Для начала я хотел бы поговорить о святости как таковой, а затем рассмотреть некоторые из свойств, которые, как мне кажется, определяют святого, без которых нет святого.
Когда мы обращаемся к Ветхому Завету и к тому, что нам известно о древнееврейской мысли, мы видим, что святость принадлежит Богу. Святость — абсолютное свойство Бога, Един Бог свят. Что это значит? Это не один из признаков, который выбран среди человеческих свойств и отнесен к Богу в абсолютном и безграничном значении. На земле святость не существует, святость есть только в Боге. Когда мы говорим, что Бог свят, мы подразумеваем нечто очень многосложное; это означает, что мы знаем Бога как Того, Кто бесконечно более велик, чем мы, Кто превосходит все, что мы способны вообразить, перед Кем мы можем только пасть ниц в поклонении. Святость коренится в таком поклонении, в таком благоговейном отношении к Богу; в ней есть оттенок чувства почитания и страха. Страх покрывает целый спектр. Он может быть страхом грешника, который сознает, что ничто нечистое не может приблизиться к Богу или войти в Его царство, и потому страшится суда, стоит и осуждает сам себя. Это может быть страх того, кто устремлен к царству, жаждет его, сознает свое недостоинство и надеется, что, несмотря на это недостоинство, Бог простит и спасет его. Это может быть страх наемника, того, кто трудится за награду; он боится потерять ее, потому что, потеряв награду, он потеряет все. И это может быть страх сына, который боится отца не в категориях раба или наемника, но глубоко благоговеет перед отцом и страшится ранить или оскорбить его. Так что в корне такого страха — чувство бесконечности, абсолютности, безмерности Бога. Он превосходит все, что можно было бы о Нем сказать, вообразить; перед Ним стоишь в благоговении, Ему поклоняешься. Он настолько свят (если здесь можно употребить это слово), что приблизиться к Нему не может ничто, все недостойно Его. Во многих местах Ветхого Завета мы видим, что невозможно увидеть Бога и остаться живым[1], — не потому что Бог предаст смерти того, кто дерзнет приблизиться к Нему, а потому что невозможно остаться живым, встретившись лицом к лицу с Тем, Кто превосходит способности человека встретиться, приобщиться, общаться.
Святость Божия, внушающая благоговение область того, что превосходит творение и его возможности, покрывает также все, что принадлежит исключительно Ему, принадлежит Богу в особенном смысле. Храм и Святое Святых, и алтарь, посвященный Богу, и сосуды, предназначавшиеся только для богослужения, — все это становится предметом благоговения, поклонения, но и страха, потому что если их использовать, касаться недостойным образом, это может навести на народ гнев Божий. Такой подход Ветхого Завета справедлив, но недостаточен. Он справедлив, потому что Бог поистине Тот, Кем Его называет Ветхий Завет: Он — Царь царей, Господь превыше всех, Он — Святой Израилев, т. е. Тот, перед Кем стоишь в поклонении, благоговейном безмолвии, с трепетом сердца, в полном повиновении. Все, что принадлежит Ему, причастно этому ощущению Святого.
В Новом Завете появляется нечто новое, вследствие чего святость воспринимается совершенно иначе: Бог непостижимый, все превосходящий, всесовершенный, неприступный, в воплощении Слова Божия стал Человеком. Он стал настолько близким нам, что стал одним из нас; Он стал одним из нас, не уничтожив человечество, которое взял на Себя, не переставая быть неисследимым, великим, таинственным Богом. В Воплощении происходит одновременно откровение и углубление тайны: откровение — потому что Бог стал нам бесконечно близким, углубление тайны — потому что считать, что Бог может стать человеком, более немыслимо, чем считать Его выше и за пределами всякого познания. Вместе изменилась и святость. Святое святых — Господь Иисус, и одновременно — непостижимый Бог. В Воплощении Бог вошел в мир как свет, и тем не менее Он остается совершенно недоведомой тайной. Об этом свидетельствуют слова отцов, которые говорили, что Бог есть свет — и вместе с тем мрак; Он — мрак как тайна, в которую невозможно проникнуть, и Он есть свет как откровение Самого Себя в мире. Святой Израилев сделался человеком, Которого Израиль убил, отверг, от Которого отрекся. В этом акте Воплощения Господь Бог распространил свойство святости на все, потому что в воплощении Он принял на Себя человеческую плоть, в которой содержится все Богом созданное. Первый Адам был создан из праха земного, слеплен из тварного материала этого тварного мира; и в Воплощении в Лице Христа все сотворенное вступило в контакт, больше того, в глубокие взаимоотношения с Самим Божеством. Божество и тварность слились, переплетены; ни одно не теряет собственных свойств, но тварное получило новый импульс новой жизни, более возвышенной, просторной, более глубокой жизни, чем та, которой оно обладало само по себе. В Воплощении плоть Христова, человеческая плоть навсегда соединена с жизнью Божией.
