«Из далекого прошлого». Воспоминания Никифора Ильинского
Воспоминания Никифора Александровича Ильинского. Глава 2
Воспоминания Никифора Александровича Ильинского. Главы 3 и 4
Воспоминания Никифора Александровича Ильинского. Главы 6 и 7
Воспоминания Никифора Александровича Ильинского. Глава 7 (продолжение)
Воспоминания Никифора Александровича Ильинского. Глава 8
Воспоминания Никифора Александровича Ильинского. Глава 9
Прошло только четыре месяца после начала занятий, и мы опять на отдыхе.
Мне захотелось воспользоваться наступившими каникулами, чтобы побывать на родине и навестить своих брата и сестру и, конечно, поклониться праху своих родителей. Я отправился на Вохму новым путем, каким еще не бывал прежде. Путь мой лежал на Котлас, Вятку и Котельнич. В Вятке, в ожидании парохода, пришлось пробыть целый день. Так как в этом городе только что открыт был зверинец, то я
Л. 294 об.
воспользовался свободным временем, чтобы побывать в нем, затем ходил в семинарию, которая находилась за городом. Семинария помещается в трех корпусах. Внутрь этих корпусов я не ходил, а ограничился только внешним обзором их. Самый город мне не понравился. Правительственные здания не поражают своею массивностью. Говорят, что одно из лучших зданий в Вятке – женское епарх[иальное] училище. Но осмотреть это здание мне не пришлось. Особенно неприятно поразил меня внешний вид церквей: они не отличаются красотой, многие как видно, давно не крашены и не белены. Хороша лишь набережная и заречный с нее вид. На этой набережной я провел большую часть дня.
От Вятки к Котельничу отправился вечером и в Котельнич прибыл рано утром. Отсюда ехал горами и на следующий день в три часа утра приехал в Вознесенье. Несмотря на такое ранее время, когда я подъехал к дому зятя, последний выбежал из дома в одном белье и встретил меня, растворив ворота для въезда во двор. На выраженное с моей стороны
Л. 295
удивление, почему он не спал, зять сказал, что он поджидал меня с вечера и был уверен, что я непременно приеду ночью. Я вошел в дом, это был уже не тот дом, где я родился и рос.
Не стало дедовского дома,
Как старичка – свидетеля немого,
Где я родился,
Где рос и учился.
Невыразимо грустное и тоскливое чувство овладело мною, когда я вспомнил старый дедовский дом.
Где всякие вещички и каждый уголок
Напоминали мне покойного отца,
Где всякий сохранившийся цветок
Имел заботливый уход с утра.
Беседа наша, ввиду позднего времени, продолжалась недолго. Мне отведена была для ночлега комната в мезонине. Несмотря на утомление и почти бессонные предыдущие ночи, я спал плохо и встал рано. Сестра была в кухне и готовила любимые для меня кушанья. Готово было и пиво к моему приезду, но, к сожалению, в этот год, начиная с 1 января, я дал обещание самому себе не употреблять ничего хмельного в течение полугода, т. е. до 1 июля. Я сказал — к сожаленью, потому что корчажное, густое, пенистое пиво я любил больше всякого другого напитка.
Л. 295 об.
Воспользовавшись тем временем, пока сидели пироги в печи, я сходил поклониться праху своих родителей и праху умерших прот[оиерея] И. Я. Попова[1] и свящ[енника] Н. А. Глушицкого[2]. Возвратившись из церкви, бегло осмотрел огород, все постройки: все было старое, то же, что и при покойном отце. Весь двор завален был бревнами, оставшимися от дедовского дома. Я с любопытством рассматривал этих немых свидетелей далекой старины. Некоторые бревна удивительно сохранились и почти не носили на себе следов разрушения. Не заметно было на дворе того оживления от пернатых насельников на нем, какое было при покойном отце. Был конец июня. В прежнее время, время моего детства и юности, целые десятки пернатых пеунов оглашали двор с утра до вечера своими неумолкаемым пением. Теперь только две-три куры, опустив от жары крылья, сидели на земле, да один петух рылся в навозной куче, напрасно стараясь подозвать себе кур.
Я прошел в дом. На столе стоял самовар с густо выходившими из него парами. Появились пироги,
Л. 296
разного рода рогульки и особенно вкусные, пропитанные маслом и обсыпанные сахарным песком вохомские «барашки». После завтрака я отправился нанести визиты своим старым знакомым. Вышел за ворота. Старое, полузабытое придвинулось вдруг близко, близко, воспоминания овладели душой, всплыли на минуту смутные дни молодости, обвеянные грустью. Вот, казалось, встречу знакомые лица, услышу знакомые речи, переживу забытые, старые впечатления. Но… одних уж нет, а те далече… Новые лица кругом… Пошел к моему прежнему учителю, диакону Василию Максимовичу Куплетскому. Встречен был с редким радушием. Несмотря на мою просьбу ни о чем не хлопотать, о. диакон наставил на стол и ястий и питий, но я, отговорившись, что уже позавтракал, не прикоснулся ни к чему. Беседа с о. диаконом затянулась. Чтобы не сидеть в комнате, я предложил В[асилию] М[аксимови]чу прогуляться со мной или по селу, или в поля. Пошли в поля. Вот пруд, в котором во времена детства я ловил рыбу, вспомнил и приключения с именинницами, подробно описанное в настоящих «воспоминаниях». Пруд как будто стал не тот: он сильно зарос травой, тогда как при мне он был чист от этой травы – осоки,
Л. 296 об.
росшей только около берегов. Прошли поля, вошли в лес и посидели под тенью густой елки.
Возвратившись домой и немного отдохнув, я снова пошел прогуляться вдоль села по направлению к кладбищу. Новых домов в эту сторону оказалось не более пяти.
В придельный праздник (26 июня – Тихв[инская] икона Божией матери) ходил к литургии, а после нее прошел по рынку. Съезд был дов[ольно] значительный, но далеко не такой, какой бывает в зимнее время. Некоторые крестьяне узнали меня, что меня приятно удивило, спрашивали, где служу, женат ли, часто ли езжу на родину и т. д. Утром следующего дня, сходив еще раз на могилу отца и матери, я на почтовой паре отправился в село Боговарово к брату, свящ[еннику] А. А. Ильинскому[3]. Не доезжая верст трех до этого села, я встретился с братом, поехавшим, оказывается за мной к Вознесенью. Брат, конечно, возвратился обратно. Пока кипел самовар, я сходил выкупаться. Остаток дня прошел за разными разговорами. В храмовый
Л. 297
Праздник, Петров день, ко всем членам причта наехало много гостей из соседних сел. Вечером большая часть гостей собралась у брата. Было весело и оживленно. Прогостив у брата до 5 июля, я, не заезжая к Вознесенью, тем же путем, т. е. через Котельнич, Вятку и Котлас отправился в Вологду. В Устюге, воспользовавшись двухчасовой стоянкой парохода, сходил в Прокопиевский собор. Когда возвратился на пароход, то встречен был здесь своим товарищем, прот[оиереем] В. Г. Поляковым, каким-то образом, узнавшим о моем приезде. Нечего говорить, как я был рад этой встрече. Он побыл со мной до самого отхода парохода из Устюга. От Устюга, после Прокопьевской ярмарки, ехало на одном со мной пароходе много вологодских приказчиков, которые все время пили и играли в карты, не давая никому спать. По приезде в Вологду я отправился, после суток в ней пребывания, в деревню к своей семье, где и пробыл остальную часть каникул.
16 августа я был уже в городе и на новой квартире в казенном корпусе, так как общежитие было закрыто и передано было под епархиальное училище.
Л.297 об.
Уроки по обыкновению начались с 1 сентября. В настроении учеников не было заметно чего-л[ибо] такого, что заставляло бы нас быть на стороже. Напротив, после потерянного года они как будто притихли. Правда, некоторые ученики при случае, но, заметно, с осторожностью, высказывали недовольство и даже негодование по поводу того, что с ними обошлись бесчеловечно, выпроводив их после беспорядков из города в лютый мороз, доходивший до 20о.
В некоторых семинариях волнения волнами продолжались. Наши питомцы обо всех этих волнениях, несомненно, были осведомлены, но относились к ним пассивно и обсуждали их втихомолку.
Учебный год прошел вполне нормально.
Прежде чем излагать свое повествование в порядке постепенности, я считаю необходимым возвратиться несколько назад, к тому времени, когда оставил службу при семинарии наш досточтимый семинарский «папаша» - Аркадий Досифеевич Брянцев. Обойти молчанием личность А[ркадия] Д[осифееви]ча, прослужившего на дух[овно]-учебной службе
Л.298
почти полстолетия, было бы большим не извинительным пробелом в моих воспоминаниях. 1899 год был последним годом, а 28 ноября этого года и последним днем пребывания А[ркадия] Д[осифееви]ча в семинарии. В этот день после литургии в квартире ректора устроен был в честь уходившего «ветерана» семинарии парадный обед, который почтил своим присутствием преосвящ[енный] Алексий. От сослуживцев А[ркадию] Д[осифееви]чу был прочитан следующий адрес:
Досточтимейший
Аркадий Досифеевич.
