Собрание IV. 20 октября, понедельник
Кардинал Джулиано. Преосвященнейшие отцы, позавчера мы собрались в храме святого Франциска и говорили о том, что собрались, чтобы исследовать и обрести истину в мире. И потому необходимо, чтобы при нужде одна сторона оказывала услуги другой. Мы дали обещание, что если будут нужны книги, находящиеся в распоряжении блаженнейшего папы, мы с охотой дадим их. Такое же обещание дали и вы: если у вас есть книга, давать ее на час для рассмотрения. И я лично попросил митрополитов Эфесского и Никейского одолжить нам книгу, содержащую деяния Восьмого Собора, чтобы она была у нас в течение часа, но они тогда не дали мне ее. Если вы принесли книгу сейчас, это хорошо. Если же нет, пошлите за ней, чтобы ее принесли.
Марк Эфесский. Что мы ответили тогда, то говорим и сейчас: нет ничего затруднительного в том, чтобы показать книгу, если в том есть нужда. Трудно не дать [что-то вам], а самим лишиться. Но что касается этой книги, то ее дать непросто; если даже она и есть у нас, нет нужды причислять ко Вселенским собор, который вовсе не был принят, но, напротив, упразднен. Ведь тот собор, о котором ты говоришь, состоялся во времена пап Николая и Адриана и выносил постановления против Фотия, а после него состоялся иной собор, который восстановил Фотия. Он состоялся при папе Иоанне, восстановил Фотия и упразднил первый собор. [В его деяниях] есть и письма папы Иоанна в защиту Фотия. Этот Собор и называется Восьмым. Он рассматривал также вопрос о прибавке к Символу и рассудил ее совершенно искоренить. Мы думаем, что вы прекрасно знаете и о Соборе, и о посланиях папы Иоанна; а поскольку [постановления] первого из этих соборов были отменены, было бы совершенно неправильно обращаться к нему; вместо этого скорее нужно [опираться] на последующий. Ведь с того самого дня и поныне в Великой церкви в Константинополе читается: «Всему, что против святых патриархов Фотия и Игнатия, — анафема!» Итак, не подобает упраздненное выносить на рассмотрение.
Кардинал Джулиано. Я бы хотел успокоить вас: не бойтесь, ничего из деяний Восьмого Собора зачитано не будет. Но мы все же просим принести ту книгу, о которой мы просили. Мы хотим посмотреть нечто из Шестого и Седьмого Соборов, а о Восьмом мы ничего не говорим.
Марк Эфесский. Поскольку вы сказали, что хотите посмотреть относительно Шестого и Седьмого Соборов, мы даем вам книгу. Что же до Восьмого, то его мы не принимаем, о чем сказало и Ваше преосвященство. Вообще же неправильно предпочитать местный собор Вселенским. Что касается книги, то вы наверняка знаете, что я еще в Константинополе отдал ее господину Николаю [Кузанскому]. Мне кажется, он сделал с нее список. Он хорошо рассмотрел ее и, насколько я помню, переписал.
Андрей Родосский. И вот теперь, когда это сказано, мне бы хотелось обратить свою речь к преосвященным отцам. Мы свели вашу последнюю речь к четырем положениям. Во-первых, вы зачитали Символы, или, точнее сказать, Символ. Во-вторых, вы зачитали определения. В-третьих, некоторые послания — Вигилия, Агафона, Целестина и Кирилла, из которых вы выбрали четыре отрывка. В-четвертых, вы сказали, что чтите отцов — столь многочисленных и столь возвышенных своим достоинством, страшитесь их проклятий, слыша, сколько многими анафемами они грозят всякому, кто дерзнет что-либо прибавить к изложенному ими, и потому не решаетесь ни сами сделать, ни принять прибавку (то, что вы называете «прибавкой», а мы «разъяснением»), которую Римская Церковь поет в Символе. Итак, во-первых, в первой части [своей речи], то есть при чтении Символа, вы силились доказать, что то, что мы, латиняне, произносим, есть прибавка. Во второй части, когда вы читали определения, вы показали, что нельзя ничего прибавлять. В третьей части вы старались доказать, что [прибавка] была не нужна и неверна. Эти три положения вы сочетали и вывели из них четвертое — что боитесь проклятия и потому не можете сделать прибавку. Итак, все, что остается нам, это начать с первого положения: что произносимое нами — это не прибавка, а разъяснение. Во-вторых, что разъяснения не воспрещены. На третье [положение вашей речи] мы попытаемся показать, по благодати Божьей, что [наше пояснение] и полезно, и необходимо, и истинно. В-четвертых, мы докажем множеством неопровержимых доводов, что всякий христианин должен во всем повиноваться истине.
