Владимир Гаврилович, мы уже с Вами говорили, что биографические очерки общедоступны, их можно посмотреть, прочитать. Интересно узнать о жизни Патриарха Пимена по его собственным рассказам, которые, наверное, вы слышали. Как начинался его жизненный путь? Кто были его родители и родственники? Как формировалось его желание идти по церковному пути?
Патриарх Пимен (Сергей Михайлович Извеков) родился 10 июля 1910 г. в нынешнем городе Богородск (по другим данным, в селе Кобылино Бабичевской волости Малоярославецкого уезда Калужской губернии — ред.). Отец у него был механиком на текстильной фабрике. Мать Прасковья не работала. После рождения старшей дочери Марии все другие дети умирали в младенчестве, и мать будущего Патриарха Пимена усердно молилась. У них была икона Владимирской Божией Матери, и Прасковья дала перед ней зарок: «Если у меня родится мальчик, я его посвящу Богу, чтобы он был монахом». Через какое-то время она действительно родила мальчика, дали ему имя Сергей. Она с пеленок прививала ему любовь к Богу, к Церкви. И он продолжал жить, не умер, как его братья и сестры в младенческом возрасте. А время, когда ему исполнилось 10 лет, было тяжелое, после революции. Тем не менее мама постоянно водила его в храм, в Богоявленский собор в Богородске. Еще ездили в Троице-Сергиеву Лавру, он сам вспоминал, как его туда возили в десятилетнем возрасте; были и в Зосимовой пустыни, исповедовались и причащались. И он действительно проникся любовью к Богу, к Церкви. С мамой они путешествовали везде, а папа был постоянно занят на работе.
После школы Сергей пошел в монастырь послушником, затем принял сан иеродиакона, иеромонаха. Он очень любил пение, оно ему очень хорошо давалось — у него был великолепный слух. Он регентовал во многих храмах: в Богоявленском соборе в Богородске, в других храмах, в Сретенском монастыре. Потом он часто вспоминал, как служил в храме преподобного Пимена Великого у метро Новослободская, и ныне действующем, совершал там литургии и богослужения. Ведь он получил при постриге имя Пимен.
А я поступил в Одесскую духовную семинарию в 1956 г. при ректоре протоиерее Василии Кремлеве. Буквально через месяц ректор узнал, что я до семинарии был алтарником Покровского собора в г. Килия (Одесская обл. — ред.). Мой отец был старостой в соборе и прислуживал в алтаре, я ему помогал. И так с 1950-го по 1956 г. постоянно — все праздники, все воскресные службы в алтаре, за что меня постоянно в школе ругали, надо мной смеялись. Но папа говорил: «Не обращай внимания!» Его таскали из-за меня, но он везде знал что ответить, и отвечал. Когда отец Василий Кремлев узнал все это, попросил быть алтарником в семинарском храме.
Я побыл алтарником два месяца, навел порядок в алтаре. К нам приехал митрополит Борис (Вик) и говорит: «Я в прошлый раз у вас был – был такой беспорядок. В этот раз хотел отругать вас, отец Василий, а сейчас у вас такая чистота, порядок. Что случилось?» — «А у нас новый алтарник». — «А ну, покажите мне его!» И меня притащили. Думал, ругать будут, но митрополит Борис говорит: «Отец Василий, я его забираю в Успенский собор в Одессе». И я перешел туда работать алтарником и ризничим. Через какое-то время митрополит Борис забрал меня иподиаконом, но я был ризничим у себя на 46-й станции. Пришлось мне в 1957 г. на преподобного Сергия сопровождать митрополита Бориса в Троице-Сергиеву Лавру. В самолете митрополит сказал: «Архимандрит Пимен (Извеков), наместник Троице-Сергиевой Лавры, такой строгий, даже архиереев иногда ругает».
Потом я первый раз увидел его воочию. Летом приехал Патриарх Алексий I на патриаршую дачу в Одессу. Шли разговоры о том, что Патриарх хочет возвести архимандрита Пимена (Извекова) в епископский сан. Очень сильно возражал Данил Андреевич Остапов (личный секретарь и келейник Патриарха Алексия — ред.). Когда Данил Андреевич уехал в отпуск, Патриарх Алексий I (Симанский) собрал Синод, который определил архимандриту Пимену (Извекову) быть епископом Балтским, викарием Одесского архиерея митрополита Бориса. Отец Пимен прибыл 15 ноября (1957 г. — ред.), 16 ноября состоялось наречение, а 17-го — епископская хиротония, которую возглавил Патриарх Алексий I в сослужении митрополита Бориса и других архиереев. Я иподиаконствовал, как обычно. С трикирием был Михаил Сергеевич Мирошниченко, а я на второй паре с трикирием был.
