В статье ведущего научного сотрудника отдела всеобщей истории Санкт-Петербургского института истории РАН Лоры Герд рассматриваются основные тенденции русской политики в Антиохийском патриархате на протяжении XIX в. Продолжая традиционную поддержку православия, Россия в условиях конкуренции с другими великими державами на Ближнем Востоке была вынуждена значительно пересмотреть старые методы политики. Борьба арабов за церковную и национальную независимость и политические интересы России на Ближнем Востоке поставили русских дипломатов перед необходимостью поддерживать арабов против греков. Борьба завершилась избранием патриарха-араба на Антиохийский престол. На начало ХХ в. приходится пик близости православной церкви Сирии с Россией, резко возрастают суммы материальной помощи. В целом именно в Сирии в XIX в. русская политика на христианском Востоке добилась наибольших успехов.

Антиохийский патриархат был известен в России с XVII в. благодаря двум поездкам патриарха Макария Заима в Москву — для сбора пожертвований (1654–1656) и для участия в соборе по осуждению патриарха Никона (1666–68)^[1]. В начале XVIII в. в Сирии побывал путешественник Василий Григорович-Барский, который оставил описание страны; патриарх Сильвестр постриг его в монахи и хотел оставить учителем при патриархии^[2]. Контакты России с восточно-православным миром на протяжении XVIII в. оставались спорадическими, а епархии православных церквей Ближнего Востока назывались общим именем «Палестинские земли». Конечно, более всего они были известны как лежащие на пути к Св. Земле.

В XIX в. Россия вступает в соревнование Великих держав за преобладание в Османской империи, известное под названием Восточный вопрос. Великобритания и Франция, а также Австрия и Пруссия распространяли свое влияние разными путями: развитием торговых связей, экономическим и дипломатическим давлением, а также применяя так называемую «мягкую силу» — разнообразные методы идеологического и гуманитарного воздействия. Важнейшим элементом этого влияния была церковная миссия. Католические миссионеры под французским покровительством разворачивают свою деятельность в Палестине и Сирии в XVI в., в начале XIX в. к ним присоединяются протестанты, под покровительством Великобритании. В лице принявших с Католической церковью, или перешедших в протестантство восточных христиан державы-покровительницы получали верных союзников.

У России к началу XIX в. было уже несколько столетий своего опыта контактов с православными церквами под османским владычеством. Эти контакты с XVI в. выражались главным образом в щедрых пожертвованиях восточным патриархатам, монастырям и церквам. Долгое время помощь оказывалась русским правительством без определенной системы и, как правило, без конкретных политических целей. Для московских государей было важно осознавать себя покровителями православия и духовными наследниками Византии. Ситуация изменилась в начале XVIII в. В 1735 г. были введены так называемые «Палестинские штаты», определяющие ежегодную сравнительно небольшую сумму ряду восточных церквей и монастырей (так, каждый из патриархов получал 100 руб. в год, а монастыри, как правило, по 35 руб.)^[3]. Данная мера была направлена не столько на укрепление позиций России на Востоке, сколько на ограничение и регламентирование щедрых пожертвований допетровского времени.

В начале 1830-х гг. встала настоятельная необходимость пересмотра традиционных подходов. Во-первых, все чаще получались сведения о нецелесообразном использовании пожертвований, особенно святогробским духовенством. Во-вторых, стремительное развитие западных миссионерских учреждений, их щедрое финансирование как из государственных, так и частных источников привели к тому, что православное население Сирии и Палестины продолжало переходить в унию^[4]. С 1831 г. возобновляется деятельность на Востоке иезуитов, которые, наряду с лазаристами, открывают школы и благотворительные заведения.

В 1833 г. главой антиохийских униатов становится Максим Мазлум, «патриарх трех престолов» (Иерусалимского, Антиохийского и Александрийского), которому удалось значительно укрепить положение греко-католиков. Униаты Сирии пользовались особыми привилегиями: с одной стороны, им было позволено сохранить восточный обряд богослужения и самоуправление общин, включая выборы духовенства, с другой стороны, они пользовались политическим покровительством Франции и материальной поддержкой со стороны папского престола и французского правительства^[5].

Первым обратил внимание на необходимость незамедлительных действий в отношении Востока путешественник и государственный деятель А. Н. Муравьев. В 1838 г. он представляет в МИД записку, в которой предлагает ряд мер, направленных на защиту православия и укрепление позиций России в Палестине и Сирии. В том же году было получено обращение Антиохийского и Александрийского патриархов от 21 сентября 1838 г., в котором подробно описывались нужды православных патриархатов Востока и опасность со стороны католических и протестантских миссионеров. Униаты, говорилось в послании, отбирают у православных церкви и монастыри. В то же время церковь Св. Николая в Дамаске остается неоконченной за неимением средств^[6]. Спустя два месяца Николай I подписал указ об организации помощи восточным патриархатам^[7]. Были выделены большие денежные суммы (3 000 руб. для Александрийского и 2 500 руб. для Антиохийского патриархатов). Графиня Анна Орлова-Чесменская от себя пожертвовала по 3 000 руб. для каждого патриарха. Кроме того, российские архиереи и игумены пожертвовали церковные сосуды и облачения на сумму 11 450 руб. серебром^[8]. Эта помощь была по сути первой масштабной акцией по возобновлению контактов России с Востоком после конца XVII в.

Успех «мягкой силы», влияния на Востоке путем религиозных и благотворительных предприятий, обеспечивался разными факторами: во-первых, прямыми материальными вложениями в виде денежных пожертвований, межцерковными контактами, и во-вторых, дипломатической поддержкой и давлением со стороны держав-покровительниц. В отношении первого пути методы России и западных держав сильно различались в силу исторических обстоятельств и конфессиональных особенностей. Католики и протестанты создавали свои миссии в качестве особых и отдельных от османской администрации учреждений; следующим этапом было привлечение посредством этих учреждений местного населения в унию. Униаты же представляли базу для дальнейшего политического и экономического влияния в стране. Россия же действовала в рамках единого православного мира, который подчинялся нормам канонического права. Согласно этим законам, вмешательство Российской церкви в дела автокефальных церквей Востока не допускалось; невозможным было также поставление русского епископа на чужой территории или подчинение какой-либо из сирийских общин непосредственно русскому Св. Синоду. Таким образом, оставалось передавать деньги из России в руки патриархов, которые, в свою очередь, распределяли их согласно нуждам общин и монастырей. Осуществлять какой-либо контроль за расходованием этих средств оказывалось делом чрезвычайно трудным, а подчас и невозможным; вплоть до революции 1917 г. русское правительство так и не выработало инструментов для контроля за жертвуемыми на восточное православие суммами.

Следовательно, русские церковные и дипломатические представители могли действовать путем убеждения — стараться расположить иерархов в свою пользу и убедить их в выгодах ориентации на Россию. А иерархи, начиная с патриархов, в свою очередь, были османскими подданными, вынужденными считаться с условиями, которые ставила коррумпированная турецкая администрация. Другой способ воздействия был так называемый «понудительный» — задержка материальных средств в зависимости от линии поведения того или иного иерарха. Успех поддержки православия сильно затруднялся еще одним обстоятельством: архиереи Антиохийского и Александрийского престола в XVIII—XIX в. были греки, мало заинтересованные в духовном просвещении арабского населения. До середины XIX в. они по традиции смотрели на православных арабов как людей не склонных к образованию — образование же подразумевалось только в рамках греческой культуры. Тем не менее, единство православной веры с арабским населением Ближнего Востока давало России неоспоримые преимущества перед западными державами, которые насаждали свои миссионерские учреждения извне, а православная церковь была самой действенной и подчас единственной платформой для политического воздействия.