Прослужив свыше 45 лет на учебно-воспитательном поприще, Вы, утружденные служебным подвигом, решили оставить его и на склоне лет придаться мирному покою. Расставаясь с Вами, Вологодская духовная семинария в целокупном сонме начальствующих, учащих и учащихся пригласила Вас в свой святой храм воздать хвалу и благодарение Верховному Владыке неба и земли на все щедроты его к Вам во всю длительную годину Вашего духовного делания испросить у него и вопредняя являть Вам свою богатую милость и из подблагодатной сени сего святилища с заслуженною
Л. 298 об.
почестью проводить Вас под тихий кров домашнего очага. В сию торжественную и трогательную минуту наша любовь усердствует кратко окинуть взором пройденный Вами путь в общее назидание всех поколений и во благое утешение под вечер Ваших безмятежных дней.
Выступив на общественное служение в скромном звании учителя далекой, уничиженной скудостью и нехитростью духовной школы в городах Устюге и Никольске, Вы всю последующую деятельность проявили в тех учебных заведениях, питомцем которых Вы сами состояли и, таким образом как бы сторицей воздали долг благодарности воспитавшим Вам[4] школам. Двенадцать лет Вашей учительской деятельности в Вологодском духов[ном] училище, падая преимущественно на трудное время старой школы, окончились переходным движением к новому уставу 1867 года. Умелое преподавание поручаемых Вам разнообразных учебных предметов, настойчивое достижение желательных целей, бдительное воздействие на поддержание классной дисциплины, выделяли Вас из ряда
Л. 289
других учащих, внушали и приобретали неослабленное усердие учащихся; последние почтительно боялись навлечь Ваше нерасположение за небрежное отношение к вашим урокам. Но венец Вашей плодотворной деятельности является в Вологодской духовной семинарии, которой Вы посвятили большую и лучшую часть своей жизни; двадцать восемь лет Вашей воспитательной деятельности здесь будут сиять ярким светочем в многолетней истории нашей семинарии, составив одну из светлых страниц ее. Ровное, невозмутимо-спокойное отношение к свойственной юному возрасту живости и увлечениям пылкой молодости всегда отличало Ваш характер и составляло истинно драгоценное качество Вашего благородного влияния, Вы всегда твердо и неуклонно шли в области воспитания юных характеров, наглядно доказывая, что в сем великом деле нет мелочей; одинаково серьезно и важно Вы исполняли всю совокупность воспитательских действий от малых до великих, всюду ценя порядок, эту душу всякого дела. В живое дело воспитания Вы влагали ум и сердце, и тем самым тесно скреплялись узы воспитываемых с воспитывающими и запечатлевались в отеческих отношениях. К Вашей умудренной
Л.289 об.
и совозрастающей с летами опытности невольно прислушивались и те, которым вручалось высшее руководство воспитанием юношества. Нелицемерную любовь и уважение Вы снискали и среди своих сослуживцев, встречавших в Вас миролюбивого сотоварища, благопотребного советника и приятного собеседника, и даже любовно принимавших от Вас, как старейшего из всех, служебные указания. Неустанно неся свои прямые обязанности, Вы неоднократно исполняли возлагаемые поручения начальства, касающиеся Вашей практической и хозяйственной сметливости: с первых времен службы широко пользовались Вашим уменьем и познаниями в вопросах внешнего благоустройства, привлекая Вас к участию в разных строительных комитетах. Происходя из бедной семьи клирика и, близко зная по личному опыту скорбную долю, Вы охотно примкнули в появившемуся Попечительству о бедных воспитанниках семинарии и доселе состоите примерным казначеем сего благотворительного общества; последнее обладает значительным капиталом, благодаря,
Л. 300
между прочим, Вашему благорассудливому сбережению и расходованию.
Столь многолетний и благоплодный Ваш труд, зиждительное влияние которого испытали на себе сорок шесть поколений духовного юношества, благословляя Ваше приснопамятное имя, вполне обеспечивают Вам приятную и спокойную старость, умиротворяемую сознанием свято исполненного долга. Провожая Вас на временный покой тела и души после обильных трудов, мы, Ваши сослуживцы, заключаем свое служебное общение апостольским благожеланием Вам непрестанно мирствовать в себе (1 Сол. 5, 13) под благодатным осенением свыше, а в присвоение и снабдение этого мирного духа усерднейше приносим Вам творение духовного учителя наших дней, святителя Феофана, живительно действующего на человеческий дух глубоким познанием его жизни»[5].
После выхода из семинарии А[ркадий] Д[осифееви]ч прожил только четыре года. Он умер в декабре 1903* г[ода]. О смерти А[ркадия] Д[осифееви]ча я счел долгом сообщить Преосвященному Николаю Таврическому (Зиорову),
*Об А[ркадии] Д[осифееви]че кое-что помещено в моих «дополнительных» воспоминаниях.
Л.300 об.
Бывшему инспектору нашей семинарии. В ответ на это сообщение я получил от Преосвященного Николая следующее письмо от 23 декабря:
Достолюбезнейший
Никифор Александрович.
Сегодня получил ваше письмо с извещением о смерти А. Д. Брянцева. Царство ему небесное! Он был добрый и усердный служака! Я его всегда вспоминал с любовью и ставил в образец помощникам инспектора в разных семинариях. Сегодня поминал в нашей церкви, будем, конечно, и сами поминать пред престолом Божиим. Любопытно знать о последних годах и днях его жизни уже на покое. Если не будет Вам в труд, то напишите.
Передайте мой привет, поклон и благословенье всем служащим в семинарии и помнящим меня, как своего сослуживца, или же, как наставника. Жив ли и здравствует ли Д. И. Агнцев[6], мой бывший сослуживец по Рязанской семинарии? Теперь у вас много перемен, так что, пожалуй, мне и не узнать уж Вологодской семинарии, теперь она переустроилась и внутренне и внешне,
Л.301
Вероятно, от моего времени ничего не осталось не только в действительности, но даже и в памяти.
Я по милости Божией, еще подвигаюсь, хотя начинаю все чаще и чаще прихварывать. Видно уже лета берут свое и время уже мудрствовать не земное, а небесное!
Призываю на вас и ваше семейство Божие благословение.
Ваш благожелатель и брат во Христе Николай, епископ Таврический».
Перехожу к прерванным воспоминаниям. Начался новый 1903/4 учебный. Уже с самого начала этого года весь интересен как учащих, так и учащихся сосредоточен был на политике. В газетах сначала глухо, а затем уже более открыто и ясно стали говорить о возможности войны с Японией. В конце 1903 года было уже очевидно, что война неизбежна. Наступил 1904 год. Настроение было нервно-приподнятое. Все высказывали уверенность, что Россия, в случае столкновения с Японией, останется победительницей. И вот гром грянул неожиданно. Японцы дали нам основательный урок и на первых же
Л.301 об.
порах проучили нас за нашу самонадеянность и беспечность. Сначала, под влиянием первых новостей, когда так много кричали о коварстве японцев, у всех явилось патриотическое настроение, все как будто воодушевились и готовы были приносить всякие жертвы. Но пыл этот скоро стал проходить особенно когда стали появляться разные слухи и известия и о беспечности наших адмиралов и даже о безумности этой войны, не оправдываемой никакими разумными поводами и причинами. Начинало, по мере наших неудач, расти недовольство во всех слоях общества. Впрочем, говорить об этом нечего: это еще так свежо в нашей памяти и так всем известно.
Во внутренней жизни семинарии этот год не ознаменовался ничем особенным. Как и предыдущий, он прошел нормально. Прошел и закончился благополучно и следующий 1904/5 учебный год.
Наступили годы «освободительного движения». Новый 1905/6 учебный год начался обычным порядком, но этот порядок продолжался не долго. Октябрьский манифест всколыхнул
Л.302
всех. Учащаяся молодежь не осталась безучастной к дарованным этим манифестом свободам. Дисциплина сразу пала. Учащиеся старались не пропустить ни одного митинга, принимали участие в хождении по городу и в пении революционных песен. Во время перемен между уроками пение этих песен было почти беспрерывное. Нам, членам инспекции, приходилось быть только немыми свидетелями всего, происходившего в стенах семинарии. В светских учебных заведениях составлялись родительские комитеты. В состав одного из этих комитетов (по гимназии) был избран и я. В этих комитетах сразу же обнаружились две партии правая и левая. Говорились зажигательные речи. Значение лиц, стоявших во главе учебных заведений сведено было на нет. В семинарии занялись пересмотром семинарского устава. В административной части устава решили изменить §§ о назначении ректора и инспектора в том смысле, чтобы на эти должности назначались лица по выбору педагогических собраний Правления семинарии. Проводили мысль о необязательности посещений богослужений в семинарской церкви…
Л.302 об.
В составе семинарской корпорации обнаружилась тоже партийность, что и в других заведениях. Конечно, более молодые преподаватели были и более либеральными.
