Портал «Богослов.Ru» продолжает публиковать воспоминания Никифора Александровича Ильинского, основная часть которых посвящена Вологодской духовной семинарии. Это ценнейший источник сведений о семинарии, о вологодском духовенстве и о вологодском обществе конца XIX — начала XX в.

«Из далекого прошлого». Воспоминания Никифора Ильинского

Воспоминания Никифора Александровича Ильинского. Глава 2

Воспоминания Никифора Александровича Ильинского. Главы 3 и 4

Воспоминания Никифора Александровича Ильинского. Главы 6 и 7

Воспоминания Никифора Александровича Ильинского. Глава 7 (продолжение)

Воспоминания Никифора Александровича Ильинского. Глава 8

Воспоминания Никифора Александровича Ильинского. Глава 9

Воспоминания Никифора Александровича Ильинского. Глава 9 (окончание)

Кончился тяжелый учебный год. Все стремились на отдых, стремились удалиться из города, чтобы хотя на время отрешиться от тех тяжелых впечатлений, которые пришлось пережить в последнее время. После роспуска, накануне моего отъезда из города, многие из преподавателей пожелали провести время в дружеской беседе. Я пригласил их в свою квартиру и предложил им от себя скромное угощение. Сидели далеко за полночь, вспоминали многое из далекого прошлого, вспоминали тяжелые дни последнего времени. Говорили о предполагаемом назначении к нам нового ректора в лице прот[оиерея] Николая Платоновича Малиновского^[1], бывшего питомца нашей семинарии и многим знаемого, но только, впрочем, больше по слухам. Мнения о личности прот[оиерея] Малиновского были самые разнообразные. В одном, правда, сходились все, что новый наш будущий начальник, если слухи о назначении его к нам оправдаются, несомненно человек умный и администратор хороший, известный составитель учебника по

 

Л. 322 об.

 

догматическому богословию и другими учеными трудами по богословию. Его догмат[ическое] богословие в последнее время принято было в качестве учебника почти во всех дух[овных] семинариях.

С отъездом в деревню я прекратил всякие сношения с городом и старался забыться от всего пережитого в последнее время. Я предался своим любимым занятиям – хождению в лес за грибами и рыбной ловле. Деревенская природа имеет то хорошее значение, что она скоро умиротворяет и заставляет забывать все житейские горечи.

Слухи о назначении к нам нового ректора в лице прот[оиерея] Н. П. Малиновского оправдались. Около 20 июля я узнал уже о приезде его в Вологду. Вскоре после этого числа я отправился в город за получением жалованья. Быть в городе и не явиться новому ректору я счел неудобным. Ректор, когда ему доложили о моем приходе, пригласил меня к себе в кабинет и предложил сесть, имея, по-видимому, намерение побеседовать со мной, но появление секретаря и затем эконома отвлекло его от этого намерения.

 

Л. 323

 

Я встал и раскланялся, заявив при этом, что я сегодня же отправляюсь в деревню.

В деревне я пробыл до 14 августа, а с 16-го был уже на службе.

Начался новый учебный год при новых начальниках по епархиальному управлению и по семинарии. Новый епископ, Преосвящ[енный] Никон^[2], явился в Вологду во время каникул, и видеть его в первый раз пришлось, когда вся семинарская корпорация пред началом учебного года, по установившемуся обычаю, ходила к епископу для получения благословения на начало нового учебного года. Представление состоялось в зале, а затем Пр[еосвяще]нный всех нас пригласил в гостиную и предложил сесть. И полилась его речь простая, плавная. Заметно было, что он любит поговорить, вспоминал прошлое, когда сам учился, давал разные наставления, советы; все выходило так просто, задушевно.

Не представительный по внешнему виду, с заметной косиной, еп[ископ] Никон, однако, произвел на всех хорошее впечатление. Оставляя архиерейские покои, все в один голос выражали удовольствие, что Волог[одская] кафедра возглавляется в лице Пр[еосвяще]нного Никона таким архипастырем, который давно

 

Л. 323 об.

 

уже известен и своими литературными трудами по изданию, напри[мер], так называемых «Троицких листков». В городе также начинают говорить о новом епископе как о выдающемся проповеднике-импровизаторе.

В первых числах сентября получен был указ о перемещении инспектора, свящ[енника] А. К. Лебедева на должность смотрителя духовн[ого] училища в гор[од] Ригу. Об этом перемещении начинали уже говорить ранее, а потому оно не произвело у нас того впечатления, какое, несомненно, получилось бы, если бы это назначение было неожиданным. Мне думается, что о. Алексей К[онстантинови]ч хорошо сделал, что переменил род службы. Сам он, видимо, доволен был своим назначением, тем более что Рижское училище по числу учащихся было невелико, и служба в нем могла считаться, сравнительно с семинарской, легкою и спокойною. Едва ли ошибусь, если скажу, что и с новым ректором, младшим по службе и по летам, о. Алексей [не]^[3] мог ужиться. Уже на одном и, кажется, единственном педагогическом собрании, бывшем почти накануне получения указа о переводе о. Лебедева, заметно было, что последний

 

Л. 324

 

нервно, с заметной несдержанностью старался оппонировать ректору почти на каждое его суждение по тому или другому вопросу.

В день получения указа о перемещении инспектора ректор пригласил меня к себе и предложил мне со следующего дня вступить в исправление обязанностей инспектора и вместе принять от о. Алексея все находящиеся у него документы. Я сделал попытку отклонить от себя такое назначение, ссылаясь на то, что я уже исправлял должность инспектора в тяжелые майские дни, но ректор сказал, что вопрос о назначении меня решенный и что мое назначение санкционировано уже епископом. Делать было нечего, опять пришлось вступить в неподобающую мне роль.

Назначение нового инспектора в лице иеромонаха Иоанна Поммера^[4] последовало в скором времени, и поэтому исправлять должность инспектора на этот раз мне пришлось сравнительно короткое время. Новый инспектор явился к нам около 20 октября и только дня через три вступил в должность. В день приезда, после визита к ректору о. Иоанн заходил ко мне, но меня дома не застал и оставил визитную карточку. Ответный визит я сделал ему тотчас же, по возвращению

 

Л. 324 об.

 

в квартиру. Беседовали довольно долго. Инспектор интересовался главным образом настроением учеников в данный момент и вообще событиями, происшедшими в семинарии в последнее время.

О. инспектор произвел на меня очень благоприятное впечатление. Из беседы с ним я понял, что он не будет считаться с современными событиями и духом времени, так вредно отразившимися на школьной жизни, что политика в школе не может быть терпима и т. д. При прощании со мной он сказал, что фактически он вступит в должность только тогда, когда узнает фамилии всех учеников. «Но для этого потребуется времени не менее месяца», — возразил я на такое заявление инспектора. «Я думаю, что достаточно недели», — сказал инспектор. Я с удивлением посмотрел на него и вышел из квартиры инспектора с чувством некоторого недоверия к последнему заявлению о. Иоанна. «Кажется, немного прихвастнул», — подумал я и направился к своим коллегам, чтобы поделиться с ними первыми впечатлениями, только что полученными мною от личности нашего нового непосредственного начальника.