В этом сложном клубке противоречий в конце 1830-х гг. русское правительство предпринимает ряд шагов, которые должны были обеспечить России конкурентоспособность с Францией и Англией. Первым шагом было основание в 1839 г. русского консульства в Бейруте. Именно здесь, в крупнейшем торговом городе Сирии, появилось первое русское дипломатическое представительство, которое в течение ряда лет оставалось единственным как для Сирии и Ливана, так и для Палестины. Возглавил консульство талантливый дипломат, грек на русской службе Константин Базили. Он немедленно наладил контакты с патриархом Антиохийским Мефодием, с которым его в течение десяти лет, до кончины Мефодия, связывали тесные дружеские отношения. Базили основал русскую школу в Бейруте, которая получала ежегодную субсидию 286 руб. сер. (4 862 турецких пиастров); в школе обучалось 140 мальчиков^[9].

В отношении дипломатического представительства тактика была ясна: открыв консульство в Бейруте, Россия начинала осуществлять свою политику в Сиро-Палестинском регионе, по возможности расширяя сферу влияния в экономическом, политическом и культурном отношении. Сложнее обстояло дело с духовным представительством: к середине 1830-х гг. стало ясно, что прежняя политика бесконтрольного отправления денежных средств на поддержку православия на Ближнем Востоке не приносит ожидаемых результатов ни в духовном, ни, тем более, в политическом плане. У российского МИД и Св. Синода было две возможности: 1) установить более тесные дружественные контакты с восточными патриархами; 2) путем давления и материальных поощрений поставить расходование средств под контроль русского правительства и учредить русскую духовную миссию, аналогичную западным миссионерским учреждениям. Первый путь, хотя и вписывался в традиционную парадигму единого православного дома, обещал меньше успеха. Второй представлялся более перспективным в церковно-политическом отношении.

В этой связи возникает вопрос, который никогда не обсуждался в документах XIX в.: каково было предназначение русских духовных представительств на православном Востоке? Были ли это учреждения, аналогичные древним, с представителями-апокрисиариями, целью которых было установление более тесного духовного общения между церквами? Или это были миссионерские очаги, экстерриториальные учреждения, аналогичные католическим и протестантским? Из донесений русских дипломатов и настоятелей посольских церквей Афин и Константинополя становится ясно, что возможность неофициального миссионерства России среди христиан Востока не исключалась, несмотря на то что русское христианство было моложе и исторически являлось дочерним по отношению к греческому. Однако различие в церковных традициях и низкий уровень образованности в среде восточного духовенства давали повод европейски образованным русским дипломатам и священникам посольских церквей чувствовать свое моральное превосходство над греческим и арабским клиром. Даже такой почитатель греческих церковных обычаев, как архимандрит Антонин Капустин, предлагал заимствовать у греков некоторые элементы церковной традиции и искусства и вместе с тем возвратить с помощью России восточной церкви ее былое великолепие. Создание же чисто русских «островов» на православном Востоке было идеей, которой Антонин руководствовался на протяжении всей своей 45-летней службы за границей. Тем более прагматическими были взгляды главы внешнеполитического ведомства канцлера К. В. Нессельроде, который в конце 1830-х гг. принимает решение командировать на Восток ученое духовное лицо с целью сбора сведений о состоянии восточной церкви и расходованием русских пожертвований. Выбор пал на архимандрита Порфирия Успенского.

Миссия архимандрита Порфирия Успенского в Сирии

Задача Порфирия была не из простых: он должен был в статусе частного паломника посетить Сирию, Ливан и Палестину, прибыть в Иерусалим и провести там некоторое время.

В ходе миссии ему надлежало установить контакты с местным духовенством и собрать детальные сведения о состоянии храмов и монастырей, о школах, а также расходовании денег, поступающих из России. Наиболее трудная задача заключалась в том, чтобы не только установить контакты с местным клиром, но и оказывать воздействие на греческое высшее духовенство и склонять его по возможности к сотрудничеству с Россией^[10]. Сам Порфирий в ходе миссии тяготился своим двойственным статусом и с горечью называл себя κατάσκοπος (шпион), — ведь местным христианам, да и турецким властям было ясно, что «паломник» выполняет поручение правительства.

Несколько недель (сентябрь-октябрь 1843 г.) Порфирий провел в Константинополе, где знакомился с документами в российском посольстве, совещался с посланником В. П. Титовым, а также встречался с греческими иерархами, проживавшими в столице. В конце октября 1843 г. он прибыл в Бейрут, где провел некоторое время в беседах с К. Базили. Затем Порфирий предпринял путешествие по Сирии, посетил Дамаск, монастыри и церкви Сирии и Ливана. В конце декабря 1843 г. он прибыл в Иерусалим, где был удостоен торжественной встречи со стороны местного духовенства. Ход и результаты миссий были подробно описаны им в официальных донесениях и дневниках^[11]. Следуя полученным инструкциям и своим собственным идеям, Порфирий встречался не только с православным духовенством, но также с униатами и главами нехалкидонских церквей — армянами, коптами и сиро-яковитами. Мысль Порфирия, неоднократно высказываемая им в донесениях и записках, заключалась в создании единого православного дома под эгидой русского царя; с этой целью он вел переговоры по возвращению в православие униатских епископов и присоединению египетских и абиссинских монофизитов. В 1850 г. ему удалось добиться присоединения к православию униатского архиепископа Амидского (Диарбекирского) Макария^[12]. Наконец, в 1847 г. Порфирий возглавил первую Русскую духовную миссию в Иерусалиме^[13].

Порфирию удалось наладить хорошие отношения со многими из греческих высших иерархов Сирии и Палестины, в том числе с патриархами Мефодием Антиохийским и Кириллом Иерусалимским. Он разработал программу обучения арабов, которая давала бы им равные права с греками. В начале 1850-х гг. патриарх Кирилл назначил его епитропом (попечителем) вновь открывшейся школы Св. Креста в Иерусалиме, очевидно рассчитывая на помощь со стороны России.

Задачи, поставленные перед Порфирием, очевидно превосходили возможности его миссии. Поэтому Первой Русской духовной миссии пришлось ограничить свою деятельность налаживанием контактов, научными исследованиями и наблюдениями. Нередко можно встретить мнение, что Порфирий выступал исключительно в поддержку арабского клира и был противником греческого духовенства на Ближнем Востоке. На самом деле, он был далек от каких-либо национальных пристрастий: эмоциональные строки на страницах его дневника вырвались под впечатлением запустения арабских храмов в Сирии и Палестине. В 1840-е гг. национальное самосознание арабов находилось на начальной стадии развития. Они не могли противопоставить грекам какую-либо программу образования и были рады, если представитель могущественной Российской империи заступался за них и оказывал им материальную и моральную поддержку. Порфирий писал представления, в которых поддерживал как греческих, так и арабских иерархов и игуменов. Поддержка арабов была в русле романтической идеи наций XIX в. Благодаря представлениям Порфирия, в 1842 г. епископ Илиопольский Неофит получил разрешение приехать в Россию за сбором пожертвований. Эта миссия имела следствием основание Антиохийского подворья в Москве в 1848 г., которое обеспечило Сирийскую церковь стабильным доходом вплоть до Первой мировой войны^[14].

Основные тенденции русской политики в Антиохийском патриархате в последние два десятилетия перед Крымской войной выражены в пространной записке консула Базили от 1848 г.^[15]. После обычного введения о миссии России как покровительнице православия на Востоке, Базили лишний раз подчеркнул, что действия России не преследуют никаких политических целей и направлены лишь на поддержание православия. Несмотря на свое греческое происхождение, Базили поддерживал идею Порфирия о создании национальных школ для арабских детей и строительство церквей в деревнях. Он считал, что бюджет 10 000 руб. в год был бы достаточен для содержания школы в Бейруте и основания там типографии. Кроме того, Базили полагал более целесообразным направить средства на одну хорошо организованную среднюю школу, которая будет готовить священников, чем распылять их по многочисленным начальным школам в селах.

