На ваше выступление, глубокоуважаемый о. Владимир, в данной дискуссии я могу ответить только рядом оценок общей нашей ситуации с «патриотизмом», приведя некоторые факты истории и высказывания людей Церкви относительно государственности, имевшей место на территории России в большевицкий период, Все сказанное здесь мной – всего лишь отзвук на ту идейную тенденцию, которая проступает (не будучи конкретно обозначена) в самом выборе цитируемого вами текста из повести об «отце Арсении». 

1) Хотя я имею и весьма отдаленное отношение к Свято-Тихоновскому университету, но, насколько мне известно, «записки о. Арсения» по большей части воспринимались там издавна как беллетристическое, а не историко-документальное издание (впрочем, тема эта, скажем – из «соображений икономии», особенно там не дискутировалась). Для сути же нашей дискуссии это не имеет особого значения, ибо важны сами мысли (а не мера их «документальности»), которые вам явно симпатичны в цитируемом вами тексте 

2) Сразу же замечу, что относительно коммунистической государственности у Церкви России (как собственно религиозной институции) всегда имелся и сохраняется достаточно четкий императив: не принимать коммунистической идеологии как основы СССР-овской государственности (как сатанински-богоборческой), но отнюдь не ненавидеть самих коммунистов, а скорбеть о них, надеясь на их духовное выздоровление… 

3) Подлинно церковные люди (как говорит мне опыт моей, почти уже семидесятилетней жизни) всегда отличали Русское государство от той искусственной государственно-политической конструкции, что начала существовать на территории России, Русской земли после революции. Но именно потому они и считали всегда (как вы и цитируете «отца Арсения»: то «что происходит сейчас в государстве, должно пройти, это грандиозная ошибка, которая рано или поздно должна быть исправлена». А отсюда же вытекает и другая естественная позиция: не забывший о своей духовной сердцевине – Святой Руси – русский человек всегда оставался патриотом своей Земли, не будучи в то же время патриотом Совдепии. 
Трагедия таких людей и состояла в том, что порой многим из них «приходилось» быть патриотами, а в сложнейших ситуациях (той же войны) – оставаться ими нередко по отношению к России хотя бы и в обличье СССР (т.е. не как к матери, а как к мачехе). Когда же преступления этой мачехи становились для некоторых из них невыносимыми, они перечеркивали и сам СССР (как это произошло, например, со значительной часть казачества, о чем я уже писал ранее). Однако, им Судья – Бог, а не воспитанники пионерлагерей (как, впрочем, и лагерей несколько иного порядка, в духовном отношении – порой родных братьев). 

4) В послереволюционный период Церковь могла и должна была бы неизменно относиться к СССР (чего она, к сожалению, зачастую не делала, тем более, не выражала открыто) – именно как к государственности в самых корнях своих антихристианской, по отношению к которой христианин уж никак не мог быть настроенным «патриотически» (и никогда не имел, по сути, на это права, в том числе и чисто канонического). 
Основание для такой духовной позиции – церковный соборный документ с анафематствованием большевицкой государственности как таковой, который, начиная еще с 1918 г., не позволяет русским патриотам становиться «советским человеком» (а отсюда и быть «патриотом» СССР) 
Как хорошо известно, уже в декабре 1917 года так называемый «Совет народных комиссаров (Совнарком)» создал комиссию по подготовке декрета об отделении Церкви от большевицкого государства, в состав которой вошли: нарком юстиции П. Стучка, нарком просвещения А. Луначарский, член коллегии комиссариата юстиции П.Красиков, профессор права М. Рейснер (отец комиссара Ларисы Рейснер) и священник-расстрига М. Галкин. В газете партии эсеров «Дело народа» от 31 декабря был опубликован проект этого декрета. 
В ответ на это Святейший Патриарх Тихон 19 января (1 февраля) 1918 года обратился с посланием к нации, известное как «послание с анафемой», в котором он открыто проклял («анафематствовал») большевиков, их «советскую власть» и всех их пособников — на все времена. Тем самым через это послание Церковь бесстрашно выступила тогда с обличением антинародной и антироссийской, но главное и прежде всего, в основе своей — антихристианской, «злобесной» сущности коммунистического учения и коммунистической власти как таковых. 
Обращаясь к новой власти, Патриарх, естественно, взывал и ко всем русским людям — ведь в первую очередь именно для них и было составлено это послание, ибо цену самим большевикам Тихон знал, и ему было ясно, что они останутся глухи к его обличениям. 
В этом замечательном документе Патриарх, надеясь еще тогда на поддержку русского народа, четко высказал свое непримиримое отношение к богоборцам, заявив: «... то, что творите вы, не только жестокое дело, это поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню геенскому в жизни будущей — загробной и страшному проклятию потомства в жизни настоящей — земной… Властью, данною Нам от Бога... анафематствуем вас, если только вы носите еще имена христианские и хотя по рождению своему принадлежите к Церкви Православной» (Послание Святейшего Патриарха Тихона от 19. 01 (01. 02) 1918 г. // Акты Святейшего Патриарха Тихона и позднейшие документы о преемстве высшей церковной власти. 1917—1943. Сборник в двух частях. Сост. М.Е. Губонин. М., 1994. С. 83). 

При этом Патриарх обратился и ко всем православным верующим России с церковным запретом на какое-либо духовное общение с большевиками и с призывом к религиозному противостоянию им: «Заклинаем и всех вас, верных чад Православной Церкви Христовой, не вступать с таковыми извергами рода человеческого в какое-либо общение... Противостаньте им силою веры вашей, вашего властного всенародного вопля, который остановит безумцев и покажет им, что не имеют они права называть себя поборниками народного блага, строителями новой жизни по велению народного разума, ибо действуют даже прямо противно совести народной» (Там же). 
