Спасение человека невозможно без жизни в Церкви, а последнее непосредственно связано с участием в таинствах. В первую очередь в таинстве Евхаристии, которое на метафизическом уровне можно отождествить с самой Церковью. «Приимите, ядите: сие есть Тело Мое» (Матф. 26:26), «Тело Его, которое есть Церковь» (Кол. 1:24).

Вместе с тем утверждать, что церковная жизнь и участие в таинствах дают «автоматическое» право на жизнь вечную, мы не можем. Из этого следует, что жизнь в Церкви является необходимым, но недостаточным условием спасения. Утверждать, что причиной недостаточности для спасения жизни в Церкви является сама Церковь, которая «свята и непорочна» (Еф. 5:27), будет величайшей дерзостью. В религиозном сознании некоторых людей святость и непорочность церкви отождествляется с явной, имеющей место быть жизнью христиан. Из-за такого ошибочного суждения возникает диссонанс, особенно усиливающийся, когда жизнь людей церковных явно идет вразрез с божественными заповедями. Святость и непорочность Церкви вытекает не из образа жизни людей, входящих в Церковь, а из Божественной природы самой Церкви. «Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего. Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают» (Иоан. 15:5,6). Даже видимые формальные признаки принадлежности человека Церкви (посещение богослужений, участие в таинствах и даже наличие духовного сана) еще не свидетельствуют о связи человека-ветки с лозой-Христом. Ярким подтверждением последнего тезиса являются слова молитвы из чинопоследования таинства Исповеди: «Примири и соедини его (прим.: кающегося) святей Твоей Церкви, о Христе Иисусе Господе нашем»[i]. Таким образом, факт того, что греховная жизнь человека отторгает его от Тела Христова, закреплен в церковном самосознании на та́инственном уровне. Подчеркнем, что приведенные слова молитвы относятся ко всем без разбора чина, звания, сана и т.д. православным христианам, активным участникам та́иственной жизни Церкви.

Мы приходим к пониманию необходимости различия между действи́тельностью таинства и его де́йственностью. Под действи́тельностью таинства необходимо понимать его правильное совершение, под де́йственностью – его благодатное воздействие на отдельного конкретного человека – члена Церкви. По каким критериям можно определить действительность и действенность таинства?

Рассуждая о действенности Таинств Церкви, протоиерей Сергий Булгаков пишет: «Церковь имеет истинные действенные таинства, это есть один из признаков истинной Церкви. Эта действенность связана с наличием иерархии апостольского преемства и хранением истинного учения. Общение в таинствах и взаимное признание таинств поэтому и есть одно из оснований церковного единства»[ii]. Но, как мы уже говорили, участие человека в таинстве, даже если таинство совершено священнослужителем, имеющим апостольское преемство и находящимся в евхаристическом общении с полнотой Церкви, еще не является гарантией того, что таинство для участвовавшего в нем будет спасительно. Таинство «поначалу является для принявшего его человека действительным, но еще не действенным, еще его не освящающим. При принятии оно оказывается только залогом, семенем будущего обожения, потенциальным "образом" будущей славы во Христе, но отнюдь не самой этой славой, и даже не началом ее осуществления: оно возможность, а не плод»[iii]. Таким образом, критерии, предложенные отцом Сергием, – наличие церковной иерархии с апостольским преемством, сохранение истинности (православности) учения и общение в таинствах, являются критериями действительности таинства, а не критериями его действенности. Эти критерии применимы как к отдельной общине, так и к отдельной поместной Церкви. Правила определения апостольской преемственности и общения в таинствах регламентируются соборным мнением Церкви на основе правил святых апостолов и Соборов.