Русская политика в Антиохийском патриархате в 1856–1877 гг.

Хатт-и-хумаюн 1856 г. открыл новые перспективы для жизни христианского населения Османской империи. Эпоха Танзимата способствовала подъему национализма различных народов, населявших Турцию. Единственным способом обрести автономию оставалось образование нового миллета — церковной организации, обладающей правом на внутреннее самоуправление^[16]. Церковь стала ареной борьбы политических амбиций и претерпела преобразования в сторону секуляризации: вслед за Константинопольской патриархией в других восточных церквах были учреждены советы с участием мирян. Православные арабы, в отличие от балканских христиан, были менее консолидированы и менее способны противостоять католическим и протестантским влияниям. В период между Крымской и русско-турецкой войнами (1856–1877) главной целью русской политики в Сирии остается, как и прежде, поддержка православия против дальнейшего обращения населения в унию.

Как никогда остро встал теперь вопрос о роли греческого высшего духовенства в деле просвещения арабского населения. Греческие иерархи по-прежнему с трудом допускали мысль о том, что в стране может существовать какая-либо иная культура и церковная жизнь, кроме греческой^[17]. Их настроения, уходящие корнями в эпоху Византийской империи, теперь подкреплялись греческой национальной идеей, так называемой Великой идеей (Μεγάλη ιδέα), направленной на объединение всех исторических греческих земель. Великая идея входила в противоречие с русской идеей единого православного мира: по сути, обе политические концепции представляли две стороны универсалистской идеи, восходящей к римско-византийским политическим теориям ойкумены. Неудивительно, что греческое высшее духовенство относилось к деятельности русских на Востоке с подозрением, а подчас и с открытой неприязнью.

В 1850–1870-е гг. Россия продолжает осторожную политику поддержки православия, избегая конфликтов с греческими архиереями и османскими властями.

Удобный случай представился в конце 1850-х гг. Ватикан пытался ввести обязательное использование григорианского календаря в мелькитской греко-католической церкви; были предприняты также попытки латинизации богослужения. Мелькиты разделились на две партии — восточную и западную, первая из которых стремилась любой ценой сохранить традиционные обычаи и церковное самоуправление: они вспомнили о своем прошлом в православной церкви и выразили желание присоединиться к православию. Большинство епископов все же остались верны Риму. Униатский патриарх Климент Бахут не смог овладеть с ситуацией и удалился в монастырь Деир Мухаллис близ Сайды. В июле 1859 г. желающие вернуться в православие мелькитские епископы съехались на собор в Захле, где они провозгласили свои принципы и желание образовать самостоятельный миллет.

Дамасскую общину возглавил Хури Ханна, египетскую — Гавриил Джибара. Они начали переговоры с русскими дипломатами и начальником возобновленной русской духовной миссии в Иерусалиме епископом Кириллом Наумовым о том, чтобы заручиться поддержкой России. Они предложили епископу Кириллу присоединиться непосредственно к Русской церкви под его омофором. Разумеется, ответом был категорический отказ, так как это бы означало создание русской епархии на чужой канонической территории, и, кроме того, привело бы к открытому конфликту с османскими властями и французскими дипломатическими представителями. Русские дипломаты указали на единственный возможный путь воссоединения с православием — присоединение к Антиохийскому патриаршему престолу^[18].

Этот путь оказался непростым. Греческие церковные власти, начиная с патриарха Иерофея, смотрели на арабов с подозрением и не проявляли никакой заинтересованности в присоединении униатов. Арабские же архиереи хотели использовать посредничество русской дипломатии для создания своей отдельной церкви и миллета, что обеспечило бы им автономию в Османской империи, и вовсе не стремились попасть в подчинение греческим патриархам. В ходе переговоров возникло много затруднений канонического характера: греки требовали от мелькитов не только отречения от ереси, но и перекрещивания, на что те никак не могли согласиться. Русским дипломатам Бейрута и Константинополя пришлось вести длительные переговоры, чтобы убедить патриархов Константинопольского и Антиохийского принять мелькитов через формальное отречение только их двух предводителей^[19].

Присоединение части мелькитов к православию, однако, не принесло ожидаемых результатов. После дамасской резни 1860 г. французским дипломатам удалось добиться возвращения в Бейрут Климента Бахута. Бейрутский митрополит Агапий, с самого начала лавировавший между противоборствующими партиями своих соотечественников, давлением русских и французских дипломатов, осенью 1860 г. окончательно принял сторону унии^[20].

Хури Ханна после принятия православия был рукоположен во епископа Пальмирского Иоанникия. Еще в Константинополе он потребовал у поверенного в делах русского посольства ходатайствовать о разрешении ему отправиться в Россию за сбором пожертвований, но получил отказ. По возвращении в Дамаск он получал финансовую помощь для своей паствы и строительства храма. Общая сумма, ассигнованная на поддержку мелькитов в период с 1861 г. по 1864 г., составила 21 783 руб. 86 ¾ коп.; еще 300 руб. были получены в мае 1864 г. Другой отчет (от сентября 1864 г.) дает сумму 43 783 руб. 86 ¼ коп. (пожертвование 10 000 руб.; 12 000 руб. полученных от митрополита Московского Филарета Дроздова; 21 783 руб. 86 ¾ коп., собранных ранее)^[21]. Османское правительство со своей стороны даровало епископу Иоанникию 100 000 пиастров (= 5000 руб.) и участок земли для строительства храма в Дамаске; еще 150 000 пиастров он взял в долг у своих соотечественников под проценты^[22]. В 1864 г. он вновь обратился к русскому поверенному в делах в Константинополе Е. П. Новикову с просьбой о разрешении отправиться в Россию за сбором пожертвований, но опять получил отказ^[23]. Затруднениями Иоанникия воспользовался французский консул Э. Хеккар, который убедил главу дамасских мелькитов возвратиться в унию^[24]. Финансовая и дипломатическая помощь принявшим православие мелькитам продолжалась и в последующие годы. Гавриил Джибара остался верным православию, но к 1870-м гг. оказался покинутым большинством своих собратьев и жил в бедности^[25].

Императорское Православное Палестинское общество: школьное дело в Сирии

Новый период в истории Антиохийского патриархата начался с основанием Императорского Православного Палестинского общества в 1882 г., что совпало с изменением внешнеполитического курса России на Ближнем Востоке. На смену поддержки славян и попыток создания независимых государств на Балканах пришла концепция самодостаточности Российской империи как единственной православной великой державы.

На 1880–1890-е гг. приходится расцвет русских духовных учреждений на Востоке — афонских русских обителей, создается феномен «Русской Палестины» — покупки участков в библейских местах и устройства в них подворий. В русле мирного, но настойчивого проникновения на территорию Османской империи была и деятельность ИППО — научные исследования, организация паломничеств, устройство школ. Аналог западных духовно-филантропических организаций, Палестинское общество было частной организацией, которая, однако, находилась в тесном контакте с руководителями российской внешней политики и служила интересам государства. Школьное дело в Сирии и Палестине было среди приоритетов его работы. В литературе постоянно подчеркивается значение школ Палестинского общества как для истории самого ИППО, так и для истории арабского просвещения. Однако до сих пор отсутствует сводное исследование, отражающее всю совокупность источников о школах; архивные документы изданы лишь частично^[26]. Антиохийский патриарх решил воспользоваться инициативой ИППО и в начале 1890-х гг. предложил передать часть приходских школ в его ведение. В 1895 г. общество содержало 18 школ в Сирии, в 1897 г. более 19 новооткрытых школ, в 1898 г. открылось еще 5. Школы подчинялись пяти инспекциям; наибольшее количество школ (45) приходилось на южно-сирийскую. На деле далеко не все школы патриархата были переданы ИППО: большинство по-прежнему оставались в ведении церкви и финансировались из разных источников, в том числе из денег, присылаемых от российского Св. Синода.

