало явным старшинство Штибер, т. е. ее более ясное и последовательное понимание христианских основ жизни и готовность их применить в повседневной практике общей жизни.

Вероятно, еп. Макарий придавал большое значение церковной легитимности старшинства в братстве, в результате чего в братстве сложилось представление об обязательном благословении епископа на начало служения старшего. Это могло стать одной из причин, по которой, после кончины еп. Макария в 1941 г. и возвращения членов братства из ссылок в послевоенное время, никто добровольно не взял на себя старшинство. Также не нашлось и священника для духовного окормления братства. Это обстоятельство стало одной из причин, по которой после 1942 г. братство не смогло продолжить свое существование, несмотря на то, что еще в 1920-е гг. в нем зародилась практика выявления помощников, которые могли бы становиться старшими, независимо от присутствия еп. Макария в том или ином городе. В то же время известен случай, когда еп. Макарий критически отнесся к священнической хиротонии одного из своих возможных чад, дьякона Иоанна Савичева^[13] (1887–1937), полагая, что в церковной ситуации 1930-х гг. приходской священник не мог в полноте исполнять свое служение.

В истории рождения общины в с. Михново (Литва) есть свои существенные особенности. Земли, на которых расположено село, принадлежали дворянскому роду Корецких. Именно они пригласили в свою церковь эмигрировавшего из советской России о. Понтия Рупышева, который с юношества стремился к монашеству, но жизнь его сложилась иначе. Получив приглашение, он предложил сестрам — владелицам имения — устроить жизнь в нем на христианских общинных основаниях. Поэтому старшинство в общине, насколько можно судить, не было единоличным. Кроме о. Понтия Рупышева^[14], старшинство в общине несли родные сестры Корецкие: Мария Николаевна (?–1978), Варвара Николаевна (1896–1976) и Анастасия Николаевна (?–1979).

Отец Понтий прилагал специальные усилия, чтобы сестры Корецкие смогли стать его преемницами. За пять лет до своей кончины о. Понтий, находясь, в тяжелой болезни, «стал реже принимать сестер (общины. — Прим. ред.), приучая их открывать помыслы своим старшим» [Корецкая, 54]. Благодаря этому после его кончины в 1939 г. вопрос о руководстве общиной по всей видимости не вызвал затруднений: «После смерти отца Понтия Варвара Николаевна и Анастасия Николаевна действительно взяли на себя попечение о духовном окормлении общины… помогая другим сестрам в духовной жизни там, где не требовалось священнодействий со стороны священника…» [Шальчунас, 589].

Именно на незамужних Варвару и Анастасию легла большая часть забот^[15]. Священнослужителем в общине после кончины о. Понтия остался его духовный сын прот. Павел Томашевский^[16], который «был полностью солидарен с сестрами Корецкими и сложившейся традицией руководства духовной жизни старшими общины» [Шальчунас, 589]. Известно и о других старших^[17], которые сопровождали о. Понтия в поездках по приходам и которым члены общины открывали свои помыслы.

Репрессии советских властей на территории Прибалтики не были столь долгими и жестокими, как в Центральной России, однако после входа советских войск в Литву в 1941 г. сестры Корецкие подверглись аресту и высылке из Михново. Община при этом не была ликвидирована и могла существовать под видом колхоза. В это время старшими в общине остались о. Павел Томашевский и племянница о. Понтия Александра Максимовна Царик (1906–1964), проживавшая с матерью, родной сестрой о. Понтия, в Михново с детства. В воспоминаниях членов общины отсутствуют сведения о том, как были избраны новые старшие. Сохранились только упоминания, что А. М. Царик старшинство давалось нелегко и она с нетерпением ждала возвращения сестер Корецких из ссылки.

В отличие от братства еп. Макария, в общине сестер Корецких нашлись люди, готовые принять на себя крест старшинства в сложное для общины время. Вероятно, это связано и с тем, что братство еп. Макария было подвергнуто более длительным и жестоким гонениям, в результате которых многие старшие были физически уничтожены. После кончины сестер Корецких в 1970-х годах старшие выявились из числа других сестер общины. Нам неизвестно, как происходило их избрание, но учитывая, что старшинство в общине не прерывается в течение почти ста лет, можно предположить, что в Михново сложилась определенная традиция избрания старших.

Личные качества старших в общинах и братстве

Главное качество старшего в церковном собрании можно определить как стремление собирать верных в неформальные духовные союзы и служить в них старшими по образу Христа, собирая чад Божьих воедино (Ин. 11, 52). Старшинство в общине не предполагает иерархической дистанции, потому что старший в ней остается братом: «Один у вас Учитель, вы же все — братья» (Мф. 23, 8). При выявлении качеств старшего в общине мы опираемся также на утверждение протопр. Николая Афанасьева о том, что авторитет старшего в общине «должен вытекать из самой личности предстоятелей, а не создаваться служением, которое они исполняют» [Афанасьев, 81]. Старшинство в христианском братстве связано с верностью братскому пути, с готовностью жертвовать своим ради общего дела^[18].