Иными словами, применительно к таинствам можно сказать, что действительность – необходимое, но недостаточное условие для действенности таинств. Поэтому вызывает недоумение комментарий протоиерея Сергия Булгакова: «Православная церковь не отвергает действенности таинств в римском католичестве, ибо здесь неоспоримо сохраняется апостольское преемство иерархии, хотя повреждения в учении и препятствуют прямому общению таинств с католиками»[iv]. Как мы видим, из критериев, предложенных самим отцом Сергием, применительно к Римо-Католической церкви актуальным является только критерий преемственности. При невыполнении условий действительности таинств говорить об их действенности смешно. Это же актуально в отношении любого религиозного общества, находящегося вне евхаристического общения с Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церковью.

Какими же критериями необходимо руководствоваться для определения действенности таинств Церкви для человека? «При искреннем обращении такого человека к Богу, этот "образ", залог, семя раскрывается в подлинное "подобие", благодать Таинства уже не "дремлет", но поистине действует в нем, уподобляя его Христу – как уже реально живущего Христом. Только в таком случае это Таинство и становится для него действенным, то есть спасительным»[v]. Именно такой взгляд на определение действенности таинств свойственен сознанию Церкви. «И когда увидишь в сердце своем бывающую тебе помощь, знай достоверно, что не извне явившись пришла благодать сия, но данная тебе таинственно при Крещении, воздействовала ныне в такой мере, в какой ты, возненавидев (греховный) помысл, отвратился от него»[vi]. Можно ли подойти рационально к определению тех моментов, когда «в сердце <…> явившись, пришла благодать», ведь только Господь проникает в сердце человека (см. Иер. 17:10)? Конечно же, нет. Даже для нас собственные движения сердца зачастую остаются тайной, и поэтому мы словами св. Мардария просим: «Владыка Боже, Отче Вседержитель, Господи, Сын Единородный Иисусе Христе и Дух Святой! Единое Божество, единая Сила, помилуй меня, грешного, и Тебе известными путями спаси меня, недостойного раба Твоего, ибо Ты благословен во веки веков. Аминь »[vii]. Именно поэтому непосредственно перед Причастием, после того как мы уже тщательно «подготовились», мы снова просим: «Да не в суд и не во осуждение будет мне причащение пречистых Твоих Таин, Господи, но во исцеление души и тела»[viii].

Таким образом, видимые критерии, по которым можно констатировать действенность таинства, определить невозможно. Мы можем только утверждать, что если человек принадлежит Церкви, то она, имея «истинные действенные таинства», преподает их человеку во всей полноте, но усваивается благодатная сила таинства человеком в той мере, в которой сердце человека открыто для усвоения. Саму же действенность таинств каждый из нас определяет, прислушиваясь к благодатному действию Св. Духа внутри нас.

Остановимся немного на действенности таинств. Как мы уже определили, благодать Св. Духа во всей полноте преподается в та́инственной жизни Церкви. Но каждый отдельный человек в разной мере усваивает от этой благодати. Разность определяется как желанием человека на уровне ипостасной воли вместить в себя благодатные дары, так и от Божественного Промысла. «Вы – тело Христово, а порознь – члены. И иных Бог поставил в Церкви, во-первых, Апостолами, во-вторых, пророками, в-третьих, учителями; далее, иным дал силы чудодейственные, также дары исцелений, вспоможения, управления, разные языки. Все ли Апостолы? Все ли пророки? Все ли учители? Все ли чудотворцы? Все ли имеют дары исцелений? Все ли говорят языками? Все ли истолкователи?» (1 Кор. 12:27-30). Из слов апостола следует, во-первых, что благодатные дары необходимы для созидания земной Церкви. «К совершению святых, на дело служения, для созидания Тела Христова» (Еф. 4:12). А, во-вторых, их обилие, разнообразие, благодатная сила находятся в прямой зависимости от благочестия людей, составляющих земную часть Церкви. «Ревнуйте о дарах больших, и я покажу вам путь еще превосходнейший» (1 Кор. 12:31). Иными словами, можно сказать, что когда Господь видит сердца людей предрасположенными или готовыми идти за Ним на Голгофу (см. Лк. 9:23), то и дары Св. Духа преподаются более обильно, и действие их на людей, если можно так сказать, более глубоко, более выразительно, более чувствительно для человека. И наоборот, внутренняя апостасия отдельных членов земной Церкви складывается в апостасию уже церковной организации (прихода, епархии, поместной Церкви) с вполне закономерным уменьшением благодатной силы, преподаваемой Господом. При этом возможность спасения человека в Церкви как базовая цель существования самой Церкви остается. Даже в обществе, полностью пораженном апостасией, только Церковь останется тем организмом, где может произойти встреча человека с Богом. Но про обилие даров Св. Духа в апостасийном обществе нужно забыть. Можно утверждать, что при сохранении действительности таинств их действенность не статична и соответствует Божественному Промыслу, Божественному домостроительству, и при этом направлена неизменно на спасение душ.