В период между 1895 и 1910 г. ИППО открыло 77 школ для 10 000 учеников: 27 в северной Сирии, 45 в южной Сирии и 5 в Бейруте. Содержание этих школ требовало больших расходов (только в 1891–1892 гг. они обошлись в 26 300 руб.). Увеличение расходов привело к дефициту бюджета общества в 99 418 руб. Было очевидно, что общество, существующее на частные пожертвования, не в состоянии содержать такое количество учебных заведений за границей: встал вопрос о закрытии большинства школ. После долгих дискуссий было решено, что учебное дело в Сирии и Палестине является делом первостепенной важности для русских интересов на Ближнем Востоке. С 1912 г. ИППО стало получать государственную субсидию. Согласно закону от 5 июня 1912 г., русские школы получали 126 799 руб. на 1912 г.; в 1913 г. сумма была увеличена до 148 465 руб., а на 1914 г. планировалось финансирование 153 465 руб.^[27].

Открытие школ Палестинским обществом вызвало большую тревогу у французской дипломатии, так как это угрожало французскому влиянию в Сирии^[28]. Посланник в Константинополе Эрнест Констан жаловался, что «в Сирии и Палестине отныне мы обречены соперничать с русским прозелитизмом и бороться против пропаганды наших союзников»^[29]. Деятельность ИППО была одним из факторов, повлиявших на изменение политики Ватикана в отношении к христианскому Востоку: с начала 1890 г. папский престол отказался от латинизации мелькитов.

Особый интерес представляют программы русских учебных заведений. Поначалу в них использовались учебники английских миссионерских школ. Впоследствии стали переводиться на арабский язык русские гимназические учебники. В начале 1910-х гг. предметом особого обсуждения стала русификация школ: секретарь ИППО А. А. Дмитриевский считал необходимым увеличить преподавание русского языка и литературы, в то время как дипломаты Б. Шаховской и Н. Кохманский предлагали, напротив, заменить русский язык английским и французским^[30]. Число арабов, обучавшихся в русских духовных учебных заведениях, было небольшим в сравнении с юношами, прошедшими курс в католических семинариях; именно православные арабы-выпускники школ ИППО хранили симпатии и благодарность к России^[31].

Навстречу арабизации Антиохийского патриархата. Вторая половина XIX в.

Идея предоставить равные права арабам и грекам в управлении Антиохийской церковью была впервые высказана Порфирием Успенским в 1840-е гг. В 1857 г., после посещения Св. Земли и Египта, архимандрит Антонин Капустин, настоятель посольской церкви в Афинах, адресовал обер-прокурору Св. Синода А. П. Толстому пространный отчет, в котором выражал мысль о необходимости организации арабской церкви в Египте, которая бы опиралась на местное население и служила бы платформой для обращения монофизитов в православие^[32]. На рубеже 1860–1870-х гг. Антиохийская патриархия переживала глубокий кризис. Большинство архиерейских кафедр уже занимали арабы; лишь наиболее богатая и влиятельная кафедра, Бейрутская, возглавлялась греком. В 1869 г. патриарх Иерофей назначил на нее своего архидиакона Софрония, который не был принят паствой. Через год был назначен другой грек, Кирилл, который не говорил по-арабски. В обстановке назревающего конфликта русский консул К. Д. Петкович встал на защиту арабов. В своих донесениях он предупреждал, что в случае промедления арабский церковно-политический вопрос может перерасти в ту же критическую стадию, в которой находился болгарский вопрос^[33].

Очевидно, что очередной раскол в среде православия на Востоке был бы крайне невыгоден для русской политики. При посредстве Петковича в конце августа 1869 г. были выдвинуты четыре кандидата на Бейрутскую кафедру: епископ Саиды Герасим, архимандрит Гавриил Джибара, Гавриил Шатила и Агапий Хазбеян. Все четверо были известны своими прорусскими настроениями, а последние двое находились в России^[34]. В конце сентября был избран Гавриил Шатила, до того управлявший антиохийским подворьем в Москве^[35].

Гораздо сложнее было повлиять на выборы патриарха; Антиохийский престол еще в течение двадцати лет управлялся греками. На патриарших выборах 1885 г. русской дипломатии не удалось продвинуть кандидатуру Герасима Яреда, который был русским воспитанником, в прошлом ректором Рижской семинарии, а с 1884 г. находился в Иерусалиме при патриархе Никодиме — тоже русском ставленнике^[36]. Консул Петкович жаловался на недостаток средств: католики в Сирии, по его словам, получали от Франции по 200 000 франков в год, в то время как в его распоряжении ежегодно было не более 4 187 франков. По его мнению, сумма в 10 000 руб. в год была достаточна для поддержания 40 начальных школ в Сирии^[37].

Неудачной была попытка оказать влияние на патриаршие выборы 1892 г., когда на Антиохийский престол взошел еще один член Святогробского братства, грек Спиридон. Его заносчивое поведение в отношении обер-прокурора Св. Синода К. П. Победоносцева привело в тому, что в 1893 г. он получил отказ в материальной помощи из России^[38]. В 1898 г. патриарх Спиридон, пришедший в открытое столкновение с арабскими епископами, был вынужден покинуть престол. Снова наступила пора для действия со стороны русской дипломатии. Консулу в Дамаске А. К. Беляеву удалось заручиться поддержкой османского вали Назим Паши. Во время предвыборной борьбы Беляеву удалось включить в избирательный список арабов и, напротив, исключить из него некоторых епископов-греков.

Наконец, 27 апреля 1899 г. на Антиохийский престол был избран местоблюститель Мелетий Думани: после 170 лет греческого управления Сирийская церковь получила патриарха-араба^[39]. Усилия дипломатов были подкреплены поездкой по Сирии вице-председателя ИППО Н. М. Аничкова весной 1899 г. и пребыванием на бейрутском рейде парохода «Император Александр II» 2–16 мая того же года. Его командир Н. А. Скрыдлов посетил Дамаск 10 мая и был приветствован местными православными. В Константинополе посол Н. А. Зиновьев сделал все возможное, чтобы нейтрализовать протесты со стороны греческого высшего духовенства. Тем не менее, греческие патриархи избрание Мелетия не признали. Дипломатическая победа не смогла обеспечить церковного мира^[40].

Избрание патриарха-араба и очевидное усиление русского влияния имело следствием немедленное увеличение финансирования сирийских униатов со стороны французского правительства. Несмотря на свои непростые отношения с Ватиканом, французское республиканское правительство из года в год увеличивало бюджет на поддержку католиков в Сирии: в 1900 г. финансирование французских школ в Сирии составило 219 300 франков — более, чем расходы на все миссионерские школы в других частях Османской империи вместе взятые. Из 6 106 католических миссионеров в мире 4 500 были французами, в три раза больше, чем в 1830 г.^[41].

Избрание патриарха Мелетия способствовало привлечению в православие арабов- нехалкедонитов. Накануне Первой мировой войны при посредстве русской дипломатии к Антиохийской патриархии присоединилась община сиро-яковитов. Переговоры об этом велись с середины XIX в. при посредстве араба — русского подданного, великого логофета патриархии Николая Шамиэ^[42]. Вдохновленный примером присоединения нескольких тысяч несториан к Русской церкви в 1898 г.^[43], в 1901 г. яковитский епископ Диарбекира Мансур обратился к А. К. Беляеву и в Российский Св. Синод с аналогичной просьбой^[44]. Скорее всего, эти переговоры не имели результата: было очевидно, что русское правительство не может согласиться на присоединение к Русской церкви общины, проживающей вдалеке от границ империи.