В связи со сказанным замечу, что из текста этого документа становится тем более понятным, почему многие архипастыри и пастыри Православной Церкви неустанно предупреждали (как предупреждают и ныне!) каждого верующего: христианин, хоть в чем-то поддерживающий (пусть и по недомыслию) коммунистическую идеологию и ее служителей-богоборцев, тем самым совершает грех против Бога и Его Святой Церкви! Такой пробольшевицки настроенный «коллаборационист» естественным образом перестает быть членом Православной Церкви и духовным гражданином Святой Руси — иначе говоря, перестает быть подлинным русским и становится в духовном же смысле Иудой по отношению к подлинной России. 
Антибольшевицкое послание Патриарха Тихона Собор полностью поддержал. Общее мнение его об этом документе ясно высказал московский протоиерей Н. Цветков: «…самое сильное место в послании Патриарха — анафематствование врагов родины и Церкви и запрещение входить с ними в общение. Хотя это место, при всей его краткости, очень выразительно, но все-таки оно требует объяснений… Собор должен бы выяснить, кого же анафематствует Святейший Патриарх. Я высказался бы, как высказывался и ранее, за то, что анафематствованию подлежат власти, ныне существующие, которые замыслили предательски погубить родину и Церковь. Но нужно иметь в виду, что в составе правительства есть лица, которых, по их вере и национальности, анафематствование не может касаться. Собору следует выразить свое отношение к этим нехристианским лицам, играющим большую и пагубную роль. Затем анафематствованию должны подлежать сознательные исполнители велений правительства и бессознательные элементы, которые по злой воле и трусости исполняют повеление этой власти» (Священный Собор Православной Российской Церкви. Деяния. Кн. VI. М., 1918. С. 38—39). Тогда же С.Н. Булгаков (известный философ и общественный деятель, вскоре принявший священнический сан) предложил «объявить народных комиссаров врагами Церкви и народа, и нужно сами действия объявить противохристианскими, сознательные исполнители коих подлежат отлучению» (Цит. по: Одинцов М.И. Всероссийский Поместный Собор 1917—1918 гг.: споры о церковных реформах, основные решения, взаимоотношения с властью // Церковно-исторический вестник. № 8. М., 2001. С. 131). 
22 января (4 февраля) на заседании Собора было принято постановление, в котором он одобрил содержание патриаршего послания и тем самым придал ему статус официального соборного документа, который затем уже никогда официально же, соборно, не отменялся! Тем самым канонически утвержденное это прещение Российской Церкви, начиная с 4 февраля 1918 года, и по сей день остается в полной силе: иначе говоря, и сегодня все коммунисты пребывают под церковным проклятием, сколько бы отдельные представители Церкви, находясь как бы в «духовном забвении» и нарушая это соборное постановление, ни общались с нынешними «большевиками» на якобы «гуманитарной» основе. 
Наконец 25 января (7 февраля) Собор высказался и по поводу только что утвержденного большевиками Декрета «О свободе совести», приняв особое постановление, где декрет этот был определен участниками Собора как «злостное покушение на весь строй жизни Православной Церкви и акт открытого против нее гонения. Всякое участие как в издании сего, враждебного Церкви узаконения, так и в попытках провести его в жизнь несовместимо с принадлежностью к Православной Церкви и навлекает на виновных кары, вплоть до отлучения от Церкви» (Священный Собор Православной Российской Церкви. Деяния. Кн. VI. М., 1918. С. 3). 
Начавшиеся тогда же повсеместные гонения на верующих стали поводом к принятию Церковью еще одного Постановления — от 28 февраля (н. ст.) 1918 года, начинавшегося словами: «Святейший Патриарх и Священный Синод имели суждение о преподании духовным пастырям и всем верным чадам Православной Христовой Церкви указаний в отношении к обстоятельствам нынешнего времени» (Постановление Святейшего Патриарха Тихона и Священного Синода о деятельности церковно-административного аппарата в условиях новой государственной власти // Русская Православная Церковь и коммунистическое государство. 1917—1941. Документы и фотоматериалы. М., 1996. С. 30). Среди указаний этих имелись и принципиального порядка требования ко всем христианам — и пастырям, и пасомым — неизменно соотносить свои действия с духом евангельской правды и верности Самому Христу. 
В «Постановлении», в частности, говорилось: 
«1. Пастырям надлежит крепко стоять на страже Святой Церкви в тяжкую годину гонений, ободрять, укреплять и объединять верующих в защите попираемой свободы веры Православной и усилить молитвы о вразумлении заблудших. <…> 
16. Все восстающие на святую Церковь, причиняющие поругание святой православной вере и захватывающие церковное достояние, подлежат, невзирая на лица, отлучению церковному. <…> 
21. Ко всем лицам, совершившим деяния, влекущие отлучение от Церкви, а также ко всем лицам, поименно подвергнутым сему наказанию, должны быть применены все прещения, налагаемые Церковью на отлученных. 
22. Отлученные от Церкви не могут быть допущены лично ни к святым Таинствам, ни к церковным молитвословиям и требам. Они не допускаются к Св. Причастию, для них не может быть совершаемо таинство брака, не может быть совершаема и домашняя молитва священника. Они лишаются всех вообще церковных прав, не должны быть допускаемы ни в церковь, ни на какие бы то ни было церковные и религиозные собрания. В случае нераскаянной смерти они лишаются и христианского погребения. 
23. Верующие не должны входить в общение с отлученными от Церкви, за исключением случаев крайней необходимости и неведения. 
24. В отношении лиц, отлученных от Церкви, священники ни в каком случае не должны ослаблять наложенных церковною властию прещений, памятуя, что за послабление и нерадение сами подпадают церковному наказанию…» (Там же. С. 31, 33—34). 
Интересно (с учетом этого соборного документа): как могли относиться (и с какой мерой «патриотизма»?) русские православные люди, действительно уважающие церковные канонические постановления, к государству, самые основы которого были преданы церковному же проклятию? 
И в свете такого соборного документа Церкви (повторю – не отмененного соборне же и поныне) какую тогда ценность имеют все прекраснодушия цитировавшегося выше некоего якобы «отца Арсения» и ему подобных? 

