Данная тема не только многогранна и многоаспектна, как человеческая жизнь, но и спектр мнений различных авторов по данной теме расходится в диаметрально противоположные стороны. Необходимо уточнить, что, говоря об иронии и юморе в Четвероевангелии, мы неизбежно приходим и к рассмотрению личности самого Христа.
Существует давнее традиционное убеждение в том, что «Иисус Христос никогда не смеялся». Сергей Аверинцев в книге «Бахтин, смех, христианская культура» так объясняет эту убежденность: Богочеловек Христос изначально свободен и свободен абсолютно. Воплощением он осознанно ограничивает свою свободу и в освобождении он не нуждается. С. Аверенцев считает, что «предание, согласно которому Христос никогда не смеялся, с точки зрения философии смеха представляется достаточно логичным и убедительным. В точке абсолютной свободы смех невозможен, ибо излишен». И тут же он уточняет, что «если смеховой экстаз соответствует освобождению, юмор соответствует суверенному пользованию свободой»[1], таким образом утверждая, что юмор был присущ Христу как личности.
Мне, как начинающей открывать для себя новый мир – мир Христианства, мир со Христом, как новоначальной, кажется, что очень многие, рассуждая о Христе, его личности, о том смеялся ли он, доносят до нас свое впечатление, пропущенное через себя, через присущие тому или иному автору черты. Почему-то так и хочется сказать: «Каждый понимает в меру своей испорченности». Это созвучно в какой-то степени тому, что пишет о. А. Шмеман. Из дневника отца Александра Шмемана: «14 декабря 1973 г. “Христос никогда не смеялся”. Думал об этом во время Christmas Party в семинарии, где смехом, очень хорошо сделанными сценами из семинарской жизни как бы “экзорцировались” все недоразумения, все испарения нашего маленького и потому неизбежно подверженного всякой мелочности мирка. Разные качества смеха. Но есть, несомненно, смех как форма скромности. Восток почти лишен чувства юмора — отсюда так много гордыни, помпезности, наклонности tout prendre au tragique. Меня всегда утомляют люди без чувства юмора, вечно напряженные, вечно обижающиеся, когда их низводят с высоты, “моноидеисты”. Если «будьте как дети», то нельзя без смеха. Но, конечно, смех, как и всё, — пал и может быть демоническим. По отношению к идолам, однако, смех спасителен и нужен больше, чем что-либо другое»[2].
Необходимо понимать, что текст Четвероевангелия написан людьми, хоть это и Богодухновенный текст. Можно предположить, что даже если смешных моментов, ситуаций было больше в самой повседневной жизни Христа, то они вполне могли стереться из памяти как неважные.
Христос соединял в себе две природы: и Божественную и Человеческую. И сторонники мнения, что Христос не смеялся, был серьезен, и в его речи отсутствовал юмор и ирония, возможно, говорят об этом лишь из глубокого почтения к Его Божественной природе. Но очень важно видеть в Христе и человеческие черты. В своей книге «О Христе и Церкви» о. А. Мень говорит так: «Вопрос о человеческой индивидуальности Иисуса некоторым людям кажется совершенно неважным, потому что внутренне воспринимая Христа Спасителя, видя Его внутренне, они полагают, что уже совершенно не имеет значения, каков Он был в глазах окружавших Его людей. Но догматически, богословски, глубинно это на самом деле очень важно. Потому что иной подход как бы сползает в сторону монофизитства – древней ереси, которая видела в Христе только Божественное, но не видела в Нем человеческого. И именно Вселенские Соборы настояли на том, что Христос был совершенный Человек»[3].
Он был не только Богом, но и Человеком. Мы читаем у Апостола Павла в 1-м Послании к коринфянам, 9:20-22: «для Иудеев я был как Иудей, чтобы приобрести Иудеев; для подзаконных был как подзаконный, чтобы приобрести подзаконных; для чуждых закона – как чуждый закона, – не будучи чужд закона пред Богом, но подзаконен Христу, – чтобы приобрести чуждых закона; для немощных был как немощный, чтобы приобрести немощных. Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых». Я думаю, что если такие качества были у апостола, то и Христос наверняка обладал ими. Даже когда мы думаем о Христе как об идеальном Богочеловеке, нужно понимать, что чтобы быть понятным и доступным для всех, надо обладать всей полнотой человеческих качеств и из любви снизойти до уровня тех, кого ты пришел спасти, а значит и смех, и юмор, и ирония, как части человеческого существа, неизбежны в жизни Христа.