Несколькими годами позже сиро-яковитский епископ Эмессы Бутрос (Петр) обратился к сначала к патриарху Мелетию, а после его смерти в 1906 г. к патриарху Григорию IV с просьбой принять его в лоно Антиохийской православной церкви. Все свои действия епископ Петр согласовал с русским консулом. 14 июля 1910 г. состоялось присоединение епископа Петра с титулом епископа Сададского; обряды и обычаи общины сохранялись прежними. Хомский (Эмесский) епископ Афанасий, которому отныне подчинялась община, не замедлил попросить у русского правительства годичную сумму в 5 000 руб. для поддержки новоприсоединенных христиан и их архипастыря. Удовлетворить эту просьбу российский Св. Синод не счел возможным; взамен было выделено одноразово 1000 руб. Однако Русская церковь в декабре того же года продолжила финансирование школ Хомсской епархии по 700 руб. в год еще на три года, то есть с 1910 по 1912 гг. включительно^[45].

Патриарх Григорий IV и Россия

Пик русского влияния в Антиохийском патриархате пришелся на годы правления Григория IV Хаддада (1906–1928). Подобно своему предшественнику Мелетию, Григорий долгое время не был признан другими первоиерархами Востока. Лишь в 1909 г. русскому послу в Константинополе Н. В. Чарыкову удалось добиться его признания патриархом Иоакимом III Константинопольским. Сотрудничество патриарха Григория с Россией началось еще задолго до его интронизации: в 1890-е гг., будучи митрополитом Триполийским, он разрешил Палестинскому обществу открывать школы в его епархии. В 1912 г., уже будучи патриархом, Григорий IV заключил договор с русским афонским монахом Геннадием об аренде монастыря Св. Илии Шуавейр на Ливанских горах на неограниченное время. Патриарх оставлял за собой право проживать в монастыре когда ему будет угодно и получал за аренду по 200 франков в течение первых трех лет, 250 в последующие три года, и по 400 в дальнейшем^[46].

С начала ХХ в. Антиохийская церковь получала щедрое финансирование из России, от 20 до 40 тысяч руб. в год. Патриарх Григорий предпринял усилия по развитию образования: была открыта семинария в Баламанде, основана типография и ряд начальных школ, издавался журнал (Аль-Ниман). В 1907 г. патриарх обратился к Николаю II с просьбой об увеличении пособия и получил дар в 30 000 руб.; с 1908 г. эта сумма стала выплачиваться ежегодно^[47]. С первых лет своего патриаршества Григорий IV искал случая посетить Россию и лично представиться императору. Для укрепления связей с Россией патриарх предложил основать музей «антиохийских древностей» в Петербурге и привезти туда наиболее ценные предметы старины из своей епархии. Помимо жеста благодарности в отношении российского императора, это предложение позволило бы избежать вывоза артефактов в Западную Европу и сохранить их в пределах «православного дома». Предполагалось обсудить идею создания антиохийского музея на археологическом конгрессе в Каире в мае 1909 г. После конгресса арабист И. Ю. Крачковский посетил Сирию, проработал там несколько месяцев в монастырских библиотеках и составил список наиболее ценных рукописей. Его коллеги Б. В. Фармаковский и Е. М. Придик исследовали археологические памятники. После встречи с патриархом Григорием ими был получен в дар и отправлен в Петербург ящик с предметами из стекла и керамики; большинство из них и поныне хранятся в Государственном Эрмитаже^[48]. В итоге идея создания музея антиохийских древностей была отвергнута во избежание конфликтов с турецким правительством, которое строго запрещало вывоз археологических памятников.

Возможность посетить Россию Григорию IV, наконец, представилась в 1913 г., когда он прибыл, в сопровождении свиты из духовенства и мирян, на празднование 300-летия дома Романовых. Ему была оказана торжественная встреча в Петербурге; он участвовал в богослужениях и приемах. Патриарх был удостоен нескольких аудиенций Николая II, в ходе которых обсуждались вопросы о более тесных контактах с церквами Востока, восстановлении патриаршества и церковных реформах в России. Во время первой встречи Григорий IV подарил императору древний кодекс Библии, часть мощей Св. Иоанна Крестителя и частицу Св. Креста^[49]. Ободренный приемом в России, по прибытии домой Григорий IV обратился к русскому правительству с просьбой об увеличении денежного пособия. 4 января 1914 г. обер-прокурор Св. Синода объявил об ассигновании дополнительных 30 000 руб. в пользу Антиохийской патриархии; обсуждался кредит в 50 000 руб. Первая мировая война положила конец этим планам.

Заключение

Итак, с середины XIX в. русское правительство взяло курс на неуклонную поддержку православных арабов в Сирии и Палестине. Эта политика выражалась в дипломатической поддержке православных арабов и посредничестве в избрании на епископские кафедры, посредничестве и покровительстве тем из униатов и христиан-нехалкедонитов, которые были готовы присоединиться к православной церкви. Отдельную страницу представляет деятельность Палестинского общества по созданию школ в Сирии. Основным методом по-прежнему оставалась материальная помощь, которая оказывалась как посредством консульства в Бейруте, так и непосредственными передачами патриархам. В целом российская дипломатия старалась действовать осторожно и в то же время настойчиво, не нарушая ни норм канонического права, ни хрупкого status quo в Османской империи. Встает вопрос: насколько политика поддержки арабов была успешной и способствовала укреплению позиций России на Ближнем Востоке? Ответ в целом может быть дан положительный, хотя уже в начале ХХ в. высказывались некоторые сомнения. В 1908 г. консулы Гагарин в Бейруте и Шаховской в Дамаске писали о надвигающемся патриаршем кризисе из-за зависти к Григорию IV со стороны епископов его церкви^[50]. По словам дипломатов, патриарх Григорий был склонен к излишней роскоши и не всегда благоразумно расходовал полученные им из России средства. Опыт показал, что арабские архиереи зачастую были не лучшими администраторами, чем греки. В больших городах, в первую очередь в Бейруте, симпатии большинства паствы по-прежнему оставались на стороне греков.

До начала ХХ в. русская дипломатия и Палестинское общество безусловно поддерживали арабов в их борьбе против греческого церковного управления. Именно церковь являлась платформой для русской политики. Эта поддержка сыграла большую роль в формировании национального самосознания православных арабов и их культурной самоидентификации. В 1910-е гг. хорошо знакомый с мусульманским миром профессор Н. А. Бобровников составляет записку, в которой намечает перспективы русской политики в арабском мире, — акцент проекта лежал не в церковных контактах, а в светской сфере^[51].

Однако и в традиционном церковном направлении политики после кончины основателя и секретаря ИППО В. Н. Хитрово в 1903 г. крайние настроения сменились более умеренными.

В 1906 г. секретарем Палестинского общества становится византинист А. А. Дмитриевский, у которого были старые дружеские отношения со многими греческими архиереями. На страницах Сообщений ИППО регулярно печатаются статьи И. И. Соколова, профессора Петербургской Духовной академии, известного своими грекофильскими настроениями. Уже во время Первой мировой войны, в своей речи 2 марта 1915 г. в Славянском благотворительном обществе секретарь Палестинского общества А. А. Дмитриевский высказывал сомнения по поводу необходимости поддерживать арабский элемент в Сирии и Палестине в ущерб грекам^[52]. Греки, по его словам, веками были твердыми хранителями православия на Востоке, в то время как арабы демонстрировали гораздо меньшую твердость в вере. В докладах инспектора школ ИППО П. Н. Ряжского 1915 г. также звучали сомнения относительно того, следует ли допускать арабов к казне Св. Гроба после окончания Первой мировой войны^[53]. Таким образом, к 1910-м гг. просматриваются тенденции к изменению характера русского присутствия на Ближнем Востоке в сторону более взвешенного подхода, а также постепенному отказу от исключительно церковного метода воздействия. Октябрьская революция положила конец русской церковной политике на Ближнем Востоке.