5) Теперь относительно «патриотизма» и «непатриотизма» в отношении войны с германским фашизмом и оценки самой войны как духовно-исторического факта, о «православном Сталине», а также о преступлениях «советской родины» перед русским человеком и подлинной его христианской родиной. 
Многие православные подвижники и духовно опытные старцы расценили это страшное для страны испытание – войну - как наказание Божие за грехи революции и братоубийственные внутренние войны, за все то зло, которое творил тогда в России народ против самого же себя, но главное — за грех Богоотступничества, за преступления (или же равнодушное отношение к ним со стороны большинства) против Бога и Его Церкви, за взорванные или закрытые храмы (которых скоро в СССР не должно было уже остаться ни одного!). 
Что еще, кроме гнева Господня, могло привести в чувство закосневшие в коммунистической лжи сердца, что еще могло пробудить богоподобную человечность в людях, все более превращавшихся в бездушные винтики советской государственной машины и требовавших на своих митингах и собраниях все новых и новых расстрелов и тюрем? И, по сути, уже не слишком многие сознательно и последовательно стремились сохранить тогда в себе образ Божий. 
О подобном наказании свыше, о том, что Бог бесконечно поругаем не бывает, не раз предупреждали народ молитвенники-старцы — но кто слушал их? 
Еще задолго до начала второй мировой войны, 6 августа 1918 года, за 10 дней перед смертью, известный (недавно причисленный к лику святых) старец, отец Аристоклий, подвизавшийся тогда на Афонском подворье в Москве, предсказывал, не объявляя, однако, никаких сроков, дальнейшую судьбу России: «Все бросят Россию, откажутся от нее другие державы, предоставив ее себе самой, — это чтобы на помощь Господню уповали русские люди…», и далее: «Услышите, что в других странах начнутся беспорядки — и подобные тому, что и в России, и о войне услышите, и будут войны, — но ждите, пока вот немцы не возьмутся за оружие, ибо они избраны Божиим орудием наказания России…»; тогда же говорил он и о значительно более отдаленном будущем, утверждая: «Крест Христов засияет над всеми мирами, и возвеличится наша Родина и будет как маяк во тьме для всех» (В чем спасение России? Пророчества старцев. М.: Изд-во «Фавор», 2002. С. 78). 
И, в самом деле, война способствовала значительному духовному пробуждению нации. Несколько улучшилось — но какой дорогой ценой! — и положение Церкви в государстве. 
Коммунистическая власть, как обычно — со свойственным ей политическим цинизмом, решила использовать ту огромную потенциальную силу, что всегда заключалась в национально-патриотической традиции Русской Церкви. 
И, действительно, что было делать Сталину? Как можно было продолжать уничтожать русские православные храмы и измываться над русским православным человеком, если, например, оккупанты, захватывая наши города, тут же (пусть и из чисто пропагандистских политических целей) закрывали музеи атеизма и разрешали вновь открывать храмы? 
Так, уже в июле 1941 году немецкими оккупационными властями были «закрыты антирелигиозные музеи, находившиеся в кафедральном Успенском соборе Смоленска и Троицком соборе Псковского кремля. Эти древние храмы были переданы Русской Православной Церкви, и в них возобновились регулярные богослужения» (Беглов А., Васильева О., прот. Георгий Митрофанов, Чапнин С. Церковь и война. 1941—1945 // «Церковный вестник» (газ.). М. № 8 (309). Апрель—май 2005 г. С. 4), причем «10 августа в Смоленске в день памяти Смоленской иконы Божией Матери, именуемой «Одигитрия», в возвращенном Церкви соборе отслужен молебен перед найденным накануне немецкими солдатами чудотворным списком этой иконы» (Там же). 
В ответ и Сталин решил использовать в чисто политических целях «церковный фактор», хотя и это было сделано им не сразу и с большим, так сказать, скрипом (даже патриотическое воззвание Патриаршего Местоблюстителя, митрополита Сергия, от 22 июня 1941 года, было разрешено огласить в храмах только 6 июля!). 
Что оставалось Сталину, этому лукавому политикану, — как не позволить и в России открытие храмов и уж во всяком случае не закрывать их вновь — при освобождении русских территорий от оккупантов — в тех местах, где они были открыты немцами? 
Ведь, например, в одной только Псковской области, где, благодаря усилиям большевиков, перед войной практически не осталось ни одной (!) действующей церкви, при немцах к началу 1944 года было открыто более 400 приходов, где служило около 200 священников. Но этого мало — там же «активно использовались такие формы просветительского, миссионерского и социального служения, как преподавание Закона Божия в приходских и общеобразовательных школах, создание детских садов и детских приютов, катехизация взрослых, просветительская работа духовенства с учителями, миссионерская деятельность духовенства на радио. Ничего подобного не допускалось коммунистическим режимом в СССР не только в довоенное время, но и в течение всего послевоенного периода вплоть до 1989 года» (Там же). В Пскове, священство так называемой Псковской миссии всячески старалось помогать — и духовной поддержкой, и собранными продуктами — русским военнопленным в здешних лагерях (О христианской гуманитарной деятельности Православной Церкви в окуппированном немцами Псковском регионе и Псковской миссии см., например, в кн.: Псковский синодик пострадавших за веру Христову в годину гонений священноцерковнослужителей, монашествующих и мирян Псковской епархии XX столетия. Автор-составитель: инокиня Валерия (Мельничук). Под общей редакций архимандрита Ермогена (Муртазова). Москва — Псков: Учреждение культуры, искусства, науки и образования «Духовное преображение», 2005. С. 622—704). 
К началу 1943 года «на территории, занятой немецкими войсками, было открыто около 10 тысяч храмов» (Там же. С. 5). В то же время оккупанты оставались оккупантами: и они точно так же, как и коммунисты (эти — особенно в 1941—1942 годах, в советских концентрационных лагерях), расстреливали священство в военные годы! Так, за чтение в храмах первого послания митрополита Сергия (Страгородского) «в Киеве были расстреляны настоятель Николо-Набережной церкви архимандрит Александр (Вишняков) и протоиерей Павел Остренский, в Симферополе — протоиерей Николай Швец, дьякон Александр Бондаренко, старец Викентий» ( Там же. С. 4). 