 

Л. 325

 

Однако нам скоро пришлось убедиться, что слова инспектора не были словами, брошенными на ветер. В течение недели он не только узнал учеников по фамилиям, но знал их имена, а месяца через два-три он изучил их по походкам. Так как о. Иоанн Поммер пробыл у нас только один год, то речь о нем как инспекторе я думаю продолжить, тем более что те события, которые произошли в этот период времени во внутренней жизни семинарии, связаны более всего с личностью о. Иоанна. Латыш по происхождению, о. Поммер обладал железной, непреклонной волей, был настойчив в своих требованиях и с голосом сердца не считался. Нужно сказать, что в семинарии хотя и настало после майских событий некоторое умиротворение, но дух вольности, так свойственный юному возрасту, не был погашен окончательно. Окунувшиеся в волны «освободительного» движения и привыкшие в течение двух предыдущих годов к разного рода протестам по поводу тех или иных начальственных распоряжений, ученики ревниво следили за тем, чтобы достигнутые ими некоторые права не были отняты от них, и, если замечали что-ниб[удь] подобное, по-прежнему собирались, хотя и не так уверенно, как это было раньше,

 

Л. 325 об.

 

в кучки для обсуждения будто бы вопросов о попранных ученических правах или для выражения протеста по тому или иному распоряжению семинарского начальства. О. Поммер зорко следил за настроением учеников и как будто предугадывал все их намерения. Осведомленность его о внутренней жизни семинаристов была удивительна. В его руках находилась масса документов, посредством которых он не только узнавал о тех или иных намерениях учеников, но даже фамилии тех из них, которые являлись активными деятелями в настоящих или предполагаемых выступлениях по тем или иным случаям. Каким путем эти документы попадали в руки инспектора, нам осталось совершенно неизвестно. То несомненно, что инспектор вызывал к себе в кабинет учеников, действовал на одних страхом запугивания, на других — силой настойчивого убеждения. Несомненно, что и психику учеников он изучил основательно. Мне думается, что робкие, с одной стороны, и словоохотливые, с другой,

 

Л. 326

 

ученики сами, не замечая того, невольно снабжали инспектора некоторыми сведениями, ему нужными. При оценке ученических проступков справедливость не имела особого значения. Мне известен такого рода факт, за достоверность которого я ручаюсь. Один из учеников I кл[асса] несколько раз замечен был в картежной игре и в табакокурении. Случилось так, что в коридоре какими-то шалунами были погашены лампы. Был полный мрак, подействовавший на учеников в том смысле, что они стали шуметь необычно. Инспектор вышел из своей квартиры и направился по коридору. Ученики, пользуясь полным мраком и уверенные в том, что при таких обстоятельствах их трудно заметить, усилили крик и хлопанье дверями. Инспектор шел не торопясь, шаг за шагом, направляясь к лестнице, ведущей в нижний этаж, и в это время натолкнулся на ученика I кл[асса], возвращавшегося из нижнего коридора. Ученик был задержан и подвергнут тщательному допросу. В конце концов ему предъявлено было обвинение со стороны инспектора, что он являлся одним из участников в тушении ламп. Ученик настолько был поражен этим обвинением, что не

 

Л. 326 об.

 

нашелся на него что-ниб[удь] возразить. Дело пошло далее. Инспектор подал в правление рапорт, в котором обрисовал этого ученика в самых мрачных красках и требовал его увольнения. И вот за недоказанный проступок ученик был уволен из семинарии. Этот ученик, состоящий теперь священником на одном из лучших приходов в С[еверо]-Двинской губ[ернии], когда приезжал посвящаться в сан диакона, накануне своего посвящения с клятвой уверял меня, что он не причастен был в предъявленном ему обвинении.

Настроение учеников против инспектора было явно оппозиционное. Инспектора они боялись до последней степени, но в то же время не хотели сдаться и поступиться своими правами, завоеванными ими в годы «освободительного» движения.

В Вел[икий] пост ученики совершенно неожиданно даже для инспектора осведомленного, как я уже говорил, обо всем, устроили около 4 часов вечера митинг в столовой. Инспектор узнал об этой сходке в то время, когда все ученики были уже вскопе. Для предосторожности они заперлись как со стороны коридора, ведущего в столовую, так и с заднего хода, со стороны

 

Л. 327

 

кухни. Двери со стороны коридора были заперты кочергой, вложенной в дверные скобки. Инспектор подошел к дверям и стал стучать, но его не пустили. Тогда о. Поммер, обладавший большой физической силой, налег на дверь и настолько изогнул железную довольно толстую кочергу, что ее можно было достать рукой, что им и было сделано. В столовой, куда проник инспектор, произошло замешательство, а затем раздалось шиканье, крики «вон» и т. д. На все ученические крики и разные выходки он не обратил внимания и сказал: «Где ученики, там должен быть и я, я пришел слушать вас, продолжайте». Последовал неистовый шум и крик. Инспектор предложил немедленно всем разойтись. «Уходите вы, мы требуем этого». Но инспектор, стоял как сфинкс, и на последние крики учеников решительно сказал, что он не выйдет из столовой до тех пор, пока ни одного ученика не останется в ней. И вот ученики вереницей потянулись в коридор. Столовая опустела. Митинг, как ныне говорят, был сорван. На этом митинге участвовало не менее 200 человек. Казалось бы, что всех учеников, участников митинга, запомнить было невозможно,

 

Л. 327 об.

 

но что было невозможно для других, то оказалось возможно для о. Поммера. Когда на экстренно состоявшемся собрании правления стал обсуждаться вопрос об участниках митинга, то инспектор вынул из кармана лист, на котором у него оказались записанными все участники митинга, причем особо подчеркнуты те ученики, которые произносили речи и держали себя более или менее возбужденно. Церемониться с ними не стали: нескольких из них совершенно уволили из семинарии, а некоторых удалили из семинарии временно.

Когда пред окончанием учебного года, ученикам сделалось известно, что они по-прежнему будут переведены из класса в класс по экзаменам, то в виде протеста, ученики применили химическую обструкцию: была принесена бутылка с едкой жидкостью, которая была разлита по коридору и некоторым классам. Действительные ли виновники этой обструкции были найдены или мнимые, мне в точности не известно, но только этих виновников в числе не менее 20 человек уволили из семинарии. Такие решительные меры против ученических

 

Л. 328

 

вольностей, как следов «освободит[ельного]» движения, подействовали на учеников отрезвляюще. Может быть и со скрежетом зубов, но им пришлось уступить непреклонной воле инспектора. Впрочем, к чести учеников должен сказать, что в массе они не были настроены оппозиционно. Только лица с живым темпераментом и кипучей натурой не могли примириться с наступившими строгостями, лица же более уравновешенные осуждали выпады своих товарищей, затевавших те или иные «истории», многие ввиду неразборчивости инспектора в мерах применения наказаний и из боязни быть уволенными из семинарии также не примыкали к протестам.

Семинария к началу следующего учебного года совершенно умиротворилась.

26 сентября 1907 года наша семинария простилась с о. Иоанном, получившим назначение на должность ректора Литовской дух[овной] семинарии. На проводах, которые были устроены в квартире ректора, присутствовал и пр[еосвяще]нный Никон. Во время товарищеской трапезы говорилось много речей, в которых личность и деятельность о. инспектора была обрисована с разных сторон.

Заканчивая свою речь об о. Поммере должен сказать, что он оставил по себе память среди

 

Л. 328 об.