В начале в[еликого] поста была обнаружена порча царского портрета в семинарском зале. Виновник вскоре был обнаружен. Впрочем, о нем сделалось известно, когда он застрелился. Это был ученик II кл[асса] Шергин[7]*. Ученикам хотелось устроить торжественные похороны самоубийцы и непременно в семинарской церкви. Но, благодаря принятым мерам, Шергин был отпет и похоронен после ранней литургии в кладбищенской церкви. Только товарищи по классу, да и то далеко не все, присутствовали на проводах Шергина. Особенною эксцентричностью как в это, так и во все последующее время отличался ученик Туров[8], сын моего товарища и некоторое время сослуживца по семинарии[9]. Этот Туров
*сын жандармск[ого] унтер-офицера
Л.303
в течение второй половины учебного года положительно терроризировал всю семинарию. Во время учебных занятий он неожиданно врывался в классы, требуя по тем или иным причинам прекращения занятий. Никакие убеждения на него не действовали. Особенно разные грубые выходки он позволял по отношению к инспектору, и последний действительно не на шутку боялся его. Туров иногда, правда, слушался меня. Несколько раз я приглашал его к себе в квартиру и убеждал его оставить семинарию в покое, вспоминал его покойного отца и именем покойного просил образумиться и не делать того, что он позволял себе, особенно в отношении инспектора. Туров давал мне слово быть воздержаннее, но проходило несколько времени, и он снова принимался за старое. Кончился учебный год. Думали, что Туров вместе с товарищами уедет домой, но не тут-то было. Он все каникулы провел в стенах семинарии, питаясь вместе с служителями.
Только в августе месяце с приездом нового ректора, благодаря решительным мерам последнего, Туров был наконец удален из семинарии.
Несколько ранее этого мне писал из Тамбова прот[оиерей] П. И. Успенский о своих злобах дня:
Л.303 об.
«Наша семинарская катастрофа*», писал он, «в своих главных деталях окончена. Ректор Афанасий[10], по одному лишь докладу ревизовавшего семинарию об[ер]-секретаря Синода Самуйлова[11], смещен с назначением в настоятели Жировицкого монастыря. Это скорое распоряжение Синода для нас однако не было неожиданным, п. ч. едва ли где можно найти ректора менее сведущего в делах, более слабохарактерного и не видного в церковной службе, нежели каким был наш Афанасий. Авторитета не имел никакого, и семинария при нем упала в общественном мнении до последней степени. Держался он, видимо, потому что сын архиеписк[опа] Тверского Дмитрия[12]. Из Петрозаводска прислан архим[андрит] Нафанаил[13] в лучшем смысле совершенно противоположный ему. Представительный по наружности, он имеет хорошую манеру служения, находчив и ласков в обхождении со всеми. При нем было уже несколько общих собраний, на них он вел себя превосходно. По докладу же ревизора, без
*В предыдущем письме о. Петр сообщал, что семинария с 4 февр[аля] вследствие возникших в ней беспорядков закрыта. Беспорядки возникли на 2 февр[аля] и начались битьем стекол – в квартире инспектора и у одного из членов правления. Были вызваны полиция, солдаты, жандармский генерал.
Л.304
всякой мотивировки, уволен со службы еще и преподав[атель] церковной истории Знаменский[14]. Человек, правда он безусловно вредный для семинарии, в роде И.В. Бурсикова, и как догадываемся, уволен за тайное агитаторство среди учащихся, но определенных фактов, за которые именно постигла его такая судьба, никто не знает. Он бывший профессорский стипендиат Москов[ской] академии из товарищей К.П. Заболотского и, как безусловно талантливый человек, возбудил протест против своего увольнения и подал в Синод на 5 листах объяснения, ездил и сам туда лично. Дело его поэтому будет пересматриваться и возможно, что решение о нем будет отменено. Инспекторский режим найден затем ревизором в самом плохом состоянии и по обычному течению дела инспектор должен бы быть удален от места, но он кум митрополитова брата и поэтому крепок на своем месте, все черное в его деятельности будет сделано белым, козлами же отпущения, как слышно, сделают двух помощников инспектора с средним образованием, выслуживших пенсию, которые однако, по моему взгляду, суть самые лучшие, наиболее деятельные и самые сведущие члены инспекции, которыми здесь только и держится хотя сколько-нибудь дисциплина
Л.304 об.
Вот и ищите тут порядка и правды. По отношению к ученикам беспорядки имели такие последствия: 50 человек безусловно уволили из семинарии с более или менее худым поведением, 130 отсрочили до августа и 380 приняли теперь. С ними начали ученье с 3-й недели поста, но за то будет продолжение до 1 июля. Стало всюду тихо и смирно, ученики робки и послушны. Двое под влиянием всей этой сумятицы сошли с ума и находятся в психиатрической больнице. При рассуждениях о приеме учеников было на собраниях много шума и споров и резко обозначались партии. Однако новому ректору удалось свести их к некоторому единству. Обо всех беспорядках и о распоряжениях по поводу их готовится доклад на 19 листах. Есть пустяшные особые мнения. В епархии между отцами учеников недовольство инспекцией страшное. Епископ же здесь весьма апатичен к семинарским делам, утверждает все, что от имени большинства докладывают ему. Лично сам я доволен тем, что приходится теперь к этим делам стоять далеко… Духовенство здесь безыдейное, зазнавшееся,
Л.305
с материалистическими замашками, нуждается в строгом и понимающем дела архиерее. Раскол силен, потому что церковные службы нигде так беспорядочно и небрежно не исполняются, как в Тамбовской епархии. Край родни и всякого рода протекций, места приходские бесцеремонно скупаются за большие деньги»[15].
Уже в начале в[еликого] поста стали ходить упорные слухи, что Пр[еосвяще]нный Алексий настойчиво просится на покой, с предоставлением ему настоятельства в одном из московских монастырей. Сам Пр[еосвяще]нный об этом пока ничего не говорил.
Но прежде, чем епископ Алексий оставил Вологодскую кафедру, наш ректор, прот[оиерей] А. И. Агрономов неожиданно ушел из семинарии, получив назначение в настоятели Никольского собора в г[ороде] Ревеле. Оставление о. Агрономовым службы в семинарии действительно было полною неожиданностью. Правда, он иногда делал намеки, что он опять перейдет на службу в Прибалтийский край, но это его намерение считали осуществимым только в далеком будущем времени, тем более что и отношения его с епископом как будто начинали налаживаться.
По установившемуся обычаю семинарская
Л.305 об.
корпорация чествовала отбывающего о. прот[оиерея] Агрономова обедом и поднесла ему при этом икону. Во временное исправление ректора вступил инспектор, а исправление должности инспектора, вопреки букве устава и к крайнему моему удивлению, было возложено на меня. По совести скажу, что я никогда не был честолюбив и назначение меня временно и. д. инспектора нисколько не льстило моему самолюбию. Я понимал всю тяжесть возложенных на меня временных обязанностей. Момент, совпавший с назначением меня на инспекторский пост, был крайне тяжелый. Внутренняя жизнь семинарии была подобна волнам, разыгравшимся в бурную погоду. Дисциплина почти отсутствовала. Приходилось на многое не обращать внимания, на многое смотреть сквозь пальцы. Ко всему этому нужно еще прибавить, что о. Алексей Константинович Лебедев, стоявший теперь во главе заведения; был не популярен, не любим воспитанниками и авторитетом не пользовался. И не в такое время о. Лебедев терялся. А наступившее тяжелое время требовало от лиц,
Л.306
стоявших во главе уч[ебных] заведений, где жизнь била ключом, исключительных способностей – такта, находчивости и вообще умелого обращения с учащимися.
Почти весь апрель месяц прошел благополучно, кроме, впрочем, того, что один из воспитанников, купаясь в реке, утонул около Георгиевской ц[еркви]. Это было 23 апреля[16]. Весна в этот год выдалась необыкновенно теплая. Провертывались даже грибы, что было совершенно необычным явлением.
В последних числах апреля стали носиться слухи, что в этом году наступающее 1 мая будет отпраздновано особенно торжественно; слышно было, что к участию в майские праздники будут привлечены и учащиеся. 30 апреля, я, как член родительского комитета[17], был приглашен в мужскую гимназию на заседание. Хотя я и ранее старался посещать заседания комитета, но на этот раз, даже за неимением свободного времени, я решил непременно быть на собрании. Мне хотелось узнать как настроение родителей учащихся, так и настроение учащихся в светских учебных заведениях. По обыкновению на собрании было очень много пустословия. Кардинальным
Л.306 об.
вопросом стоял вопрос о праздновании 1 мая. Левые настаивали, чтобы в этот день учащимся дана была возможность принять участие в праздновании, с освобождением их от занятий. Они не столько просили, сколько требовали исполнения своих желаний, уверяя, что они ручаются за молодежь, которая, как им известно, намерена отпраздновать маевку прогулкой за город, где ученики попьют чайку и затем мирно разойдутся. Защитником интересов молодежи, как и всегда, выступил некто Богданов[18], довольно видный чиновник из управления государ[ственными] имуществами. Он произнес истерическую речь. Вообще своими речами он производил странное впечатление и похож был скорее на психопата, чем на человека, состоящего в здравом разуме. На одном из собраний он, наприм[ер], сделал предложение, чтобы все родители имели право посещать уроки. «Тогда двери придется держать постоянно открытыми и учителям некогда будет заниматься своим делом, встречая и провожая ревизоров», возразили ему. Таковы были почти все проекты этого
Л.307
странного человека.
Как бы то ни было, однако большинством голосов решено было уроки 1 мая не отменять, но по окончании занятий, вечером, не препятствовать учащимся свободно, без присутствия воспитателей, совершить загородную прогулку.
У нас решено было ни в каком случае не делать день 1 мая праздничным. И ученики как будто с этим примирились.