Библиография:

1. Банк А. В. Византийский складень с перегородчатыми эмалями из Сайданайского монастыря // Палестинский сборник. 1956. Т. 18 (82).
2. Герд Л. А. Англиканская и русская православная миссии к несторианам Персии и Турции в конце XIX в. (по материалам донесений британских дипломатов) // Религии мира. История и современность. 2015. № 2.
3. Герд Л. А. Русские проекты будущего Палестины после Первой мировой войны // Религии мира. История и современность. 2006–2011. М.; СПб., 2012.
4. Герд Л. А. Русский Афон. Очерки церковно-политической истории. М., 2010.
5. Герд Л. А. Сиро-яковиты и их попытки соединения с Русской православной церковью в XIX — начале ХХ вв. // Каптеревские чтения. 2020. Вып. 18.
6. Григорович-Барский В. Странствования Василья Григоровича-Барского по святым местам Востока с 1723 г. по 1747 г. / Изданы Православным Палестинским Обществом по подлинной рукописи под редакцией Н. Барсукова. Ч. II. СПб., 1886.
7. Грушевой А. Г. Из истории русских школ на Ближнем Востоке. СПб.: Контраст, 2016.
8. Грушевой А. Г. Последняя учебная программа учительских семинарий Императорского Православного Палестинского общества // Вестник Екатеринбургской духовной семинарии. 2018. № 2 (22).
9. Дмитриевский А. А. Епископ Порфирий Успенский как инициатор и организатор первой русской духовной миссии в Иерусалиме. СПб.: Типография В. Киршбаума, 1906.
10. Дмитриевский А. А. Императорское православное палестинское общество и его деятельность за истекшую четверть века (1882–1907). СПб.: Типография В. Киршбаума, 1907.
11. Лисовой Н. Н. Русское духовное и политическое присутствие в Святой Земле и на Ближнем Востоке в XIX — начале ХХ вв. М.: Индрик, 2006.
12. Лисовой Н. Н., Смирнова И. Ю. Иерофей, патриарх Антиохийский и его деятельность по материалам российских архивов. Приложение 3 // Православный Палестинский сборник. 2008. Вып. 106.
13. Панченко К. А. Ближневосточное православие под Османским владычеством. Первые три столетия. М.: Индрик, 2012.
14. Панченко К. А. Герасим Яред // Православная энциклопедия. Т. XI.
15. Порфирий Успенский, архимандрит. Книга бытия моего. Дневники и автобиографические записки епископа Порфирия Успенского. Т. 1–8. СПб., 1894–1901.
16. Порфирий Успенский, архимандрит. Материалы для биографии епископа Порфирия Успенского. Т. I. Официальные бумаги. Т. II. Переписка / под ред. П. В. Безобразова. СПб., 1910
17. Пятницкий Ю. А. Антиохийский патриарх Григорий IV и Россия // Исследования по Аравии и исламу. Сборник статей в честь 70-летия М. Б. Пиотровского / под ред. А. В. Седова. М., 2014.
18. Россия в Святой Земле. Документы и материалы / сост. Н. Н. Лисовой. Т. II. М., 2017.
19. Соколов И. И. Селевкийский митрополит Герасим Яред // Византийский временник. 1900. Т. 7.
20. Стефан Садо, иеромонах. Русская православная миссия в Урмии // Христианское чтение. 1996. Т. 13.
21. Сухова Н. Ю. Духовно-учебные контакты Русской православной Церкви и ближневосточных православных Церквей (вторая половина XIX — начало ХХ в.) // Вестник ПСТГУ II. История. История Русской Православной Церкви. 2008. Вып. II: 3 (28).
22. Фионин М. В., Французов С. А. Приписки к рукописи D 227 из собрания ИВР РАН, содержащие сведения о ее происхождении и бытовании // Христианское чтение. 2018. Вып. 1.
23. Французов С. А. Первая арабографичная книга, напечатанная в мире ислама, в собрании института восточных рукописей РАН // Вестник ПСТГУ. Серия 3. Филология. Вып. 61.
24. Якушев М. И. Первый патриарх-араб на Антиохийском престоле // Восточный архив. 2006. № 14–15.
25. Якушев М. Я. Антиохийский и Иерусалимский патриархаты в политике Российской империи. М.: Индрик, 2013.
26. Bocquet J. Missionaires frangais en terre d’islam. Damas 1860–1914. P.: Les Indes Savants, 2005
27. Corcket P. Les lazaristes et les Filles de la Charite au Proche-Orient. Beyrouth: Maison des Lazaristes, 1983
28. D’ Avril A.. Les Grecs Melkites: etude historique // Revue d’ Orient Chretiene. 1898. Vol. 3.
29. Gerd L. Russia and the Melkites of Syria: Attempts at reconverting into Orthodoxy in the 1850s and 1860s // Scrinium. 2021 (в печати).
30. Gerd L. The Palestine Society: Cultural Diplomacy and Scholarship in Late Tsarist Russia and the Soviet State // Cultural Diplomacy and Arabs Christians in Palestine, 1918–1948. Between Contention and Connection / ed. by K. Sanchez Summerer and S. Zananiri. Palgrave Macmillan Brill, 2021.
31. Hajjar J. Les Chretienns Uniates du Proche-Orient. P.: Editions de Seuil, 1962.
32. Hajjar J. Un lutteur infatigable, le Patriarche Maxime Mazloum. Harissa: Imprimerie St. Paul, 1957.
33. Heyberger B. Les chrétiens du Proche-Orient au temps de la Réforme Catholique (Syrie, Liban, Palestine, XVIIe-XVIIIe siècle). Rome: École française de Rome, 2014.
34. Hopwood D. The Russian Presence in Syria and Palestine, 1843–1914: Church and Politics in the Near East. Oxford: Clarendon, 1969.
35. Korolevskij С. Histoire des Patriarches Melkites. Vol. III. Rome, 1911.
36. Riffier J. Les œuvres françaises en Syrie, 1860–1923. P.: L’Harmattan, 2000.
37. Roche M. Education, assistance et culture françaises dans l’Empire Ottoman. Istanbul: Isis, 1999.
38. Stamatopoulos D. From millets to minorities in the 19-th century Ottoman Empire: an ambiguous modernization // Citizenship in historical perspective / ed. by S. G. Ellis, G. Hafdanarson, A. K. Isaaks. Piza: Piza university press, 2006.
39. Staurou T. G. Russian Interests in Palestine, 1882–1914: A study of religious and educational enterprise. Thessalonike: Institute for Balkan Studies, 1963.
40. Verdeil C. La mission jésuite du Mont-Liban et de Syrie (1830–1864). P.: Les Indes Savants, 2011.

 

^[1] Панченко К. А. Ближневосточное православие под Османским владычеством. Первые три столетия. М., Индрик, 2012. 371, 382–383.

^[2] Странствования Василья Григоровича-Барского по святым местам Востока с 1723 г. по 1747 г. / Изданы Православным Палестинским Обществом по подлинной рукописи под редакцией Н. Барсукова. Ч. II. СПб., 1886. С. 44–143.

^[3] О палестинском штате. // РГИА. Ф. 796. Оп. 16. Д. 354. Л. 1–165.

^[4] Сирийская православная церковь (мелькиты) еще со времен Крестовых походов занимала особое место между восточным и западным христианством. В XIV–XV вв. продолжается борьба между прогреческой и пролатинской партиями продолжалась. Новая волна прозелитизма началась в XVI в., в связи с движением контрреформации и восточной политикой папы Григория XIII. Тогда совершился массовый переход в унию маронитов в Ливане; некоторые города Сирии (например, Алеппо) были также вовлечены в унию. В то же время униаты пользуются поддержкой французского короля Франциска I; с тех пор Франция неуклонно выступает как защитница христианства на Востоке. В XVIII в., при отсутствии поддержки со стороны России Антиохийская православная церковь продолжает терять свою паству и оказывается под угрозой полного уничтожения. См: Hajjar J. Les Chretienns Uniates de Proche-Orient. P.: Editions de Seuil, 1962; A. D’ Avril. Les Grecs Melkites: etude historique // Revue d’ Orient Chretiene. 1898. Vol. 3. P. 1–30; C. Korolevskij. Histoire des Patriarches Melkites. Vol. III. Rome, 1911; Heyberger. Les chrétiens du Proche-Orient au temps de la Réforme Catholique (Syrie, Liban, Palestine, XVIIe - XVIIIe siècle). Rome: École française de Rome, 2014; L. Gerd. Russia and the Melkites of Syria: Attempts at reconverting into Orthodoxy in the 1850s and 1860s // Scrinium. 2021 (в печати).