Поскольку ваше преосвященство просило, чтобы каждое положение излагалось ясно и кратко, я так и буду говорить. Итак, что касается первого положения. Никакое изложение, разъяснение или пояснение метода или науки не может быть сочтено прибавкой. Это доказывается следующим образом. Никакое раскрытие или пояснение какой-либо науки не может быть названо прибавкой. Но «и от Сына» содержится в словосочетании «от Отца», будучи разъяснением и раскрытием этих слов. Следовательно, это не прибавка. Это рассуждение и такой силлогизм верны, отрицать этого нельзя. Осталось только доказать большую и меньшую посылки этого силлогизма. Большая доказывается так. Прибавка прибавляется извне. Так мыслят и философы, особенно же Аристотель в своем сочинении «О рождении и разрушении», где он о питании говорит следующее: «Питающееся должно питаться путем прибавления чего-то извне»[1]. Итак, если всякая прибавка — извне, то раскрытие и разъяснение — не извне, а из содержания самих слов. Следовательно, всякое изложение или раскрытие какого-то научного знания, уже содержащегося в изложенном ранее, не есть прибавка. Если же мы предположим, что всякое разъяснение или раскрытие есть прибавка, из этого будет следовать множество нелепого; нужно будет признать, что и к Священному Писанию было сделано множество прибавок. Ведь отцы, собравшиеся в Никее, составили свой Символ, как он есть, а после отцы, сошедшиеся на Втором Вселенском соборе, если и сделали, как кажется, прибавку, однако утверждали, что [их Символ] тождествен изреченному прежними отцами. Свидетель тому — присутствовавший на оном Соборе богослов Григорий, который в послании к Кледонию пишет так: «Я никогда ничего не предпочитал и не могу предпочитать Никейской Вере, изложенной святыми Отцами, собравшимися в Никее для низложения арианской ереси, но при помощи Божией держусь и буду держаться сея веры, проясняя (προσδιαρθροῦντες) только неполно сказанное в ней о Святом Духе; потому что не возникал еще тогда вопрос о том, что в Отце и Сыне и Святом Духе нужно признавать единое Божество, Духа исповедуя Богом»[2].
Из этого мы делаем вывод, что, пусть даже и многое было прибавлено на Втором Соборе, но это не было прибавкой, но раскрытием и разъяснением. Конечно, в Символе Первого [Собора] не говорилось, что «Сын рожден прежде всех веков», ни того, что Он есть «Творец всего видимого и невидимого», ни «Бога истинна от Бога истинна», ни «Духа Святого, Господа и животворящего», но собравшиеся на Втором [Соборе] и прибавившие это отцы не считали, что сделали прибавку. И блаженный Григорий пишет, что верит в то же самое, во что верили Никейские отцы, и говорит то же, что и они. Более того, если вы хотите все разуметь в точности, среди последующих соборов не было ни одного, который бы не прибавил или не убавил чего-нибудь. Так, например, Второй собор убавил от [Символа] Первого слова «из сущности Отца». А Четвертый, боровшийся с учением Евтихия, в свою очередь, вместо сказанного в первом Символе «Рожденного от Отца, то есть от сущности Отца», провозгласил: «Единосущного Отцу по Божеству и единосущного нам по человечеству». Поэтому представляется, что пространное изложение того же самого смысла или его раскрытие представляет собой не прибавку, а разъяснение. Мы бы хотели доказать это на основании собственных слов Вашего преосвященства и приведенных Вами свидетельств. Господин митрополит Эфесский в своей речи заранее отвечал на предполагаемые возражения; он вопрошал, как бы от иного лица, почему отцы Третьего собора сказали только о Символе Первого собора, не упоминая о Втором. Это недоумение он разрешил наилучшим и мудрейшим образом: это было потому, что эти два [Символа] тождественны и ничем не различаются, хотя на первый взгляд [отцы Второго Собора] прибавили немало слов и слогов, которые, однако, не были (хотя и казались) прибавкой, поскольку смысл оставался неизменным.
