У нас сложилась система духовного образования. Хорошая она или плохая, можно судить с разных точек зрения по-разному. Я преподаю в Московских духовных школах 25 лет, уже довольно много поколений студентов повидал за эти годы. Я видел, как они менялись. И я вижу, какая ответственность лежит на сегодняшнем поколении воспитанников семинарий.
Оглядываясь назад
В 1985 году, когда я пришел в духовные школы еще совсем молодым человеком, в Советском Союзе было три семинарии: в Москве, в Ленинграде и в Одессе. Тогда совершенно нельзя было представить, что произойдут те изменения, которые совершились в жизни Церкви, — я думаю, что никто не мог рассчитывать на это. Максимум, на что мы могли тогда надеяться, – на то, что не будет новых жестких гонений, а режим будет потихонечку слабеть и теплеть, и что те или иные послабления будут возрастать.
Например, новых семинарий нельзя было открывать, но потихоньку разрешили увеличить прием студентов. И сначала вместо 60 человек стало 70, а потом на первый курс и 120 принимали. Тогда было четыре параллельных класса, стали осваивать Лаврские стены под классы и спальни.
Это было совсем другое время. Теперь, говорят, многое лучше. Правда, многое лучше. Но у тогдашних семинаристов было одно большое преимущество, за что их нельзя не уважать: тогда человек, который шел в семинарию, делал очень ответственный поступок, выбор на всю жизнь. По сути дела, он порывал с большинством жизненных возможностей в окружающей его действительности. Вернуться из семинарии в нормальную советскую жизнь, если у тебя что-то не сложилось, оставаясь верующим человеком, было фактически невозможно. Можно было вернуться предателем и ренегатом, как в хрущевские времена те, кто открыто отрекались от Бога и становились лекторами-атеистами. Но если с совестью в душе… А если что-то не сложилось, выгнали тебя или, в конце концов, органы указали, что такого семинариста нужно отчислить, — всяко могло быть, — путь назад был закрыт. Это был поступок, на который нужно было решиться.
При всех недостатках нашей системы образования в то время и притом, что тогда не было книг в достаточном количестве, именно тогда выработалась эта система: диктовать, чтобы студенты записывали за преподавателем. Это же было не просто неумение преподавать. В этом была житейская запасливая мудрость. Увезенные с собой на приходы тетради для большинства священников становились единственным источником, по которому можно было проповедовать, каким-то образом восстанавливать память о том, во что мы верим, и сохранять церковное знание. Других книг, особенно в провинции, достать было практически невозможно. Было лишь то немногое, что сохранилось из дореволюционных изданий, либо то, что привозилось из-за границы или распространялось в ксерокопиях. В больших городах это еще было доступно, а священнику в районном центре или в селе достать эти книги было решительно невозможно.
То поколение семинаристов — хорошие, ответственные ребята в значительной части. Да, часто не очень образованные и не очень способные. Да, те, кто приезжал с Украины, в особенности с Западной Украины, не все хорошо знали русский язык. Но по сравнению с нашими сегодняшними Сергиево-Посадскими семинаристами, в тех было больше некой устойчивости к тому моменту, когда они поступали в духовные школы. Я говорю это отнюдь не ругательно. Сейчас это невозможно, это зависит не от нынешних молодых людей, которые идут в семинарию.
Приток людей в начале 90-х: Церковь и политические убеждения
В начале 90-х был удивительный приток людей. Открылись врата, появилась возможность войти в Церковь. В духовные школы, в священство пошли те, у кого ранее не было такого права. Люди с высшим образованием, которым не давали поступить в семинарию, люди, про которых сотрудники КГБ, курировавшие прием в духовные школы, говорили: «Да у такого и документы нельзя принимать — он то-то подписал или за тем-то его застали».