Рассмотрим, какие качества старшего можно выявить на основании исследуемых источников.

После Октябрьской революции Василий Савельев, являясь старшим приходской группы молодежи, принимает решение взять на себя ответственность за сложившуюся церковную ситуацию: «Войдя в церковные стены, мы приняли на себя полную ответственность за то, что нас там ожидало» [Сергий (Савельев), 23]. Готовность нести ответственность за церковную жизнь, сужая свой путь, делает жизнь Василия вдохновляющим примером для остальных. В 1931 г. он принимает монашеский постриг, а вскоре постриг принимают еще трое сестер из общины^[19].

С самого начала своей церковной жизни Василий стремился служить духовной семье, ставя ее нужды выше нужд своей семьи по плоти^[20], раскрывая в братьях и сестрах их духовные дары^[21]. Жертвенная любовь старшего и забота о внутреннем единстве духовной семьи были залогом духовного роста общины: «И еще была большая любовь отца С<ергия>, которая помогала всем нам. Его болезнование… о нашем внутреннем единстве было настолько велико и настолько действенно, что побеждало все возникавшие нестроения и неизменно вело нас вперед…» [Серафима, 179].

Духовная ответственность о. Сергия Мечева за маросейскую общину выражалась в том, что, размышляя о возможности руководства общиной после отца, он принял решение не оставлять духовную семью, несмотря на свои немощи: «Он понял, что не найдет покоя, если уйдет от своей семьи» [Друг друга тяготы носите 2012а, 211]. В этом была и жертва, и обретение личного духовного пути, поскольку о. Сергий видел свой духовный путь в единстве с другими членами общины, не отделяя себя от них и не считая иерейский сан препятствием для близких отношений: «…Он хотел идти к Богу вместе с духовными детьми, находил нужным открывать им вехи личного пути, советоваться с ними» [Друг друга тяготы носите 2012а, 206]. Себя в общине о. Сергий видел помощником («подпаском», «овчаркой») Христа: «Если идти с образом “пастыря” и дальше, то можно говорить в христианском делании о подпаске и пастушонке, даже о верной, настоящей помощнице овчарке» [Друг друга тяготы носите 2012а, 211].

О. Сергий стремился и к тому, чтобы в общине появлялись другие старшие, и старался выявлять тех, кто был способен нести старшинство, постепенно вводя такого члена общины «в свое дело, в дело служения маросейской семье» [Друг друга тяготы носите 2012а, 239] и призывая к ответу за принятую ответственность: «Где семья-то (имеется в виду покаяльно-богослужебная семья. — Д. Г., О. К.) Ваша, где служение ей?» [Друг друга тяготы носите 2012а, 428].

Для еп. Макария (Опоцкого) старшим был тот, кто собирает народ Божий вокруг Христа и служит меньшим братьям. Он обозначал свое место по отношению ко Христу следующим образом: «…В отношении своем к Нему я люблю сравнивать себя с осленком, везущим на себе Христа…» [Дмитренко, 191]. Поскольку стремление к большей полноте жизни на общинных и братских началах требовало отдельного помещения для совместного проживания, особенно важной была материальная жертва епископа — после своего увольнения за штат он предоставил в пользование братству свой дом в Новгороде.

Жертвенность была характерна и для о. Понтия Рупышева — все деньги, присылаемые ему благодарными богомольцами^[22], он отдавал на содержание насельниц Михново, а сестры Корецкие, в свою очередь, несмотря на противодействие матери отдали в пользу зарождающейся общины свое имение. Наставляя сестер Корецких, о. Понтий говорил: «Хотите жить вот так [по Евангелию], служите людям…» [Воспоминания, 390]. Он сам поступал также: «А отец Понтий так и делал — служил ближнему и жил по Евангелию» [Воспоминания, 390]. Характерной особенностью пастырства о. Понтия была способность вдохновлять других, которая была напрямую связана и с его собственным возрастанием: «Он устремлял за собой, потому что сам всегда стремился вперед» [Корецкая, 36]. В этой устремленности духовной жизни вперед принципиально важным было сохранение единства с остальными членами собрания, полная включенность в их жизнь: «…Пастырь должен быть един во Христе со своими пасомыми духом любви… всем своим существом «переживать и нести с ними все их немощи, скорби и болезни» (цитата из соч. о. Понтия приводится по статье Хондзинского. — Прим. ред.)» [Хондзинский, 625].

Характерными качествами старшего можно назвать и стремление служить всем членам общины, конкретным людям, и на протяжении всей жизни, исполняя евангельскую заповедь Христа: «Итак, если Я, Господь и Учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги друг другу» (Ин. 13, 14); готовность нести ответственность за общину или братство в целом и за каждого их члена, приносить как духовные, так и материальные жертвы; быть в жизненном единстве с братьями и сестрами, разделяя с ними все на общем пути, выстраивая отношения со всеми по образу семьи, где есть старшие и младшие, а не по образу светской или религиозной иерархии.