^[5] Verdeil C. La mission jésuite du Mont-Liban et de Syrie (1830—1864). P.: Les Indes Savants, 2011; Bocquet J. Missionnaires française en terre d’islam. Damas 1860—1914. P.: Les Indes Savants, 2005; Corcket P. Les lazaristes et les Filles de la Charité au Proche-Orient. Beyrouth: Maison des Lazaristes, 1983; Hajjar J. Un lutteur infatigable, le Patriarche Maxime Mazloum. Harissa: Imprimerie St. Paul, 1957.

^[6] РГИА. Ф. 797. Оп. 8. Д. 24207. Л. 10–11.

^[7] РГИА. Ф. 797. Оп. 8. Д. 24207. Л. 12–13.

^[8] Отчет Серафима митрополита Санкт-Петербургского Св. Синоду. 27 января 1839 г. // РГИА. Ф. 797. Оп. 8. Д. 24207. Л. 36–37.

^[9] См. переписку по этому вопросу: РГИА. Ф. 797. Оп. 10. Д. 26564.

^[10] Донесение канцлера К. В. Нессельроде об архимандрите Порфирии. 15 мая 1843 г. Россия в Святой Земле. Документы и материалы / сост. Н. Н. Лисовой. Т. II. М., 2017. С. 15–16; К. В. Нессельроде — В. П. Титову. 2 ноября 1843 г. // РГИА. Ф. 797. Оп. 10. Д. 26564. С. 16–19; Инструкция МИД архимандриту Порфирию. 2 ноября 1843 г. // РГИА. Ф. 797. Оп. 10. Д. 26564. С. 19.

^[11] Основная часть донесений и писем Порфирия была опубликована уже в конце XIX — начале ХХ вв. «Порфирьевской комиссией», созданной для разбора и издания его бумаг при Императорской Академии наук: Материалы для биографии епископа Порфирия Успенского. Т. I. Официальные бумаги. Т. II. Переписка / под ред. П. В. Безобразова. СПб., 1910; Книга бытия моего. Дневники и автобиографические записки епископа Порфирия Успенского. Т. 1–8. СПб., 1894–1901.

^[12] Позднее епископ Макарий получил разрешение собирать пожертвования в России. См. переписку по этому вопросу: Лисовой Н. Н., Смирнова И. Ю. Иерофей, патриарх Антиохийский и его деятельность по материалам российских архивов. Приложение 3 //Православный Палестинский сборник. 2008. Вып. 106. С. 227–247. Приехав в Россию, он привез в подарок древнюю рукопись: Французов С. А. Первая арабографичная книга, напечатанная в мире ислама, в собрании института восточных рукописей РАН // Вестник ПСТГУ. Серия 3. Филология. Вып. 61. С. 104–122.

^[13] Дмитриевский А. А. Епископ Порфирий Успенский как инициатор и организатор первой русской духовной миссии в Иерусалиме. СПб.: Типография В. Киршбаума, 1906.

^[14] РГИА. Ф. 797. Оп. 12. Д. 30535.

^[15] РГИА. Ф. 797. Оп. 18. Д. 41823.

^[16] Stamatopoulos D. From millets to minorities in the 19-th century Ottoman Empire: an ambiguous modernization // Citizenship in historical perspective/ ed. by S. G. Ellis, G. Hafdanarson, A. K. Isaaks. Piza: Piza university press, 2006. P. 253–273.

^[17] В 1893 г., защищая права антиохийского подворья в Москве, патриарх Спиридон подчеркивал, что арабский элемент и язык в Сирии недавнего происхождения, со времени арабского завоевания (VII в.). Исконная же культура в Сирии греческая. Патриарх Спиридон — К. П. Победоносцеву. 31 января 1893 г. // РГИА. Ф. 796. Оп. 61. Д. 307. Л. 86–95 об.

^[18] Gerd L. A. Russia and the Melkites of Syria: attempts at reconverting into Orthodoxy in the 1850-s and 1860-s // Scrinium. 2021. Vol. 17 (в печати).

^[19] См. переписку по этому вопросу: РГИА. Ф. 797. Оп. 27. II отд. 2 ст. Д. 427.

^[20] А. Бегер — Е. Ковалевскому. 21 апреля 1860 г. // РГИА. Ф. 797. Оп. 27. II отд. 2 ст. Д. 427. Л. 166–169; А. Бегер — А. Лобанову. 2 декабря 1860 г. // РГИА. Ф. 797. Оп. 27. II отд. 2 ст. Д. 427. Л. 161–165 об.

^[21] Выписка из определения Св. Синода. 28 сентября 1864 г. // РГИА. Ф. 796. Оп. 145. Д. 850. Л. 25–26.

^[22] Предложение А. П. Ахматова Св. Синоду. 15 апреля 1864 г. // РГИА. Ф. 796. Оп. 145. Д. 850. Л. 1–2 об.

^[23] Е. П. Новиков — Н. П. Игнатьеву. 13 мая 1864 г. // РГИА. Ф. 796. Оп. 145. Д. 850. Л. 29–33.

^[24] Послание епископа Иоанникия своей пастве. 13 декабря 1864 г. // РГИА. Ф. 832. Оп. 1. Д. 106. Л. 166–167 об. Иоанникий объяснял свое отречение невыполнением русской стороной своих обещаний: обеспечить мелькитам выбор своих священников независимо от греков; строительство новых церквей; выплата жалования мелькитским клирикам. По мнению посланника в Константинополе Н. П. Игнатьева, Иоанникий руководствовался исключительно материальными побуждениями: Н. П. Игнатьев — А. М. Горчакову. 29 декабря 1864 г. // РГИА. Ф. 832. Оп. 1. Д. 106. Л. 160–161 об. О роли французского консула в Дамаске см.: Э. Хеккар — Э. Друин де Льюису. Дамаск, 24 июня 1864 г. Ministère des affaires étrangères. Correspondance des consuls 67, Turquie, Damas 8, ff. 195–199.

^[25] Извлечение из донесения А. Бегера. 10 февраля 1865 г. // РГИА. Ф. 832. Оп. 1. Д. 105. Л. 35–38; Предложение Св. Синоду. 8 мая 1870 г. // РГИА. Ф. 796. Оп. 151. Д. 1449. Л. 1–8.

^[26] Дмитриевский А. А. Императорское православное палестинское общество и его деятельность за истекшую четверть века (1882–1907). СПб.: Типография В. Киршбаума, 1907; Staurou T. G. Russian Interests in Palestine, 1882–1914: A study of religious and educational enterprise. Thessaloniki, Institute for Balkan Studies, 1963; D. Hopwood, The Russian Presence in Syria and Palestine, 1843–1914: Church and Politics in the Near East. Oxford: Clarendon, 1969; Лисовой Н. Н. Русское духовное и политическое присутствие в Святой Земле и на Ближнем Востоке в XIX — начале ХХ вв. М., Индрик, 2006. С. 160–261; Грушевой А. Г. Из истории русских школ на Ближнем Востоке. СПб.: Контраст, 2016; Gerd L. The Palestine Society: Cultural Diplomacy and Scholarship in Late Tsarist Russia and the Soviet State // Cultural Diplomacy and Arabs Christians in Palestine, 1918—1948. Between Contention and Connection / ed. by K. Sanchez Summerer and S. Zananiri. Palgrave Macmillan Brill, 2021. P. 273–302.

