В оценке современных историков, исследующих характер государственно-церковных отношений в период 1940-1980-х годов, прослеживается односторонний взгляд, создающий неправильную картину как самих отношений, так и участия в них определенных людей. Однобокость позиции заключается в том, что исследователи делают выводы и подтягивают доказательный материал не в силу самой доказательной базы, а из заранее поставленной цели и определенных установок. Так что в необъективности позиции они ничем не отличаются от исследователей советской школы, которые, также руководствуясь критериями «научности», исследовали государственно-церковные отношения. В историографии советской школы Церкви вменяется в вину сопротивление советской власти. В настоящее же время преобладает позиция, согласно которой представителей духовенства, в первую очередь епископов, обвиняют в потворстве властям при закрытии церквей и приходов, в разрушении приходской жизни.
Для определения правильной церковной позиции архиерея до сих пор многими исследователями используется известное клише: верный и «правильный» архиерей Русской Церкви – тот епископ, кто препятствовал закрытию церквей, формировал кадры духовенства, укрепляя их образованными молодыми людьми, оказывал сопротивление атеистической политике властей, тот, кто выступал против решения Архиерейского собора 1961 года. Плохой – кто чуть ли не сам закрывал храмы, был груб с духовенством и паствой, делал уступки властям в их политике по сокращению церковных структур.
Именно в таком ключе характеризует духовенство периода 1950-1970-х годов священник Георгий Эндельштейн, который делит его на «истинных пастырей», сопротивлявшихся атеистической политике власти, и проводящих политику властей, т. н. «сергианцев». Истинные пастыри – это новомученики и исповедники, а также те священники и миряне, кто не молчал о гонениях советской власти на Церковь. К другой категории он относит «красных попов – сергианцев», старавшихся наладить компромисс с властями, которые мало чем отличались от атеистов – гонителей Церкви. Характерной их чертой он считает произносимую во всеуслышание ложь о свободной жизни Церкви в СССР. В первую группу, кроме новомучеников и исповедников, соловецких узников, он записал архиепископа Ермогена (Голубева) и архимандрита Тавриона (Ботозского), а также свидетелей правды о гонениях на религию в СССР – священников Глеба Якунина и Николая Эшлимана. Во вторую группу он включил всех остальных – священноначалие Русской Церкви, начиная с митрополита Сергия (Страгородского), а также всех смирившихся с жизнью в атеистическом государстве и лояльных к власти[1]. Фактически такого же мнения придерживаются авторы статей в «Православной энциклопедии», в которых представлена деятельность архиереев Русской Церкви с начала 1960-х годов, например протоиерей Владислав Цыпин[2].
Разберем тезис о причастности архиереев к закрытию храмов. На основании изучения государственного законодательства в отношении к религии и архивных документов становится очевидно: закрытие храмов в советский период продиктовано государственными постановлениями и действиями властей, но не податливостью или стойкостью архиереев[3]. Авторитетный церковный историк, протоиерей Владислав Цыпин в написанной им «Истории Русской Церкви в 1917-1997 гг.» отмечает, что в 1959 году закрытие приходов Русской Церкви в СССР приобрело «массовый характер, в следующем, 1960-м году оно осуществлялось с еще большим размахом», 1437 храмов были закрыты, разрушены или взорваны. Он сравнивает кампанию по закрытию церквей в 1959-1960 гг. с подобной кампанией эпохи «великого перелома» и не отмечает «отличившихся» в закрытии храмов архиереев[4]. Следует заметить, что храмы закрывали не только в период крупных антирелигиозных кампаний (1929-1937, 1958-1963), но и в период т. н. «послевоенного возрождения» и «брежневского застоя», то есть в советский период истории не было времени, когда храмы не закрывали по тем или иным причинам, массово либо избирательно.