Все это доказывает верность большей посылки — что разъяснение и раскрытие не должно называться прибавкой и не является таковой. Осталось доказать меньшую, с которой труда будет больше, — что «и от Сына» — это толкование и разъяснение. Я покажу, что, когда говорится «исходит от Отца», подразумевается «и от Сына». В доказательстве нам будут содействовать многие учителя: Августин, Амвросий, Иероним, Иларий, Лев, Григорий — всех их одобрил и провозгласил [Учителями Церкви] Пятый Собор. Их суждения я зачитаю по порядку.
Затем он зачитал из записной книжицы небольшой отрывок, взятый, как он сказал, из определения Пятого Собора: «Мы во всем следуем и святым отцам и учителям Церкви, Афанасию, Иларию, Василию, Григорию богослову, Григорию Нисскому, Амвросию, Августину, Феофилу, Иоанну Константинопольскому, Кириллу, Льву, Проклу и приемлем все, что они изложили о правой вере и об осуждении еретиков»[3].
Марк Эфесский. Мы ничего не принимаем без чтения из книги. Если хотите, принесите нам книги, поскольку мы не примем зачитанного из записной книжицы.
Андрей Родосский. Во-первых, пусть даже у нас сейчас нет всех тех книг, которые нужны нам в данный момент, однако, по благодати Божией, по прошествии некоторого времени они у нас будут, и ваше требование будет удовлетворено. Впрочем, продолжим. Пусть даже эти Отцы были мужи мудрые и великие, я не будут приводить их речений, но воспользуюсь свидетельством наших и ваших учителей и приведу их речения, которые принимаются обеими сторонами. Однако прежде, чем перейти к сути дела, изложим некоторые необходимые предварительные понятия. Итак, для начала приведем первую посылку, ясную, истинную и общую для нас с вами: все, что говорится о Божественных лицах и о Трех, следует понимать либо как общее, либо как частное, чтобы сохранялись особенности (ἰδιώματα), которыми конституируются Лица. Иначе было бы не три Лица — Отец, Сын и Дух Святой, — а одно.
Марк Эфесский. Ты ушел от предмета обсуждения и говоришь о другом.
Император. Обсуждать этот вопрос сейчас будет несвоевременно, и говорить этого тебе не следует. Впрочем, если вам угодно, говорите, что хотите, но наши, когда настанет их черед отвечать, не будут давать на это ответа, поскольку ты вышел за рамки предмета обсуждения.
Андрей Родосский. Я говорю об этом, поскольку хочу доказать меньшую посылку — что «и от Сына» содержится в словах «от Отца» и представляет собой толкование и разъяснение.
Виссарион Никейский. Мы не говорим о меньшей посылке, своевременна она или нет. Мы просто утверждаем, что сам вопрос о том, прибавка это или нет, сейчас не ко времени. Твое преосвященство свело нашу речь к четырем положениям и применительно к каждому из положений изложило причину, по которой, как вы думаете, мы выдвинули эти положения. Но мы сказали то, что сказали, вовсе не поэтому. Ведь все сказанное нами служило доказательством одного и единственного положения: что недопустима прибавка ни в отношении слов, ни в отношении смысла. В ответном слове вы должны были [рассмотреть вопрос], можно ли и следует ли прибавлять что-либо, будь оно иное [по смыслу] или тождественное — поскольку мы не дозволяем и последнего. Если ты об этом и намерен говорить, хорошо. Если же нет, то и мы, когда придет наш черед отвечать, будем говорить только о том, что нам покажется относящимся к делу.
Кардинал Джулиано. Если Ваше преосвященство согласно, что это не прибавка, то мы двинемся дальше и докажем, что прибавлять дозволено.
Виссарион Никейский. Сейчас не время [рассуждать о том, прибавка это или нет]. Только после того, как мы согласимся в том, можно или нельзя делать прибавки или разъяснять, тогда придет черед исследовать, прибавка ли это или все же разъяснение.
Андрей Родосский. Преосвященнейшие отцы, мы совершенно согласны друг с другом! Вы хотите понять, запрещено ли прибавлять или разъяснять и следовало ли делать эту прибавку. Это значит, что я, давая ответ, должен, следуя велениям отцов, сперва доказать, что это не прибавка. Затем же, что и прибавки не запрещены. И наконец, что эта прибавка и верна, и необходима. Если вы проявите терпение и выслушаете меня, я прейду и к прочим доказательствам.