На следующий день после хиротонии Патриарх говорит: «А завтра, Преосвященнейший, будете служить литургию в женском монастыре возле парка культуры им. Шевченко». Михаил Сергеевич возразил: «Я не буду (иподиаконствовать — ред.)». Он недолюбливал епископа Пимена. «Поедет Володя!» А Патриарх говорит: «Ну Владимир, так Владимир». Епископ Пимен говорит: «Я же первый раз буду служить литургию…» «Ничего, — ответил Патриарх, — вам Володя подскажет». Мы отслужили хорошо, я ему подсказывал. На следующей неделе мы служили в монастыре на 16-й станции, я иподиаконствовал. Через день-два он улетел.
Потом я узнал, что его назначили епископом Дмитровским, а еще через какое-то время — управляющим делами Московской Патриархии. Когда мы встречались, он говорил: «О! Я помню тебя. Ты мне много помог!» И мы подружились, если можно так сказать.
В Отделе внешних связей я работал в отделе протокола с Борисом Сергеевичем Кудинкиным. Когда случилось несчастье для Русской Церкви — умер Патриарх Алексий (Симанский), мне было поручено заведовать штабом по проведению похорон Патриарха. А митрополит Пимен (Извеков) был Местоблюстителем. И нам пришлось работать вместе. Похороны прошли без всяких инцидентов.
Собрался Собор по избранию Патриарха, я работал тогда шефом протокола и организовывал встречу гостей, приезд, отъезд, пребывание глав Церквей в гостинице «Россия», за что получил очередной орден. Патриарх Пимен остался доволен моей работой. «С тобой очень приятно, хорошо работать», — отметил он. «Ваше Святейшество, мне тоже очень приятно, хорошо работать». И на этом распрощались. «Ваше Святейшество, я устал, сейчас лето, благословите, я уеду домой повидать родителей». — «Поезжай». Я уехал.
Как приехал — через три дня приходит телеграмма, в которой сказано, что мне срочно надо вернуться в Москву. Приезжаю в Москву, митрополит Никодим (Ротов — ред.) говорит: «Володя, не знаю, что делать. Я планировал, что ты будешь у меня работать в Отделе протокола, а Патриарх издал указ: тебя назначить личным секретарем. Давай поедем к Патриарху, он нас сейчас нас ждет. Если ты хочешь…» — «Я бы хотел остаться в отделе, Ваше высокопреосвященство. Считаю себя недостойным быть личным секретарем Патриарха». Поехали. Я пытался что-то сказать… Патриарх ответил: «Я тебя знаю с момента архиерейской хиротонии. Мы похоронили Патриарха Алексия, трудились на Соборе, на котором меня избрали. Я определил — ты будешь моим личным секретарем». Митрополит сказал: «Благословите, Ваше Святейшество!» И с тех пор я, с 1971 по 1986 гг., был его личным секретарем.
Личные впечатления о Патриархе Пимене — величайший молитвенник, любил церковное пение, богослужение. Он так искренне, усердно молился за каждой литургией и особенно любил акафисты. Помню, даже если напряженная неделя — гости, службы, но акафист «Нечаянной радости» в храм Ильи Обыденного по пятницам обязательно ездил служить, каким бы уставшим ни был, как бы ни болел. Там был старостой Макар Никитич в то время, и они тоже подружились, его всегда достойно встречали и провожали. О Патриархе у меня остались самые теплые и приятные воспоминания как о человеке, который всю свою жизнь положил на алтарь Церкви и служения Богу.
Интересно, Вы рассказали, что митрополит Борис упоминал о строгости архимандрита Пимена. А каковы Ваши впечатления от первой встречи с ним?