В единении Бога с человеком во Христе, в этом событии Воплощения плоть Христова становится бессмертной. Как указывает святой Максим Исповедник, смерть Христова была действием воли Божией, чтобы случилось невозможное. В событии Воплощения всё может увидеть свою способность быть в Боге. Тайна Воплощения охватила не только те частицы тварного мира, которые стали телом, кровью и костьми, видимой человеческой личностью Христа: через них, в них всё Богом сотворенное испытало трепет погружения в Бога. Преображение, которое мы отмечаем с такой особенной радостью, наряду с Богоявлением, есть всеобщий праздник, всё ликует и сияет в свете, соприкасаясь с Божией благодатью. Это уже начало того, чего мы ожидаем: момента, когда Бог будет всё во всём[2].
В таинствах святость достигает нас иным образом. Вещество этого тварного мира, который пребывает, пока длится история, пока не наступило последнее исполнение всего, который пребывает в полутьме греха и в борьбе за вечную жизнь, — это вещество действием Божиим уносится в уже сущую реальность божественного Царства. Оно обновляется, оно уже в Царствии, другими словами, оно становятся подлинно тем, чем является, оно существует в Боге, во взаимоотношении с Ним. Божественная сила одновременно доводит до полноты его призвание и приобщает его будущему Царствию, вернее, через него и в нем позволяет Царствию уже теперь быть в нашей среде. Что происходит, когда благословляется вода для предстоящего Крещения, когда освящается вода на Богоявление, когда хлеб и вино благословляются и становятся Телом и Кровью Христовыми, когда благословляется елей во исцеление больных? Всё это вещество вступает в область Божественную и исполняется, как говорится в одной из молитв на освящение крещальных вод, ангельской силы, делается проводником Божественной благодати. И то, что истинно в отношении материального и как будто инертного мира (мира, глядя на который глазами Библии, глазами Церкви, мы не можем видеть инертным, а видим полным жизни и становления, на пути к своему вечному предназначению), что истинно в отношении этого мира, истинно и в отношении человека. Человек делается способным войти в притрепетную область святости, область, которая слишком превосходит грешника и потому является областью трепета и страха. И тем не менее в нее призван вступить человек, хотя он все еще грешник.
Мы взысканы Богом, Он призывает нас, понуждает нас, воздействует на нас. Мы взысканы Богом и отзываемся согласием. Мы взысканы Им через действия, которые называем таинствами. Мы взысканы Им через наши молитвы, через всю нашу жизнь; постепенно наше существо все больше и больше переходит в область Божию и освящается. Всё начинается с акта посвящения, посвященности; дальше происходит действие приобщения. Первое действие приводит нас к тому, что Бог мог встретить и принять нас; вторым шагом мы отдаемся Господу Богу и тем самым входим внутрь некоторой области и покидаем другую: принадлежим области Божией за счет того, что покинули другую. Через это устанавливаются взаимоотношения, через которые мы постепенно врастаем в область Божию, и Бог возрастает в нас; Я в вас и вы во Мне, как сказал Христос[3]. Святость начинается с этого акта посвященности, с верности, начинается с выбора действием воли, решимости, отдачи себя, продолжается через решимость хранить верность, чего бы это ни стоило нашей самости. Хранить верность не только тому, что нам принадлежит, но и тому, чем мы являемся. Принадлежать Богу, той области, которая обнимает Бога и все, что постепенно в ней накапливается, означает борьбу против наших импульсов, наших желаний, самой нашей природы в ту меру, в какую эта наша природа стала чуждой своему призванию. Христос говорит, что ради этого мы должны отвергнуться себя, отвергнуть не только то, что имеем, но самую нашу жизнь, самих себя[4]. И пока мы так поступаем (и я говорю «пока», а не «когда», потому что это не совершается разом, это совершается изо дня в день, час за часом, поминутно), пока мы так поступаем, мы постепенно возрастаем в эту близость, в эту приобщенность Богу, мы становимся частицей области Божией.