Теперь моя задача — доказать, что в словах «от Отца» уже содержится «от Сына», так что это не прибавка, а разъяснение и раскрытие. При доказательстве большей посылки было сказано, что никакое разъяснение или раскрытие не является прибавкой. Смысл этих слов и укажет мне путь доказательства. Давайте вспомним о тех предпосылках, которые, как мы говорили выше, должны лежать [в основе рассуждения]. Во-первых, все, что говорится о Божественных лицах, следует понимать либо как частное, либо как общее, с сохранением, однако, особенностей, которыми конституируются Лица (ἰδιωμάτων τῶν συστατικῶν προσώπων). Во-вторых, если некая особенность оказывается присуща двум [лицам], связанным между собой природным отношением, то даже если она сказывается только об одном из них, а о другом прямо не сказывается, подразумевается, [что она ему присуща]. Так, например, если отец есть человек, то и сын. Далее вы поймете, почему это важно для рассматриваемого вопроса. В-третьих, само именование «Дух», взятое само по себе, приложимо ко всем трем Лицам — и к Отцу, и к Сыну, и к Святому Духу, точно так же, как и «святой»; но «Дух Святой» вместе относится только к Духу Святому. То, что это приложимо только к оному из трех лиц, этого, как я думаю, не станет отрицать ваше отечество. Кроме того, и Сам Спаситель, посылая Своих учеников учить, сказал: «Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа» (Мф. 28:19). Тем самым Он явил особенности (ἰδιώματα) Божественных лиц. Отсюда следует, что когда какой-нибудь наш или ваш учитель в богословских сочинениях (ἱερὰ γραφή) упоминает о Святом Духе, употребляя прилагательное «Святой», речь идет о третьем лице и Его ипостаси.
Прояснив это, докажем, что, когда говорится об исхождении Духа от Отца, одновременно подразумевается «и от Сына». В поддержку этого утверждения я не стану приводить иных доказательств, кроме [свидетельства] ваших святых, и докажу как большую посылку, что Дух исходит от Сына, как и от Отца. Так, блаженный Кирилл в гомилии на слова Евангелия от Иоанна «И Я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя» (Ин. 14:16) говорит: «Сын, будучи по существу общником природных благ Отца, имеет Духа таким же образом, каким должно разуметь и об Отце, не как чуждого и внешнего Ему — глупо, даже более, безумно так думать, — но таким образом, как каждый из нас содержит в себе своего собственного духа и из внутреннейших глубин изливает его вовне? Вот почему и Христос телесно вдунул Его, показывая, что как из уст человеческих дух выступает (πρόεισι) телесно, так и из божественной сущности богоприличным образом изливается Тот, Который из нее»[4]. Отсюда следует вывод, что, коль скоро Сын имеет по природе все сущностные блага Отца, Он будет иметь и испущение (τὸ ἐκπορεύειν) Духа, как и Отец, и при том не нарушатся личностные особенности (προσωπικῶν ἰδιωμάτων). Из этого следует, что [отношение] Сына к Духу такое же, как и [отношение] Отца. А чтобы никто не счел, что речь идет о некоем духовном даровании, а не о самом Духе Святом, наш Спаситель проясняет это, когда говорит: «Примите Духа Святого» (Ин. 20:28). Но третье положение состояло в том, что слово «Дух» с прилагательным [«Святой»] обозначает одно из Божественных лиц, а значит Сын, как и Отец, испущает (ἐκπορεύειν) Духа. Пожалуй, кто-то скажет, что особенность — это нечто абсолютное и отдельное, а здесь говорится вовсе не об ипостаси Святого Духа. Но мы в доказательство обратного — что здесь говорится именно об ипостаси Духа — приведем другого свидетеля — великого Василия, который покажет нам, что Отец, Сын и Дух Святой таковы, что нельзя помыслить Отца, не помыслив с Ним вместе и Сына, ни Сына, не помыслив с Ним вместе и Духа.