Ощущение связи между личным благочестием человека и дарами Св. Духа присутствует на протяжении всей истории Церкви. Так, обмирщение общей церковной жизни еще на ранних этапах истории с одновременным желанием отдельных членов Церкви сохранить ревность к благочестивой жизни привело, с одной стороны, к отделению в отдельный церковный институт монашества (к IV ст.), с другой – к появлению различных расколов и даже сект, например, монтанизма еще во II ст. Не будем подробно останавливаться на описании сект, отличавшихся «рвением» к благочестивой жизни. Укажем лишь, что монашество как особая форма организации церковной жизни осталось под благодатным действием Св. Духа в силу того, что сохранило описанные выше критерии действительности таинств. В противоположность монашеству другие общества «ревнителей» нарушали один или несколько критериев действительности таинств и постепенно вырождались в секты, в которых действенность даров Св. Духа отсутствовала. Но снова обратим внимание на то, что монашество представляет собой как бы отдельную организацию внутри единого церковного организма.

Приведем пример ощущения действенности Благодати из новейшей истории. Автору довелось слышать рассказ пожилой монахини Свято-Георгиевского Даневского женского монастыря (Украина, Черниговская обл.) о том, что в феврале 1917 года, когда будущая монахиня была еще ребенком, вся ее семья ощутила то, что «благодать оставила нас». И лишь чуть позже из объявления священника в храме они узнали о трагических революционных событиях в столице. Вывод о действии, вернее бездействии, благодати родители, братья и сестры монахини, очевидно, сделали исключительно из личных духовных ощущений, на основе личного религиозного опыта. Безусловно, слова «благодать оставила нас» не говорят о полной богооставленности. Но некие благодатные дары перестали быть ощущаемы. И позналось это людьми лишь в сравнении того, «как было» и «как стало». С учетом этого факта совершенно особый аспект получает, например, участие значительного количества духовенства и благочестивых мирян в белом движении начала XX в. Автор не утверждает, что белое движение состояло исключительно из ревнителей православия. Но живое чувство того, что благодать уходит, и в «красной» России ее не будет в той мере, в какой она была до революции, заставляло примыкать к белому движению настоящих ревнителей благочестия. «Достаточно упомянуть князя Дмитрия Шаховского, будущего архиепископа Сан-Францисского Иоанна, который, будучи почти ещё ребёнком, записался в Добровольческую армию, приписав себе при этом два года возраста»[ix]. В свою очередь, по-другому оценивается «сергианство», в котором РПЦЗ длительное время упрекала РПЦ. Какой поголовной бескомпромиссной стойкости в вере можно ожидать от тех, кого точно так же оставила благодать? Сонм новомучеников и исповедников Русских лишь исключение, подтверждающее общую тенденцию к апостасии. Новомученики явились тем урожаем, жатвой, которую собрал Господь (ср. Откр. 14:16).

В целом земная история Церкви – это история, которая закончится во времена, когда «Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле?» (Лк. 18:8). В то время во всей земной Церкви будут лишь два подвижника благочестия, «это суть две маслины и два светильника, стоящие пред Богом земли» (Откр. 11:4). При этом сама Церковь продолжит свое существование, ведь «врата ада не одолеют ее» (Матф. 16:18). Кроме возможности спасения рассчитывать на какие-то сверхъестественные дары в Церкви в то время будет наивно.