 

воспитанников как о человеке с жестким сердцем, вся деятельность которого направлена была на искоренение «крамолы» и разных вольностей, причем в мерах борьбы он не стеснялся никакими средствами и был беспощаден. В его инспекторство, продолжавшееся только один год, много воспитанников было выброшено за борт семинарии, хотя среди них были юноши несомненно хорошие, легко поддававшиеся словам убеждения, исходящим от доброго сердца.

Не знаю, какую тактику повел бы о. Поммер, если бы остался у нас на более продолжительное время. Во всяком случае память о нем со стороны воспитанников осталась не с «похвалами». Слышно было, что и на новом месте служения он держался тех же воспитательных приемов, что и у нас.

В настоящее время о. Поммер в сане митрополита находится в г[ороде] Риге. Каков он как епархиальный начальник, сведений об этом получать не приходилось.

 

Л. 329

 

Распрощавшись в своих воспоминаниях с о. Иоанном, я возвращаюсь к первым шагам деятельности главы нашего учебного заведения протоиерея Николая Платоновича Малиновского.

С виду угрюмый, малоразговорчивый и малообщительный, наш новый начальник произвел на первых порах тяжелое впечатление. Такое же впечатление, соединенное с некоторой боязнью, он произвел и на воспитанников. Насколько сравнительно свободно ученики обращались с бывшим ректором, настолько, наоборот, боязливо они входили в квартиру нового ректора. Ректор на первых порах своей службы обратил особое внимание на внешний вид учеников. К этому времени семинаристы, столь внимательные к костюму и своей внешности в прежнее, сравнительно недавнее время, теперь, при наступлении политической свободы, стали опускаться и вообще мало заботиться о своей внешности. На эту-то небрежность и, пожалуй, неряшливость ректор прежде всего и обратил внимание. Помнится

 

Л. 329 об.

 

такой случай: я пришел к ректору и стоял в зале, дожидаясь его выхода. Раздался звонок. Были впущены два ученика. Оба они держали в руках прошение о принятии их на казенное содержание. Выходит ректор. Ученики подходят под благословение. Благословляя их, ректор спрашивает: «Кто вы?» Ученики называют свои фамилии. «Кто вы?», — снова спрашивает ректор. «Воспитанники семинарии № класса», — отвечают удивленно явившиеся. «Не похоже, чтобы вы были воспитанниками семинарии; воспитанники не решились бы идти к своему начальнику в таком костюме и в таком растрепанном виде (длинные, не причесанные волосы); спрашивать вас, зачем вы ко мне явились, я не буду, идите приведите себя в приличный вид, и только тогда я приму вас и выслушаю вашу просьбу».

Молва о таком приеме ректором просителей учеников не замедлила, конечно, распространиться среди учеников. Однако начинавшую входить в обиход обычной жизни привычку одеваться небрежно ученики оставили нескоро. Когда они по разным случаям являлись к ректору,

 

Л. 330

 

то одевались как следует. Между тем на уроки и даже в церковь приходили также небрежно одетыми. Ректор на полпути останавливаться не любил и борьбу с неряшеством учеников продолжал беспощадно. Небрежно одетых и с длинной шевелюрой на голове воспитанников он удалял с уроков, являвшихся в таком же небрежном виде в церковь, велел записывать в кондуит и убавлять баллы по поведению.

С первых же почти дней своей службы ректор самое серьезное внимание обратил на экономическую часть семинарии. Мне, в то время и. д. инспектора, ректор часто жаловался, что он, несмотря на постоянные понуждения, не может получить от эконома тех или иных сведений. «Откуда у вас появилось такое сокровище?» — спрашивал ректор. «Как бы от него освободиться? С таким экономом служить совершенно невозможно. Я согласен был бы содействовать определению его во священники», — говорил ректор. Экономом в это время был диакон Смирнов^[5], попавший к нам из кафед[рального] собора, где он долгое время был иподиаконом. В ректорство о. Агрономова он еще с грехом пополам мог служить: прот[оиерей] Агрономов не был таким хозяином, который любил входить во все отрасли хо-

 

Л. 330 об.

 

зяйства и снисходительно смотрел на его лень и разные промахи. «Разжирел на бурсацких хлебах, как боров, и не хочет знать никакого дела», — выражался о нем инспектор. Диакон, видимо, и сам начинал понимать, что служить при новом начальнике ему будет не только трудно, но совершенно невозможно. До января месяца он кое-как дотянул, а затем ушел на приход в деревню.

Ректор захотел, до приискания нового эконома, возложить экономические обязанности на меня. Настоятельной просьбе ректора пришлось уступить, и я сделался временным экономом. Длительный прием семинарского инвентаря и пищевых продуктов продолжался более недели и очень меня утомлял. С лишком два месяца мне пришлось экономствовать и за это время буквально не знать покоя с раннего утра до поздней ночи. На беду, мое экономство совпало со временем В[еликого] поста, когда воспитанники особенно бывают требовательны и разборчивы в пище, и недовольство столом большею частью проявлялось со стороны учеников во дни поста. Но, благодаря Бога, во все время моего пребывания в должности эконома шло гладко и благополучно.

 

Л. 331

 

Между прочим, со времени моего экономства на столе воспитанников появилось новое блюдо — квасной кисель. Ученики сначала с недоверием отнеслись к моему намерению угостить их квасным киселем, и мне, прежде чем внести это кушанье в расписание ученического стола, во избежание могущего возникнуть недовольства, хотя бы даже и единичных лиц, пришлось сделать кисель у себя на кухне и дать представителю от каждого класса возможность попробовать его и убедиться, насколько новое кушанье будет по вкусу ученикам. Кисель понравился, и с того времени дов[ольно] часто вносился в постные дни в последнее блюдо. Новый эконом^[6] явился только к Пасхе. Сдав ему должность, я вздохнул свободно.

Прот[оиерей] Н. П. Малиновский почему-то старался возлагать на меня разные поручения. Так, в декабре месяце мне пришлось выступить в окружном суде представителем по делу мещанки Вороновой, урожденной Ивановой, о взыскании, согласно духов[ного] завещания архитектора Федорова, следующих ему, Федорову, 730 руб[лей] за техническое наблюдение при постройке корпуса в г[ороде] Вологда, ныне называемого больничным, при духовной семинарии. Консистория сначала уполномочила вести это дело б[ывшего] инспектора, свящ[енника] А. К. Лебедева, но затем,

 

Л. 331 об.

 

за выездом о. Лебедева к месту новой его службы, полномочие это передано было ректору, передоверившему это дело мне. Воронова выступала в суде сама, без защитника, и с делом была совершенно незнакома. Суд, выслушав мои объяснения, после короткого совещания, постановил в иске Вороновой отказать. Дело было решено окончательно и больше уже не возбуждалось. Прежде чем переходить к обзору деятельности о. прот[оиерея] Малиновского как начальника заведения, скажу о нем несколько слов как о священнослужителе.