^[27] Грушевой А. Г. Из истории русских школ на Ближнем Востоке. С. 22–36.

^[28] См. многочисленные донесения французских консулов с детальными сведениями о русских школах: P. Savoye, Tripoli, 27 января 1898 г. MAE, Saint-Siege, n. s. Vol. 91. ff. 266–267 v.; Ibid. 19 декабря 1898. Ibid. ff. 273–274 v.

^[29] Депеша Эрнеста Констана. 15 августа 1898 г. MAE, Saint-Siege, n. s. Vol. 91. ff. 270–272.

^[30] Грушевой А. Г. Последняя учебная программа учительских семинарий Императорского Православного Палестинского общества // Вестник Екатеринбургской духовной семинарии. 2018. № 2 (22). С. 258–331.

^[31] Сухова Н. Ю. Духовно-учебные контакты Русской православной Церкви и ближневосточных православных Церквей (вторая половина XIX — начало ХХ вв.) // Вестник ПСТГУ II. История. История Русской Православной Церкви. 2008. Вып. II: 3 (28). С. 35–49.

^[32] Архимандрит Антонин Капустин. Донесения из Афин / изд. подг. Л. А. Герд. М., 2019. С. 119–123.

^[33] К. Д. Петкович — Е. Е. Стаалю. 14 июля 1869 г. // РГИА. Ф. 797. Оп. 38. II отд. Д. 71. Л. 14–15 об.

^[34] К. Д. Петкович — Е. Е. Стаалю. 29 августа 1869 г. // РГИА. Ф. 797. Оп. 38. II отд. Д. 71. Л. 31–32.

^[35] К. Д. Петкович — Н. П. Игнатьеву. 20 сентября — 11 октября 1869 г. // РГИА. Ф. 797. Оп. 38. II отд. Д. 71. Л. 36–38.

^[36] О митрополите Герасиме Яреде см.: Соколов И. И. Селевкийский митрополит Герасим Яред // Византийский временник. 1900. Т. 7. С. 306–307; Панченко К. А. Герасим Яред //Православная энциклопедия. Т. XI. С. 184–185.

^[37] «Антиохийский патриархат». Записка, составленная в Азиатском департаменте МИД в 1885 г. // РГИА. Ф. 797. Оп. 55. II отд. 3 ст. Д. 275. Л. 12–18.

^[38] РГИА. Ф. 797. Оп. 61. Д. 307 (Об избрании патриарха Спиридона и отозвании из Москвы управляющего Антиохийским подворьем архимандрита Рафаила, 1891–1892); РГИА. Ф. 796. Оп. 174. Д. 3001 (По письму патриарха Спиридона о пожертвовании на восстановление православных церквей и основании школ, 1893 г.).

^[39] РГИА. Ф. 796. Оп. 179. Д. 4015. Л. 2–4; Якушев М. И. Первый патриарх-араб на Антиохийском престоле // Восточный архив. 2006. № 14-15. С. 99–106; Якушев М. И. Антиохийский и Иерусалимский патриархаты в политике Российской империи. М., 2013. С. 202–208.

^[40] См. донесения французских дипломатов: P. Savoye — Th. Delcasse 12 Mars 1899 // MAE, CPC OM Saint- Siege. 91. ff. 1–8. P. Savoye — Th. Delcasse, 31 Mars, 1899 // MAE, CPC OM Saint- Siege. 91. ff. 285–286v; 5 Avril 1899 // MAE, CPC OM Saint-Siege. 91. ff. 287–288 v; 21 Avril 1899 // MAE, CPC OM Saint-Siege. 91. ff. 292–296 v. P. Savoye — Th. Delcasse. 13 Mai 1899 // MAE, CPC OM Saint-Siege. 91. ff. 302–304 v. О ситуации в Константинополе см.: Депеша Щербачева. Пера, 1/14 мая 1900 г. АВПРИ. Ф. 797. Оп. 70. II отд. 3 ст. Л. 67–68.

^[41] Bocquet J. Missionaries fran^ais en terre d’islam Damas 1860–1914. P.: Les Indes Savants, 2005; Riffier J. Les œuvres françaises en Syrie, 1860–1923. P.: L’Harmattan, 2000; Roche M. Éducation, assistance et culture françaises dans l’Empire Ottoman. Istanbul: Isis, 1999.

^[42] Частное письмо Фадлалы Саруфа, драгомана Порфирия Успенского и позднее профессора арабского университета в Санкт-Петербургском университете // РГИА. Ф. 797. Оп. 27. II отд. 2 ст. Д. 427. Л. 2–2 об.

^[43] Стефан Садо, иеромонах. Русская православная миссия в Урмии // Христианское чтение. 1996. Т. 13. С. 73–112; Герд Л. А. Англиканская и русская православная миссии к несторианам Персии и Турции в конце XIX в. (по материалам донесений британских дипломатов) // Христианское чтение. 1996. Т. 13. 2015. № 2. С. 137–157.

^[44] Копия донесения консула в Дамаске А. К. Беляева И. А. Зиновьеву. 3 ноября 1901 г. № 327 // РГИА. Ф. 796. Оп. 72. II отд. 3 ст. Д. 26. Л. 2–2 об.; Перевод письма яковитского митрополита Диарбекира А. Беляеву. 19 октября 1901 г. // РГИА. Ф. 796. Оп. 72. II отд. 3 ст. Д. 26. Л. 3.

^[45] Герд Л. А. Сиро-яковиты и их попытки соединения с Русской православной церковью в XIX — начале ХХ вв. // Каптеревские чтения. 2020. Вып. 18. С. 391–402.

^[46] Герд Л. А. Русский Афон. Очерки церковно-политической истории. М.: Индрик, 2010.

^[47] Якушев М. Я. Антиохийский и Иерусалимский патриархаты в политике Российской империи. М.: Индрик, 2013. С. 359; Пятницкий Ю. А. Антиохийский патриарх Григорий IV и Россия // Исследования по Аравии и исламу. Сборник статей в честь 70-летия М. Б. Пиотровского / под ред. А. В. Седова. М., 2014. С. 287–288.

^[48] Пятницкий Ю. А. Антиохийский патриарх Григорий IV и Россия. С. 291–299.

^[49] Частица Св. Креста была отождествлена с уже известного искусствоведам Сайданайским триптихом X–XI вв. Банк А. В. Византийский складень с перегородчатыми эмалями из Сайданайского монастыря // Палестинский сборник. 1956. Т. 18 (82). С. 177–182; Пятницкий Ю. А. Антиохийский патриарх Григорий IV и Россия. С. 308–316; Фионин М. В., Французов С. А. Приписки к рукописи D 227 из собрания ИВР РАН, содержащие сведения о ее происхождении и бытовании // Христианское чтение. 2018. Вып. 1. С. 208–226.

^[50] РГИА. Ф. 796. Оп. 189. Д. 8445. О состоянии дел в Антиохийском патриархате.

^[51] Герд Л. А. Русские проекты будущего Палестины после Первой мировой войны // Религии мира. История и современность. 2006–2011. М.; СПб., 2012. С. 551–578.

^[52] РНБ. Ф. 253. Оп. 1. Д. 37.

^[53] РНБ. Ф. 253. Оп. 1. Д. 64.

 

Источник: Герд Л. А. Русская церковная политика в Сирии в XIX в.: основные тенденции и динамика развития // Электронный научно-образовательный журнал «История». 2021. T. 12. Выпуск 8 (106) [Электронный ресурс]. URL: https://history.jes.su/s207987840016649-2-1/ (дата обращения: 29.09.2021). DOI: 10.18254/S207987840016649-2