Иными словами, мы, составляющие Церковь земную, постепенно все меньше и меньше, по сравнению с предыдущими поколениями христиан, получаем сверхъестественных даров Св. Духа. Наш религиозный опыт отличается от религиозного опыта предыдущих поколений. Мы объективно не можем уже переживать то, что переживали наши предшественники сто лет назад. Не говоря о более ранних временах. Еще раз повторюсь – мы не утрачиваем ни на йоту возможности спасения, мы лишь утрачиваем, например, возможность видеть единое благодатное действие Св. Духа в мире, в Св. Писании, в Церкви, тем самым по духу становясь со временем почти не отличимыми от материалистов. «Для идолопоклонников, как и для философов-материалистов (что одно и то же), природа – это китайская грамота. Иностранцу или неучу, впервые увидевшему свиток с китайскими иероглифами, они кажутся прекрасным орнаментом, чудесной вязью, чарующим узором, но безо всякого внутреннего смысла и значения. Представьте себе, что перед пергаментом, испещренным иероглифами, стоят два китайца: один неграмотный, а другой грамотный. Неграмотный смотрит и видит только чарующий узор. Все его внимание направлено на рисунок того письма, на палочки и черточки. Между тем, грамотный, не обращая внимания на начертание иероглифов, быстро следит за смыслом, за мыслью, за духовным значением, заключенным в тех узорчатых знаках. Неграмотный человек и взором, и духом прикован к внешнему виду знаков, а грамотный видит знаки взором, но постигает смысл духом. Вот вам правдивое изображение с одной стороны идолопоклонников (неважно, ученых или неученых), а с другой стороны – истинных христиан. У первых и чувства, и дух прикованы к символам, а вторые видят символы чувствами, но духом читают дух»[x]. Яркой иллюстрацией тезисов святителя является, например, выступление профессора СПбДА архимандрита Ианнуария (Ивлиева) на Богословских собеседованиях представителей Русской Православной Церкви и Немецкой епископской конференции. «Архимандрит Ианнуарий (Ивлиев), выступая с сообщением "Новый Завет о браке и семье", подчеркнул, что места в Новом Завете, где упоминается о браке и семье, систематизировать трудно, попытки создать общую новозаветную систему взглядов на брак грешат произвольностью. По мысли докладчика, "тексты разных авторов и разных преданий больше похожи на пение разных птиц в весеннем саду": птицы не пользуются единой партитурой, их голоса невозможно "гармонизировать", но их пение мы слышим как прекрасное и одухотворенное. Каждая птица сидит на своей ветке и поет по-своему»[xi]. Отец Ианнуарий считает, что происходит это по причине того, что «Дух дышит, где хочет» (Иоан. 3:8). Но, как мы видим, причина этого совсем в другом. И продолжение мысли апостола Иоанна только подтверждает уже установленный факт. «Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа» (Иоан. 3:8). Человек, рожденный от Духа, не знает только, откуда (когда) приходит и куда уходит Св. Дух. Это есть тайна Божественного Промысла. «Святой Дух, сочувствуя нашей немощи, посещает нас, даже если мы нечисты; и если Он находит, что с любовью к истине молится ему только ум, то нисходит на него и разгоняет всю фалангу обступивших его помыслов и [греховных] мыслей, обращая его к пылкому желанию духовной молитвы»[xii]. Голос же Духа праведник слышит четко и понимает его смысл. Голос этот принадлежит одному Источнику, и голос этот один и тот же во все времена (ср. Евр. 13:8). Не распознавание за словами Св. Духа целостности повествования характеризует только слушающего, но не слышащего (ср. Матф. 11:15). Принадлежность Церкви Христовой оставляет для нас потенциально открытой дверь в Царство Небесное, в наш Божественный дом (см. Иоан. 14:2). Но вхождение в эту дверь во многом зависит от нас.