Не обладая хорошими голосовыми средствами, о. Малиновский производил при служении в храме, особенно на первых порах, очень невыгодное впечатление. Первые его службы являлись некоторым соблазном как для сторонних богомольцев, так и семинаристов. Но затем, постепенно, все более или менее привыкли к этим недостаткам. В интересах справедливости должен сказать, что несмотря на указанный недостаток, о. Малиновский произносил возгласы отчетливо, Евангелие и молитвы читал внятно, четко,

 

Л. 332

 

неторопливо и этим в известной степени сглаживал то неприятное впечатление, которое получалось богомольцами от неприятных вибраций в его голосе. Богослужения любил он обставлять торжественно. Не обладая сам слухом, он любил хорошее пение как церковное, так и светское. Семинарский хор при о. протоиерее Малиновском стоял на небывалой еще высоте, благодаря главным образом удачному подбору опытных руководителей учителей пения.

Как преподаватель о. Малиновский стоял на высоте своего положения, хорошо знал свой предмет (св[ященное] пис[ание] Нов[ого] Зав[ета]). От учеников он требовал основательных знаний. Трудно у него было отделаться каким-н[ибудь] поверхностным знанием. Получить хороший балл без основательного знания текста св[ященного] писания у ректора было невозможно. И ученики, как было заметно, налегли на изучение преподаваемого ректором предмета с особенным усердием. Серьезное внимание обращено было ректором на экзаменские ответы учеников и главным образом по предметам богословским. Как исключительный знаток этих предметов, ректор требовал и от учеников, как будущих пастырей церкви, основательных познаний в области этих предметов.

 

Л. 332 об.

 

На экзаменах впервые видевшим ректора в качестве председателя экзам[енационной] комиссии многим ученикам — одним вследствие недостаточной подготовки, другим привыкшим отделаться более или менее счастливо по разным случайным обстоятельствам — пришлось поплатиться серьезно. Необычные явления в прежнее время теперь стали обычными: переэкзаменовки назначались даже в VI кл[ассе]. Некоторые ученики, провалившиеся на экзаменах и успевшие в конце учебного года подсмотреть себе место, а иные даже наметить и подругу жизни, с большим конфузом по окончании экзамена уезжали домой, забрав с собой учебники, с которыми незадолго пред этим они думали навсегда покончить всякие счеты.

Своим присутствием на экзаменах ректор наводил смущение не только на учеников, но и на преподавателей. Мне пришлось лично слышать от одного из последних, что он настолько боялся ректора и в такое приходил смущение и испытывал робость, как никогда и ни пред кем. «Мне приходилось, — говорил он, — бывать

 

Л. 333

 

у митрополитов, у архиереев с разными характерами, но не случалось испытывать такого чувства смущения и робости, какое я испытываю при входе в квартиру ректора, а потому только в самых исключительных случаях решаюсь являться к нему». Один молодой преподаватель, приглашенный вечером посидеть к своему коллеге, замахал руками и сказал: «Завтра ведь у меня на экзамене ректор, надо подготовиться самому» — и от приглашения, конечно, отказался. Осталось невыясненным, по предложению ли ректора или по личному желанию, но два преподавателя богословских предметов во второй год ректорства о. Малиновского оставили службу при семинарии^[7].

Кончился учебный год. Прошли и педагогические собрания правления семинарии. Ректор по окончании последнего собрания сделал предложение устроить товарищескую трапезу в день роспуска, который был приноровлен к 9 июня, дню придельного праздника (в честь преп[одобного] Кирилла Белоз[ерского]). Все без исключения весьма охотно откликнулись на предложение ректора. На меня как теперь, так и на все последующее время, возложена была обязанность устройства пира. Составлено было меню обеда.

 

Л. 333 об.

 

Хлопот было немало. Кроме переговоров с поварами и беготни за разными закупками, пришлось наскоро убрать все из трех ученических спален, в которых предполагался обед, обмеблировать эти спальни и т. д. Стены были украшены картинами, двери убраны зеленью. Получилась приличная семейная обстановка.

После литургии, которую неизменно в этот день совершал архиерей, на этот раз Пр[еосвяще]нный Никон, все во главе с епископом отправились в семинарский корпус, где, в комнате учеников VI кл[асса] был предложен чай. После чаепития все прошли в зал. По занятии мест секретарем оглашен был список кончивших в истекшем году курс семинарии. Вслед за сим лучшими учениками были произнесены прощальные речи. Наконец наступил самый трогательный момент — это прощание как епископа, так начальствующих и учащих с оставляющими навсегда свою almam matrеm питомцами. Напутствовали речами оставляющих семинарию епископ и затем ректор. Простившись с этими лицами, кончившие гуськом подходили ко всей корпорации. Момент, еще повторяю,

 

Л. 334

 

был очень трогательный и на всю жизнь незабываемый. Многие, особенно слабые нервами, плакали.

Зал опустел. Проводив Пр[еосвяще]нного, который вследствие своих недугов и усталости отказался принимать участие в трапезе, все преподаватели во главе с ректором прошли в ученические спальни, где к этому времени все было уже приготовлено для праздничной трапезы. Во время стола произносились речи, провозглашались многолетия. Серию речей открыл ректор. Он оказался довольно остроумным и находчивым оратором. Неразговорчивый и замкнутый, каким мы привыкли видеть его в течение года в служебном положении, ректор оказался очень приятным собеседником, ко всем был одинаково внимателен и вообще произвел на всех выгодное впечатление.

Вышли из-за стола, разошлись по разным комнатам и разбились на кучки, оживленно беседуя между собою. Беседы эти были очень интересны. Было, что послушать. Вот кружок преподавателей человек из пяти. Один из них ведет речь из давно минувшего времени. Все с большим вниманием его слушают. А вот другой кружок. Здесь рассказчик сообщал событие из своей жизни, событие, в котором фигурировала личность покойного «семинарского» папаши. Слышится неудержимый смех.

 

Л. 334 об.

 

И мне, в некотором роде уже ветерану, по просьбе многих пришлось поделиться воспоминаниями о разных случаях и событиях из минувшего времени.

У всех настроение было, что называется, «пасхальное». Все готовы были целовать друг друга. И не удивительно: кончился трудный учебный год, полный тревог и забот, впереди предвкушался продолжительный отдых — для кого на лоне природы среди лесов и зеленых лугов, для кого среди своих родных, друзей и знакомых.

Было около 3 часов утра, когда стали расходиться, выражая искреннюю благодарность инициатору товарищеского собрания о. ректору и вместе с этим высказывали пожелание, чтобы такие собрания устраивались почаще.

Чтобы не повторять в дальнейшем речи об этих собраниях, скажу, что они из года в год устроялись неизменно и всегда оставляли по себе самое отрадное воспоминание. Забегая вперед, должен сказать, что в следующем году на товарищеском обеде присутствовал Пр[еосвяще]нный Алексий Великоустюжский. Так как вопрос об устройстве обеда в день храмового праздника и окончания

 

Л. 335

 

учебного года был предрешен заранее, то и спальные помещения были приведены в более изящный вид. Здесь были собраны и поставлены цветы почти у всех квартир, все три комнаты утопали в зелени. На этом обеде присутствовали и жены преподавателей.

Лето я провел по обыкновению в деревне. В нашей местности, как и всегда, жило много дачников. В моем доме постояльцем был член окр[ужного] суда А.И. Ивановский^[8], личность симпатичная во всех отношениях. А[лександр] Ив[анович] так же, как и я, любил посидеть у реки с удочкой. Обоих нас называли рыболовами-неудачниками. Действительно, большой редкостью было, когда мы приносили рыбы на уху. Ив[ановс]кий, кроме того, был еще и охотник и такой же неудачный, как и в рыбной ловле. Нередко, особенно в ненастную погоду, дачники убивали время за «зеленым полем». Часто устраивались пикники в роде поездки на Лавкинскую мельницу «на обрыв». В усадебном доме иногда собиралась молодежь и устраивались под звук пианино танцы. Вообще время проводилось весело и оживленно.