Наступило 1 мая. День был замечательно хороший – солнечный и жаркий. Ученики после молитвы разошлись по классам. Пение революционных песен нас уже не смущало, хотя в этот день пение песен пред уроками было особенно дружно и громогласно. Сделано было распоряжение, чтобы ворота и калитка как со стороны Кирилловской улицы, так и со стороны набережной, были закрыты, ибо носились слухи, что рабочие намерены «снять» учащихся с занятий. Начался первый урок. Преподаватели разошлись по классам, а мы, члены инспекции, сидели в учительской и мирно беседовали. Каждый из нас высказывал свое мнение о том, как пройдет сегодняшний день, при чем передавали разные слухи. Первый урок был в половине, когда мы услышали, что в коридоре происходит какое-то движение и в то же
Л.307 об.
время слышны были голоса. Особенного внимания мы на это явление не обратили, думая, что кто-ниб[удь] из преподавателей по какой-нибудь причине прекратил урок раньше времени. Однако я вышел в коридор и к крайнему удивлению и смущению увидел толпу подростков и мальчишек, стоявших с красными тряпками и лоскутками у классной комнаты IV кл[асса]. Немедленно вся инспекция вышла в коридор. Дали знать о появлении посторонних лиц в сем[инарии] и. д. ректора. Коридор между тем наполнялся все более и более. Среди пришедших оказались и бывшие наши воспитанники, а теперь студенты, хотя их было не более 2-3 человек. Оказывается, вся эта толпа, человек не более 30, перелезла около церкви чрез стены и таким путем проникла в семинарию. Прибывшие требовали, чтобы учащиеся непременно были освобождены от занятий. Убеждения и увещевания о. Лебедева, конечно, ни к чему не привели. Ученики в классах стали проявлять нетерпение и волноваться. Дано было знать о происшедшем в семинарии губернатору. Явился пристав, но последний был лишь пассивным зрителем происходившего и ни к каким принудительным мерам прибегать не решался.
Л.308
После некоторых колебаний решили учеников распустить. Так как в этот день была баня, то казенные ученики почти все остались в стенах семинарии, а квартирные толпой вышли на Кирилловскую улицу. Одна часть из них, под давлением пришлого элемента, направилась в гимназию. Чтобы «снять» гимназистов с занятий. Двери в гимназию были заперты и проникнуть туда им не удалось. Цели своей они не достигли, хотя гимназисты были потом распущены по домам, кажется после третьего урока. Другая толпа семинаристов отправилась по Кирилловской ул[ице] и попутно заходила в те магазины и лавки, которые не были закрыты. Под давлением все возраставшей толпы приказчики беспрекословно подчинялись требованию и закрывали торговые помещения. Но вот толпа, минуя каменный мост, стала подходить к магазинам, где производилась торговля хлебом, и предъявляла то же требование. Нужно сказать, что день был торговый и около этих магазинов и лавок собралось очень много приехавших из деревень крестьян. На требование закрыть лавки послышался сначала глухой ропот, а затем крестьяне как будто по уговору бросились на семинаристов кто с чем попало. Семинаристы
Л.308 об.
побежали в разные стороны. Пострадавших на этот раз из них никого не оказалось: все успели разбежаться. Этим, казалось бы, дело и должно было кончиться. Однако вышло не так. Крестьяне, поджигаемые разными темными личностями, стали сбираться в группы и, соединившись, двинулись к Пушкинскому дому, где назначен был первомайский митинг.
Я только что со своим коллегой собрался пройти в город, как узнал, что горит Пушкинский дом и что крестьяне особенно грозятся на семинаристов. В город мы, конечно, не пошли. Слухи между тем шли самые чудовищные. Вскоре мы узнали, что разрушена типография Галкина и что будто сам Галкин, издатель газеты, убит и, что наконец, вся толпа намерена двинуться на семинарию. Услышали далее, что избиты некоторые из семинаристов. Положение становилось чрезвычайно серьезным. Мы сделали распоряжение запереть ворота и затем обратились к ученикам с просьбой не показываться на глаза толпе, если последняя подойдет к семинарии. По временам я выходил за ворота, чтобы осведомиться
Л.309
от проходящих, что происходит в городе. В один из таких выходов я увидел, что по Кирилловской улице идет губернатор*. Около семинарии он остановился и, выйдя из коляски, подошел ко мне. Узнав, кто я, он сказал, что семинаристов ни в каком случае не следует выпускать за ворота и вообще, чтобы они не показывались на глаза черни. Я доложил, что все эти меры нами уже приняты. При разговоре с губернатором я заметил, что у него на шинели были кровяные пятна. Оказалось, что он ехал от Пушкинского дома и что там кто-то бросил в него камнем. Прошло после этого времени около часу. О. Алексей Лебедев и я все время находились на дворе. Лебедев ходил в пространстве между выездными воротами и садом, а я между церковью и семинарским садом, выходящим на Кирилл[овскую] у[лицу] пред квартирой ректора. И вот с гиком по тротуарам пробежала толпа мальчишек. Часть их остановилась и полезла по стенам. «Ужо вам, сейчас идут», услышал я возгласы этих провозвестников угрозы. И действительно, вслед за этим я увидел, что как по той стороне улицы, так и по нашей шла толпа разнокалиберного народа… Жуткое чувство овладело мною.
*Ладыженский[19].
Л.309 об.
По правде скажу, что за себя я не боялся, боялся я за свою семью. С дочерью моего сослуживца случился глубокий обморок. Между тем толпа поравнялась с семинарией и как будто находилась в нерешительности. Я видел, что два дюжих парня поднимались чрез ограду и производили рекогносцировку двора. Пример заразителен: за ними могла двинуться вся толпа. Но все видимое пространство было пусто. Семинаристы находились частью в корпусе, частью на заднем дворе. Парни соскочили с ограды, и толпа двинулась далее, направляясь громить дом Клушина*. Лишь один хулиган, взяв с мостовой булыжник, бросил его по моему направлению и едва не попал в меня: камень упал у самых моих ног. К Клушинскому дому эта толпа не была допущена милицией, встретившей толпу у Красного моста. С рассеянием толпы, в городе началось заметное успокоение. Вечером и всю ночь разъезжали конные солдаты.
Около 7 часов вечера в семинарию дано было знать, что в бараке находится тяжело избитый семинарист. Я немедленно поехал в этот
*Ив[ан] Федоров[ич] Клушин[20], город[ской] голова.
Л.310
барак. Тяжелую картину пришлось видеть при входе в нее. На койках лежали жертвы первомайского погрома, многие стонали. Я попросил указать койку, где лежал семинарист. Мне указали. Я подошел к указанной койке и что же увидел? Лицо лежавшего было все в кровоподтеках, глаз не было видно. На груди и на спине, по словам фельдшера, были колотые раны. Я должен был признаться, что в лице лежавшего я не могу признать, семинарист ли это или кто другой. «Это мой сын, семинарист VI кл[асса] Караулов[21]», сказала сидевшая на койке и плакавшая пожилая женщина. Даже при названии фамилии избитого я не мог признать в нем что-ниб[удь] похожее на Караулова: настолько он был изуродован. Этот воспитанник, сначала приговоренный к смерти, хотя и остался жив, но нанесенные ему побои сильно о разились на его здоровье, особенно в умственном отношении. В этот же день мною был представлен в Правление семинарии рапорт о происшедших в семинарии событиях.
Во все остальное время, до роспуска, в семинарии ничего особенного не произошло. Мне, как исправ[лявшему] должность инспектора, пришлось,
Л.310 об.
участвовать в экзаменских комитетах и даже председательствовать в них. Не обычно это было для меня, не обычно и для учеников.
В самый день роспуска кончившие курс пригласили меня сняться с ними на фотографическую карточку. Снимал один из семинаристов-любителей в семинарском саду.
На другой день после роспуска я подал прошение об освобождении меня от исправления обязанности инспектора и затем уехал к себе в деревню.
Носившиеся слухи об уходе Преосвящ[енного] Алексия наконец действительно оправдались. Епископ Алексий, согласно своему прошению, был уволен от управления епархией, с предоставлением ему пребывания в Арзамасском монастыре на правах настоятеля этого монастыря. Из г[орода] Вологды Пр[еосвяще]нный выбыл в Духов день с вечерним поездом. На проводах его мне быть не удалось. Помню, когда соборный колокол возвестил о выезде Пр[еосвяще]нного из своего архиерейского дома, я стоял у открытого
Л.311
окна. Разнообразные чувства переживал я при этом. И личные отношения епископа ко мне, его отношения к семинарии, скорее отдельным лицам – все это промелькнуло предо мною. О личности преосвящ[енного] Алексия вообще можно говорить много и, насколько сумею, я постараюсь сказать о нем ниже, а теперь в порядке постепенности возвращусь к обзору деятельности оставившего семинарию ректора прот[оиерея] А. И. Агрономова*.
По моему мнению, о. Агрономов вовремя оставил службу в семинарии. Административным его качества не соответствовали тому времени, в которое ему пришлось быть во главе учебного заведения. В данный момент требовался начальник более устойчивый и твердый. Такими качествами прот[оиерей] А. И. Агрономов не обладал. Мне уже пришлось говорить о нем, как начальнике, выше. Прибавлю к этому, что о нем сказано, едва ли что придется.