При первой встрече, когда он был архимандритом в Троице-Сергиевой Лавре, а я иподиаконстовал, он был действительно очень строгим. Все мне говорили, что он такой грозный, строгий, все его боялись. Но когда стал епископом, он очень изменился, стал гораздо добрее. Я не чувствовал этой строгости, он очень хорошо ко мне относился. Я чувствовал отеческую любовь и внимание ко мне, недостойному, и старался по мере возможности отвечать взаимностью. Всю свою жизнь я строил тогда так, чтобы ничем не запятнать себя, потому что пятно, которое ляжет на меня, отразится на достоинстве Патриарха Пимена. Я об этом всегда помнил, всегда стремился ничем не запятнать честь и достоинство Патриарха Пимена. И он знал это, и всегда, когда ему говорили обо мне что-то хорошее, отвечал: «Знаю, знаю! Поэтому я его и взял к себе личным секретарем».
Давайте вернемся в период до архиерейской хиротонии. По биографии видно, что когда Патриарх Пимен был еще иеромонахом, игуменом, его неоднократно переводили с одного места служения на другое.
Очень часто.
Очень, очень много раз. Как думаете, с чем это может быть связано? Может быть, покойный Святейший Патриарх что-нибудь говорил об этом?
Патриарх покойный Алексий (Симанский) о нем всегда отзывался очень хорошо. Два года подряд в летнее время, когда Данила Андреевич уезжал в отпуск с семьей, я исполнял его (обязанности — ред.) по благословению Патриарха Алексия и, естественно, митрополита Бориса. Я тогда жил на 16-й станции вместе с Патриархом. Патриарх, я и еще две женщины — одна убирала, другая готовила. Мы четверо ночевали на патриаршей даче в Одессе. Когда приезжал епископ Пимен, я видел, как Патриарх его искренне любил и уважал. Но у них не сложились хорошие взаимоотношения с Данилой Андреевичем Остаповым. Остапов его не любил, и, видимо, взаимно: епископ Пимен тоже его с трудом терпел. У них почему-то были всегда натянутые взаимоотношения, это мои личные наблюдения.
Есть информация о том, что Патриарху пришлось пережить репрессии — его ссылали, когда он был иеромонахом. Расскажите подробнее.
Да, он был репрессирован, на Беломорканале несколько лет проработал. Там он работал в кандалах. Он показывал потом — у него были натертые синие кольца на ногах и руках. Эти места время от времени болели. Он использовал мази, чтобы боли эти как-то уменьшить. Он иногда показывал мне и рассказывал: «Вот что пришлось пережить». Когда упоминали КГБ или НКВД, его трясло от этих слов. Он так боялся КГБ и НКВД, что у него прямо менялось лицо тут же, и он трясся. Очень боялся сотрудников этих органов. Он был законопослушным, старался никогда не нарушать закон. Но в то же время он их страшно боялся.
А как он строил взаимоотношения с властью, ведь период был достаточно непростой?
Как-то он нашел взаимопонимание с Владимиром Алексеевичем Куроедовым (председатель Совета по делам религии 1960–1984 гг. — ред.). До этого был Карпов, более строгий, грубый и не такой контактный. Владимир Алексеевич был мягче, поумнее... И с Патриархом Алексием их встречи всегда проходили при взаимном удовлетворении.
Я сопровождал Патриарха часто на Смоленский бульвар, 11/2 — в Совет по делам религии, сидел в приемной, пока Патриарх был в кабинете у Куроедова. Потом его сопровождал к машине, и возвращались в Чистый (переулок, д. 5, рабочая резиденция Патриарха — ред.). И я видел, что он оставался всегда спокойным, уверенным, довольным. Не видел, чтобы он был очень раздражен этими встречами.
Понятно. А вот помните великопостное письмо Солженицына 1972 г., которое он адресовал Патриарху Пимену, с вопросом об отношениях советской власти и Русской Православной Церкви? Ответ на него, как известно, не последовал.
Не последовал.
Как это «за кадром» происходило?
Он очень сильно переживал, но считал, что в той ситуации, при тех взаимоотношениях с Советом по делам религии… Не забывайте, тогда был Никита Сергеевич Хрущев, который закрывал храмы. И конечно, к Хрущеву Патриарх относился негативно. Вспоминаю, как Никита Сергеевич Хрущев, будучи уже на пенсии, находился в гостинице «Россия», а я в тот момент встречал машину Патриарха после интронизации. Меня предупредили, что сейчас, возможно, из гостиницы выйдет охрана и Никита Сергеевич, которые были там, попросили предупредить Патриарха, что будет встреча. Подхожу к машине, говорю: «Ваше Святейшество, не исключена возможность, что здесь находится Никита Сергеевич Хрущев, и сейчас, когда будем идти на банкет, он выйдет». Он ответил: «Хорошо». Он вышел, идет и не смотрит на Никиту. Никита как увидел — остолбенел. Он хотел идти по дорожке, думал, что ковер расстелен для него. Но там кто-то из наших служителей попросил отойти чуть-чуть в сторонку. Никиту, я видел, аж затрясло, глаза бешеные, злостью налитые. И он так в сторону что-то там сказал. Патриарх прошел, тоже что-то сказал, сейчас я забыл, не буду вспоминать. Мы прошли, я говорю: «Слава Богу, пронесло!» Вот эта встреча была прямо лицом к лицу, на расстоянии 1,5–2 м. они разошлись. Никита Сергеевич выходил, Патриарх Пимен заходил на банкет.