16 августа я был уже в городе. Начался новый учебный год.

 

Л. 335 об.

 

Богослов день, день нашего храмового праздника, был отпразднован торжественно. Всенощное бдение служил настоятель Духова монастыря арх[имандрит] Антоний^[9], а литургию в самый день праздника — еп[ископ] Никон. После литургии и молебна в семинарском зале состоялся акт, на котором во главе с епископом и губернатором было много почетных лиц как духовного, так и светского звания. Во время акта лучшим воспитанникам были розданы награды в виде очень ценных, в изящных переплетах книг, а семинарский хор исполнил несколько церковных песнопений. По окончании акта епископ и губернатор присутствовали недолгое время на обеде каз[енных] учеников, а затем прошли в квартиру рект[ора], где состоялся парадный обед. Обед прошел, как принято в этих случаях, с речами, тостами и многолетиями. После отъезда архиерея и губернатора семинарская корпорация оставалась еще долгое время в квартире ректора, делясь впечатлениями дня.

По инициативе ректора в этом году открыта была при семинарии для всех дух[овно]-учебных

 

Л. 336

 

заведений епархии ссудо-сберегательная касса. Такая касса у нас уже существовала, и свое существование, как я уже об этом упоминал, кончила печально. Теперь кассу решили открыть по всем правилам существующих указаний и выработанный устав послать на утверждение М.В.Д. На приглашение быть участниками кассы откликнулись все три дух[овно]-учебных заведения г. Вологды, Устюжские — епархиальное женское и мужское училище и Тотемское училище. Училища Никольское и Устьсысольское, за дальностью расстояния, отказались от участия в кассе. Произведен был выбор состава Правления кассы закрытой подачей голосов. Председателем Правления кассы был избран ректор, а я попал в кассиры. Эту обязанность я нес бессменно до конца, т. е. до 1918 года.

Открытие ссудо-сберегательной кассы вызывалось существенной необходимостью и имело несомненно большое значение. Преподаватели, получавшие сравнительно небольшое жалованье и некоторые имевшие большие семьи, теперь, с открытием операций кассы в экстренных случаях имели возможность прибегать к помощи кассы, а не обращаться за денежными субсидиями куда-ниб[удь] на сторону, что представляло

 

Л. 336 об.

 

большое затруднение и неудобство.

Любитель цветов и зелени, о. ректор обратил особенное внимание на разведение в семинарских садах разных пород деревьев. Так называемый «Розановский» сад, поступивший во владение семинарии со времен еп[ископа] Антония, имея под собою значительную площадь, был тощ деревьями и требовал пополнения его засадкой более молодыми деревьями. По просьбе ректора я вместе с экономом съездил в деревню и привез из леса до 100 штук берез, ели и сосны. Деревья были посажены под руководством ректора и почти все из них отродились. Как настоящий опытный садовод, ректор с наступлением весны сам занимался подрезанием деревьев, обрубкой сухих ветвей и старался привести сад не только в приличный, но и красивый вид.

В своем огороде, находившемся между семинарским корпусом и губернаторской усадьбой, он насадил кусты малины, смородины, крыжовника, развёл клубнику и, кажется, обильно пожинал плоды своих трудов.

 

Л. 337

 

Внутри семинарии, несмотря на скудость отпускаемых на ремонт семинарских зданий средств, о. ректор ежегодно, во время летних каникул, производил окраску полов в коридорах, в классных и спальных комнатах. Стены по возможности также подновлялись и белились. При нем в более широких размерах была оборудована столярная и исключительно для учеников, в ведении которых она и находилась. Из среды учеников, с охотою и усердием занимавшихся столярным мастерством, выходили искусные мастера-столяры, помогавшие патентованному столяру в починке парт, столов, стульев; некоторые из учеников делали и новые вещи.

Для обучения переплетному мастерству был приглашен знающий это дело переплетчик П. Ив[анови]ч Анурьев^[10], он же руководил и столярными работами воспитанников.

В более широких размерах было поставлено обучение живописи. Для этой цели также был приглашен особый учитель. Некоторые из воспитанников выдавались, как весьма недурные художники. В один год, на пасхальной неделе, в семинарском зале была устроена выставка картин, которая на всех произвела приятное впечатление.

 

Л. 337 об.

 

При ректоре о. Малиновском было обращено особое внимание на улучшение ученического стола. Воспитанникам в праздничные дни вместо прежнего жаркого из телятины и баранины, стали готовить котлеты, иногда с картофельным пюре. В постные дни подавались картофельные котлеты с клюквенной подливой или грибным соусом. Готовились и тресковые котлеты. В прежнее время для пасхального разговенья подавались куличи, яйца, творожная пасха, теперь, в дополнение к этим кушаньям, прибавлялась еще вареная колбаса по ½ ф[унта] на человека.

Весной 1908 года куплены были три большие лодки, которые представлены были в полное распоряжение воспитанников. О. ректор видел, что питомцы были большие любители покататься на лодках по р[еке] Вологде, и вот, чтобы, с одной стороны, доставить им удовольствие, а с другой — чтобы избавить их от тех расходов, которые они тратили на покупку лодок, он изыскал средства на наем лодок. Когда через год в семинарии организовался прекрасный духовой оркестр, то воспитанники — музыканты и певчие

 

Л. 338

 

семинарского хора предпринимали катанье по р[еке] Вологде. Прекрасная оркестровая игра и прекрасное пение привлекали публику, которая сопровождала певцов и музыкантов по обеим берегам реки. Часто целая флотилия горожан на лодках окружала семинаристов и все время следовала за ними. Из окон и с балконов попутно расположенных домов горожан с большим интересом смотрели на катающихся и нередко выражали свое одобрение певцам и музыкантам громкими аплодисментами. Иногда сам ректор на своей лодке сопровождал воспитанников в их музыкально-вокальной прогулке. Достигалось обоюдное удовольствие: радовались воспитанники, получившие удовольствие, радовались и мы за них. Полученными впечатлениями после катания воспитанники делились как со своими товарищами, так и с нами. Чувствовался особенный подъем духа не только у питомцев, но и у нас, их воспитателей. Хорошее это было время!

И думается мне, что эти юноши, жившие восторгами молодости, впоследствии в годы зрелого возраста, и затем почтенной старости, будут вспоминать такие мгновения с чувством глубокой благодарности к тому лицу, которое поняло их юношеские порывы и

 

Л. 338 об.

 

пошло навстречу этим порывам. И будет минувшее проходить пред ними, как почти живое, и снова будут они, быть может не без тихой грусти, переживать чудные моменты из прошлого, юного, невозвратного времени и эти воспоминания быть может заставят тех из них, которые под гнетом разных жизненных невзгод упали духом, воспрянуть снова!

О, если бы это было так!

