Многие ли из сегодняшних миссионеров и проповедников слова Божия спрашивают себя: «Что могло послужить столь грандиозному и тотальному успеху проповеди архиепископа Николая? Каким образом одному человеку удалось обратить в православие тысячи язычников?» Чтобы получить ответы на эти вопросы, прежде всего, конечно, следует вспомнить о трудах святителя Николая Японского. Из его жития мы знаем, как труден и тернист был жизненный путь этого святого. Будучи ещё юношей, он пустился в плавание к берегам далёкой Японии. Не страшась трудностей и даже самой смерти (а ведь ему нередко угрожали смертью), он был предан своему делу и имел непоколебимую веру в Бога от начала своего пути до блаженной кончины. Так, мы можем узнать о плодах его прижизненных трудов из доклада профессора Йокогамского университета Мицуо Наганавы, который пишет: «Он оставил потомкам собор, 8 храмов, 175 церквей, 276 приходов, вырастил одного епископа, 34 иереев, 8 диаконов, 115 проповедников. Общее число православных верующих достигло 34 110 человек…»[i]. Вдумайтесь только, какое количество японцев сумел просветить святой Николай ещё при жизни, а ведь мы знаем, что дело святителя продолжается, поскольку Японская Православная Церковь благополучно существует и по сей день.

Итак, уже было замечено, что одним из факторов успеха духовной миссии является преданность святителя своему делу и его непреклонность перед жизненными трудностями. Перед нами даже по прочтении его дневников предстает образ святителя Церкви, а также талантливого администратора и управителя. Однако, между тем, не следует упускать одного очень важного качества святителя – его умения мастерски владеть словом, качества оратора. Ведь именно своей проповедью святой Николай сумел зажечь ту искру веры в японском народе, которая в дальнейшем разрослась в целый пожар. Долгие годы святой изучал японскую культуру, письменность, литературу, религию и наконец нашел ключ к сердцам загадочных японцев. Этим ключом служило обостренное чувство эстетики в японском менталитете. Используя это, святой строил свои проповеди так, что многие из жителей страны восходящего солнца приходили послушать его только затем, чтобы насладиться красотой и совершенством речи святого, и через это приходили ко Христу.

Для того чтобы получить представление об ораторских качествах святителя Николая, обратимся к области лингвистики и, в частности, к теории дискурса. Материалом для анализа послужат «Дневники» святого. Безусловно, святитель проповедовал своей пастве на японском языке, но свои дневники писал на родном русском. Несмотря на это, уже по самой русской речи представляется возможным сделать выводы о художественности языка святого, его чувстве слога и стиля. Кроме того, где же, как не в дневниках, предельно искреннем и честном повествовании, искать секреты мастерства и личности святителя Николая?

Что же понимается нами под теорией дискурса? Приведем определение лингвиста Н.Д. Арутюновой: «Дискурс – связный текст в совокупности с экстралингвистическими – прагматическими, социокультурными, психологическими и другими факторами; текст, взятый в событийном аспекте; речь, рассматриваемая как целенаправленное социальное действие, как компонент, участвующий во взаимодействии людей и механизмах их сознания»[ii]. Если упростить это определение, то дискурсом является связный текст, имеющий в себе привязку к времени речи и зависящий от обстоятельств жизни автора. Будь то личные обстоятельства, влияние окружающей среды или собеседника. Так, например, для дискурса мемуаров характерными свойствами является исповедальность повествования, ретроспективность (взгляд на предмет речи спустя какой-либо промежуток времени), авторская рефлексия относительно того или иного предмета речи. В этом отношении дискурс «Дневников» святителя Николая ничем не отличается от литературы, присущей дискурсу мемуаров в целом, но имеет свою специфику с точки зрения индивидуальных особенностей речи автора, влияния окружающих событий на его речь. Так, на протяжении всего периода «Дневников» можно проследить, каким образом изменяется речь святителя. В этом нам поможет метод дискурс-анализа текста, разработанный британским лингвистом Н. Фэркло[iii].

Первое положение его метода «дискурс как социальная практика» предполагает собой наблюдение взаимоотношений дискурса и социума. В «Дневниках» влияние этих взаимоотношений можно проследить на протяжении всего текста. Читая «Дневники», мы видим, как японское общество из враждебного постепенно становится дружелюбным по отношению к святителю. Будучи язычниками, они стали православными благодаря направленному на них дискурсу святого Николая. Этот закон на страницах дневников действует и в обратную сторону. Мы замечаем, что речь святителя в дневниках петербургского и московского периодов несёт в себе минимальное количество заимствованных слов, но когда святой пребывает в среде японского общества, в его речи довольно часто присутствуют японские названия, понятия и выражения, такие как: кваси, квайдо, сицудзи; в значениях: «сладости», «часовня», «церковный староста»[iv]. Таким образом, социум влияет на дискурс. С этой стороны имеет право на существование теория о том, что проповедь святого Николая стала успешной только тогда, когда отношения дискурса проповедника и социума обрели равновесие.