А письмо Солженицына было через год?
Этот период все еще продолжался. Патриарх считал правильным не отвечать, не реагировать. Там же был еще, если помните, Краснов такой, тоже бесконечно писал Патриарху разные письма, требования. Патриарх старался не отвечать на них.
Вы не помните отношение самого Патриарха к содержанию письма, которое он мог публично не высказывать? Как он сам отреагировал?
Он, вы знаете, не очень любил высказывать, он держал в себе эти мнения.
Патриарх Пимен ведь был народным депутатом?
Он не гордился этим, скорее всего, был даже недоволен. Хотя, когда надо было, ездил на встречи.
Его выбрали не по его инициативе?
Без его согласия или воли. Не буду утверждать, но он не стремился к этому.
Понятно. А уже в период прихода Горбачева и перемен предвидел ли Патриарх такое развитие взаимоотношений Государства и Церкви? Как он видел будущее Русской Церкви, говорил ли что-то об этом?
По моим наблюдениям, у Патриарха Пимена лучше сложились взаимоотношения с супругой Михаила Сергеевича Горбачева, Раисой Максимовной. У них была взаимная симпатия. Горбачев официально старался относиться к Патриарху, и Патриарх формально относился к нему, как-то спокойнее, сдержаннее. А вот какая-то симпатия внутренняя, я видел, была к Раисе Максимовне. Потом я наблюдал, что у митрополита Питирима (Нечаева) тоже была большая симпатия и дружба с Раисой Максимовной.
Эти перемены государственно-церковных отношений во время перестройки как Патриарх воспринимал? Каково его участие в них? Это шло только от государства?
Он не мог влиять на эти события, но он их воспринимал с удовлетворением, потому что было значительно лучше, чем период при Хрущеве — там сплошные были разочарования и трагедии, со всех сторон, со всей России приходили сообщения о закрытии храмов. Это очень-очень раздражало и угнетало Патриарха Пимена. Вы же знаете, какое количество храмов было закрыто при Никите Сергеевиче Хрущеве. Ужасно много…
Прямой вопрос Вам как личному секретарю Патриарха Пимена. Что такое рабочий день Патриарха Пимена в общем?
Рабочий день. Патриарх Пимен вставал, читал правило. Он никому не разрешал заходить в его покои. Была только матушка Зинаида, которая имела ключ, она убирала у него, меняла постель, белье. Меня предупреждал, чтобы никто другой из матушек больше не заходил. Доверено было только ей. Он потом спускался, заходил в кабинет на первом этаже, а рядом, у библиотеки — мой кабинет. Из своего кабинета шел в трапезную, завтракал. Примерно в 9–9:15 он обычно спускался. Завтракал, как правило, один, не приглашал никого.
На обед приглашал управделами митрополита Алексия (Ридигера), иногда — митрополита Никодима (Ротова). Иногда обедал архимандрит Трифон (Кревский — ред.), но не всегда. А вот мы с отцом Матфеем (Стаднюком — ред.) ходили в другую трапезную, внизу, и там обедали. Если была какая-то делегация, кто-то из гостей, тогда Патриарх говорил, чтобы я присутствовал, потому что я должен какие-то документы приносить, подарки. И тогда мы с отцом Матфеем обедали за столом с Патриархом, с делегацией. Обед был с 14:00 до 15:00. А с 12:30 до 14:00, как правило, были приемы иностранных делегаций. Они приходили, митрополиты Никодим или Ювеналий (Поярков — ред.) представляли их, Патриарх принимал. Я присутствовал, потому что в любую минуту Патриарх мог попросить меня сделать то, принести то, я приносил. Моя ответственность была — встретить и проводить, преподнести подарки. Если ему дарили какие-то подарки, я тут же из его рук брал и уносил в кабинет, на определенный стол клал. Вот такая моя обязанность была.