Отношение о. Агронома к воспитанникам было благожелательное и доброе. По возможности все их желания и просьбы он старался исполнять. При нем особенно в широких размерах воспитанникам дана была возможность проявлять искусство в театральных пред-
*Прот[оиерей] А. Агрономов согласно прошению уволен от дух[овно]-учеб[ной] службы от 14–21 марта 1906 г[ода].
Л.311 об.
ставлениях. Правда, он же навсегда и прекратил в семинарии под конец уже своей службы эти представления. Но такое распоряжение и запрещение были вызваны исключительным случаем. Во время представления в казенном корпусе* от неосторожного обращения с лампой вспыхнул занавес. Все в паническом ужасе бросились к узким выходным дверям и стали давить друг друга. Пожар, благодаря находчивости семинаристов, был быстро прекращен. Ректор, однако, был настолько напуган, что на второй же день после этого случая сделал распоряжение уничтожить все декорации. Семинарский театр прекратил свое существование на все последующее время.
Во время ректорства о. Агрономова в зале епархиального общежития было дано несколько духовных концертов, привлекших многочисленную публику. Мне особенно памятен концерт, данный в 1902 году в Вербное воскресенье. Я был назначен распорядителем этого концерта, т. е. на меня возложена
*в епархиальн[ом] общежитии были свои представления.
Л.312.
была обязанность развезти почетные билеты лицам, занимающим высокие положения в городе (Вице-губернатору и разным начальникам учреждений), подыскать продавщиц билетов во время концерта, обмеблировать зал и проч[ее]. И вообще следить за общим порядком. Концерт под руководством Д.Д. Вилинского, имевшего большую популярность, прошел блестяще. Публика выражала желание, чтобы такие концерты устроялись по возможности чаще. Сбор от этого концерта, за незначительным вычетом в пользу хора, был отчислен в фонд на образование стипендии имени Преосвящ[енного] Петра (Лосева), бывшего ректора нашей семинарии*.
Насколько наш хор в то время был в славе, об этом можно судить хотя бы потому, что послушать пение нашего хора выразил желание известный певец Агренев-Славянский[22], бывший в одно время в городе со своим хором и явившийся к нам на попечительское собрание. Какое впечатление Славянский вынес от нашего хора, я теперь не помню, помню лишь, что он несколько раз жал руку Вилинского, что могло служить признаком хорошего впечатления, которое он получил от хора.
*В 1902 г[оду] исполнилось 25 лет со времени основания Попечительства.
Л.312 об.
Прот[оиерей] Агрономов был большой любитель пчеловод. Он устроил в так называемом Розановском саду пасеку и знакомил учеников как с разными системами ульев, так и с уходом за ними. Но любителей этого, чрезвычайно полезного начинания ректора, было не много. Пасека прекратила свое существование в последнее лето пребывания о. Агрономова в нашей семинарии.
Отношение ректора к своим сослуживцам было вполне корректное, деликатное. Будучи человеком простым и добрым, он держал себя по отношению к корпорации просто. Я не знаю ни одного случая, где бы он проявил себя властно, как начальник.
И однако, несмотря на такое благожелательное отношение к своим сослуживцам, среди последних нашлись такие, которые за многое осуждали его. Впрочем, удивляться подобному явлению особенно нечего: такова уж человеческая природа – подмечать в других больше отрицательные черты и иногда намеренно закрывать глаза от
Л.313.
проявления в том или другом человеке добрых качеств. Мои личные воспоминания об о. Агрономове остались хорошие и с этими воспоминаниями я заканчиваю свою речь о нем.
Во время ректорства прот[оиерея] А. И. Агрономова введена была форма для воспитанников семинарии[23]. До сего времени семинаристы носили самую разнообразную одежду. Об этом я говорил выше. С того времени, свыше 20 лет, почти не произошло никаких изменений в одежде семинаристов. В ректорство о. Агрономова, в начале 900-х годов, семинаристам, по примеру других семинарий, стали выдавать форменные шинели, мундиры, тужурки и фуражки. Однако установленной однообразной формы для всех семинарий не было: в разных семинариях были разные формы. В нашей семинарии вместо сюртука шили мундир с белыми металлическими пуговицами и стоячим голубого цвета воротником. Впрочем, эти мундиры держались не долго. По началу, как новинка, они носились даже сравнительно бедными, квартирными воспитанниками, но потом они были оставлены и заменены были так называемыми «праздничными» тужурками, т. е. шились из лучшего сукна.
Л.313 об.
Будничные тужурки шились из более грубого сукна. Фуражки были обычные, на них был значок с инициалами ВДС (Волог[одская] дух[овная] сем[инария]). За немногими исключениями, все семинаристы, как только была введена форма, постарались завести себе форменную одежду и всем она, конечно, понравилась. Появление наших питомцев в публичных местах (на вечерах, концертах, театре), особенно когда они надевали мундиры, почти ничем не отличавшиеся от студенческих, производило в обществе приятное впечатление. На семинаристов и смотреть стали иначе. Стеснявшиеся ранее своей одежды, слишком обычной, не отличавшей семинариста от любого приказчика, или даже мастерового, они не охотно и не смело появлялись в обществе. Теперь же, с введением формы, семинаристы получили право гражданства, смело и открыто появлялись в обществе и старались, как военные, не запятнать свой мундир. И действительно, в то время, когда прежде воспитанники без всякого и стеснения ходили в пивные и трактиры, теперь они стали
Л.314
остерегаться посещать эти заведения. Реже стали проявляться со стороны их те безобразия, которые по временам допускались ими прежде. Таким образом форма заметно облагородила их, дала им возможность проникнуть в такие слои общества, которые им прежде были не доступны. С новым положением воспитанники быстро стали осваиваться. Многие, если не большинство, брали уроки по танцам и иногда платили за эти уроки значительные деньги. Соответствовало ли настроение семинаристов описываемого времени с тем призванием, к которому они, как питомцы духовной школы, готовились? На этот вопрос можно ответить только отрицательно. Дух времени, стремление проникнуть в высшие светские заведения настолько овладели всеми, что только самый ничтожный процент не изменял своему призванию и шел в приходские пастыри. Приходов без пастырей становилось все более и более. В то время, как в средине 80-х годов, чтобы попасть на псаломщические места, часто и не особенно хорошие, создавалась конкуренция из кончивших курс, теперь, по прошествию 15–20 лет, не было часто охотников поступать во священники сравнительно на
Л.314 об.
завидные места. О псаломщических и диаконских местах и говорить нечего. Эти места приходилось замещать часто разными случайными лицами.
Если проследить по библиотечным книгам о том, что семинаристы читали в это время, то, к сожалению, придется убедиться, насколько мало интересовались они богословской или философской литературой и вообще серьезными книгами. Громадное большинство имело спрос на беллетристику и легкую литературу. С появлением в продаже так называемой «пинкертоновщины» все, не только учащиеся, но и учащие, люди серьезные набрасывались на эту литературу с какою-то жадностью. У семинаристов все парты были наполнены брошюрками с похождениями «Ната Пиркентона[24]» и других ему подобных[25].
Немало семинаристы уделяли внимание и злободневным вопросам, особенно со времени «освободительного» движения. Газеты разбирались нарасхват. Интересовались текущем моментом не только ученики старших классов,
Л.315
но и малыши – первоклассники. В семинарии выписывались газеты исключительно «правого» направления, но воспитанники не удовлетворялись этими газетами и сами покупали в киосках «левые» газеты». Начальство хоть и неблагосклонно смотрело на это явление, однако volens-nolens мирилось с ним.
Закончу этот период времени воспоминаниями о Преосвященном Алексии, оставившем Вологодскую кафедру в тяжелое время.
Пре[освящ]нный Алексий пробыл на Вологодской кафедре ровно 11-ть лет. Период довольно значительный. Явился он к нам хотя и в преклонном возрасте, но полный энергии. С этой энергией он и управлял епархией во все время пребывания его в Вологде. Человек большого житейского опыта, Преосвященный несмотря на то, что он не получил высшего богословского образования, несомненно был на своем месте. Он положительно вникал во все и не знал, кажется, отдыха. От личного секретаря епископа приходилось слыхать, что Пр[еосвяще]нный нередко занимался до 3–4 часов утра и иногда, не ложась спать, являлся к утрене в Крестовую церковь.
Л.315 об.
Отношение Пр[еосвяще]нного к семинарии на первых порах пребывания его на Вологодской кафедре было вполне благожелательное. Ни один из его предшественников не служил в семинарском храме так часто, как епископ Алексий. В прежнее время епископы служили только в храмовый праздник (26 сент[ября]). Преосвященный же Алексий совершал церковные службы не менее трех раз – в Богослов день, на третий день Пасхи и с день окончания учебного года, который приноравливался к придельному храмовому празднику преподобного Кирилла Белозерского (9 июня). Во все эти праздники Преосвященный, по окончании службы, приглашаем был воспитанниками на чашку чая и никогда от этих приглашений он не отказывался. Вообще обращение епископа Алексия с воспитанниками было ровное и благожелательное.