А тут оказалось, что поступить в семинарию можно, и пришло много-много разных людей. Среди них многие ныне известные священники и архиереи. Но и в начале 90-х были проблемы. Например, в Церковь пришли и люди с очень ярко выраженными политическими взглядами и предпочтениями. Для иных из них это было не служение Церкви, а возможность самореализации, в том числе общественно-политической. Иные из них плохо кончили. Яркий пример — бывший священник Глеб Якунин. Но есть и другие, кто так или иначе оказался в таком же странном положении: сейчас эти имена можно встретить в интернете как имена оппонентов нашей Церкви. Это были люди с ярко выраженными политическими убеждениями. Но не ради того, чтобы их осудить, я вспомнил это сейчас.
Священнику, разумеется, как человеку и гражданину, странно и невозможно не иметь общественно-политических убеждений. Но не может священник сделать общественно-политические убеждения главным ориентиром, главной целью своего служения. Это рано или поздно приведет к какому-то искушению.
Священник, имея определенные взгляды, в том числе на Великую Отечественную Войну, взгляды, например, жестко антикоммунистические или, наоборот, либеральные, или апологетические по отношению к советской истории, должен быть предельно сдержан в слове и в форме выражения, чтобы не получилось, что его взгляды, ассоциирующиеся в сознании людей со взглядами Церкви, кому-то возбранили войти в церковную ограду.
В этом отношении множество людей, пришедших в начале 90-х, принесли и много яркого в Церковь (многие из них стали яркими миссионерами, проповедниками, преподавателями, историками), и немало соблазна, который потом раскачивал церковный корабль в том или ином направлении.
Ответственность сегодняшнего поколения
Теперь времена еще раз изменились. Ни той неопределенности, ни той переменчивости картины, которая была в жизни нашей страны в 90-е годы, пожалуй, уже нет. Сейчас, скорее всего, практически для всего — и для общественных институтов, и для религиозных — уже определены стабильные ниши. В общем и целом ситуация в обществе и в государстве достаточно стабильна.
У нас сложилась система духовного образования. Хорошая она или плохая, можно судить с разных точек зрения по-разному. Из учебного комитета она может видеться одним образом, с семинарской скамьи она может видеться по-другому, и даже внутри одной семинарии преподавателям и студентам она тоже может представляться по-разному. Это понятно. Но система сложилась. У нас уже более трех десятков семинарий в России. Наши академии, духовные училища, возникшие высшие учебные заведения нового типа, какие ни есть, образуют некую систему.
Одна из очевидных проблем, с которой мы теперь сталкиваемся, — семинарий у нас много, а поступающих становится не так уж много. В большинство провинциальных семинарий конкурс отсутствует вообще. Он не очень велик и в московских духовных школах, и в петербургских – центральных. В Московской духовной семинарии в прошлом году конкурс был 2,5 человека на место, и то было принято очень трудное, но ответственное решение — принимать меньше людей. Брать не 90 человек, как в последние годы, а только 60, но произвести более тщательный отбор, чтобы учились те, кто действительно способен и отчетливо показывает навыки церковности и желание учиться.
В чем проблема, когда нет отбора, а принимаются практически все желающие? Это не очень высокий уровень тех, кто приходит. И образовательный, и — иной раз — духовный, и интеллектуальный, если хотите. И мы все, как Церковь, сталкиваемся с этой проблемой. Священник призван быть началовождем, говоря языком славянским, или, говоря языком современным и светским, лидером — тем, кто поведет за собой. Часто он должен пройти огромный путь от не слишком яркого, образованного и способного молодого человека к тому, кто сможет вокруг себя объединять людей на приходе своим авторитетом, молитвой, дарованиями: организаторскими, хозяйственными, пастырскими, какими угодно.
В этом ответственность сегодняшнего поколения. В очень непростой конкурентной среде, когда многие другие стремятся стать лидерами мировоззрений и если не прямо уводить людей из Церкви, то по крайней мере расставлять в их сознании другие приоритеты, священник не имеет права быть просто хорошим требоисполнителем. И даже просто доброкачественным пастырем, но не переступающим ограды Церкви наружу. В этом правда тех, кто свидетельствует, что перед нашей Церковью сейчас есть миссионерский императив. Мы действительно стоим перед альтернативой: или наша Церковь в ближайшие годы станет востребованной широкими слоями общества, или мы надолго уже останемся Церковью меньшинства.