После обеда чаще всего Патриарх говорил: «Я устал, часок отдохну». Он поднимался к себе и отдыхал, а я был начеку всегда, потому что много телефонных звонков было и какие-то вопросы, я все записывал. А в 16–16:30 Патриарх: «Так, я в кабинете! Володя, какие там есть вопросы? Заходи». Я прихожу, докладываю, если что-то передали, передаю. «Ну хорошо, хорошо. Так, сегодня у нас, наверное, все. Уже скоро пять, ты можешь идти домой. А я буду читать документы». Иногда задерживались до семи часов, если не было службы. А если служба была, то в половине пятого мы встречались, я докладывал. «Сейчас я буду одеваться и собираться на службу», — и он уезжал на службу. Иногда я ездил, иногда нет. Но всегда его сопровождал архимандрит Трифон на службу и со службы в Чистый.
А в быту как? Вам же приходилось быть с ним?
Я его сопровождал, мы часто ездили на теплоходе Москва — Астрахань — Москва. Иногда я один ездил, иногда еще отец Владимир Шишигин (впоследствии архим. Дионисий — ред.), потому что одному тяжело. Я даже попросил Патриарха: «Ваше Святейшество, давайте возьмем иеродиакона Владимира (Шишигина), чтобы нам было легче и проще». «Ну давай». Все равно место есть. И мы ездили. Мне было легче и приятнее, ну и, так сказать, надежнее. Потому что если я лег отдыхать или что-то делаю, он следит за Патриархом, смотрит, чтобы к нему на теплоходе не приставали. Очень многие старались подойти с разными вопросами — иногда приятными, а иногда его раздражало это. Он говорил: «Ведь вы же отдыхаете, я тоже хочу отдохнуть от всяких дел». Они пристают, липучие такие…
Несколько раз мы ездили в Подмосковье, в Барвиху. Я бессменно всегда сопровождал Патриарха. Мы ездили обычно на 15 дней, Патриарх жил один в таком большом люксе, а я — через стенку в двухместном номере. Иногда Патриарх подходил к стенке, стучал каким-нибудь предметом, я как услышу — бегу. Раз стук — значит, я должен идти. Иногда он звонил, но чаще всего стучал. Поэтому я всегда слушал… У нас была там врач Галина Ильинична, она наблюдала за здоровьем Патриарха, все процедуры назначала, сама присутствовала при всех процедурах, и он, как правило, был очень доволен и всегда с большим желанием ожидал, когда мы поедем в Барвиху, подлечимся, отдохнем. Мы очень много гуляли по лесу, ходили по дорожкам, разговаривали, беседовали, сидели на лавочке часами.
О чем беседовали?
О разном… Он вспоминал юность, детство, рассказывал, о чем-то меня спрашивал, я ему рассказывал, чаще всего об архиереях. «А вот такой архиерей, как тебе кажется, как он? Что слышал о нем хорошего или плохого?» Я что знал — рассказывал. Мы обменивались мнениями. Помню, мы гуляли как-то, вдруг смотрим — Георгий Константинович Жуков со своей супругой идут навстречу. Поздоровались, разговора не было. А через некоторое время подходит Николай Александрович Антипенко, говорит: «Ваше Святейшество, так хотелось бы с вами поговорить! Есть вопросы. Я пишу о Георгии Константиновиче и хотел бы узнать ваши впечатления». «Ну что, милости просим! Володя, скажи, чтобы накрыли стол. Давайте приглашайте Георгия Константиновича с супругой, и вы с супругой Еленой Дмитриевной приходите». Они приходили в номер к Патриарху, обедали. Я присутствовал. Иногда беседы были настолько длинными, что Патриарх показывал, что пора заканчивать. И я говорил: «Вы извините, пожалуйста, Георгий Константинович, Николай Александрович, у Патриарха есть процедуры, скоро врач должен прийти, нам надо закругляться». «Ой, извините, еще одну минуточку, еще один вопрос» и прочее, прочее… Они очень любили рассказывать. Я наблюдал за лицом Патриарха, ему было интересно и приятно то, что рассказывали Георгий Константинович и Николай Александрович. Но иногда эти беседы продолжались так долго, что Патриарх уже уставал.
А сам Святейший какой был в общении?