Показательна именно чисто пропагандистская направленность временного заигрывания Сталина с Церковью: если в том же Пскове Православной миссией было издано к декабрю 1942 года 100 тысяч молитвенников, то Московскую Патриархию в августе того же года обязали выступить якобы в качестве издателя полиграфически роскошной по тем временам книги (с 50-тысячным тиражом) «Правда о религии в СССР», «которое распространялось преимущественно за границей» и где лживо «указывалось на отсутствие серьезных проблем в церковной жизни СССР довоенного времени и подчеркивалось, что главные исторические невзгоды Церкви в СССР пришлось пережить лишь в результате немецко-фашистской агрессии»( Там же. С. 5). 
О том, каково было положение Церкви на самом деле, свидетельствуют хотя бы такие разнородные, но равно дискриминационного характера факты: например, только с марта 1944 года были разрешены и состоялись несколько встреч православного духовенства с командирами и бойцами Красной армии; или другое: несмотря на то, что прихожане осажденного Ленинграда «собрали в помощь фронту почти 17, 5 миллионов рублей, городские власти не передали в этот период Русской Православной Церкви ни одного храма, за исключением вернувшихся в юрисдикцию Московской Патриархии бывших обновленческих Спасо-Преображенского собора и кладбищенской Серафимовской церкви» (Там же); и, наконец: когда, после встречи митрополита Сергия со Сталиным 4 сентября 1943 года, Церковь была как бы вновь «разрешена» в СССР и в октябре того же года новоизбранный Патриарх Сергий передал властям «заявление об освобождении находившихся в советских лагерях и считавшихся живыми 24 архиереев, одного архимандрита и одного протоиерея», то оказалось, что «все упомянутые в списке священнослужители, кроме одного, к этому времени были либо расстреляны, либо умерли в лагерях» (Там же). Вот вам и якобы великий «церковолюбец», «раб Божий» Иосиф! 
Показательно также, что даже ради собственной временной политической выгоды советская казенная машина работала с удивительным скрипом: так, даже документ о последующем разрешении на открытие храмов в России (с предоставлением минимальных прав верующим) — так называемое постановление Совнаркома СССР за № 1325 «О порядке открытия церквей» — власти приняли только 28 ноября 1943 года! (Там же). 
Об истинном характере отношения коммунистической власти к Церкви в период Отечественной войны весьма недвусмысленно и трезво высказался, например, один их наиболее уважаемых и достойнейших российских пастырей — настоятель храма на Серафимовском кладбище петербургский протоиерей Василий Ермаков: «О той войне говорят сейчас очень много, но не всегда правдиво. Сегодня, через 60 лет после окончания войны, некоторые говорят, например, что во время войны было повальное обращение к Богу, повсеместное служение молебнов в частях, даже причащение солдат перед боем. На самом деле, у православных в Красной армии всю войну оставалось лишь право на тайную молитву между кровавыми боями и безбожными речами политруков. Оставшиеся в живых ветераны, если они верили в Бога, вспомнят, как они обращались к Богу в глубине своего сердца… Мне хотелось бы обратить внимание всех россиян на то, что многие говорят сейчас, в начале XXI века, о том, что во время войны Бог был в сердцах всех советских воинов и даже в сердцах советских военачальников. Но почему же тогда в день Победы — а Пасха была 6 мая — командный состав не приветствовал победителей пасхальным приветствием «Христос воскресе!»? Хотя тогда в армии почти все были крещеными. Почему было не обратиться и не поздравить не только с днем Победы, но и с Пасхой? Не было тогда веры в Бога, боялись упоминать Бога. И только одна Матерь-Церковь в те пасхальные дни поздравляла русский народ с Пасхой и Победой. Именно Церковь уже 22 июня 1941 года в послании митрополита Сергия впервые высказала великую мысль о том, что «победа будет за нами». Несмотря на то, что нас гнали, нас унижали, нас убивали, мы, православные христиане, своих обид не вспомнили. 
Ветераны, помните этот день — день Победы и Пасхи! Это был день Победы жизни над смертью. Пасхальный канон возвещает нам: «Смертью смерть поправ». Пора понять, что мы победили не [одними только] нашими сыновьями и дочерьми, павшими на полях войны, но силой духа русского народа. 
Русские люди XXI века! Подумайте о нас, ветеранах,.. какие мы есть, и не повторяйте наших ошибок. Не отходите от Бога. Если русский человек не ходит в храм, он перестает быть русским. Это главный завет Вам от меня, священника, прослужившего у Престола Божьего 52 года» (Протоиерей Василий Ермаков. Поздравление ветеранам войны // «Церковный вестник» (газ.). М. № 8 (309). Апрель—май 2005 г. С. 6). 
Уже вскоре после завершения войны Сталин опять стал постепенно сворачивать деятельность Церкви (особенно внутреннюю). Вновь начал он отправлять священство в лагеря — хотя, конечно же, уже не в таких количествах, как ранее. Начали, не слишком торопясь, но вполне сознательно и направленно, вновь закрывать духовные учебные заведения и, главное, монастыри и храмы. Так, «согласно докладу, представленному Сталину Советом по делам Русской Православной Церкви, к 1 октября 1949 года «изъято 1150 молитвенных зданий» (на бывшей оккупированной немцами территории)» (Цит. по: Шафаревич И. Русский народ на переломе тысячелетий… М., 2000. С. 156). А в докладной министра МГБ Абакумова Сталину (1948 г.) приведены, например, такие данные о числе арестованных верующих: «В результате работы органов МГБ по выявлению и аресту антисоветского элемента среди церковников и сектантов за время с 1 января 1947 года по 1 июня 1948 года по Советскому Союзу за активную подрывную деятельность арестовано 1968 человек, из них православных церковников — 679 человек» (Там же). 