Штраф за веру в Бога
Рассмотрим характер государственно-церковных отношений в послевоенные годы. Если с 1946 по 1948 гг. количество открываемых по ходатайствам верующих храмов росло, то с 1949 года началось постепенное закрытие храмов. Это произошло в связи с изменением государственной политики в отношении к Церкви и к ее возможностям в международных стратегических проектах по продвижению гегемонии советского влияния в мире[5]. В подтверждение приведенного тезиса отметим статистику закрытия храмов на примере нескольких епархий Центральной России. Например, если в Костромской епархии, которую возглавлял епископ Антоний (Кротевич), за период 1946 по 1948 гг. было открыто 5 церквей, то с 1948 по 1953 гг. было закрыто 17 церквей, с 1953 по 1963 гг., за 10 лет после его ухода из епархии, закрыто 9 храмов.
.Тула. 1955 год..jpg)
Архиепископ Антоний (Кротевич)
Опровергая вину епископа Антония в закрытии храмов и формулировку статьи в «Православной энциклопедии», что «он не проявлял должного рвения в противодействии закрытию храмов»[6], укажем, что эти цифры не сравнимы с количеством закрытых церквей после революции, в 1920-1930-е годы. С 1917 по 1941 гг. в Костромской епархии было закрыто 306 церквей, особо массовый характер закрытие имело в годы «великого перелома» и последующие 1930-е годы[7]. Сравним статистику закрытия храмов в других епархиях Русской Церкви центральных областей России. Во Владимирской епархии с 1918 по 1941 гг. было закрыто 330 храмов. В 1944 году был возвращен владимирский Успенский собор, что явно указывает на улучшение государственно-церковных отношений. С 1941 по 1962 гг. закрыто 12 храмов, из них с 1960 по 1962-й – 4 храма[8]. С 1944 до 1970 года епархией управлял архиепископ Онисим (Фестинатов). В характеристике, данной ему в «Православной энциклопедии», говорится, что архиепископ «в годы хрущевских гонений смог удержать от закрытия почти все храмы»[9]. Такая формулировка авторитетного издания вызывает недоумение и явно не соответствует статистике. В Ивановской области в 1960 году количество церквей сократилось на 6, а с 1961 по 1962 гг. – еще на 7 храмов, в 1963 году – еще на 2[10]. С 1958 по 1963 гг. епархией управлял архиепископ Илларион (Прохоров), который, по мысли авторов ПЭ, пользовался «любовью и почтением молящихся», характеризовался как «благостный» архипастырь и прекрасный проповедник[11].
Вышеприведенную статистику и соответствие массового закрытия храмов в период антирелигиозных кампаний (несмотря на протесты некоторых архиереев) можно привести по любой епархии Русской Православной Церкви. Причины и поводы к закрытию были разными: строительство водохранилища или дороги, избыточное количество церквей в данном районе, ветхость церковного здания, отсутствие в нем ремонта и т. д. Однако обращение к законодательству о культах показывает, что храмы закрывали не архиереи, а власти[12]. Ведь расторжение договора с церковной общиной и закрытие церкви было не во власти архиерея, а во власти госорганов, о чем ясно говорит законодательство о религии.
Исследование автобиографий архиереев 1950-1960-х гг. показывает, что епископов, сопротивлявшихся политике закрытия храмов и открыто об этом высказывавшихся, активизировавших церковную жизнь, либо переводили в глухие епархии, либо, как правило, отправляли за штат. Распространенным явлением того времени был уход архиерея за штат «по состоянию здоровья». Достаточно вспомнить увольнение с Крутицкой кафедры митрополита Николая (Ярушевича) и замена его более покладистым митрополитом Питиримом (Свиридовым). Можно сказать, что уход за штат со стороны архиерея был выражением протеста против насилия властей над религией и верой.
В качестве примера того, что активная позиция архиерея никак не влияла на результаты проведения антирелигиозной кампании, укажем, что при управлении Крымской епархией архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого), несмотря на его мировую известность и признание, а также решительную позицию по недопущению закрытия храмов, храмы в Крыму закрывались. Даже вопреки усилиям архиерея по их сохранению и перемещению в неблагополучные приходы священников из городских храмов[13]. Таким образом, следует принять вывод, что не «потворство» власти или сопротивление влияло на количество закрытых храмов, а приказы и соответствующие распоряжения государственной власти.