В тексте Евангелия мы видим, что Христос постоянно использует притчи, и в этих притчах достаточно юмора и иронии. Отец А. Мень пишет, что «некоторые авторы подчеркивают: Христос никогда не смеялся. Прямого текста, где было бы сказано, что Он смеялся, нет, но юмора и иронии в Его речах очень много. Кстати сказать, Христос создал жанр притчи, потому что в Ветхом Завете слово "притча" означало афоризм (было такое слово машал, оно означало "краткая мысль"; мы его переводим как "притча")». И вот еще: «Я бы сказал, что семьдесят процентов притч должны были быть произнесены и услышаны с улыбкой. Начиная даже с маленького примера, когда Он говорит: «Ну ничем не угодишь им. Пришел Иоанн Креститель — не ест, не пьет, живет в пустыне, говорят — в нем бес. Пришел Сын человеческий, ест, пьет — вот, говорят, обжора и пьяница».
Притчи – это замечательный инструмент, который позволяет твоему собеседнику соучаствовать, сочувствовать, сопереживать происходящему, вовлекаясь в процесс, и самостоятельно делать вывод, освещая разум инсайтом, формируя образное, цельное восприятие и принятие вывода как части себя. Продолжу цитировать о.А. Меня: «И заметьте, что в этих рассказах, этих новеллах вывода почти никогда не бывает (как в баснях: "Мораль сей басни такова..." – этого не бывает). Почему? Это не случайно. Потому что в притче Он дает ситуацию, и человек должен внутренне, как говорят, экзистенциально, почувствовать эту ситуацию и найти ответ. Свой ответ».
Клементина Мадзукко – организатор научно-богословской конференции «Смех и комедия в древнем христианстве», проходившей в университете итальянского города Турин в феврале 2005 года, – считает, что «сам Иисус Христос и первые христиане не были лишены чувства юмора. В Писании можно найти множество ситуаций и диалогов, где присутствуют ирония и даже сарказм». По мнению ученой, лучше всего юмор времен Христа проявляется в эпизоде с Закхеем (мытарем невысокого роста, который был вынужден залезть на дерево, чтобы увидеть Иисуса), и в словах будущего апостола Нафанаила «из Назарета может ли быть что доброе?» (Ин. 1:46).
Еврейский юмор известен всему миру своей глубиной, мудростью и жизненной практичностью. Так сказать, практичное применение духовного, преломление духовного на материальное, или точнее, соединенного с житейской мудростью. «— Скажите, ребе, что будет, если я нарушу одну из заповедей? — Что будет?! Что будет… Останутся еще девять»[4]. Смею предположить, что данная национальная черта была присуща этому народу со времен Авраама и Сарры (имя их сына в переводе означает «смех»).
Мы знаем из Евангелия, что Иисус хорошо знал Писания и Пророков, опирался на них. В статье священника Филиппа Парфенова «Немного о юморе и иронии в Евангелии»[5] приводится параллель между цитатами Христа из Евангелия и ироническими местами Талмуда, которые созвучны им. Например: «когда поститесь, не будьте унылы, как лицемеры, ибо они принимают на себя мрачные лица, чтобы показаться людям постящимися. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. А ты, когда постишься, помажь голову твою и умой лице твое, чтобы явиться постящимся не пред людьми, но пред Отцом твоим, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе…» (Мф. 6, 16-18). И цитаты Талмуда о подобных фарисеях:
- фарисей-шикми (плечо). В Иерусалимском Талмуде (Брахот, 14б) сказано: тот, кто выполняет заповеди на своем плече (шекем), т.е напоказ;
- фарисей-никпи (спотыкающийся; согласно Иерусалимскому Талмуду, он говорит: удели мне минутку, пока я исполню заповедь);
- фарисей-кизай (истекающий кровью). Чтобы не смотреть на женщин, он бьется лицом о стену;
- фарисей-пестик — склоняющий голову подобно пестику;
- фарисей, постоянно вопрошающий: каковы мои обязанности?