Службы Пр[еосвяще]нного Алексия, где бы они ни совершались, редко проходили гладко. Епископ часто иногда, по-видимому, из-за пустого случая, настолько раздражался, что позволял себе выходки прямо непристойные. У нас
Л. 316
особенно доставалось от него духовнику о. Александру Триденцеву[26]. Пр[еосвяще]нный почему-то не взлюбил о. Триденцева и малейшая оплошность последнего, на которую другой не обратил бы внимание, вызывала вспышку и гнев епископа. О. Триденцев всегда с крайним волнением готовился к епископскому служению и считал большим счастьем, если для него все проходило благополучно, что, впрочем, случалось редко. При служениях в семинарском храме Пр[еосвяще]нный неизменно говорил проповедь, иногда очень содержательную и живую и всегда экспромтом, без тетради.
Довольно часто Пр[еосвяще]нный являлся и на уроки в семинарию. О своих намерениях посетить семинарию он почти всегда предупреждал по телефону и весьма редко являлся неожиданно. Появления Пр[еосвяще]нного в семинарии ждали не без волнения. Пр[еосвяще]нный на все обращал свое зоркое внимание и иногда делал резкие выговоры за разные недосмотры. Помню случай, когда владыка явился в епархиальное общежитие уже около 9 часов вечера. Воспитанники, в ожидании близкого ужина, прекратили свои занятия. Той тишины, которая обыкновенно соблюдалась все время, начиная с 5 часов вечера, уже не было. Ученики занимались кто чем хотел. Я спускался по лестнице, направляясь в столовую,
Л.316 об.
Когда увидел Пр[еосвяще]нного и при повороте едва с ним не столкнулся. «Куда направляетесь?» спросил меня владыка. Я сказал. «Отложите ужин на полчаса, мне хочется побеседовать с воспитанниками. Где помещаются старшие?». Я провел его в комнату учеников VI кл[асса]. Беседа длилась более, чем полчаса. Пр[еосвяще]нный на ужин не пошел и, оставляя общежитие, был в хорошем расположении духа.
Благожелательное отношение Пр[еосвяще]нного к семинаристам выразилось и в том, что несколько раз как в семинарии, так и в общежитии после концертов воспитанникам разрешались танцы. Особенно мне помнится один вечер. Прошедший с большим оживлением. Танцы происходили как в зале, так и в классных комнатах, из которых предварительно убраны были парты.
Однако со времени беспорядков, возникших в 1901 г[оду] отношения епископа к семинарии, резко изменились. Правда, к ученикам он как будто относился по-прежнему, но к администрации семинарии в его отношениях заметна была холодность. В годы «освободительного» движения Пр[еосвяще]нный, видимо, терялся и как будто не знал,
Л.317
какого курса ему держаться. Выше при описании беспорядков 1901 г[ода], я уже говорил, что Пр[еосвяще]нный нисколько не старался поддержать ректора и всецело следовал взглядам тогдашнего губернатора Князева[27], обвинявшего семинарскую администрацию в грубом обращении с учениками. 1905–1906 годы показали его, как человека не устойчивого, готового во всем «держать нос по ветру».
Преосвящ[енный] Алексий любил обставлять церковные службы торжественностью. Служил он хорошо, любил хорошее пение и его хор под руководством Вилинского был в то время не хуже, если даже не лучше семинарского. Сановитая фигура преосвященного производила во время служения выгодное впечатление. Часто говорил проповеди, слушавшиеся богомольцами охотно.
Вспыльчивы и раздражительный, преосвящ[енный] Алексий редкую службу совершал спокойно. Особенно при таком неуравновешенном архиерее тяжело было служить ключарю кафедр[ального] собора. Все время пребывания на Вологод[ской] кафедре еп[ископа] Алексия ключарем был священник И.И. Белков, от которого приходилось слышать много рассказов о Пр[еосвяще]нном, за время пребывания его в Вологде. Я не буду передавать эти рассказы, из которых некоторые
Л.317 об.
имеют чисто анекдотический характер. Низшие члены причта особенно трепетали пред еп[ископом] Алексием. Да что говорить о низших членах, когда архиерей делал резкие замечания даже такому лицу, как кафедральный протоиерей Н. Е. Якубов! Насколько Пр[еосвяще]нный был иногда не выдержан, вспыльчив и неразборчив в действиях и выражениях видно, например, из такого случая. Во время крестного хода в Преполовеньев день кафедр[альный] протоиерей от Спасского собора, где была остановка, должно быть по забывчивости, направился не по тому направлению, которое указано было в наряде. Пр[еосвяще]нный, шедший сзади протоиерея, закричал, не стесняясь как сопровождавшего крестный ход духовенства, так и публики: «О. протоиерей, о. протоиерей, тут-то что, тут-то что», тыча при этом в свою голову. Если таково было обращение архиерея с почтенным и заслуженным старцем, то что говорить об отношении его к другим духовным лицам, стоявшим несколько ступеней ниже кафедр[ального] протоиерея? Вот и еще
Л. 318
случай. Во время служения 7 июня в Прилуцком монастыре литургии чтец забыл прочитать полагающийся в конце литургии псалом: «Благословлю Господа». Пр[еосвяще]нный, до того времени спокойный, вдруг раздражился и бросился на настоятеля, упрекая последнего в том, что у него нет никакого порядка в монастыре. Дело этим не кончилось. После молебна, совершив обычный крестный ход вокруг монастыря, Пр[еосвяще]нный вместо того, чтобы возвратиться в монастырь и по разоблачении посетить настоятеля, у которого всегда в этот день устраивалась праздничная трапезы, неожиданно, к крайнему смущению всех, повернул к городу и во главе крестного хода возвратился в город. За ним, конечно, волей-неволей отправилось и все духовенство. Среди которого было много лиц, получивших приглашение принять участие в праздничной трапезе у настоятеля. Каково было положение последнего, с каким конфузом вероятно явился настоятель в свои покои, где было не мало приглашенных лиц из светской знати.
Особенно беспощаден был о. Алексий к лицам, в чем-ниб[удь] провинившимся. Заключение в монастырь, отрешение от места – вот
Л.318 об.
Обычные наказания, налагавшиеся на виновных. Впрочем, приходилось слышать и о таких фактах, когда епископ, наложив на кого-ниб[удь] из виновных наказание, в роде заключения в монастырь и узнав, что у него семья осталась без всяких средств, негласным образом помогал этой семье от себя.
Грозны были и выезды еп[ископа] Алексия по епархии для ревизии церквей и духовенства[28]. Это был единственный архиерей, который, несмотря на свой преклонный возраст, обладал редкой неутомимостью. Он делал выезды и в знойные летние дни, и в лютые морозы и, кажется, не оставил ни одного уголка в своей епархии не посещенным и не осмотренным. В 1901[29] году Пр[еосвяще]нный вздумал выехать в январе месяце для обозрения церквей Никольского уезда. Духовенство сначала не хотело верить, чтобы епископ решился на такой дальний путь и в такое время. Но как же оно встрепенулось, когда узнал, что епископ действительно выехал в этот уезд! Несмотря на лютый мороз, доходивший до 30о, народ собирался
Л. 319
во множестве к своим приходским церквам и терпеливо дожидался приезда епископа. В каждой церкви владыка обращался с живым словом к прихожанам и всех без исключения благословлял. При этом, как и при других своих обозрениях епархии, Пр[еосвяще]нный неодинаково относился к духовенству. С духовенством одной церкви он был милостив и ласков, заходил в дом священника и принимал от него угощение, в некоторых случаях наоборот, по выходе из церкви, несмотря на усердное приглашение священника посетить его дом, он быстро садился в карету и уезжал. Не в присутствии прихожан распекал священника или кого-ниб[удь] из низших членов причта за допущенные ими те или иные неисправности. Один из священников Никол[ьского] уезда[30] вскоре после ревизии его церкви епископом писал мне: «Явился владыка важно, чинно, мирно…, приложился к кресту, прошел в алтарь. Отпуск заставил произнести меня … многолетие и проч[ее] по чину. «Раздевайтесь». Подошли под благословление. Секретарь просматривал документы. «Что как?». Ко мне: «Почему много не было на исповеди? (104 из 3500). «Так и так», отвечаю. «Так вы, батюшка, считаете семейные обстоятельства препятствием?» и проч[ее]. Все честно, спокойно, благородно… «Почему мало св[ятого] мирра?» «Негде было взять!» «Почему?». «Благочинный не мог удовлетворить нашей просьбы, так как сам не знал, где достать св[ятого] мирра». Архиерей: «о. благочинный у вас не удовлетворяет и тем положением, которое Господь ему дал» и закричал на благочинного: «у которой церкви уже я не нахожу св[ятого] мирра, чего ты смотришь» и т. д. Осмотрел алтарь, вышел на солею, осмотрел иконостас и, опершись на посох, говорит: «не богато, но чисто. Вот иные говорят, что в малых и тесных церквах не наблюсти чистоты. Таких я буду отсылать в вашу церковь, был вверху и там чисто… У вас далеко ли дом, батюшка:» «Не далеко, пожалуйста, Ваше Пр[еосвященс]во» и проч[ее]. Затем стал благословлять народ, делал внушение родителям, спрашивал меня о приходе, кричал на урядника: «Зачем ты толкаешь народ в храме Божием, пошел вон». Прошел в школу, где пробыл не менее часа, детям роздал иконки, учительницей остался доволен. Из школы явился ко мне, обедал, после обеда две чашки кофе и в заключение
Л.320
три поцелуя в голову.