Знакомясь с архивными материалами, отметим тот факт, что при управлении митрополитом Антонием Ивановской епархией, с 1964 по 1966 гг., не был закрыт ни один храм. Говорить о том, что при управлении епархиями митрополитом Антонием храмов закрывалось больше, чем в других епархиях в то же самое время, неверно. Достаточно взглянуть на данные статистики. Например, с 1948 по 1953 гг. в Костромской епархии было закрыто 17 храмов, в Калининской епархии – 17, в Ярославской – 6, в Смоленской – 6. Причем к 1953 году количество храмов по епархиям Центральной России выровнялось и было примерно одинаковым. Однако если сравнивать с соседними областями, в Костромской епархии храмов было больше, чем в других областях Центральной России – Владимирской, Калужской, Рязанской, Смоленской, Тульской. Костромская епархия в этом отношении уступала лишь Московской (211) и Ярославской (149). В Костромской и Калининской к 1954 году было 80 храмов, в Ивановской – 56, в Тульской – 39[14]. Количество храмов на протяжении двух лет управления митрополитом Антонием Ивановской епархией (в 1964-1966 гг.) оставалось стабильным – 44[15]. Из чего следует, что обвинять его в злонамеренном желании закрыть большее количество храмов, чем в других епархиях, вряд ли представляется возможным.
После приведенных статистических данных сравнительного анализа роста и уменьшения количества храмов в обозначенные годы, а также исследования общецерковных документов периода конца 1940 – начала 1950-х гг. следует сделать вывод о том, что закрытие храмов, инициированное и проводимое светской властью в целях ликвидации религиозных пережитков у населения, особенно во времена антирелигиозных кампаний, находилось вне компетенции архиереев Русской Православной Церкви и что этот исторический факт не может являться свидетельством стойкости и верности отдельного человека выбранным идеалам.
[1] Эдельштейн Г., свящ. Записки сельского священника. М.: РГГУ, 2005. С. 84.
[2] Цыпин В., прот., Зонтиков Антоний // Православная энциклопедия. М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2001. Т. II. С. 628-629.
[3] Михайлов Н.В., Иванченко С.В. Правовые основы деятельности Русской Православной Церкви в СССР в 1950-1970-е гг. // Вестник Московского университета МВД России. Юридические науки. №2. 2011. С. 155-157.
[4] Цыпин В., прот. Истрия Русской Церкви в 1917-1997 гг. М., С. 390.
[5] Русская Православная Церковь. ХХ век / Беглов А.Л., Васильева О.Ю., Журавский А.В. и др. М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2015. С. 408.
[6] Цыпин В., прот., Зонтиков Антоний // Православная энциклопедия. М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2001. Т. II. С. 628-629.
[7] Государственный архив Костромской области (далее – ГАКО). Ф. р-2102. Оп. 5. Д. 51. Л. 4.
[8] Государственный архив Владимирской области. Ф. р-632. Оп. 8. Д. 3. Л. 39.
[9] https://drevo-info.ru/articles/13676771.html [Электронный ресурс]. Дата обращения 15.08.2020 г. Мануил (Лемешевский В.В.), митр. Русские православные иерархи периода с 1893 по 1965 гг. (включительно). Erlangen, 1979-1989. Т. 5. С. 274-276.
[10] Архив Ивановского епархиального управления. Годовой отчет за 1961 год. С. 3.
[11] Даньшин Сергий, прот. Архиепископ Иларион (Прохоров) //Журнал московской Патриархии, 1973. № 4. С. 18.
[12] Филиппов Б. А. Очерки по истории России ХХ век: Учеб. Пособие. – М.: Изд-во ПСТГУ, 2009. С. 465.
[13] Лука (Войно-Ясенецкий), архиеп. «Я полюбил страдание…» Автобиография. М., 1996.
[14] Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. р-6991. Оп. 2. Д. 12. Л. 24, 25, 74.
[15] Государственный архив Российской Федерации. Ф. р-6991. Оп. 2. Д. 167. Л. 37, 38, 108.