Так что вот наше положение. Мы делаем выбор и проявляем волю, проявляем постоянство в решимости за счет всего прочего, и это приводит к приобщенности, которая с нашей стороны выражает двояко: в любви и в смирении. Это одно из основных наставлений отцов Церкви: две вещи поддерживают нас в нашем полете — любовь, которая поднимает нас и помогает нам парить, и смирение, которое не дает нам упасть. Не стану много говорить о любви в этом состоянии святости; любовь и приобщенность к жизни Божией, любовь, которая отдается безгранично, способна принимать все с радостью и благодарностью, в простоте, любовь, при которой человек способен и готов пожертвовать всем, включая себя самого. Вспомните слова апостола Павла, когда он молился и говорил, что готов быть отлученным от любви Божией, лишь бы Израиль был спасен[5]. Эта любовь уже выражает нашу причастность вечности, но эта любовь также подразумевает полное самопожертвование, предельный подвиг, то есть готовность оставить все, отстранить все ради единого, а именно Божественной любви в нас, то есть любви к Богу и ко всему творению.
А затем — смирение, состояние плодородной земли, humus. Земля лежит как нечто само собой разумеющееся, черная, безмолвная, неприметная, по ней ходят, о ней не вспоминают, на нее сливают все отбросы, а она от всего становится богаче и плодоноснее. Она безмолвствует, ничего не требует, ее можно глубоко взрыхлить плугом, она принимает любое посеянное семя, каждую каплю пролившегося дождя, каждый солнечный луч, чтобы ценой собственной жизненной силы напитать семя и дать ему плоть, дать ему жизнь и довести его до плодоношения. Так что в святости мы видим, когда дело идет о человеческих свойствах, во-первых, порыв воли, который основан на полной, жесткой и совершенной перемене, во-вторых, верность в сочетании с решимостью, верность, которая день за днем продолжает этот первый акт выбора. (Это то, что Русская Церковь считает и что, мне кажется, следует считать отличительной чертой святых: всё совершается во славу Божию, ради Него, ради людей, совершенно самозабвенно, с отвержением себя). В-третьих, любовь и ее плоды, любовь, вплоть до положения собственной жизни за любимых, то есть за Бога и за ближнего, кто бы он ни был. Как говорили отцы пустынники, кто видел брата своего, тот видел Бога своего[6].
Мы видим это в разной среде, в разные эпохи, в различных обстоятельствах. Святые глубоко разнятся в своих действиях и проявлениях. Но все они выражают одно: совершенную любовь ценой собственной жизни, полностью и до конца; любовь к Богу и любовь к людям составляет одно целое в их жизни. И смирение. Когда исполните все повеленное вам, говорите: мы рабы ничего не стоящие[7]. Вот, думаю, черты, свойственные подлинному святому: жизнь в Боге как личное благоговейное служение в еще неполном освящении, жизнь в Боге, которая подразумевает полное отождествление собственной судьбы с судьбой Христа. Всё, что мы видим во Христе, составляет наше призвание, и потому святость бывает столь разноликой, потому она столь многообразна. Ведь каждый отдельный святой выделяет что-то одно в безгранично богатой личности и судьбе Христа и стремится выполнить и выразить это.
[1] См. Исх. 33:20, 1 Тим. 6:16 и др.
[2] 1 Кор. 15:28.
[3] Ин. 14:20.
[4] Мк. 8:34.
[5] Рим. 9:3–4.
[6] См. Отечник. Избранные изречения святых иноков и повести из жизни их. Собр. еп. Игнатий (Брянчанинов). Брюссель: Жизнь с Богом, 1963. С. 71.
[7] Лк. 17:10.
Источник: Архив Фонда «Духовное наследие митр. Антония Сурожского»