И он привел речение великого Василия из послания к его брату, епископу Нисскому: «Но кто представил в уме Отца, тот представил и Его в Нем Самом, и вместе объял мыслью Сына. А кто имеет в мысли Сына, тот не отделяет от Сына и Духа; но относительно к порядку последовательно, относительно же к естеству соединенно, напечатлевает в себе во едино слиянную веру в три Лица. И кто наименовал только Духа, тот в сем исповедании сообъемлет и Того, Чей это Дух. Поелику же Дух есть Христов (Рим. 8:9), и Он от Бога, как говорит Павел (1 Кор. 2:12): то, как взявшийся за один конец цепи влечет и другой ее конец, так по слову Пророка (Пс. 118:131), привлекший Духа чрез Него привлекает вместе и Сына, и Отца. И кто истинно приимет Сына, тот будет иметь Его в себе, обоюду низводящего и Отца Своего, и собственного Своего Духа… А равно, кто приял Отца, тот по действенности приял вместе и Сына и Духа. Ибо невозможно представить мысленно какого-либо сечения, или разделения, так чтобы или Сын представляем был без Отца, или Дух отделяем от Сына»[5].
Преосвященнейшие отцы, Божественные лица так соотносятся между собой, что нельзя помыслить одно из них, не помыслив других. Из этого следует, что всякий мыслящий, что Отец изводит (προβάλλει) Духа, необходимо должен мыслить, что и Сын изводит Его. Чтобы наше рассуждение не показалось трудным для понимания и сомнительным, я приведу свидетельство того же Василия из сочинения «О вере»: «Сын, сказал я, и Отец. Обрати внимание на сии личные свойства. Пребывая в том, что Он Сын, Он <по природе>… есть все то, что есть Отец, по изречению Самого Господа, Который говорит: “Вся, елика имать Отец, Моя суть” (Ин. 16:15). Ибо действительно Образу принадлежит все то, что есть в Первообразе»[6]. Преосвященнейшие отцы[7] говорят то же, что и я, и согласны со мной. Итак, совершенно очевидно, что изведение (προβάλλειν) Духа — общее [свойство] Отца и Сына. Относительно этого предмета — того, что когда говорится об исхождении Духа Святого от Отца, подразумевается Его исхождение и от Сына — мы могли бы зачитать и привести еще множество совершенно ясных и очевидных [свидетельств], но довольно и уже сказанного. Времени у нас немного, так что остальное мы прибережем на следующее заседание. О, если бы Богу было угодно устранить саму причину нашего спора, чтобы нам не было нужды говорить об этом! Я говорил, что [«и от Сына»] — это не прибавка, потому что раскрытие и разъяснение — это не прибавка; относительно этой, меньшей, посылки, мы доказали, что в словах «Отец испущает (ἐκπορεύειν) Духа» уже подразумевается, что и Сын Его изводит. Из этого следует, что внесенное в Символ не есть прибавка, но раскрытие.
Перейдем ко второму положению [и докажем], что называемое вами прибавкой, а нами раскрытием, не запрещено. Потому что пусть даже это и была бы прибавка (хотя мы с этим и не согласны), в любом случае она относилась бы только к букве или к слову, а это не запрещено, как мы покажем с Божьей помощью, ни Ветхим, ни Новым Писанием, ни определениями Соборов, ни речениями отцов. Итак, это не запрещено. Положим, кто-нибудь скажет, что к Писанию нельзя прибавить ни буквы, ни слова, но из этого последует много нелепого. Во-первых, все отцы, которые что-либо прибавляли к предметам веры, оказались бы под анафемой за прибавку к тому, что было до них. Кроме того, и святой Павел говорит [в послании] Галатам: «Кто благовествует вам не то, что вы приняли, да будет анафема» (Гал. 1:9), но и к Павлу, и к его словам, и к другим Писаниям многое прибавлено. И святые Никейские отцы многое сказали из того, чего не было в Символе святых апостолов; отцы Второго Собора точно так же прибавили к тому, [что было изречено] их предшественниками, а Эфесские — к тому, что сказали отцы Второго. Это значит, что запрещены прибавления, противоречащие [уже принятой вере], а разъяснения — никоим образом. Если же во всем следовать букве, выйдет еще большая нелепица: мы все окажемся в смертном грехе. Ведь говорит тот же самый Павел во втором послании Коринфянам, что «буква убивает, а дух животворит» (2 Кор. 3:6), обличая их за [приверженность букве]. Так что не следует оглядываться на то, что убивает, ведь это не только свойственно иудеям, но и чуждо нашим учителям. Ибо говорит блаженный Григорий Богослов: «Нимало не будем препираться об именах, пока слова ведут к той же мысли»[8]. И ваш учитель, этот новый богослов, которого вы так высоко цените, говорит то же самое: «Ни к чему много спорить о словах, ведь благочестие, как говорит Богослов Григорий, у нас не в выражениях, а в существе вопроса (πράγμασι). Я спорю о сути дела и о догматах; если по существу мы согласны, я не стану пререкаться из-за слов»[9]. Преосвященнейшие отцы, если и этот учитель ничуть не печется о словах, то и вы не должны спорить о словах. Если же вы скажете, что отцы так делали, запрещая [прибавки к Символу] на Соборах, то на это я своевременно отвечу.