Прискорбную лагерную статистику этого времени приводит и протоиерей Михаил Ходанов. Отмечая вновь начатую Сталиным вскоре же после окончания войны «политику удушения Церкви», о. Михаил пишет в одной из статей: «В 1949 году по сводному отчету ГУЛАГа в советских лагерях каторжного режима сидели 3523 священнослужителя… К слову сказать, те священники, которые не подписали известную Декларацию митрополита Сергия, Сталиным из лагерей вообще не выпускались. Оставшиеся в живых неподписанты вышли на свободу только после 1953 года» (Карташев А. Православие и Россия // Православие в жизни. Сборник статей… С. 215—216). 
Тот же петербургский, вполне «народный» протоиерей Василий Ермаков, обращалсяся к своим прихожанам в одной из проповедей, произнесенных им в 1994 г. — и именно на эту тему, так: «При власти большевиков церковь в течение семидесяти лет подвергалась гонениям; особенно это относится к первым десятилетиям преступной власти, когда священнослужителей и просто глубоковерующих топили в баржах, расстреливали, истязали. А в священном для каждого русского месте, в Кремлевской стене замуровывали прах умерших бандитов, повинных в смерти сотен тысяч православных людей, как бы в назидание народу: вот, мол, какая им честь… 
А как сегодня мы относимся к тем «сильным мира сего»?.. Людской суд над ними, над их памятью свершился уже, но впереди еще — Страшный суд. В сущности, они уже получили воздаяние: даже земля их не приняла и только пепел их замурован… И придет время, вырвут оттуда прах и рассеют по ветру» (Протоиерей Василий Ермаков. Во имя спасения России... С. 30—31). 
В другой своей проповеди этого же времени отец Василий подчеркивал сознательный антихристианский характер большевизма, то есть попросту его бесовскую сущность: «…на священников в разные времена направляются силы зла. По священникам наносят первый удар. Так было в революцию 17 года. Главная революционная власть ежедневно требовала отчета, сколько уничтожено священнослужителей. До революции священников было 160 тысяч, осталось 40 тысяч. А где же 120 тысяч:? <…> И в двадцатые, и в тридцатые годы нашего XX века казалось, что нет уже Святой Руси. На глазах, казалось бы, равнодушной публики продолжали закрывать те немногие, еще оставшиеся храмы; популярные писатели высмеивали образ священнослужителя, а отмеченные славой поэты клеветали на Христа. <…> Казалось, дьявол празднует тризну, и уже не осталось больше верующих, но вот грянул трагический 41-й год. Началась война. Ее тотчас нарекли Отечественной… Вслед за Отечеством заговорили о патриотизме, затем и о русских людях, — вспомнили и о таком понятии! Затем, когда уже совсем до беды дошло и немцы вышли к Волге, — “вспомнили” о Церкви, о Православии, позволили избрать Патриарха. Так все ожесточенные планы большевиков оказались перечеркнуты Крестом Господним — теми неимоверными страданиями русских людей, вынесших войну на своих плечах… Кто-то с верой принимал эти мучения, видя в них искупительный подвиг русского человека; кто-то с проклятиями, с ожесточением, с ненавистью в душе. Но поворот в духовной жизни народа начался…» (Там же. С. 67, 70—72). 
Отец Василий нередко особо подчеркивал, что преследование Церкви осуществляли в ту пору отнюдь не только иноверцы или атеисты-безбожники, но и бывшие русские, переставшие, однако, быть ими после отречения от веры отцов; известнейший ныне священник так и говорит: это были те, кто «отреклись от веры отцов и дедов, точнее, — предков своих и пошли за красным знаменем. И ныне идут и орут под тем же кровавым знаменем красным», с которым они раньше «громили Церковь, Православие и вековые устои. И чтó кричат, — слышим, это не ушло. Эти люди не осознали правды искупления, а именно — во имя чего все это совершалось» (Там же. С. 72—73). 
Завершает же свою проповедь петербургский протоиерей вполне закономерным и справедливым утверждением: «Спросим теперь, а кто виновен в нынешнем развале? Себя они виновными не признают. То, что они явились этой разрушительной силой, не хотят считать, ибо бесчестие, унижения и трагедия прошлого еще не коснулись их ожесточенных сердец. Они хотят не искупления, а демонизма…. Они снова хотят утопить русский народ в потоках крови. <…> И вновь нападки на священников и священство. Но помните, русские люди, что Православие и Россия — неотделимы! Нет России без Православия!» (Там же. С. 73—74). 