Следующее положение метода Фэркло «использование языка в определенной области». Под ним следует понимать различные виды дискурса, например такие, как медицинский дискурс – слова, выражения и термины, употребляемые в сфере медицины. В избранных нами «Дневниках» такими видами дискурса являются религиозный дискурс – речь святого Николая как святителя Церкви, административный – речь как главы и устроителя общины, переводческий – святитель-переводчик св. Писания, военный – встречается в период русско-японской войны, дискурс путевых заметок – характерен для периода миссионерских поездок автора по Японии и, конечно, мемуарный, поскольку речь идет о жанре мемуарной литературы. Все эти виды дискурса не имеют особой важности для лингвистики, кроме того, что интересны своими художественными особенностями авторской речи. Однако полезны они прежде всего тем, что дают читателю представление об авторе с самых разных сторон, что позволяет сделать соответствующие выводы о святителе как о человеке талантливом не только в деле церковного управления, но и в других областях. Подобную позицию занимает и следующее, последнее положение дискурс-анализа Фэркло, оно называется «речь, придающая значение жизненному опыту с определенной позиции». В этом направлении святитель Николай нередко высказывается как с позиции архиепископа Японской Православной Церкви, так и человека, который пишет с точки зрения личного жизненного опыта, например: «Позвал Елену Сенума поговорить с нею – не образумится ли и не бросит ли беззаконную любовь к Андрееву и не пожалеет ли своих детей и мужа <...>. Позвал потом её мужа Ивана Акимовича и утешил его, в чем он, однако, имеет мало нужды: с христианским геройством переносит свое несчастие. Укрепи его Бог и вперед!»[v]. Как можно видеть из этого отрывка, святитель Николай, имея любящее и доброе сердце, увещевал паству по-отечески, обращаясь к ней как священник и как отец, что также немаловажно в проповеди. Конечно, в этом отрывке не приведено прямого разговора, но это объясняется особенностью жанра дневника, повествование которого по обыкновению сводится к пересказу или перечислению событий.

К методу дискурс-анализа также следует присовокупить анализ авторского индивидуального стиля, благодаря которому достигается выявление средств формирования эстетической составляющей авторской речи. Именно благодаря последним слово святителя приобретает красоту и выразительность, которую так оценили японцы. В этом отношении текст «Дневников» удивляет, поскольку даже на страницах такого личного, интимного предмета, как дневник, который не предназначен для аудитории, святитель сохраняет удивительную верность чистоте слога. Речь автора на уровне элокуции, или художественной выразительности, представляется гармоничной и завершенной, а также нередко встречаются украшательные обороты речи, такие как эпитеты: «девственный румянец», «благоуханною струею», «нежные формы»; олицетворение: «природа будит», «в газетах придавленность, точно наступили на хвост»; художественное сравнение: «тенор, точно соловей», «дисканты, точно мягкая, бархатная волна», «зелень, точно изумрудная»; гротеск: «как же он постарел! Совершенный кощей!». Эти примеры свидетельствует о высоком эстетическом чувстве писателя. Из всего этого можно сделать вывод, что свои проповеди, к которым святитель готовился заранее, он писал на гораздо более качественном уровне, нежели дневник, текст которого удивителен по своей литературности.

Следующим, не менее важным пунктом, является попытка вчитаться в текст «Дневников» святителя и оценить его дискурс со стороны взгляда автора на самого себя. Как святитель идентифицирует себя в обществе, что занимает его мысли и каким он видит своё служение? Все эти вопросы необходимо осветить, чтобы проследить, каким образом взаимодействует личность писателя и рождаемый им дискурс.

Здесь мы обращаемся к области социолингвистики, а именно к стратегии самоидентификации личности в тексте, выдвинутой лингвистом Е.В. Леоновой. Суть метода заключается в соотнесении текста с тактиками самоидентификации: самокатегоризации, самоатрибуции, социального сравнения[vi]. Под тактикой самокатегоризации понимается способность индивида определять себя как представителя определенной социальной группы, что само по себе способствует формированию социальной идентичности автора. С одной стороны, автор текста выделяет определенную группу людей и причисляет себя к ним, а с другой – он отделяет себя от других групп. Так, самокатегоризация преимущественно реализуется в оппозиции типа «мы –они». В «Дневниках» такая оппозиция выражается сразу в нескольких типах:

1) Национальная принадлежность: мы – русские / они – японцы. При всей любви святителя к Японии и японцам, он относит себя к русским. В данном примере на это указывает дискурсивный маркер принадлежности «наш»: «Вся мысль, все желание теперь об одном, чтобы Бог дал победу нашему флоту, <…> значит, опять японская победа и, значит, разбит наш Адмирал Рождественский»[vii].
2) Религиозная принадлежность: мы – православные / они – католики, протестанты, язычники. На этом уровне самокатегоризации отношение автора к оппозиционной группе почти всегда отмечено негативной оценкой. Вероятно, такое отношение вызвано соперничеством в деле проповеди Евангелия с другими христианскими конфессиями, а также личной неприязнью автора к их методам проповеди и вероучению: «Это не протестантская церковная беднота, пробавляющаяся несколькими ветхозаветными псалмами, своими слезливыми стишками и самодельной каждого пастора проповедью – «чем богаты, тем и рады»; и не католическая богомольная тарабарщина с органными завываниями. Это – светлая, живая, авторитетная проповедь и молитва устами всей Церкви Вселенской <…>[viii]».
3) Этот тип следует характеризовать как разделение по наличию определенных качеств: мы – трудолюбивые / они – ленивые; мы – умные / они – глупые и т.д.

Следующей тактикой самоидентификации является самоатрибуция. Под тактикой самоатрибуции понимается утверждение за собой определенных личностных характеристик посредством анализа своего поведения, мыслей и поступков. В этом случае автор делает выводы о себе путем аналитического мышления.

Приведем пример из «Дневников», в котором успешно реализована данная модель. Святитель после описания поисков спутника для дела миссии приходит к выводу о своем неумении выбирать людей: «Долго искал и нашел наконец такого, непригодней которого трудно найти <…>. За что столько бед на мою голову? А! Некто виноват! Имей мудрость, умей выбирать людей! А не сумел выбрать хороших, так постарайся сделать дурных хорошими!»[ix]. Из этого примера хорошо видно, что размышление автора переходит в процесс самооценивания, и отсюда читатель может увидеть, что святитель не считает себя человеком, разбирающимся в людях. Именно поэтому здесь он строг и требователен по отношению к себе.

Последней составляющей анализа процесса самоидентификации является тактика социального сравнения. Данная тактика устанавливает связи различия и сходства между автором и другими личностями. Наглядной иллюстрацией социального сравнения является суждение: «Я более/менее X, чем Y; я так же X, как и Y»[x]. Здесь под X подразумевается качество личности, а под Y – личность, с которой сравнивает себя автор. В «Дневниках» осуществление этой тактики также не происходит напрямую и почти во всех случаях осуществляется косвенно, в форме оппозиции я–он: «На мои спокойные возражения он отвечал с капризливостью упорного ребенка…»[xi]. Заметим, что автор не говорит таких фраз, как «Я не такой как он» или «Я более уравновешен, чем он». Писатель просто описывает ситуацию, но при этом полярность, возникающая в его повествовании совершенно очевидна: «я спокоен – он капризен». Однако именно косвенность подобных высказываний характеризует автора как терпеливого и миролюбивого человека.

Будучи архиепископом, главой Японской Православной Церкви, начальствуя и проповедуя, имея острый ум и много различных талантов, святитель Николай представлял себя человеком грешным и поэтому жизнь провел в смирении перед Богом и людьми. Для анализа текста по приведенным тактикам было приведено всего по одному примеру из дневников святителя, однако и этого достаточно для понимания того, что автор не ставил себе в заслугу свое социальное положение и труды, воспринимая их исключительно как свое монашеское послушание и послушание Богу. Это видно из следующего фрагмента: «Грехи грехами, но не ими и не для них я жил, а была у меня идея жизни – служение Вере и Господу, и если бесплодна она была, то моя ль вина, что не было у меня ни сил, ни счастья? Сотвори, Господи, суд и прю!»[xii].

Следует сказать, что подобная форма самоидентификации – считать себя грешным и недостойным человеком, характерна для святых Православной Церкви. Так, можно предположить, что святитель, будучи прекрасно знаком с примерами жизни святых и со святоотеческим учением, как и любой православный христианин, стремящийся к обожению, следовал их примеру как доброму средству для духовной жизни.

Вспоминая вопросы, введшие нас в этот небольшой экскурс, следует ещё раз сказать о том, что мы получаем ответы на них, ключи к секрету успеха проповеднического или миссионерского дискурса святителя Николая уже из взгляда на саму его личность и, конечно же, на его письменное наследие. Из дискурса святителя Николая каждый проповедник может лично для себя извлечь те или иные приемы авторской речи, но более всего этот короткий анализ дискурса архиепископа Николая, основные положения которого были приведены нами, полезен для получения живого образа настоящего проповедника в сознании каждого из нас.