Пока что попробуем рассуждать следующим образом. Чтобы показать, что не нужно спорить о словах и слогах, я воспользуюсь небольшим примером. Мы читаем один и тот же Символ, но каждый по-своему: мы читаем его по-латински, а вы по-гречески, так что слова совершенно различны; однако это не создает никакого затруднения, поскольку мы имеем в виду одно и то же и сходимся в отношении смысла.
Прибавим и еще кое-что, обратившись к словам Философа[10]. В каждой науке и в каждом искусстве мы видим, что изначально должны быть заданы начала и аксиомы, которые сами всегда сохраняют силу и сообщают ее последующим рассуждениям и выводам. Учителя, впрочем, не удовлетворяясь ими, вводят разъяснения через посредство силлогизмов, энтимем, при помощи индукции и приведения примеров, но никто не говорит, что из-за этого сама наука делается другой. Свидетель тому — Аристотель, который пишет во второй главе «Второй Аналитики», что последующие рассуждения, исходящие из начал, имеют ту же силу, что и начала, покуда имеют тот же смысл, что и они[11]. У нас также есть общие начала и богословские аксиомы, единые для обеих сторон, которые одинаково признаются и нами, и вами. Исходя из них, возможно показать, что Дух Святой исходит и от Сына. Из этого всего очевидно, что произносимое Римской Церковью не есть прибавка.
И другим способом покажем, что никоим образом не запрещено прибавлять слова или слоги, если в том есть необходимость. Ведь, как говорит Павел, «один Господь, одна вера, одно крещение» (Еф. 4:5) и одна Церковь. Значит и достоинство у нее остается неизменным. Если же у оной Церкви во время нужды была власть делать прибавки, значит и впоследствии она не могла лишиться этой власти. Ведь Сам Спаситель говорит: «Я с вами во все дни до скончания века» (Мф. 28:20). Эти слова не следует понимать в том смысле, что Он будто бы просто присутствует с нами и нами руководит, потому что так Он присутствует и руководит и камнями, и растениями, и всеми без исключения животными; [эти слова значат], что Он соединяет нас благодатью и единой верой, а этого не бывает в членах, которые из различия в вере между собой несогласны. Посему Он должен руководить нас в правой вере, чтобы научать [невежественных] и чтобы обличать противящихся. Очевидно, что не запрещено это делать посредством [прибавки к Символу] слова или слога.
В противном же случае все христиане претерпели бы величайший вред. Ведь всякий раз, когда возникает множество различных ересей, Церковь необходимо должна противостоять им посредством учительства (διδαχή) и доводов. Об этом свидетельствуют и отцы Второго Собора — того, что в Константинополе. Ведь именно они впервые внесли [в Символ] прибавку, и оправдывали себя так: «Если бы в Церкви не было никаких шатаний и бедствий, в прибавке бы не было никакой нужды. Но поскольку очевидны опасности, грозящие Церкви, возникла нужда сделать в Символе прояснения». По той же причине и Римская Церковь, когда возникла необходимость, сделала то же самое. Если же это воспрещено, покажите, где. В определениях отцов такого запрета нет, там просто сказано «не позволять никому произносить, или писать и слагать иную веру»[12]. Вот, вы слышали слова Эфесских отцов о том, что нельзя слагать иную веру. Из этого следует, что все запреты последующих соборов и слова кого-либо из святых о словах и слогах[13] следует возводить к тому, чтобы было на Третьем Соборе, и в свете этого [определения] изъяснять и все прочие. Почему же в последующие времена никто не возражал против предписания не делать ничего иначе, нежели прежде изрекли отцы? Но те, кто изначально вынес запрет, сделали примечание, что речь идет о прибавке «иной веры». Так что и все прочее следует понимать в том же смысле. Даже если кто-то говорит о словах и слогах, это тоже следует понимать, как мы уже сказали, в свете мысли первых отцов. Следует воздержаться от внесения тех слов, которые содержат иной смысл. Как отвергаются иные смыслы, так и слова, имеющие иной смысл, должны отвергаться. Из этого следует, что все эти запреты к нам не относятся: то, что вы называете прибавкой, мы зовем раскрытием; то же, что имеет тождественный смысл, не есть «иная вера». Из этого следует, что мы не подлежим анафеме.