В дополнение ко всем этим гневным, но совершенно справедливым обличениям дьявольской сущности коммунистической идеологии и политической практики большевизма, а также отвечая на вполне резонный вопрос протоиерея Василия: куда же пропали 120 тысяч российских священников? — стоит привести здесь несколько цифр, процитировав всего лишь одну фразу из вполне официального документа. Вот этот текст: «По данным Правительственной комиссии по реабилитации жертв политических репрессий, в 1937 году было арестовано 136. 900 православных священно- и церковнослужителей, из них расстреляно 85. 300; в 1938 году арестовано 28. 300, расстреляно 21. 500» (Доклад митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия, председателя Синодальной Комиссии по канонизации святых, на Архиерейском Юбилейном Соборе // «Сборник документов и материалов Юбилейного Архиерейского Собора Русской Православной Церкви. Москва, 13—16 августа 2000 г.». Нижний Новгород, 2000. С. 89). И это — краткая сводка итогов большевицких преступлений (то есть преступлений «великого и славного» «советского строя» во главе с «дорогим и любимым товарищем Сталиным») всего лишь за два страшных палаческих года! А сколько их было на протяжении прошлого века… 
Так что ответ здесь оказывается самый простой и обычный: все эти 120 тысяч священников, как и миллионы других граждан России, были убиты духовными отцами нынешних продолжателей их коммунистического «дела» — всяких Зюгановых, Купцовых, Анпиловых, Лимоновых (впрочем для последнего «красная», «большевицкая» идеология есть всего лишь одна из игровых, хотя и во многом вполне искренних, форм его, во многом декадентского, бытия) и всех, иже с ними… 
Относительно же общего числа репрессированных коммунистами-сталинистами граждан СССР за период только, например, 1930-х — начала 1950-х годов можно привести следующие уточненные за последнее время данные (впрочем тут учтены лишь «официально» засвидетельствованные органами НКВД цифры жертв, а сколько русских людей умучено большевиками без всяких «документальных свидетельств» — известно одному только Богу) — как пишет современный историк: «Согласно архивам НКВД, за период самых жестоких репрессий 1937—1938 гг. было арестовано 1,6 миллиона человек, из них 87 процентов по политическим мотивам, а общее население тюрем, трудовых лагерей и трудовых колоний… выросло с одного миллиона в начале 1937 г. почти до двух миллионов в начале 1939 г. А если к ним добавить людей, отправленных в ссылку и проживавших в специальных поселениях, то общее количество репрессированных приблизится к 3, 5 миллиона человек… За этот же период времени более 680 тысяч человек были приговорены к смертной казни за так называемую “контрреволюционную и антигосударственную деятельность”. А за весь период 1930—1952 гг. число казненных составило 786 тысяч человек… Если учесть общее количество населения, приведенное в засекреченных в свое время данных переписи 1937 г., то окажется вполне вероятным, что только за период самого острого голода 1932—1933 гг. погибло около 5—6 миллионов человек, в основном крестьян. А вместе с жертвами репрессий 1930-х гг. общее количество жертв приближается к 10—11 миллионам человек… общее количество заключенных в советских лагерях и тюрьмах на январь 1941 г. составляло приблизительно 3, 3 миллиона человек, а к январю 1953 г. оно увеличилось до 5, 5 миллиона. 
Эти цифры меньше оценок, сделанных западными историками во времена, когда архивные материалы были недоступны. Но они не становятся от этого менее ужасными… если представить себе все горе, все те беды и физические страдания, выпавшие на долю этих несчастных и скрытые за указанными цифрами, то можно без труда увидеть, что эти два с половиной десятилетия были для советских народов периодом невиданных мучений» (Хоскинг Д. Россия и русские. Кн. 2. М.. 2003. С. 185—186). 
И вот эту страну вы, диакон Владимир, предлагаете мне и многим другим считать своей родиной, достойной искренних патриотических чувств? Я, например, вслед за тем же петербургским священником, предпочитаю считать СССР, как он именовал его, «Кощеевым царством», в котором, однако, вынуждены были жить русские православные люди, творя по мере сил добро своим ближним и всей своей Русской, но временно оккупированной коммуно-советизмом, земле. 

6) Теперь еще относительно «Кощеева царства» и к СССР-ии — как предлагаемого вами, о. Владимир, объекта патриотизма. 
И здесь я вновь приведу мнение протоиерея Василия Ермакова (высказанное им в ответном письме Г. Зюганову, лукаво пославшему ему на отзыв свою книгу о «православном коммунизме»)? 
Этот документ дает настолько ясную духовную оценку со стороны православных верующих России самому феномену коммунистической бесовщины и созданной этой бесовщиной государственности (а также и нынешней хамелеонской позиции главарей коммунистов в отношении Православия), что его будет полезным привести здесь целиком. 
Полное цитирование этого документа представляется здесь тем более оправданным и уместным, что, к сожалению, подобного же рода духовно-обличительного официального заявления относительно коммунистической идеологии — как богоборческого и антинародного, антирусского «учения» — мы, увы, непосредственно от архипастырей нашей Церкви так до сих пор и не дождались. 
Посылая свою книгу о. Василию, Г. Зюганов сопроводил ее авторским обращением к адресату — со следующим текстом: «С глубоким уважением предоставляю на Ваш суд свою книгу, посвященную проблемам возрождения России, вопросам взаимодействия Церкви и Государства, политиков и православных иерархов перед лицом новых вызовов и угроз XXI века… с искренней надеждой на понимание и сотрудничество. Г. Зюганов». 
Ответом о. Василия явился публикуемый ниже текст. 

Уважаемый Геннадий Андреевич! 

Получил я Вашу книгу, посвященную проблемам возрождения нашей Святой Руси. Сложность поднятой темы очевидна, но она почти полностью раскрыта в статье Владыки митрополита Гедеона, вечная ему память. С его мнением я согласен, но со своей стороны я хотел бы дополнить ее изложением собственного взгляда на «Кощеево царство», которым я считаю безуспешно строившееся Вашими единомышленниками коммунистическое общество и в котором мне довелось прожить [сознательно, с отроческого возраста] 65 лет своей жизни. И со своими страданиями, пережитыми в прошлом, я пишу Вам, главному в по-прежнему угрожающем нам «Кощеевом царстве». 
Мне не увидеть, как Святая Русь в лице русского богатыря обним ударом прикончит коммунистического «Кощея». Мне 76 лет, и мой послужной список страданий, пережитых в коммунистическом «Кощеевом царстве», таков. Я — сын участника гражданской войны, его родителя раскулачили в 1929 году за «веялку-сеялку». А он верил словам главного в «Кощеевом царстве» маленького картавого вождя, отнявшего кошельки у богатых, а пропитание у бедных. «Земля — крестьянам, фабрики — рабочим» и прочие словоблудные слова были обманом коммунистов. А в реальной жизни были голод первых пяти лет советской власти, когда храмы, превращенные коммунистами в склады, были полны зерном, а люди умирали тысячами. Продотряды, чоновцы, расстрелы тысяч заложников, ограбленные и оскверненные храмы и монастыри, кроваво подавленные кронштадское и тамбовское восстания, «сломавшая хребет» русскому крестьянству коллективизация, организованный коммунистами голод начала 30-х годов, унесший жизни 7 миллионов. Наконец, самое страшное преступление коммунистов, начатое совершаться по указанию главного «коммунистического Кощея» Ульянова, — уничтожение Православной Церкви, ее духовенства и мирян, ее святынь и, прежде всего, мощей. Совершение этого преступления было приостановлено лишь в 1943 году, когда почти всех православных христиан, способных сопротивляться, поглотили тюрьмы, концлагеря и расстрелы. 