В рассмотренных духовных союзах старшими являлись прежде всего их основатели. Их старшинство понималось членами собраний как принятое свыше, от Господа. Старшинство могло переходить к другому члену общины, при этом требовалась рецепция собрания. Наличие священного сана у кандидата так же, как и участие епископа в избрании, не играло решающей роли. Старший мог целенаправленно готовить других членов собраний к служению старшинства. Трудности в принятии новых старших собраниями указывают на наличие между их членами неформальных связей и отношений.

Рецепция (принятие) старшего собранием

Опыт церковной жизни на общинных и братских началах слабо зафиксирован в письменных источниках советского времени, устное предание также пока собрано не в полноте. Поэтому выявить общие черты рецепции старшинства в неформальных объединениях верующих, а тем более говорить о сколь-либо устоявшейся практике такой рецепции трудно. Однако в исследуемых источниках некоторые сведения о принятии старшинства членами общин и братства почерпнуть можно.

На первичном уровне принятие старшего выражалось в том, что вокруг него собирались верующие, разделяющие его видение духовного пути и доверяющие его водительству. Отец Сергий Мечев начал устраивать занятия по изучению святоотеческой литературы еще при жизни о. Алексия, не будучи тогда старшим в мечевской общине. На эти встречи собирались духовные дети о. Алексия, которые в большинстве своем признали о. Сергия преемником его почившего отца, остались в общине и стали его духовными детьми, поскольку «видели в отце Сергии батюшкиного сына, были напитаны через него святоотеческим учением» [Друг друга тяготы носите 2012а, 203]. Однако принятие старшинства о. Сергия не было легким для всех: трудности были связаны, в частности, и с неопытностью нового руководителя и с особенностями его характера. Одна из духовных дочерей о. Сергия, С. А. Энгельгардт, вспоминала: «Живой, веселый, любитель пошутить, даже высмеять, он иногда не замечал, что своей шуткой задел больную струну в душе своего собеседника» [Друг друга тяготы носите 2012а, 271].

Поэтому рецепция старшинства о. Сергия общиной выразилась еще и в готовности членов духовной семьи понести «тяготы» (Гал. 6, 2) своего духовного руководителя, в чем выразилась взаимная ответственность всех общинников за старшего, который так же, как и все, являлся членом общины.

Принятие старшего связано с особым доверием членов собрания старшему. Так, слово Василия Савельева имело решающее значение для «родных», несмотря на то, что в разные периоды жизни духовную поддержку общине оказывали священнослужители^[23]. Однако в этом доверии требовалось неустанно возрастать. Доверие Василию выражалось в готовности следовать избранным путем, не изменять ему, несмотря на труднейшие жизненные обстоятельства, даже при расхождении во мнениях с авторитетными для общины священнослужителями. Так, при подготовке И. Н. Сорокиной к монашескому постригу решающим для нее стало мнение Василия о ее готовности, а не еп. Леонида (Антощенко), убеждавшего ее не спешить с этим шагом. Не все, кто входил в круг Василия Савельева, приняли этот путь и разделили его до конца. Известно, как минимум, о двух членах, которые не смогли до конца принять старшинство Василия, однако судьба их сложилась по-разному. О. П. Богоявленский^[24], стоявший вместе с Василием у истоков «родной жизни», ушел из общины предположительно из-за стремления к пастырству, которому препятствовало старшинство Василия [Серафима, 39], а также из-за того, что искал «внешнего оформления» [Серафима, 39] духовной жизни. Родная же сестра Василия Е. П. Савельева (Душенька) являла в процессе жизни внешнее безукоризненное послушание, осталась в общине до конца, была одной из старших сестер, созидая свою жизнь в условиях «родной жизни», но не сумела полностью принять своего брата как духовного руководителя [Серафима, 177].

Признанием старшинства еп. Макария стало также собирание вокруг него верующих, откликнувшихся на слово живой проповеди и просветительские беседы, устраиваемые епископом^[25]. Несомненно, что этому способствовал епископский сан, как и в случае рецепции старшинства других священнослужителей, вошедших в братство. Случай с Л. Н. Штибер показывает, что признание членами братства старших из мирян, принявших старшинство по благословению епископа, было неоднозначным и проходило труднее. Однако еп. Макарий, отстаивая старшинство Л. Н. Штибер и обосновывая свой выбор, тем не менее оставляет братчикам свободу в послушании ей: «Ларису я считаю более других мудрою, а потому и предложил вам советоваться с нею. Кто из вас нуждается в совете, проси совета, а кто мнит, что имеет большую степень мудрости, то живи по удостоверению своего ума» [Дмитренко, 331]. Такая позиция основателя свидетельствует, что в братстве не авторитет руководителя или священнослужителя должен быть решающим в принятии старшинства, но свободное его принятие на основе доверия и трезвенного различения даров старшего. Епископ Макарий допускает даже жизнь в братстве тех, кто сразу может не признать нового старшего.