Фраза Иисуса о богатых: «удобнее верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в Царство Божие» (Мф. 19, 24) перекликается с ироничностью Талмуда: «Ты, наверное, из Пумбедиты, где слонов пропускают через игольное ушко» (Вавилонский Талмуд, Бава Мециа, 38б (Пумбедита был город в Вавилонии, центр талмудической школы.)).
Крылатая фраза про сучок в глазу ближнего и бревно в своем собственном (Мф. 7, 3-5; Лк. 6, 41-42) также созвучна иронии Талмуда: «Раби Тарфон сказал: «…ибо если один говорит ему: “Удали крупинку с глаз”, он ответит: “Удали бревно из глаз своих!”» (Вавил. Талмуд, Аракин 16б, Баба Батра 15б).
Можно заключить, что юмор Христа и ирония, которая встречается в его словах в Евангелии, традиционны для народа и культуры того времени.
Самым остроумным из всех четырех Евангелий, по мнению прот. Александра Сорокина («Христос и Церковь в Новом Завете»), является Евангелие от Иоанна, что делает его, в том числе и поэтому, самым глубоким, богословски глубоким. По его мнению, остроумие и ирония позволяют посмотреть на явления жизни по-новому, избегая стереотипа, сформировавшегося в обществе[6]. Тонкая ирония является неповторимой особенностью этого Евангелия. Основным его контекстом выступает раввинистический иудаизм, который рассматривается не только как «наследник» Ветхого Завета в его Предании и Писании, но и как закостенелая оболочка, которая обличается за плотское восприятие Божественных истин и отсутствие жизни. Как пример можно привести один из последних диалогов Иисуса с иудеями. Иисус горько усмехается, потому что спорить уже не о чем: 25 ... Иисус отвечал им: ... 30 Я и Отец — одно. 31 Тут опять Иудеи схватили каменья, чтобы побить Его. 32 Иисус отвечал им: много добрых дел показал Я вам от Отца Моего; за которое из них хотите побить Меня камнями? 33 Иудеи сказали Ему в ответ: не за доброе дело хотим побить Тебя камнями, но за богохульство и за то, что Ты, будучи человек, делаешь Себя Богом. 34 Иисус отвечал им: не написано ли в законе вашем: Я сказал: вы боги? 35 Если Он назвал богами тех, к которым было слово Божие, и не может нарушиться Писание, — 36 Тому ли, Которого Отец освятил и послал в мир, вы говорите: богохульствуешь, потому что Я сказал: Я Сын Божий? (Ин. 10, 25-36)
Иисус цитирует слова «Я сказал: вы боги» (ст. 34) из Пс. 81. В псалме говорится о ложных богах, которые есть ничто перед истинным Богом: 1 Бог стал в сонме богов; среди богов произнес суд: ... 6 Я сказал: вы — боги, и сыны Всевышнего — все вы; 7 но вы умрете, как человеки, и падете, как всякий из князей... (Пс. 81, 1. 6-7; ср. Ис. 41, 23). Мы видим, что смысл слов в цитате искажен, фраза вырвана из контекста, и можно сказать, что такой прием возможен лишь тогда, когда дискуссия как таковая бессмысленна. Иисус произносит эту фразу перед людьми, вооруженными не аргументами, а камнями (см. Ин. 12, 39-40).
В Иисусе нет буйства страстей, мы чувствуем стержень – Волю, которая позволяет управлять собой, становясь с рыбаками – рыбаком, с мытарями – мытарем, с фарисеями – фарисеем (если я смею так сказать («Дерзай дщерь!»)), и при этом внутренне сохранять свою сущность, не преступать Закон Отца, опускаясь самому – возвышать, возводить окружающих до своей высоты. Даже будучи абсолютно свободным внутренне (со слов С.Аверенцева), Он мог смеяться вместе со всеми из любви к ним, освящая плоть Божеством. Но его смех, юмор, ирония отличались от общечеловеческих чистотой намерения. Прав о.А.Мень говоря, что «Абсолют юмора — это Бог. В божественном юморе, в отличие от человеческого, отсутствует пошлость».
Мера, напряжение души, трезвление и осознанность, цельность, полнота и простота жизни, которые рождают тихую радость, улыбку, но не буйство страстей, не гомерический смех и плоский юмор. «Глас хлада тонка и тамо Господь» (3 Цар 19:11-12).