Накануне войны с фашистской Германией коммунисты гнали из разоренной ими России эшелонами продовольствие и стратегическое сырье фашистскому «Кощею» Гитлеру. Именно у вас проходили до войны военное обучение Гудериан и многие другие немецкие военачальники. Вспомним парад в Бресте в 1939 году советских и фашистских войск (по случаю совместного захвата и раздела Гитлером и Сталиным Польши. — д. Г. М.), менее чем через два года после которого «кощеев» вождь Сталин, трусливо открыв рот лишь 3 июля 1941 года, когда уже лилась кровь русского солдата, талдычил о вероломном нападении Германии. 
Я видел войну во всей ее жестокости. С 9 октября 1941 года (Тогда Василию Ермакову было всего 14 лет. — д. Г. М.) и до конца войны пробыл в оккупации (точнее — до сентября 1944 года, когда Таллин, куда немцы вывезли его как пленного рабочего, был освобожден от фашистов; затем Василия мобилизовали и направили в штаб Балтийского флота – д. Г. М.). Побывав в лагере и являясь несовершеннолетним узником немецких концлагерей, я испытал на себе приказ главного «Кощея Генсека» — ни грамма хлеба, ни литра горючего врагу. Мы были брошены коммунистами на верную смерть в оккупации. Что не смогли увезти при бегстве — сжигалось. Жгли скирды на полях, но не отдавали народу, семьям, чьи мужья сражались на фронте. И не было бы Ленинградской блокады, если бы секретари обкома при подходе немцев отдали продукты населению, а не хранили в Бадаевских складах (как известно, вместо того, чтобы рассредоточить общегородское продовольствие в разных местах, его хранили централизованно на указанных складах, которые были вскоре полностью разбомблены немецкой авиацией, и весь город мгновенно оказался без пропитания. – д. Г. М.). Это было сплошное убийство россиян, оказавшихся в оккупации по воле коммунистов. 
Закончилась война, и с запада на восток пошли эшелоны пленных — из немецких в советские лагеря, на новые мучения за то, что брошенные коммунистами-командирами оказались в плену. Да и за пленных отвечали родные, подвергаясь репрессиям. Я сам прошел 4 допроса НКВД за то, что был в оккупации. А судьба священников, бывших в оккупации, — тюрьма, лагеря за то, что они поддерживали веру в Бога в русских людях, призывая остаться верными Московской Патриархии. Вы стремились обелить Сталина перед русскими людьми, вспоминая о его встрече в сентябре 1943–го года в архиереями. Это была не дань любви к православной вере, а боязнь той наглядной пропаганды свободы веры при немцах, когда россияне не боясь шли в храмы, свободно их открывали, собирали иконы, искали священников, собирали молодежь в церковные хоры. Если бы коммунисты того времени верили в Бога и стремились возродить православную веру в русском народе, то торжественно на Красной площади вместе с Патриархом отслужили бы благодарственный молебен за победу над врагом. А вы, вместо этого Бога, принесли «Кощею мавзолеевскому» свою благодарность. 
Послевоенные времена прошли под девизом «Задавить веру», когда Церковь пытались задушить налоговым бременем, насилием областных уполномоченных Совета по делам религии совсем закрыть храмы. Тому пример Хрущев и прочие вероубийственные деятели из числа партаппаратчиков советского времени. 
Смотрю на Вас, Геннадий Андреевич, своего земляка, ибо я тоже родился на Орловщине в городе Болхове, читаю ваши выступления, но не вижу в Вас русского православного человека. Сидите под кровавым красным знаменем с портретом тирана, тиран и на лацкане вашего пиджака. Демонстрации с изображениями тиранов, за которыми идет обманутый, обалделый россиянин. Ваши друзья — Ампилов, Варенников, Макашев, Лимонов, жаждущие русской крови, идут на ложь и обман народа, забывая, что мы жили в этой системе тирана-Кощея 80 лет. Более нам не надо этого счастья — жить при коммунизме, отдав за тиранию сто миллионов жизней россиян. 
Ваши фотографии с Патриархом, архиереями и священниками — очередной обман для людей, далеких от Бога. Даже если бы я Вас увидел в храме молящимся, несущим икону, крестящимся, но остающимся коммунистом, я не поверил бы Вам. Поэтому, Геннадий Андреевич, помогите русскому православному человеку без идей коммунизма, а с верой в Бога, ударом русского богатыря уничтожить коммунистическое «Кощеево темное царство». 
С надеждой на Ваше за грехи коммунистов перед Церковью Христовой покаяние протоиерей Василий Ермаков, настоятель храма преп. Серафима Саровского, г. Санкт-Петербург, 9 ноября 2003 года (Воспр. по изд.: Тернистым путем к Богу. СПб.: Издательство «Русская Классика», 2007. С. 181—185). 
Вот где звучит подлинный голос Церкви, голос православного русского человека, не отравленного сов.-идеологией! 

Приведу наконец еще несколько таких голосов правды о СССР-овской государственности и подлинном патриотизме – трех других известных наших пастырей, достаточно ясно выразивших непримиримое различие между подлинным российским патриотизмом и патриотизмом «советского типа» (т. е., по сути, большевицкого духа и типа). 