К процессу рецепции в братстве еп. Макария следует отнести и принесение обетов при вступлении в братство, в которых кандидат выражал согласие принять старшинство тех, кто на тот момент являлся в братстве старшим^[26]. Принятие старших было залогом послушания нового члена общины старшим в братстве, без которого духовное единство членов общины и в целом всего братства ставилось под угрозу.

Рецепция старшинства в михновской общине имеет свои уникальные особенности. Мы видим, с одной стороны, готовность ктиторов храма, приглашающих священника в свой храм, менять свою жизнь и устраивать ее на христианских общинных основаниях, а с другой — готовность о. Понтия разделить эту жизнь с хозяевами, доверившись их стремлению к более целостной и открытой церковной жизни. Старшинство о. Понтия Рупышева сначала было признано семьей Корецких, а затем и собравшимся благодаря его проповедям богомольцами из других районов Литвы и Польши. После кончины о. Понтия в 1939 г. сестры Корецкие сами стали старшими в общине, и их старшинство, как и старшинство о. Понтия, не вызывало сомнения у насельников Михново, поскольку они видели в сестрах преемниц о. Понтия; а приходившие в имение богомольцы принимали его устав жизни и, соответственно, признанных там старших. Сами сестры отнеслись к необходимости стать старшими в поселении по-разному. Так, Варвара Корецкая, не чувствуя в себе сил на старшинство, согласилась на него, скорее, по доверию к о. Понтию: «Но, веря в слова о. Понтия, что Бог ей поможет, она…принялась за труды» [Корецкая, 35]. Такое ее послушание впоследствии оправдалось. В 1936 г. Михново посетил митр. Пантелеимон (Рожновский)^[27] и описал впечатления от своего визита следующим образом: «Вот куда следовало бы посылать хотя бы на один месяц наших богословов, кандидатов в священнический сан. Пусть бы они подышали здешней духовной атмосферой и поучились, как нужно жить с народом, чтобы способствовать его христианизации [Пантелеимон (Рожновский), 448].

Важно отметить стремление членов общины сохранить старшинство сестер Корецких. После смерти о. Понтия действующий архиепископ Корнилий (Попов)^[28] начал направлять в Михново священнослужителей для контроля над жизнью общины^[29]. Однако насельники продолжали видеть старших в сестрах Корецких, прибегая к их советам и духовной помощи. В результате архиеп. Корнилий был вынужден признать свою инициативу несостоявшейся по причине невозможности подчинить общину руководству внешних по отношению к ней клириков^[30]. Таким образом, несмотря на то, что отношение церковной иерархии к укладу жизни общины в Михново было неоднозначным, насельники продолжали начатую ими жизнь на общинных началах со старшими из своей среды.

Заключение

Подводя итоги нашего краткого исследования опыта выявления (избрания и рецепции) старших в трех общинах и одном братстве в 1917–1943 гг., попытаемся сделать некоторые выводы, отметив вначале черты, общие для всех рассмотренных нами объединений, а затем уникальные особенности каждой общины и братства.