Такие непринужденные беседы — Патриарха что-то спрашивали, Патриарх рассказывал что-то, они рассказывали. Интересно было! Для меня было очень интересно и поучительно. Я любил эти встречи, мне нравились они.
Может быть, какие-то у вас в памяти остались ситуации, случаи вашего совместного времяпровождения, что особо запомнилось, что-то интересное?
Надо сказать, что Патриарх вел себя по отношению к духовенству очень строго в патриархии или на богослужении, а находясь в Подмосковье или в Барвихе, с отдыхающими он был предельно внимательным, ласковым, доброжелательным. «Ну какой приятный у вас шеф! Как с ним приятно! Какой он удивительный человек! Прямо я прикоснулся к чему-то божественному!» — говорили, побеседовав с Патриархом. Была такая Нина Васильевна Крылова, которая всегда потом звонила: «Когда Патриарх едет? Я в то время возьму путевку, чтобы увидеть его и пообщаться». Иногда Патриарх ее приглашал на обед, и они беседовали. Были другие такие встречи тоже. Он очень хорошо относился к людям, и люди за это были благодарны и говорили, что это воспоминание останется на всю жизнь — встреча с Патриархом Пименом. Вот так мне рассказывали.
А каким он был монахом?
Монах он, мне кажется, образцово-показательный был. Он всегда параман носил и четки. Утром и вечером всегда правило вычитывал все. Иногда, когда куда-то нужно было ехать, он говорил: «Я сегодня сократил правило, вот когда освобожусь — надо дочитать и помолиться». Он обладал великолепной памятью. Вот мы едем, бывало, в машине, он говорит: «Сегодня день смерти такого-то архиерея. Сегодня день ангела такого-то архиерея. Когда приедешь, не забудь срочно дать телеграмму. Подготовь текст, я посмотрю, и отправь». Он так много помнил. Вот сидит в машине и вспоминает… Я вначале поражался его памяти, тому, что он помнит и любит людей, считает необходимым поздравить их.
Интересный факт: у него не было систематического очного богословского образования. Уже будучи митрополитом, экстерном закончил…
Да, экстерном закончил. Но он был начитан. Его мать приучила читать богословскую и святоотеческую литературу. Патриарх рассказывал, что очень много читал, когда был иеродиаконом, иеромонахом. И благодаря тому, что у него была отличная память, он все помнил, и это восполняло ему. Он говорил откровенно при встрече с другими лидерами: «У меня не было такого академического образования, потому что я от юности своей — монах, я возлюбил Господа и Ему служу». Все люди правильно понимали и были довольны.
Разрывов в общении не было с ним никогда?
Никогда, я не наблюдал. Наоборот, он настолько был остроумным, находчивым в выражениях, что люди рот открывали, когда он парировал какие-то их выражения. Да, он с любым человеком на любом уровне находил общий язык, вел хорошо, достойно беседу.
К вопросу государственно-церковных отношений. Сам Патриарх Пимен какими хотел бы видеть эти отношения? Не говорили ли вы с ним об этом? Что это должно быть? Симфония, как было в Византии или в царское время в России, или то, как у нас сейчас? Или как в той ситуации, когда он жил?
Как-то ездили мы в путешествие с митрополитом Никодимом, который несколько раз пытался на эту тему завести разговор с Патриархом. Патриарх их пресекал: «У светской власти есть свои проблемы и вопросы, а мы должны следить за своими целями и следовать им». Он как-то не распространялся на эту тему.
Интересно, какие у него были особо почитаемые святые, праздники? Какие-нибудь личные духовные симпатии?
Он особенно не высказывал никому, насколько мне известно. Он очень любил богородичные праздники, это я знаю точно. Господские праздники тоже, но на богородичные так искренне, так сердечно читал молитвы Божией Матери. Меня удивляло единственное: у них не сложились хорошие взаимоотношения с сестрой. Сестра несколько раз пыталась возобновить отношения с Патриархом, он ее так с прохладцей принял. Потом она звонила мне, хотела встретиться с Патриархом, я докладывал, а Патриарх: «И о чем мне с ней говорить?» Я говорю: «Почему так?» «Когда я принял монашество и работал в церкви, она меня осуждала за это. А сейчас, видишь ли, поумнела. Не надо». И не встречался с ней, не желал встретиться.
Она уже скончалась?
Она умерла, да. Мария.