Так, касаясь, в частности, «патриотизма» современных коммунистов, один из старейших московских священников несколько лет назад высказался следующим образом: и ныне для привлечения простецов ведущие коммунистические идеологи «под видом “патриотов”... употребляют все средства, всё свое искусительное красноречие — в обещании будущих благ. Но что дали они нам — эти “провозвестники светлого будущего” — кроме разорения и духовного падения страны в большевицкую пропасть? Не они ли столько лет уничтожали истинное наше отечество — Россию, подменяя ее бесчеловечным Молохом — государством Советов? А ведь этого Молоха они и пытаются вновь и вновь выдавать за оскверненную ими истинную нашу родину — Православную Святую Русь. Но не они ли почти вконец уже и уничтожили ее? Кто расстреливал, топил, сжигал, распинал, сажал на кол и четвертовал наших пастырей и архипастырей в революционные годы?» (Протоиерей Николай Ситников. У нас с ними разные пути и разные родины // «Сегодня» (газ.). № 102. 1996 г. С. 5). Это они, — продолжает священник, — «и поныне остаются духовными наследниками прежних мучителей Церкви и цареубийц... Это они — растлители и сокрушители подлинной, православной России — пытаются вновь лицемерно выступать от ее имени, называя себя “патриотами”. Чьи они патриоты? Что общего у Христа с сатаной и что общего может быть у нравственно-здорового православного россиянина с советскими безбожниками? У нас с ними разные пути и разные родины!» (Там же). 
Подводя затем итог коммунистической эпохи в России, тот же многоопытный пастырь свидетельствует со скорбью: «Это — кровь сонма мучеников, вопиющая к Богу, это — обездоленные дети, жены и старики, это — опустошенные души, это — и астрономическое число уничтоженных ценностей всякого рода, это — порушенные памятники народной святыни. И наше нынешнее разорение возникло не в последние только годы, но готовилось на протяжении почти восьмидесяти лет теми, кто и прежде стремились — как пытаются и ныне — выдавать себя за патриотов ими же уничтожавшейся и растлевавшейся все эти годы Руси-России... разве нам, христианам, нужно “их” государство, возможно, с более — на время — дешевой снедью (хотя откуда им взять ее?), но, как и встарь, полученной ценою крови и слез своих же сограждан? Созиждется ли... общими усилиями с такими “подельщиками” Святая Русь? Нет и еще раз нет!. Как всегда, принесут они только междоусобные брани, зависть и злобу, классовую ненависть и еще большую нищету — вплоть до полного нашего духовного и физического распада» (Там же). 
Не менее ясно высказался о большевизме как политическом оборотне еще один столичный священник: «Стремясь к захвату власти, коммунисты и в 1917 году рядились в тогу защитников Отечества. Но октябрьский переворот они совершили на немецкие деньги и тут же развязали гражданскую войну, вылившуюся в войну против собственного народа и Православной Церкви. В первую очередь уничтожались епископы, священники, монахи... Был подло убит царь, уже отрекшийся от престола. Вспомним деятелей “красной обновленческой церкви”, которые убеждали, что коммунизм и христианство — близнецы-братья. Они вскоре разделили участь православных иерархов и оказались в одной камере, а вскоре в одной безымянной могиле. Таков почерк коммунистов во всех странах. Придя к власти, они восстановят не Российскую империю, а прежний концлагерь. Коммунизм несовместим ни с патриотизмом, ни тем более с Православием... 
Я священник, не мое дело давать политические рекомендации. Речь идет о духовном противостоянии [выделено мной. — Г. М.]. Невозможно поклоняться дьяволу и его слугам и одновременно считать себя патриотом и православным человеком» (Иеромонах Никон (Белавенец). Бог не выдаст... // «МК» (газ). № 113. 1996 г. С. 2). 
Наконец о том же самом говорил в своих проповедях и один из известнейших и почитаемых иноков-старцев России XX века — архимандрит Псково-Печерского монастыря Иоанн (Крестьянкин; 1910—2006). 
Называя коммунистическую идеологию апокалипсической «тайной беззакония», он прямо и открыто призывал к духовной борьбе с нею, ибо она сама «объявила... беспощадную — не на жизнь, а на смерть — войну против всего Божественного, в чем бы и как бы оно ни проявлялось» (Архимандрит Иоанн (Крестьянкин). Проповеди. М., 1993. С. 80), идя этой войной «на христианское государство, хранящее нравственный уклад народной жизни; на Христианскую Церковь, несущую слово Божественной истины; на христианскую душу... “Предтечи антихриста” уничтожили Православную Россию. Они исказили, одурачили чуждыми сатанинскими идеями народ, насаждая их возможными неправдами, лестью, обманом, кровью, вытравливая правду Божию из сознания народного... Народ Божий — православные христиане... должны повести “брань” с богоборцами и лжеучителями, принадлежащими царству тьмы» (Там же). 
Глас истинных пастырей наших, стремящихся жить по заветам великого сонма Святых Новомучеников Российских, обличает все еще продолжающуюся у нас большевицкую ложь. И такое церковное обличение — отнюдь не политика, а слово, утвержденное на незыблемой Правде Божией. 

P.S. 
Относительно же роли советской государственности в победе над гитлеровским фашизмом могу только добавить только еще одно живое мнение русского человека – писателя В. Распутина, заявившего на одном из заседаний очередного Русского Всемирного собора: победа оставила “после себя вконец израненное и измученное тело страны”. Война довела до конца “страшное дело разрушения нации, которое начали революция, Гражданская война и коллективизация”. Для Распутина очевидно: мы выиграли войну не благодаря социалистическому строю (что пытался утверждать с трибуны Собора Зюганов. — д. Г. М.), а только потому, что коммунистическая власть не смогла за 20 лет сломать “народную душу, столетиями воспитанную в незыблемых нравственных и духовных правилах, в почитании органической судьбы данной страны”. Советское воспитание для Распутина было “калеченьем душ”. 
Вот это-то воспитание и приводит до сих пор такие искалеченные души к продолжающемуся «советскому патриотизму» и к духовной неспособности оценить всю страшную иезуитскую сущность СССР-овской государственности, к неспособности отделить пшеницу от плевел – русские, а отнюдь не коммуно-советские источники всех прежних наших (конечно же, имевших место на протяжении прошлого века на нашей земле) достижений и побед – несмотря на то, что добиваться их нам пришлось кровавым потом и слезами миллионов мучеников в условиях безбожного советизма. Именно реликты такого советского воспитания и приводят нас до сих пор к печальной необходимости продолжать дискуссии, подобные этой… 

С уважением, диакон Георгий.