1. Реальное жизненное объединение верных на общинных и братских основаниях стало плодом не столько внешних организационных усилий, сколько неформального стремления православных христиан к совместной жизни на евангельских началах. Этому церковному собиранию не могли воспрепятствовать даже прямые гонения на верующих и разрушение церковной институции. При этом задача сохранения церковной общины или братства в разные периоды требовала особой общей заботы, а иногда и компромиссов при выборе внешних форм жизни. Мера компромиссов определялась ясным пониманием в первую очередь старшими, а с ними и всеми братьями и сестрами, христианских основ своей жизни и общей духовной стойкостью в их сохранении.
2. Служение старших в общинах и братстве, особенно их основателей, свидетельствует об особом даре собирания верных, пастырства, характерной особенностью которого является устроение не только доверительных личных отношений членов общин и братства со старшим в них, но и укрепление личных связей всех общинников и братчиков между собой на основании христианской любви. Стремление к общинно-братской жизни основателей рассматриваемых объединений не было связано напрямую с принятием сана, не являлось и принадлежностью сана. Свой путь к общинно-братской жизни, как мы видим, Василий Савельев начал до принятия священства, а еп. Макарий принимал сан епископа уже будучи убежденным сторонником устроения церковной жизни на братских началах.
3. Живая забота о собирании и доверие к общине и братству стали залогом неформального принятия основателей и преемника основателя (о. Сергия Мечева) в качестве старших. Священный сан способствовал признанию, но не являлся основным критерием старшинства. Ни в одном из представленных случаев авторитет священнослужителя не являлся единственной основой для признания всеми членами объединения старшего в нем. Сан играл большую роль в начале общего пути, но впоследствии преимущественное значение имели личные и пастырские качества старшего. Вместе с тем уважительное отношение к священному сану, как и благоговейное отношение к храмовому богослужению и таинствам являлось безусловной ценностью и святыней для всех общин и братства. Связь с каноническими церковными структурами также имела важное, хотя и не определяющее для характера внутренней жизни значение.
4. Старшинство в неформальных объединениях не было единоличным. В зависимости от внешних и внутренних обстоятельств жизни старшие общин и братства благословляли на старшинство других братьев и сестер, священнослужителей и мирян. Здесь также наличие священного сана не являлось определяющим. Можно заметить, что руководители объединений были даже заинтересованы в «распределении» ответственности, поскольку заботились о сохранении и возрастании всех братьев и сестер в единстве на основе открытости, доверия, желания всех «почитать другого выше себя» (Ср.: Флп. 2, 3). Вопроса о личной или духовной власти для старших общин и братства не существовало.
5. Очевидно, что основатели обладали особым даром, призванием свыше, к воплощению которого они стремились, хотя и не сразу достигали его на практике. Во всех рассмотренных нами случаях прослеживается внутреннее стремление основателей неформальных объединений к их созиданию. Даже у священнослужителей, которые так или иначе совершали храмовое богослужение, приоритетом было собирание людей, именно так понятое пастырское служение, желание воплотить евангельский образ «любви между собой» (Ср.: Ин. 13, 35) в церковной практике.
6. Обращает на себя внимание и процесс преемства старшинства, его передачи другим от основателей объединений. Старшинство переходило к членам объединений, братьям или сестрам, т. е. к тем, кто знал жизнь общин и братств изнутри и кого выдвинули на это служение также изнутри. Старшинство в неформальных объединениях не носило должностного характера, и попытки установить внешнее руководство (например, в михновской общине) не имели положительного результата. С другой стороны, отсутствие старшего среди оставшихся в живых после репрессий и войны членов братства еп. Макария не позволило собрать братчиков и возобновить братскую жизнь, что подчеркивает важность служения старшего и его не столько начальствующее, сколько собирающее содержание.
7. Нередко преемство в служении старших воспринимали сестры («родная жизнь» Савельевых, михновская община и др.) и совершали это «дело служения» ответственно и плодотворно, что засвидетельствовано священнослужителями, в том числе, правящими архиереями. Этот факт является практическим подтверждением возможности благодатного церковного служения сестер. В обыденном церковном сознании женское служение в качестве старших в церковном собрании увязывается только с монашеством, но данные примеры убеждают, что монашеством служение сестер-старших в церкви не ограничивается.
8. Рецепция старшинства, с одной стороны, происходила в начальный период жизни объединений и выявляла себя в решении всех оставаться в общинах и братстве, проявлять послушание к советам и рекомендациям старшего, а с другой — в процессе истории сообществ, когда требовалось принимать решения, предполагавшие выбор между устроением индивидуальной жизни и общей, между личными интересами и интересами братьев и сестер. Рецепция старшинства таким образом способствовала прояснению и углублению понимания христианских основ жизни общин и братств, большему уяснению законов жизни Церкви как Тела Христова, укреплению духовного единства.
9. Каждое неформальное объединение в силу своеобразия своего духовного пути и исторических обстоятельств, а также уникального состава, имело, соответственно, и уникальные особенности практики выявления старших. Из неформальных сообществ, существовавших в указанный период, мы выбрали те, руководителями которых были священнослужители. Однако и на данных примерах можно убедиться, что основание церковной общины возможно и для мирян, как это было в случае «родной жизни» Савельевых. Впоследствии Василий принял сан, однако в свете нашей темы важно подчеркнуть, что его пастырское служение, т. е. собирание им общины, не вытекало из рукоположения. Скорее, наоборот — пастырское служение привело его к служению священническому.
10. Каждое объединение имело свои особенности выявления старших, которыми могли быть как священнослужители, так и миряне — братья и сестры. Выбор старших и распределение ответственности между ними зависели как от задач внутренней жизни, так и от внешних условий. Рецепция старшинства в общинах и братстве носила неправовой характер и имела свои антиномии и противоречия. Несогласие со старшим не всегда приводило несогласного к выходу из собрания (Евдокия Савельева), но могло стать и причиной разделения (Олег Богоявленский).
11. В заключение важно отметить, что исследования, посвященные опыту жизни неформальных объединений верных в советское время, имеют большую перспективу. Здесь остается много вопросов, важных для будущего церкви, для полного восприятия ею опыта русских исповедников XX в. В частности, стремление к полноте христианской жизни, реализация принципов христианской свободы и любви выражались в исследуемых сообществах по-разному. Так, старшее поколение общины Савельевых приняло монашеский постриг, разрешив таким образом проблему соотношения родства семьи по плоти (Василий и Лидия были мужем и женой, а Евдокия — родной сестрой Василия) и родства духовного. Возможно, на это решение повлияло и наставничество иером. Варнавы (Гоголева). Члены михновской общины, напротив, сохраняя строгую аскетическую жизнь, дистанцировались от монашества, не принимая обетов и сохраняя таким образом границы своей общины открытыми, ориентируясь на верность больше внутренним принципам, нежели внешним формам. В круге же покаяльных семей о. Сергия Мечева были и священнослужители, и монашествующие, и миряне. Существенным является и вопрос о миссионерском служении указанных общин и братства: на каких основаниях и кому проповедовали Евангелие члены объединений и как принимали откликнувшихся на проповедь. Вопрос взаимоотношений неформальных объединений верных с церковной иерархией и церковными институциями также актуален, ибо неразрешение его воздвигает препятствия развитию церковной жизни в современных условиях. Опыт русских исповедников XX в., которые не только принимали смерть от гонителей, но и развивали церковную жизнь в условиях гонений, еще нуждается в собирании и исследовании, чтобы церковное сознание было обогащено его многообразием и дерзновенными поисками полноты жизни во Христе.