Незабвенную память о себе в истории семинарии прот[оиерей] Н. П. Малиновский оставил как организатор вокально-музыкальных вечеров. Эти вечера, на которых художественно исполнялись вокально-инструментальные номера, доставляли замечательное эстетическое наслаждение, и кому удавалось на них бывать, те выносили прекрасное впечатление и делали о них самые лестные отзывы. Прекрасный семинарский хор под управлением опытных учителей, своего рода артистов, чудный оркестр духовой музыки, равного которому не было во всем городе, приводили публику в восхищение и восторг. Программа вечеров была самая разнообразная: играли на скрипках, иногда

 

Л. 339

 

на балалайках и мандолинах, декламировали, выступали недурные рассказчики коротких юмористических сцен, но лучшими номерами, несомненно, были хоровое, особенно смешанное (муж[ские] и женские* голоса) пение и оркестровая музыка.

Учителями пения и вместе регентами семинарского хора, как я упомянул выше, были настоящие артисты — Д.Д. Вилинский, В.К. Воскресенский и П.И. Гребенщиков. Из этих учителей-регентов каждый имел свою характерную особенность. Вилинского можно считать организатором семинарского хора, которым он умело руководил в течение 20 лет и поставил его действительно на такую высоту, на какой он ранее не стоял. Хотя в последние пять-шесть лет своей службы в семинарии, когда Вилинский сделался регентом архиерейского хора и учителем пения в женской гимназии, он, как прежде, и не мог всецело отдаться своему любимому семинарскому хору и последний как будто начинал ослабевать, однако, нужно сказать, по совести, Вилинский безусловно оставил

 

* В хоре принимали участие ученицы епарх[иального] женского училища.

 

Л. 339 об.

 

хорошее наследство, которое при умелом руководителе могло принести плод мног и жатву обильную.

Преемником Вилинского по регентству явился Василий Конст[антинович] Воскресенский^[11], преподаватель раскола. С живым и подвижным темпераментом, В[асилий] К[онстантинови]ч весь отдался семинарскому хору. Это был регент-любитель, регент по призванию. Всегда благодушный, уравновешенный, он оправдывал слова апостола: «Благодушествует ли кто, да поет», действительно постоянно пел. Сообразуясь со своим душевным настроением и идя навстречу желаниям семинаристов, он предложил последним составить хор из любителей для разучивания исключительно светских песен. Сразу записалось в этот хор не менее 150 человек. Из них, правда, человек около 50 вышло из этого хора, но и оставшийся хор в составе не менее 100 челов[ек] был очень внушителен. Воскресенский уделял этому хору время от 7 ½ — 9 часов вечера. Спевки проходили на хорах семинарского зала. Удивительные любовь и терпение проявлял В[асилий] К[онстантинови]ч на этих спевках. При своем всегда одинаково ровном и спокойном характере он никогда не позволял себе возвысить голос и терпеливо заставлял любителей-певчих повторять по несколько

 

Л. 340

 

раз повторять одни и те же ноты. Нередко он объяснял ученикам, что композитор хотел достигнуть, перелагая на ноты ту или иную песню и сообразно с этим высказывал пожелания, чтобы и ученики-певцы прониклись духом композитора, стараясь по возможности осуществить идейное желание последнего, пели вообще с чувством, осмысленно, проникновенно, особенно при исполнении церковных композиций. К сожалению, Вас[илию] К[нстантинови]чу не пришлось долго руководить нашим хором. В 1911 году он перешел на службу в свою родную Ярославскую сем[инарию]. С чувством искреннего сожаления семинария простилась с прекрасным певцом-регентом и вместе хорошим душевным человеком*.

Преемником Воскресенского явился Павел Иванович Гребенщиков^[12]. И этот учитель-регент, как истый любитель пения, немало потрудился для семинарского хора. Гребенщиков в пении обращал внимание глав[ным] образ[ом] на технику, чтобы пение было безукоризненно стройное, без малейшей фальши. В этом отношении он достигал действительно прекрасных результатов

 

* В начале революции, с пострижением в монашество с именем Вениамина, был епископом Романовским. Умер в тюрьме в 1931 году.

 

Л. 340 об.

 

И среди воспитанников-певчих были выдающиеся певцы: из них в последнее время обращал на себя внимание Евангел Вас[ильеви]ч Яхлаков^[13], обладавший красивым баритоном. На одном из собраний, когда Яхлаков исполнял соло в концерте, губернатор Шрамченко^[14] с удивлением спросил ректора, не оперного ли певца он слышит.

Этот же губернатор, поначалу не благоволивший к семинарии, был вместе со своей женой приглашен на вокально-инструментальный вечер. Вечер был на масляной. Шрамченко сначала отказался быть у нас, ссылаясь на то, что в этот же вечер он приглашен в техническое училище. Однако пред самым началом нашего вечера он сообщил ректору по телефону, что он имеет намерение побывать на короткое время и у нас. Губернатора встретили и проводили в зал. Прошло первое отделение, после которого наступил антракт. Губернатора вместе с женой пригласили пить чай в одну из классных комнат, обставленную и убранную с большим вкусом. Антракт

 

Л. 341

 

кончился. Подан был звонок к началу второго отделения. Думали, что губернатор не пойдет в зал. Но вышло наоборот. Он просидел и второе отделение, остался и на третье — словом, просидел весь вечер. Уходя с вечера, как он, так и его жена выразили ректору благодарность за доставленное удовольствие и вместе с тем высказали сожаление, что ректор так редко приглашает их на такие прекрасные вечера. «Усердно прошу вас, о. ректор, — спускаясь по лестнице, говорила m-me Шрамченко, — о всяком вечере извещать меня, ваш вечер оставил во мне неизгладимое впечатление, какой прекрасный хор, какой хороший оркестр! Жалко, что вы очень редко балуете нас своими вечерами».

Несколько программ вокально-музыкальных вечеров у меня сохранилось. Думаю, неизлишне поместить на страницах настоящих воспоминаний две программы — одну из того времени, когда учителем пения и регентом был В. К. Воскресенский.

Вот эта программа (12 дек[абря] 1910 г[ода])^[15].

Отд[еление] I

1. Увертюра — муз[ыка] Гофмана, исп[олнит] оркестр
2. «Хвостик», стих[отворение] Франка, прочтет В. Фреллель^[16].

 

Л. 341 об.

 

3. «Заплетися плетень» и
4. «Как на горе мы пиво варили» из оп[еры] «Русалка», муз[ыка] Даргомыжского, исп[олнит] смешанный хор.
5. Баллада к поэме Пушкина «Цыгане», муз[ыка] Лишина, исп[олнит] В. Сиземский^[17].
6. Романс, муз[ыка] Малашкина для корнета-а-пистона соло, исп[олнит] К. Каплин^[18].
7. «Ах ты душечка, красна девица», дует, муз[ыка] Прохорова, исп[олнят] А. Озерков^[19] и А. Туров.
8. «Нови квиточки», попурри из малороссийских мелодий, исп[олнит] оркестр.

Отд[еление] II

1. «Элегия», муз[ыка] Глинки, исп[олнит] оркестр.
2. «Сумасшедший», стих[отворение] Апухтина, прочт[ет] П. Садоков^[20].
3. «По небу полуночи ангел летел», муз[ыка] Главача.
4. Хор щегла из оп[еры] «Горюша», муз[ыка] Рубинштейна, исп[олнит] смешанный хор.
5. «Охота», стих[отворение] Федотова, прочт[ет] Н. Попов^[21].