Владыка всем нам ужасно понравился. Его важность, осанка – картина. И замечательно, что все на «вы» и все кротко, тихо, величаво… Вообще хорошо…»
Близко стоявшие к преосвящ[енному] Алексию лица говорили, что еп[ископ] Алексий настолько был горяч и вспыльчив, настолько же и добр и что часто он раскаивался в своих действиях и отменял те или иные распоряжения, сделанные им в пылу гнева и раздражения. Мне самому пришлось испытать его гнев на себе. Об этом я говорил в своем месте и не буду теперь повторять. Скажу только, что во все последующее время он был ко мне внимателен и как бы старался изгладить из моей памяти то неприятное впечатление, которое он оставил во мне после случая 2 февраля 1902 года. Не с чувством осуждения, а с чувством доброго воспоминания я заканчиваю свою речь о Преосвященном Алексии**
В своих воспоминаниях я между почем коснулся личности кафедр[ального] протоиерея Н. Е. Якубова. Об этой личности хочется сказать несколько слов, тем более что протоиерей Якубов в свое время, по окончании академии, был преподавателем семинарии,
*Н. Е. Якубов кончил семинарию в 1858 г[оду]. По окончании академии был назначен, преподав[ателем] семинарии по философии; пробыл в этой должности до 1877 г[ода], когда был избран смотрителем дух[овного] училища; в 1893 г[оду], после смерти каф[едрального] протоиерея Нардова заступил его место в соборе с оставлением [также?] и должности смотрителя.
**Скончался Пр[еосвяще]нный Алексий 2 февр[аля] 1911 г[ода] в Арзамасском Спасском монастыре.
Л.320 об.
а в последнее время состоял членом правления попечительства о бедных учениках семинарии. Прот[оиерей] Якубов – это во многих отношениях личность интересная и оригинальная. Рассказов о нем ходит много и самых разнообразных. Прежде всего нужно сказать, что этот человек был старого закала. Каким он был на семинарской скамье, таким остался до самой смерти. Высокого роста, статный, с тщательно расчесанной бородой, он своей фигурой выдавался весьма заметно среди городского духовенства. Держал себя с лицами, стоявшими не только на одинаковой с ним ступени, но занимавшим более высокое положение, гордо, и когда с кем разговаривал, то получалось такое впечатление, что он как будто делает большое снисхождение, разговаривая с тем или иным лицом. Мне приходилось наблюдать его и в обществе на званых вечерах и на собрании Попечительства. На попечительские собрания он являлся довольно аккуратно и сидел на нем до того времени, пока не заходила речь о назначении воспитанникам пособия вещами. Якубов величественно поднимался. «Теперь речь у вас пойдет о назначении штанов, я ухожу»,
Л.321
причем подходил проститься только с председателем собрания ректором, остальным членам он не делал даже кивка головой.
На одном из званых вечеров, когда хозяин пригласил гостей в столовую «подкрепиться», все почти одновременно отозвались на это приглашение и двинулись в столовую. Якубов с кем-то заговорился и подошел к столу позже всех. Гости закусывали и в то же время вели друг с другом оживленную беседу, не торопясь уходить от стола. Якубову приткнуться было негде. Впереди него стоял священник, из служащих в семинарии, по-видимому, кончавший свое дело, но не уходивший от стола. «Выпил, закусил, ну, и уходи прочь, надо место дать другим», сказал Якубов ошеломленному священнику. Самая манера его и процедура закусывания обращала на себя внимание. Он важно загибал рукава у рясы, разглаживал бороду, усы, и все это проделывал величественно, спокойно, не торопясь.
В одно время у нас учителем музыки был еврей Банович[31], человек молодой и весьма приличный. Этот еврей в первый день Пасхи вздумал явиться к ректору (Агрономову) с визитом. Ректор пригласил его в столовую и, как любезный хозяин предложил закусить. Раздался звонок и чрез некоторое время в столовой появилась величественная
Л.321 об.
фигура Якубова. Похристосовавшись с ректором, Якубов обратил свое внимание на молодого человека и подошел к нему. Банович встал. Со словами: «Христос Воскресе» Якубов похристосовался с евреем. Ректор все время, пока сидел Банович, боялся, что при разговоре с последним обнаружится его национальность и Якубов окажется в неловком и даже, пожалуй, в смешном положении. Но Якубов, похристосовавшись с евреем, более не обращал уже на него никакого внимания.
С виду недоступный и гордый, кафедр[альный] протоиерей, по отзывам лиц, близко его знавших, был добр и многим помогал тайно. В последнее время он был за штатом и жил, занимая комнату в квартире соборного ключаря свящ[енника] П.А. Бесединского[32]. Здесь он и умер после непродолжительной, но тяжелой болезни*
*Покойный Н[иколай] Ев[графович] Якубов был в Думе III созыва[33].
[1] См. выше.
[2] См. выше.
[3] См.выше
[4] Должно быть «Вас», но автор, вероятно, не уследил за сложной конструкцией фразы.
[5] Архаически-тяжеловесный стиль адреса дружески пародирует медлительную торжественность А.Д. Брянцева.
[6] Дмитрий Иванович Агнцев (ок. 1848 - 09.12.1904) сын священника окончил Вологодскую духовную семинарию (1870), Казанскую духовную академию (1875), определен преподавателем в Благовещенскую духовную семинарию, но по семейным обстоятельствам отказался. Преподаватель Рязанской семинарии с 19.01.1876 по 17.03.1895. Далее, до 1902 – смотритель Вологодского духовного училища. Автор книги: История Рязанской духовной семинарии. 1724-1840 г. Рязань, 1889. См. В.К. Лебедев. Историческая записка о состоянии Вологодского духовного училища за сто лет его существования (1814-1914 гг.) Вологда, 1916. С. 19; ВЕВ. 1899. № 18. С. 383.
[7] См. дело: О самоубийстве ученика 2 класса Арсения Шергина. 19 февраля 1906 – 29 апреля 1906 // ГАВО. Ф. 466. Оп. 1. Д. 3127
[8] Возможно, к нему относится дело: Об увольнении из семинарии за неблагоповедение ученика 2 класса Александра Турова. Январь 1906 – май 1906 // ГАВО. Ф. 466. Оп. 1. Д. 3132
[9] См. выше: Туров Алфей Александрович.
[10] Афанасий (Самбикин Иван Дмитриевич, 1867- после 1918) окончил Тамбовское духовное училище (1888), Воронежскую семинарию (1892), КДА (1892), учитель, а затем смотритель Приворотского духовного училища (с 1893 г.), иеромонах (1893), смотритель Донского духовного училища (1897), ректор Тамбовской семинарии (30.06.1899), настоятель Успенского Жировицкого монастыря (1902), настоятель Московского Знаменского монастыря (1904), настоятель Московского Сретенского монастыря (1908), сверхштатный член Московской духовной консистории (1910), в августе 1918 г. уехал в отпуск и к управлению монастыря не вернулся. См. ТЕВ. 1899. №42. С. 615; Выпускники КДА, т. 3. С. 104; ЦВ. 1902. №9. С. 52; ЦВ. 1904. №18-19. С. 236; ЦВ. 1908. №9. С. 46; Иоанн (Лудищев), иером. История Московского Сретенского монастыря 1919-1923 годы // Сретенский сборник. 2012. Вып. 3. Стр. 245-324).
[11] Самуйлов Вячеслав Никандрович (род. 1862) окончил Самарскую семинарию, СПбДА (1887), с 1897 г. обер-секретарь Синода. См. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т. доп. II а. Стр. 574.
[12] Димитрий (Самбикин Дмитрий Иванович; 03.10.1839-17.03.1908) окончил Воронежскую семинарию (1861), СПбДА (1865), работал библиотекарем в Воронежской публичной библиотеке (с 1865), преподаватель Воронежской семинарии (янв. 1866), священник (01.10.1866), протоиерей (июнь 1872), ректор Тамбовской семинарии (1872), принял монашество (11.02.1877), ректор Воронежской семинарии (06.08.1881), епископ Балахнинский, викарий Нижегородской епархии и настоятель нижегородского Печерского монастыря (04.01.1887), епископ Балтский, викарий Подольской епархии (28.10.1887), епископ Подольский и Брацлавский (13.12.1890), епископ Тверской и Кашинский (02.11.1896), архиепископ Казанский и Свияжский (26.03.1905). См. Акиньшин А.Н., Липаков Е.В. Димитрий (Симбикин) // Православная энциклопедия. Т. 15. М., 2007. Стр. 92-93.
[13] Нафанаил (Никодим Захарович Троицкий; 30.10.1864-07.04.1933) окончил Донскую семинарию (1886), священник (17.04.1888), окончил Казанскую духовную акадению (1897), принял монашество (16.11.1896), ректор Таврической семинарии (07.08.1897), ректор Олонецкой семинарии (27.10.1897), ректор Тамбовской семинарии (15.02.1902), епископ Козловский, викарий Тамбовской епархии (29.10.1904), епископ Уфимский и Мензелинский (31.10.1908), епископ Архангельский и Холмогорский (17.04.1912), управлял Харьковской епархией временно, позже как правящий архиерей (09.01.1920-май 1922). Арестован. Временно упаравляющий Воронежской епархией (1927). Уволен на покой (1927).