 

Источники

1. Воспоминания = Воспоминания сестер общины // Протоиерей Понтий Рупышев. Духовное наследие. Михново. Воспоминания. Москва: Паломник, 2016. С. 386–428.
2. Дмитренко = Дмитренко А. Г. За святую правду любви и братства: Епископ-катехизатор Макарий (Опоцкий), 1872–1941: Биография. Проповеди. Письма. Литургическое наследие. Воспоминания. Москва: Свято-Филаретовский православно-христианский институт, 2021. 440 с.
3. Друг друга тяготы носите 2012а = «Друг друга тяготы носите…»: Жизнь и пастырский подвиг священномученика Сергия Мечева: Посвящается 120-летию со дня рождения и 70-летию мученической кончины священномученика Сергия Мечева: В 2 кн. Кн. 1: Жизнеописание, воспоминания. Москва: ПСТГУ, 2012. 547 с.
4. Друг друга тяготы носите 2012б = «Друг друга тяготы носите…»: Жизнь и пастырский подвиг священномученика Сергия Мечева: Посвящается 120-летию со дня рождения и 70-летию мученической кончины священномученика Сергия Мечева: В 2 кн. Кн. 2: Беседы. Проповеди. Письма. Москва: ПСТГУ, 2012. 497 с.
5. Жизнеописание = Жизнеописание и духовное наследие протоиерея Понтия Рупышева. Москва: Паломник, 2016. 667 с.
6. Корецкая = Корецкая В. Н. Жизнеописание протоиерея Понтия Рупышева // Жизнеописание и духовное наследие протоиерея Понтия Рупышева. Москва: Паломник, 2016. С. 7–63.
7. Маросейка = Маросейка: Жизнеописание отца Сергия Мечева: Письма. Проповеди. Воспоминания. Москва: Мартис, 2001. 454 с.
8. Опоцкий = Опоцкий Николай, свящ. Идеальная община и путь к ее восстановлению: Два доклада о возможной организации приходской жизни. Москва: Культурно-просветительский центр «Преображение», 2011. 80 с.
9. Понтий Рупышев = Протоиерей Понтий Рупышев. Духовное наследие. Михново. Воспоминания / Ред. А. Доброцветов. Москва: Паломник, 2016. 654 с.
10. Серафима = Серафима (Л. Н. Савельева), мон. Воспоминания / Сост. А. Т. Быковская и др. Архангельск: Община храма Сретения Господня, 2010. 216 с.
11. Сергий (Савельев) = Сергий (Савельев), архим. Далекий путь. Москва: Даниловский благовестник, 1998. 280 с.

 