 

Л. 342

 

6. Олаф Тригвасон, муз[ыка] Рейсигера, исп[олнит] мужской хор.
7. Ария Ленского из оп[еры] «Евгений Онегин», муз[ыка] Чайковского, исп[олнит] А. Озерков.
8. «Шествие в Каире», муз[ыка] Блона, исп[олнит] оркестр.

Отд[еление] III

1. Попурри из оперы «Аида», муз[ыка] Верди, исп[олнит] оркестр.
2. «Вспомни, вспомни, моя дорогая», дуэт, муз[ыка] Прохорова, исп[олнят] Озерков и Туров.
3. «Эй вы залетные», муз[ыка] Чернявского, исп[олнит] Ев[ангел] Яхлаков^[22].
4. «Ах не одна во поле дороженька» и
5. «Ходила чечетка», народные песни, исп[олнит ]смешанный хор.
6. «Сват и жених», слова Некрасова, мыз[ыка] Направника, исп[олнит] смешанный хор.
7. «Сирена» — рассказ Чехова, исп[олнят] А. Попов, Ю. Кубенский, В. Еремиевский и Г. Соболев^[23].
8. «Славься, славься» и почетный марш, исп[олнит] оркестр.

 

Л. 342 об.

 

Из времени управления хором Гребенщиковым у меня сохранилась программа вечера, бывшего 14 февраля 1914 года.

Отд[еление] I

1. Марш — оркестр.
2. «Вперед», стих[отворение] Плещеева, прочтет Колпаков^[24].
3. «Моряки», муз[ыка] Вильбоа, дуэт, исп[олнят] Туров^[25] и Б. Рукин^[26].
4. «На реках Вавилонских», мыз[ыка] Гуно, хор.
5. «Орел», стих[отворение] Андрусова, прочт[ет] Е. Яхлаков.
6. «Молки, куда нам плыть», баркарола, муз[ыка] Гуно, исп[олнит] П. Алентов.
7. Серенада, музыка Аркорани для скрипки, исп[олнит] К. Каплин.
8. Ария кн[язя] Игоря: «Ни сна, ни отдыха», муз[ыка] Бородина, исп[олнит] Е. Яхлаков.
9. «Не белы снеги», муз[ыка] Щиглева, хор.
10. «На смерть Пушкина» стих[отворение] Лермонтова, прочтет Е. Яхлаков.
11. Попурри из сп[ектакля] «Демон», муз[ыка] Рубинштейна, оркестр.

 

Л. 243

 

От[деление] II

1. Бараколла^[27], муз[ыка] Чайковского — оркестр.
2. «Гусляр», слова Мазуркевича, муз[ыка] Речкунова, исп[олнит] В. Баклановский^[28].
3. «Баллада об убитом мальчике» мелодекламация^[29], муз[ыка] Шумана, З. Трубачев^[30].
4. «Колыбельная песня», Гречанинова исп[олнт] П. Алентов^[31].
5. «Весенняя песня», сл[ова] Некрасова, муз[ыка] Бларамберга, исп[олнит] хор.
6. Серенада для скрипки, муз[ыка] Додля, исп[олнит] К. Каплин.
7. «Дай мне в могиле», романс, муз[ыка] Бетховена, исп[олнит] Ев[гений] Яхлаков.
8. «Оседлаю коня», муз[ыка] Даргомыжского — хор.
9. «Прибаутки» Никольского — хор.
10. «Рассказ мелкой чиновницы, как ее сын по геометрии экзамена не выдержал», слова Балакирева, проч[тет] Кулаков^[32].

• Романс, муз[ыка] Чайковского — оркестр.

 

[Отделение] III

1. Марш — оркестр.
2. «Зацветет черемуха», трио, муз[ыка] Глинки, исп[олнят] Яхлаков, Баклановский, Марков, Трубачев^[33].

 

Л. 343 об.

 

3. Альпухара, сл[ова] Мацкевича, проч[тет] Трубачев.
4. Хор балалаечников.
5. «Ночной смотр», сл[ов]а Лермонтова, муз[ыка] Глинки, исп[олнит] Яхлаков.
6. «Под большим шатром», муз[ыка] Кастальского, хор.
7. «Затмение солнца», сл[ова] Горбунова, прочт[ет] Н. Попов.
8. Курьерский поезд, муз[ыка] Гофбауера — оркестр.

 

Наплыв публики на семинарские вечера был настолько велик, что зал, если бы он был даже вдвое более, едва ли бы мог вместить всех желавших попасть на эти вечера. Многие стояли в спальном и классном коридорах. Во время антракта теснота и давка в коридорах была неимоверная.

Как зал, так и некоторые классные комнаты декорировались с большим вкусом зеленью. В одной из классных комнат устроен зимний сад.

Вечера прекратились в 1914 году, со времени мировой войны. Пение и музыка продолжали процветать, но теперь все внимание

 

Л. 344

 

обращено было на изучение разных патриотических кантов, разучивались гимны бельгийский, сербский, английский, французская марсельеза. Все эти гимны на собрании Попечительства 5 декабря 1914 года были исполнены с большим воодушевлением, и каждый из них, по желанию публики, повторялся несколько раз.

 

^[1] Николай Платонович Малиновский (1861-1917) – окончил Вологодскую семинарию (1881), Московскую духовную академию (1885), преподаватель Харьковской семинарии (октябрь 1885 – февраль 1894), инспектор Ставропольской семинарии (по фев. 1902 г.), ректор Каменец-Подольской семинарии (по июнь 1906), ректор Вологодской семинарии (по окт. 1916 г.). Автор учебника по догматическому богословию. См. Свящ. Д. Артемкин. Малиновский Н.П. // Православная энциклопедия. Т. 43. М., 2016. С. 207-209; Иером. Ферапонт (Широков). «Приветствую Вас, генерала из генералов в ученом мире...» Письма ректора Вологодской семинарии протоиерея Николая Малиновского Н. Н. Глубоковскому (1907-1910 гг.). Вестник ПСТГУ. Серия II: История. История Русской Православной Церкви. 2021. Вып. 98. С. 145-166.

^[2] Архиепископ Никон (Рождественский; 1851–1919) – епископ Вологодский и Тотемский с 25 апреля 1906 по 29 мая 1912 г. См. Никон (Рождественский) // Православная энциклопедия. Т. 51. М., 2018. С. 17 – 20.

^[3] Пропущено. Очевидно, опечатка.

^[4] Священномученик архиепископ Иоанн (Поммер; 1876-1934) – сын латышского крестьянина. Окончил Рижскую духовную семинарию (1897), Киевскую духовную академию (1904). Во время обучения в академии принял монашество и был рукоположен в иеромонаха. По окончании академии назначен преподавателем Священного Писания в Черниговскую духовную семинарию, 13.09.1906 переведен инспектором в Вологодскую духовную семинарию, 12.09.1907 назначен ректором Литовской духовной академии. См. А.В. Гаврилин. Иоанн (Поммер) // Православная энциклопедия. Т. 23. М., 2010. С. 292-295.

^[5] Александр Яковлевич Смирнов – до 1904 г. служил псаломщиком Воскресенской церкви, 18.01.1904 рукоположен во диакона. 07.11.1906 перемещён к Петро-Павловской церкви г. Вологды. В апреле 1907 г. перемещён на место диакона к Устьрецкой Николаевской церкви Кадниковского уезда 15.10.1908 перемещён к Николаевской Кузнецовской церкви Грязовецкого уезда. См. далее в воспоминаниях Н.А. Ильинского, а также: Смирнов Александр // Православные приходы и монастыри Севера http://parishes.mrezha.ru/clergyL.php?id=8754

^[6] Диакон Александр Михайлович Головков. См. далее.