Наше нынешнее положение в чем-то схоже с положением Ветхозаветной Церкви перед первым пришествием Христа. Господь заключил Завет со своим народом. «Вы – род избранный, <…> люди, взятые в удел» (1 Пет. 2:9). Слово Завета непоколебимо, этим словом является Само Слово Божие – Христос, пребывающий с нами «во все дни до скончания века» (Матф. 28:20) в своем Теле – Церкви. В земной же Церкви лишь богословы способны услышать ясно и в полной симфонии Слово Божие. «Если ты богослов, то будешь молиться истинно, а если истинно молишься, то ты – богослов»[xiii]. Богослов – это не ученый, богослов – это молитвенник. Результат молитвы, ее действенность будут доступны исключительно молящемуся. Действенность молитвы познается человеком исключительно как личный религиозный опыт.

На действие Божественного Промысла в мире указывает апостол Павел, и состоит оно в том числе «в устроении полноты времен, дабы все небесное и земное соединить под главою Христом» (Еф. 1:10). В переводе с греческого «икономи́я» означает «управление домом», или «устроение дома». «В Новом Завете это слово употребляется в переносном смысле Божиего управления Своим домом, т.е. Божиего плана о спасении сотворенного Им мира, о Божием домостроительстве… В том же смысле употребляется чаще всего слово "икономия" у раннехристианских отцов и учителей Церкви»[xiv]. Понимание икономи́и как «снисхождения» или «целесообразности» чуждо раннехристианской мысли.

С учетом вышесказанного можно сделать несколько выводов. Во-первых, действие Божественной икономи́и заключается в распространении или сохранении Православной Церкви на территориях, с народами которых Бог уже заключил та́инственный Завет, в первую очередь в таинстве Крещения. Во-вторых, сохранение Церкви силой Божественной икономи́и не обязательно идентично сохранению прежнего обилия благодатных даров Св. Духа. В-третьих, отсутствие Церкви на определенных территориях, или исчезновение, «уход» Церкви есть тоже, в не меньшей степени, действие Божественной икономи́и.

Божественная икономи́я порой вынуждена сохранять каноническую Церковь на определенной территории только для того, чтобы сохранять действительность совершаемых таинств. Иногда сохранение каноничности Церкви осуществляется в обход канонических правил, но с непременной рецепцией происходящих процессов всей полнотой Церкви. Кажущийся парадокс легко понять, если мы вспомним, что «суббота для человека, а не человек для субботы» (Мар. 2:27). Лишь полнота сознания Церкви делает легитимным то, что происходит с нарушением Закона. Но как вынужденная мера, такая икономи́я (управление домом) приводит к тому, что дары Св. Духа, изливаемые на всех членов Церкви, оскудевают. Они даются в той мере, в какой способна вместить данная Поместная Церковь (приход, епархия). Отдельные же ревнители ощущают оскудение благодати как ее потерю. Очевидно, что они начинают искать пути возврата интенсивности потока живой воды (см. Иоан. 7:38) или места, где источник «воды живой» (Откр. 21:6) не менее интенсивен по сравнению с тем «как было». В этом поиске опасна всякая крайность. С одной стороны отпадение от одной общей лозы – Христа чревато гибелью, с другой – угроза атрофирования остроты религиозного опыта в силу «соглашательства» с общей апостасией, послужившей такой форме Божественной икономи́и. Тут встает вопрос действенности таинств для человека, жившего в прежних, обильно благодатных условиях и оказавшегося «на реках Вавилонских». Как бы продолжая приведенную мысль святителя Николая Сербского, можно сказать, что отдельные христиане, которые «видят символы чувствами, но духом читают дух», вполне могут прочитать на пергаменте с «иероглифами»: «пойди отсюда и обратись на восток и скройся у потока Хорафа, что против Иордана» (3 Цар. 17:3, ср. Откр. 12:6). И тогда уже не последовать призыву для услышавшего призыв будет равносильно гибели. «Кто имеет уши слышать, да слышит!» (Матф. 11:15).