Литература / References

1. Антоний (Храповицкий) = Антоний (Храповицкий), митр. Пастырское богословие. Псков: Изд-е Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря, 1994. 325 с. Anthony (Khrapovitsky), metr. (1994). Pastoral theology. Pskov: Holy Dormition Pskov-Pechersky Monastery Publ. (in Russian).
2. Афанасьев = Афанасьев Николай, протопр. Экклезиология вступления в клир. Киев: Задруга, 1997. 112 с. Afanasiev Nikolay, archpriest (1997). Ecclesiology of joining the Clergy. Kiev: Zadruga Publ. (in Russian).
3. Беглов = Беглов А. Л. Объединения православных верующих в СССР в 1920–1930-е гг.: причины возникновения, типология и направления развития // Российская история. 2012. № 3. С. 91–104. Beglov A. L. (2012). “Associations of Orthodox believers in the USSR in the 920–1930s: reasons for their emergence, typology and directions of development”. Russian history, n. 3, pp. 91–104 (in Russian).
4. Вениамин (Федченков) = Вениамин (Федченков), митр. Лекции по пастырскому богословию с аскетикой. Москва: Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет, 2006. 352 с. Veniamin (Fedchenkov), metr. (2006). Lectures on pastoral theology with asceticism. Moscow: Orthodox St. Tikhon’s Humanitarian University Publ. (in Russian).
5. Зегжда = Зегжда С. А. Александро-Невское братство: добрым примером, житием и словом. Набережные Челны: Новости мира, 2009. 485 с. Zegzhda S. A. (2009). Alexander Nevsky Brotherhood: good example, life and word. Naberezhnye Chelny: World News (in Russian).
6. Игнатович = Игнатович Н. Д. Принцип старшинства в школах и в братстве Н. Н. Неплюева // Старшинство и иерархичность в церкви и обществе: Материалы международной научно-богословской конференции (Москва, 29 сентября — 1 октября 2010 г.). Москва: КПЦ «Преображение», 2011. С. 260–281. Ignatovich N. D. (2011). “The principle of seniority in schools and in the brotherhood of N. N. Neplyuev”, in Seniority and hierarchy in the church and society: Materials of the international scientific and theological conference (Moscow, September 29 — October 1, 2010). Moscow: Cultural and educational center “Preobrazhenie”, pp. 260–281 (in Russian).
7. Мышцын = Мышцын В. Н. Устройство христианской церкви в первые два века. Сергиев Посад: Тип. Св.-Тр. Сергиевой лавры, 1909. 475 с. Myshtsyn V. N. (1909). The structure of the Christian Church in the first two centuries. Sergiev Posad: Typ. St.-Tr. Sergius Lavra (in Russian).
8. Пантелеимон (Рожновский) = Пантелеимон (Рожновский), архиеп. Не-монашеская обитель наших дней // Протоиерей Понтий Рупышев: Духовное наследие: Михново: Воспоминания. Москва: Паломник, 2016. С. 443–448. Panteleimon (Rozhnovskiy), Archbishop (2016). “The non-monastic monastery of our days”, in Archpriest Pontius Rupyshev: Spiritual heritage: Mikhnovo: Memoirs. Moscow: Palomnik Publ., pp. 443–448 (in Russian).
9. Певницкий = Певницкий В. Ф. Священник: Приготовление к священству и жизнь священника. Киев: Тип. А. Н. Иванова, 1886. 279 с. Pevnitsky V. F. (1886). Priest: Preparation for the priesthood and the life of a priest. Kyiv: A. N. Ivanov Press (in Russian).
10. Поспеловский = Поспеловский Д. В. Русская православная церковь в XX веке. Москва: Республика, 1995. 509 с. Pospelovsky D. V. (1995). Russian Orthodox Church in the 20th century. Moscow: Republic Publ. (in Russian).
11. Хондзинский = Хондзинский Павел, прот. О богословском наследии протоиерея Понтия Рупышева // Жизнеописание и духовное наследие протоиерея Понтия Рупышева. Москва: Паломник, 2016. С. 604–637. Khondzhinskiy Pavel, priest (2016). “About the theological legacy of Archpriest Pontius Rupyshev”, in Biography and spiritual legacy of Archpriest Pontius Rupyshev. Moscow: Palomnik Publ. (in Russian).
12. Шальчунас = Шальчюнас А. Жизнь и служение протоиерея Понтия Рупышева. Протоиерей Понтий Рупышев: Духовное наследие: Михново: Воспоминания. Москва: Паломник, 2016. С. 521–610. Shchalchunas A. (2016). The life and ministry of Archpriest Pontius Rupyshev. Archpriest Pontius Rupyshev. Spiritual heritage. Mikhnovo. Memories. Moscow: Palomnik Publ., pp. 521–610 (in Russian).
13. Шкаровский = Шкаровский М. В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве. Государственно-церковные отношения в СССР в 1939–1964 годах. Москва: Изд-во Крутицкого подворья: Общество любителей церковной истории, 2005. 423 с. Shkarovsky M. V. (2005). Russian Orthodox Church under Stalin and Khrushchev. State-church relations in the USSR in 1939–1964. Moscow: Publishing House of the Krutitsky Metochion: Society of Church History Lovers (in Russian).

 

^[1] См., напр.: [Певницкий; Антоний (Храповицкий); Вениамин (Федченков)].

^[2] Преподобный Нектарий Оптинский (1853–1928) — последний соборно избранный Оптинский старец, ученик скитоначальника прп. Анатолия (Зерцалова) и старца Амвросия (Гренкова).

^[3] Один из них — прот. Федор Семененко (1902–1975). В 1935 г. он был рукоположен свт. Афанасием (Сахаровым). Находясь в ссылке в Рыбинске в 1936–1937 гг., духовно окормлял приезжавших в Рыбинск членов мечевской общины.

^[4] Тайная монахиня Иулиания (1899–1981), иконописец и реставратор. С 14 лет являлась духовной дочерью св. прав. Алексия Мечева, затем перешла под духовное руководство о. Сергия Мечева.

^[5] Архимандрит Борис (Холчев, 1895–1971) нес служение в Ташкентской епархии с 1948 по 1971 г. Исповедник веры, пастырь, проповедник. Вместе с владыкой Ермогеном (Голубевым) возрождал церковную жизнь в Ташкентской епархии.

^[6] После выхода в свет Декларации 1927 г. митр. Сергия (Страгородского) прот. Сергий Голощапов примкнул к «непоминающим». Часть прихожан Грузинской церкви последовала за ним, а молодежь, во главе с В. П. Савельевым, осталась верной митр. Сергию.

^[7] Архиепископ Филипп (Гумилевский) (1877–1936) — с 1927 г. архиепископ Звенигородский, викарий Московской епархии.