^[7] Один из них – прот. Василий Степанович Карпов, оставил духовно-учебную службу с 01.09.1908. Кто имелся в виду еще, точно не ясно, может быть А.П. Полиевктов или И.А. Лебедев.

^[8] Александр Иванович Ивановский (1855-?). Член Вологодского окружного суда. С 1912 г. товарищ председателя окружного суда г. Вологды. Действительный статский советник. Упоминается до 1916 г. Женат на дочери поручика Анне Евгеньевне (Каскевич). См. Запись о бракосочетании 15 февраля 1888 г. Метрическая книга Кирилло-Рощенской градской церкви г. Вологды за 1888 г. //

ГАВО. Ф. 496. Оп. 23. Д. 2. Л. 376 об.; Памятные книжка Вологодской губернии 1912-1916 г.

^[9] Священномученик епископ Антоний (Быстров Николай Михайлович; 11.10.1858-16.07.1931) – сын протоиерея Яренского собора. Окончил Вологодскую духовную семинарию (1879), служил псаломщиком Вологодской градской Сретенской церкви, с 15.10.1881 псаломщик Вологодской Предтеченской Рощенской церкви, с 21.02.1882 священник Степуринской Христорождественской церкви Грязовецкого уезда. В 1888 г. в Заоникиевской пустыни пострижен в монашество, назначен управляющим Лопотова монастыря, с 1889 г. – Корнилиево-Комельского монастыря. 30.03.1907 переведен в Вологодский Свято-Духов монастырь. С 1910 г. епископ Вельский, с 1921 г. – Архангельский и Холмогорский. В 1929-1931 – епископ Северо-Двинский. Несколько раз арестовывался, умер в заключении (Быстров Николай Михайлович // Православные приходы и монастыри Севера. http://parishes.mrezha.ru/clergyL.php?id=6429).

^[10] Павел Иванович Анурьев (ок. 1869 г.р.) – сын священника Лазаревской кладбищенской церкви г. Вологды. Уволен из 4 класса Вологодской гимназии. «Занимается переплетным мастерством при духовной семинарии». См: Клировая ведомость Лазаревской кладбищенской церкви г. Вологды за 1913 г. // ГАВО. Ф. 1063. Оп. 21. Д. 40. Л. 8 об.; ВЕВ. 1911. № 18. С. 372.

^[11] Священномученик епископ Вениамин (Воскресенский Василий Константинович: 15.01.1871 – 1931) – сын священника села Переславцева Углического уезда Ярославской губернии. Окончил Ярославскую духовную семинарию (1892), Московскую духовную академию (1896). С 1898 г. помощник инспектора, а с 1900 г. преподаватель Кутаисской духовной семинарии, с 1901 г. преподаватель Тифлисской духовной семинарии. Окончил Тифлисское музыкальное училище по классу теории музыки. В 1908 г. переведен в Вятскую духовную семинарию, в 1909 – в Вологодскую семинарию. В 1911 г. – преподаватель Священного Писанию в Ярославской духовной семинарии, где также являлся руководителем семинарского хора. После закрытия семинарии с 1918 г. учитель в общеобразовательной школе в Ярославле. В 1921 г. принял монашеский постриг и рукоположен в епископа Тутаевского. Неоднократно арестовывался, скончался в тюремной больнице. См. Игум. Дамаскин (Орловский). Вениамин (Воскресенский) // Православная энциклопедия. Т. 7. М., 2004. С. 615-617.

^[12] Павел Иванович Гребенщиков (ок. 1882 г.р.). В 1902 г. окончил регентские классы придворной капеллы. В 1912 г. учитель пения и музыки Тотемской учительской семинарии. С 1913 г. учитель пения Вологодской духовной семинарии и Вологодского учительского института. В 1926 г. регент Иваново-Вознесенского кафедрального собора. В 1928 г. преподаватель школы 2-ой ступени г. Надеждинска Уральской области. В августе 1929 г. переехал в Москву. Издал 15 своих произведений в сборниках Киреева. См. Памятные книжки Вологодской губернии; Запись о браке в Метрической книге Николаевской Сенноплощадской церкви г. Вологды // ГАВО. Ф. 496. Оп. 60. Д. 16. Л. 70 об. (выписка Г.В. Смирновой); М.П. Рахманова. «…Я не служитель религиозного культа, а член профсоюза…» (Дело Драмсоюза) // Искусство музыки: теория и история. 2013. № 7. С. 23–46.

^[13] Евангел Васильевич Яхлаков. Окончил Вологодскую духовную семинарию (1914) по второму разряду. По окончании семинарии и первое время после революции трудился в Никольске. Осенью 1925 г. жил в Великом Устюге. См. воспоминания В.А. Ильинского // Б.В. Ильинский, В.А. Ильинский. Вологодские семинаристы на перекрестке эпох. Воспоминания и документы. М. 2022. С. 246.

^[14] Михаил Николаевич Шрамченко (-1919) Вологодский губернатор с 1910 по 1913 г. Был женат вторым браком на Александре Константиновне Рединой.

^[15] Для сравнения, программа более скромного музыкально-литературного вечера в Псковской семинарии в начале 1908 г.: С.А. Иванов. В Псковской семинарии и не только в ней… (Из семейного архива) // Псков. 2006. № 25. С. 242-

^[16] Владимир Фреллель окончил Никольское духовное училище в 1907 г. В декабре 1910 г. ученик IV класса Вологодской семинарии. ВЕВ. 1910. № 14.

^[17] Василий Сиземский ученик V класса.

^[18] Константин Каплин ученик III класса.

^[19] Александр Озерков ученик V класса.

^[20] Петр Садоков ученик VI класса.

^[21] Николаи Поповы учились в это время: Лальский в VI классе, Шолгский и Яхреньгский в IV классе, Кобыльский и Подосиновский в III классе.

^[22] Ученик IV класса.

^[23] Ученики III класса Ювеналий Кубенский, Вениамин Еремиевский, Геннадий Соболев и, вероятно, Александр Попов или Вохомский, или Гришенский.

^[24] Вероятно, Дмитрий Колпаков ученик IV класса. См ВЕВ. 1913. № 13.

^[25] Александр Туров ученик IV класса.

^[26] Борис Рукин ученик IV класса.

^[27] Видимо, имеется в виду баркарола.

^[28] Василий Баклановский ученик VI класса.

^[29] Художественное чтение под музыку.

^[30] Зосима Трубачев ученик VI класса.

^[31] Алентов Палладий (VI класс) или Алентов Пантелеимон (V класс).

^[32] Кулаков Алексей (VI класс) или Александр (III класс).

^[33] Евангел Яхлаков, Василий Баклановский и Зосима Трубачев – ученики VI класса, Марков Стефан (IV класс) или Александр (III класс). Священномученик Зосима Васильевич Трубачев (1893-1938) окончил Вологодскую духовную семинарию (1914), Московскую духовную академию (1918). Протоиерей. Отец композитора и дирижера Сергея Зосимовича Трубачева, дед игумена Андроника (Трубачева).

 

Источник: Богослов.Ru