Скажите, а с нынешним Патриархом были встречи? Становление Патриарха Кирилла происходило в основном при Патриархе Пимене.
Нынешний Патриарх Кирилл — воспитанник митрополита Никодима (Ротова). В 1963 г., по-моему, я был на третьем курсе в Ленинградской академии, и там занимался старший брат Патриарха Кирилла — Николай, мы с ним дружили. Нынешний Патриарх Кирилл, тогда Владимиром он был, поступал в семинарию. А митрополит Никодим проявил внимание и дал благословение отцу Михаилу Сперанскому, ректору Духовной академии Санкт Петербургской, принять. Когда он только поступил, вскоре стал иподиаконствовать у митрополита Никодима. Митрополит Никодим несколько раз представлял своего иподиакона Владимира Гундяева. Патриарх остался им доволен, потому что он очень был начитанным, проявлял себя знающим и сообразительным — под стать митрополиту Никодиму, у которого была изумительная память, широта взглядов. Это наблюдалось и у его иподиакона, нынешнего Патриарха Кирилла. Поэтому всегда к нему была большая симпатия со стороны Патриарха Пимена.
Интересно личное отношение Патриарха Пимена к экуменизму.
Он считал, что экуменизм нашей Русской Православной Церкви не нужен. Но как средство того, чтобы в данной ситуации выжить, это было необходимо. Как объяснял митрополит Никодим: «Без приглашения иностранных делегаций, без проведения конференций Всемирного совета церквей, Христианской мирной конференции, конференции Европейских церквей мы бы были неизвестны миру. И Никита Сергеевич, и Горбачев закрыли бы все остальные приходы, и нас бы очень зажали. А благодаря тому, что иностранные делегации приезжали, фотографировали, брали интервью у верующих людей, становилось все известно за границей — это было неполезно и нежелательно для правительства того времени. Но эти конференции нас каким-то образом спасали».
А отношения с Троице-Сергиевой Лаврой? Сам Патриарх что-то Вам говорил о Лавре? Он же очень любил ее, часто посещал.
Он Лавру любил, с удовольствием всегда ездил в Троице-Сергиеву Лавру. Вы бы видели, как он совершал акафист у мощей преподобного Сергия! Часто он плакал, когда читал молитву, всегда слезы были на глазах у него.
А к Академии и вообще к духовному образованию как он относился?
К духовному образованию он хорошо относился, но очень откровенно не высказывался. Единственное, что ему нравилось, — когда ректором был митрополит Владимир (Сабодан), при нем Академия цвела и строилась. И когда мы приходили, обаяние и умение митрополита Владимира принять Патриарха всегда ему были очень приятны. Приятным были также встречи, когда был ректором митрополит Филарет (Вахромеев). У Патриарха тогда была тема для разговора с папой митрополита Филарета (Вахромеева), я забыл его имя, он был и композитором, и дирижером. И мама была очень обаятельной. Они с Патриархом всегда вели очень приятные беседы для взаимного удовольствия.
Расскажите, пожалуйста, подробнее о его отношении к церковному пению в целом и в частности к отцу Матфею (Мормылю). Может, какие-то точки соприкосновения между отцом Матфеем и Патриархом?
Он очень любил церковное пение и всегда с удовольствием общался с отцом Матфеем. Он его всегда приглашал к столу, когда мы находились в Троице-Сергиевой Лавре, в патриарших покоях: «Позовите отца Матфея!» И тот присутствовал на обедах. Вы знаете, Патриарх Пимен жил церковным пением. Он любил регентовать и прислушивался — если где-то что-то пели плохо, он это чувствовал, замечал и высказывал, делал замечания. И что может быть лучше и дороже для христианина, как не любовь к церковному пению! Это та же молитва, поэтому, слушая церковное пение, мы молимся, благодарим Бога, просим Господа быть милостивым к нам. И Патриарх гордился тем, что отец Матфей так хорошо поет, он всегда приглашал его хор петь на службах, на каких-то конференциях, на мероприятиях. Всегда пел лаврский хор под руководством отца Матфея, иначе бы Патриарх не разрешал, он любил. Но он строгий, а быть нестрогим, не требовать — значит, хор будет плохо петь, плохо все получится, мне так кажется.
Спасибо большое, Владимир Гаврилович!
Дай Бог! Я извиняюсь, я небольшой оратор.
Хорошая беседа!
Беседовал священник Анатолий Колот