^[8] Дьякон Иоанн Покровский (1880–1932 (31?) и М. Ф. Покровская (1988–?) познакомились с еп. Макарием в 1924 г. в Новгородской области и присоединились к нему после его переезда в Череповец. Позднее вступили в духовный брак. Были активными участниками братской жизни.

^[9] Валентина Михайловна Лебедева (1891–?), член братства. Предоставила братству для проживания свой дом в Галиче, оставалась за старшую во время отъездов еп. Макария. Была дважды арестована. Судьба после 1954 г. неизвестна.

^[10] Лариса Николаевна Штибер (1903–?) перешла в братство из общины о. Иоанна Егорова (Ленинград) в 1933 г. После ареста еп. Макария в 1933 г. стала старшей в Новгородском братстве.

^[11] Мария Николаевна Александрова (1892–1937), бывший член общины о. Иоанна Егорова (Ленинград), вошла в братство еп. Макария в Новгороде в 1935 г. В 1937 г. арестована и приговорена к высшей мере наказания.

^[12] Протоиерей Андрей Артамонов (1890–1976) был рукоположен еп. Макарием в пресвитеры в 1924 г. и до 1926 г. являлся его секретарем. Трижды арестован. Вышел за штат в 1971 г.

^[13] Дьякон Иоанн Савичев был последователем братства. В 1936 г. был рукоположен в иереи вопреки воле еп. Макария.

^[14] В 1921 г. о. Понтий был приглашен для служения в церковь с. Михново, построенную матерью сестер — А. Д. Корецкой.

^[15] На момент знакомства с о. Понтием Мария Николаевна Корецкая была замужем и имела дочь. Варвара и Анастасия отказались от брака, полностью посвятив себя устроению духовной жизни в Михново.

^[16] Протоиерей Павел Томашевский (?–1957) проживал в Михново с 1934 г., стал духовником общины после смерти о. Понтия Рупышева. С 1942 г. ему помогал о. Константин Авдей, духовный сын о. Понтия, принявший священный сан.

^[17] Например, В. С. Мешковская. Данными о ней не располагаем.

^[18] См., например, о «дисциплине любви» в братстве Н. Н. Неплюева и о расколе, к которому привела неготовность следовать этой дисциплине: [Игнатович, 264–265].

^[19] В том же году постриг приняла его супруга Лидия, в 1932 г. — И. Н. Сорокина и Е. П. Савельева.

^[20] В начале совместного духовного пути Василий оставляет беременную супругу ради паломничества с братьями и сестрами по духу, которое сыграло важную роль в становлении «родной жизни».

^[21] Летом 1925 г. Лидия пишет мужу: «Ты позвал меня на этот путь. Ты изменил меня. Быть может, я не была такая раньше. Или нет — такая, в этом правда, в этом раскрытие моей души» [Сергий (Савельев), 28].

^[22] В Михново стекалось большое количество богомольцев, которым о. Понтий оказывал необходимую духовную помощь.

^[23] Например, иером. Варнава (Гоголев), еп. Филипп (Ставицкий), еп. Леонид (Антощенко).

^[24] Олег Павлович Богоявленский (1905–1943) ушел из общины В. П. Савельева в 1930 г., присоединившись к общине закрытого к тому времени Высоко-Петровского монастыря. Принял монашеский постриг с именем Федор и был рукоположен в сан иеродьякона. Дважды был арестован, скончался в тюрьме во время второго ареста в 1943 г. В 2000 г. причислен к лику святых новомучеников и исповедников Российских.

^[25] Одними из первых, откликнувшихся на призыв еп. Макария, были протодьяк. Иоанн Покровский с женой и свящ. Андрей Артамонов с женой. Вместе с еп. Макарием они проводили просветительские беседы для прихожан, а впоследствии протодьяк. Иоанн и М. Ф. Покровская стали основателями братства в месте своей ссылки — Галиче (1927–1930).

^[26] Приносивший обеты произносил следующие слова: «…искренне признаю их личными наставниками в слове Господнем, духовными отцами, возрождающими-преображающими меня для новой, святой братолюбивой жизни, признаю их моими пастырями-руководителями, вводящими меня в вечную жизнь…» [Дмитренко, 139].

^[27] Митрополит Пантелеимон (Рожновский)

(1867–1950) — епископ Пинский и Новогрудский с 1921 г.

^[28] Архиепископ Корнилий (Попов) (1874–1966), был назначен на Виленскую и Литовскую кафедру в 1945 г.

^[29] Жизнь общины в Михново вызывала у церковной иерархии подозрение в культе личности о. Понтия, узурпаторстве сестер Корецких и их самообольщении. Особенное недовольство вызывало духовное руководство старших сестер младшими.

^[30] Данный случай отмечен епископом в епархиальном отчете за 1947 год. См.: [Шальчунас, 589].

 

Источник: Гасак Д. С., Коломытцева О. Н. Выявление старших в неформальных объединениях верующих Российской православной церкви в 1917–1943 годах // Вестник Свято-Филаретовского института. 2024. Т. 16. Вып. 2 (50). С. 124–150. https://doi.org/10.25803/26587599_2024_2_50_124.