Нам есть еще что сказать об этом предмете, однако из-за нехватки времени я пока оставлю это. Скажу лишь кое-что. На Четвертом Соборе было то речение, принадлежащее святому Кириллу, в котором говорилось о запрете, распространяющемся не только на прибавки, но и на слова и слоги. Но в нашем Символе нет [таких] прибавок и [прибавленных] слов, [которые он запрещал], потому что даже если он и вынес запрет, этот запрет относится к слогам, которые имеют иной смысл. Так что мы переходим к третьему положению: вставленное в Символ верно, и потом это было нужно туда внести.
Кардинал Джулиано. Архиепископ Родосский хочет перейти к сути обсуждаемого вопроса и готов говорить об этом предмете.
Император. Есть у греков поэт, именуемый Гомер, который в своем сочинении говорит: «Ныне приближилась ночь; покориться и ночи приятно»[14]. Позволю себе изменить его слова и сказать: «Ужина время пришло», так что приятно было бы уделить подобающее время и телесной пище, поскольку тела без нее обойтись не могут.
И собрание было распущено.
Частное заседание
В 24 день октября снова состоялось еще одно частное заседание в сокровищнице святого Франциска.
Андрей Родосский. Как кажется, отцы, император распорядился, чтобы мы собрались вместе, и вы могли высказать все, что вам нужно сказать.
Исидор, митр. Российский. Преосвященнейшие отцы, ваша святость знает, что мы договорились собираться вместе частным порядком для просмотра и сверки записанного нотариями, что крайне важно. Поскольку же это дело имеет столь большую значимость, нам следует со всем возможным вниманием собраться, просмотреть [записи] и исследовать их.
Андрей Родосский. Это представляется вполне сообразным со справедливостью, и потому да будет так.
И была произведена сверка и исправление записей сказанного с обеих сторон. На этом собрание было распущено.
Перевод Петра Пашкова
[1] Arist. De gen. et corr., 1.5.
[2] Григорий Богослов, свт. Послание 4, к Кледонию, против Аполлинария — второе // Творения. СПб, 1912. Т. 2. С. 15.
[3] Вселенский V Собор. Деяние III // Деяния Вселенских Соборов. Казань, 1913. Т. 5. С. 33.
[4] Кирилл Александрийский, свт. Толкование на Евангелие от Иоанна, 9.14.16-17 // БВ. М., 1907. N. 10. С. 247; русский перевод исправлен для соответствия греч. оригиналу.
[5] Василий Великий, свт. Письмо 38, к Григорию брату // Творения. Серг. П., 1901. Т. 6. С. 84-85.
[6] Он же. Беседа 15, о вере // Творения. М., 2008. Т. 1. C. 690.
[7] По-видимому, архиеп. Андрей, произнося это, указал в сторону присутствовавших кардиналов и богословов Римской Церкви, чтобы подтвердить, что выражает не свое личное мнение, а церковную позицию.
[8] Григорий Богослов, свт. Слово 39, на святые светы явлений Господних // Творения. Т. 1. СПб., 1912. С. 537.
[9] Tomus Synodicus III // PG. 151. Col. 725.
[10] Аристотеля.
[11] Ср.: Arist. Anal. Post., 2.1.
[12] Вселенский III Собор. Определение святого собора о вере, и о том, что донес Харисий (за подписями всех епископов) // Деяния Вселенских Соборов. Казань, 1910. Т. 1. С. 334.
[13] См. выше: Кирилл Александрийский, свт. Послание к Иоанну, епископу Антиохийскому, отправленное с Павлом, епископом Эмесским // Деяния Вселенских Соборов. Казань, 1892. Т. 2. С. 151.
[14] Hom. Il. 7.293.
Деяния Ферраро-Флорентийского собора. Заседания в Ферраре
Деяния Ферраро-Флорентийского собора. Заседания в Ферраре. Часть 2