[14] Иван Васильевич Знаменский (09.09.1860 г.р.) сын священника единоверческой церкви г. Белева окончил Тульскую духовную семинарию (1881), МДА (1885). Был оставлен на год при академии; с 1886 г. преподаватель церковной истории Тамбовской семинарии. С 08.05.1902 преподаватель библейской и церковной истории Владимирской семинарии, 26.09.1902 уволен по болезни (Знаменский Иван Васильевич // ЦИАМ. Ф. 229. Оп. 4. Д. 1427. Л. 1, 7; Владимирские епархиальные ведомости. 1902. №17; ЦВ. 1902. №46. С. 358).
[15] Судя по содержанию, письмо можно датировать концом марта – июнем 1902 г.
[16] Возможно, Николай Шергин. См. дело: Об утонувшем в реке Вологде воспитаннике 1 класса Николае Шергине // ГАВО. Ф. 466. Оп. 1. Д. 3128.
[17] Старший сын Никифора Александровича Сергей обучался в гимназии.
[18] Дмитрий Семенович Богданов (род. ок. 1864) из крестьян Порховского уезда. Окончил Петровскую академии в Москве (1886) со званием действительного студента лесоводства. С 1882 года был под негласным наблюдением полиции за переписку «вредного» направления. Содержался под стражей в 1887 и 1888 г. 6 и 8 месяцев. С 1894 г. служил в Вологодской губернии. С 1901 г. помощник начальника Управления Земледелия и Государственных Имуществ Вологодской губернии. С 1901 г. негласный надзор за ним прекращен. В 1910 г. помощник управляющего гос. имуществом Олонецкой губернии, в 1914 г. был в той же должности в Смоленско-Витебском управлении. (См. Богданов Дмитрий Семенович // Деятели революционного движения в России. Био-библиографический словарь. Т. 3. Вып. 1. М., 1933. С. 333-334; Адрес-календарь Вологодской губернии на 1904 – 05 гг. С. 28; Дело о состоящем под негласным надзором полиции Богданове Дмитрии Семеновиче // ГАВО. Ф. 129. Оп. 3, т. 5. Д. 121).
[19] Александр Александрович Лодыженский (1854–1919). Вологодский губернатор (1902–1906). 1 мая 1906 года был ранен ножом в затылок за то, что препятствовал разгрому народного дома и избиению людей. Член Государственной думы от Тверской губернии (с 1907 года). Умер от туберкулеза (См. 3-й созыв Государственной Думы. СПб, 1910).
[20] Иван Федорович Клушин (1859 – после 1917) - купец. Гласный Вологодской думы (1893–1905). Городской голова (1905–1907). См. Л. Н. Мясникова, О. В. Якунина. От первого городского головы до современного главы города Вологды (1785-1999 годы) // Вологда: ист.-краевед. альм. Вологда, 2000. С. 160-188.
[21] Николай Караулов – не держал экзаменов по болезни (ВЕВ 1906. №13. С.282). Возможно, служил в течение месяца псаломщиком Борисоглебской Каргачской церкви Грязовецкого уезда (Николай Караулов // Православные приходы и монастыри Севера http://parishes.mrezha.ru/clergyL.php?id=9066).
[22] По всей видимости, Дмитрий Александрович Агренев-Славянский (1833-1908), см. С.Г. Зверева. Агреневы-Славянские // Православная энциклопедия. Т. 1. М. 2000. С. 267-268.
[23] См. дело: О введении форменной одежды для воспитанников семинарии. 20 февраля 1901 г. – 16 мая 1901 г. // ГАВО. Ф. 466. Оп. 1. Д. 2791.
[24] Так в оригинале.
[25] По результатам опроса, проведенного преподавателем Вологодской семинарии Иваном Бачалдиным, «пинкертоновщина» составляла менее трети объема литературы, прочитываемой семинаристами, хотя и составляла заметную часть (приблизительно 160 единиц из 540). См. И. Бачалдин. Что читают в духовных школах? (анкета среди учащихся). Вологда, 1912.
[26] Священник Александр Михайлович Триденцев (Триденцов, 30.09.1853-09.05.1916) закончил Вологодскую духовную семинарию (1875), регент архиерейского хора (1875-1877), учитель латинского языка Вологодского духовного училища (1879-1880), священник Кирилло Иоанно-Богословской церкви (с 08.10.1878), учитель пения Вологодской семинарии (1879-1880), священник Устюжской градской Иоанна Праведного церкви (29.09.1880-24.03.1886), духовник Вологодской семинарии с 24.03.1886 по 1904 г. Законоучитель и учитель церковного пения в образцовой при семинарии школе с 20.09.1887 г. (ВЕВ 1901, №18. С. 284). В 1904 г. «поступил вольнослушателем в Петербургскую духовную академию, но пробыл в ней только один год, а затем был определен настоятелем к одной из церквей г. Петрограда» (Ильинский. Л. 403). С 1905 по 1910 гг. служил в храме подворья Пекинской миссии. Скончался 09.05.1916 Последнее время был настоятелем Покровской церкви в Полюстрово. Церковь принадлежала к Петроградскому братству Пресвятой Богородицы.
См. Архим. Августин (Никитин). Подворье Пекинской Духовной Миссии в Санкт-Петербурге. (По страницам журнала «Китайский благовестник»). Православие на Дальнем востоке. Вып. 2. Стр. 123-147. Личное дело священника Александра Триденцова // ЦГИА СПб. Ф. 277. Оп. 1. Д. 4020; Об определении заведующего Петербургским подворьем Пекинской духовной миссии Александра Триденцова священником в Покровскую церковь в Полюстрово при Богородицком епархиальном братстве // ЦГИА СПб. Ф. 19. Оп. 102. Д. 31; А. М[алинов]ский. Кончина и погребение протоиерея Александра Михайловича Триденцева // ВЕВ. 1916. №11. С. 224-226. (Автор вероятно упоминающийся в статье священник морского ведомства А. Малиновский, служивший в церкви клиники душевных и нервных болезней при Императорской военно-медицинской академии).
[27] Леонид Михайлович Князев (1851-после 1923). Действительный статский советник на 1901 г. Губернатор Тобольска (1896–1901); Вологды (1901-1902); Костромы (1902–1905), Курляндской губернии (1905-1910). Иркутский генерал-губернатор (1910-1916). С 1916 г. член Государственного совета (неприсутствующий).
См. Адрес-календарь Вологодской губернии на 1901 год. С.3; О.В. Теребов. Князев // Большая российская энциклопедия. Том 14. Москва, 2009. С. 349; Л.М. Князев. Докладная записка в Московский Политический Красный Крест // http://pkk.memo.ru/letters_pdf/000072.pdf
[28] В рассказе Илария Шадрина «Не угодил» описан приезд архиерея 17 июля 1896 г. в Песошенский Успенский приход Вологодского уезда. (И.Г. Шадрин. Не угодил // Сильнее смерти и другие рассказы. СПб. 1914. См. Свящ. Н.В. Солодов. Повесть И. Г. Шадрина «Бурса»: источники и прототипы // Два века русской классики. 2021. № 3. С. 172–189).
[29] Более правильная дата – 1900 г., как это можно восстановить из статьи: Senex. Два венка //ВЕВ. 1911. № 10. С. 225-232. В ней описан приезд вл. Алексия в одну из Вохомских деревень 7 февраля 1900 г. Оба свидетельства относятся к одному и тому же приезду архиерея – и оба посещения после очень долгого перерыва. Однако статья в епархиальных ведомостях очевидца – более надежный источник, чем пересказ письма двадцатилетней давности. Кроме того, в начале февраля 1901 г. епископ Алексий праздновал сорокалетие своего служения в священном сане и едва ли мог оказаться 7 февраля на Вохме.
[30] Возможно, А.А. Ильинский, служивший в Покровской Боговаровской церкви.
[31] Вероятно, речь идет о Леониде Моисеевиче Бановиче (1880-1937), преподавшем музыку в Вологде с 1904 по 1907 г. В 1926 г. основал и до конца жизни возглавлял Первый симфонический оркестр гармонистов. Расстрелян на Бутовском полигоне.
[32] Павел Александрович Бесединский (13.10.1864 – после 1920) при Еловинской Космо-Дамиановской церкви Никольского уезда. Окончил Никольское духовное училище (1879), Вологодскую духовную семинарию (1885) по 1-му разряду. С. 01.01.1886 надзиратель Устюжского духовного училища. С декабря 1887 г. до 01.05.1888 псаломщик Вологодской градской Сретенской церкви. С 01.08.1889 по 20.03.1892 канцелярский чиновник Вологодского Окружного Суда. С 06.05.1897 – священник Верхотерманской Воскресенской церкви. С 11.12.1900 священник Благовещенской Емской церкви Вологодского уезда. С 13.08.1907 священник Воскресенской Шелыгинской церкви Вологодского уезда. С 25.04.1913 и.о. ключаря кафедрального Вологодского собора. (Клировая ведомость Шелыгинской Воскресенской церкви Вологодского уезда за 1908 г. // ГАВО. Ф. 1063. Оп. 48, т. 30. Д. 73. Л. 174 об. – 176 об.). Находился на этой должности во всяком случае до июля 1920 г. (Прот. А. Подстаницкий. Дневник протоиерея Александра Подстаницкого. Вологда, 2014. С. 19).
[33] Избран от землевладельцев Вологодской губернии.
Источник: Богослов.Ru