27 апреля 2012 г. в Свято-Тихоновском университете в рамках научно-методологического семинара «Богословие в системе научного знания: традиции – современность – перспективы» выступил известный православный богослов Жан-Клод Ларше, доктор философии, доктор богословия, автор более 20 книг, переведенных на многие иностранные языки, более 60 статей и около 200 рецензий для различных периодических изданий на французском, английском и немецком языках.
Доклад «Что такое богословие?» был прочитан на французском языке. Участники семинара, не знающие французского, могли ознакомиться с распечатанным текстом доклада в переводе заведующего кафедрой систематического богословия и патрологии ПСТГУ Петра Михайлова.
Свой доклад Ж.-К. Ларше начал с того, что отметил, что последние два столетия среди православных, особенно в монашеской среде, часто наблюдается некоторая настороженность по отношению к богословию: «Оно ассоциируется с некоей школьной дисциплиной или же с занятием чисто интеллектуальным, спекулятивным и абстрактным. Богословию противопоставляют жизнь, духовный опыт». То есть богословскому познанию противопоставляют познание сверхъестественное, мистическое, что нередко приводит к полному отрицанию богословия в его современном понимании.
Ларше говорит, что подобное недоверие к богословию можно объяснить «тем обстоятельством, что богословие, как на Западе, так и в самом православном мире, претерпело немалые искажения»: «богословие на Западе, как в католическом мире, так и в протестантском, стало спекулятивной дисциплиной с почти чисто интеллектуальным характером, подчас чрезмерно абстрактным. К такому пониманию и к такому стилю богословия примешалась католическая и протестантская идея догматического развития, а также соответствующее ей представление о том, что богословие не только может, но и должно быть творческим. Три характерные тенденции западного сознания, возобладавшие начиная с эпохи Ренессанса, а именно: натурализм, рационализм и индивидуализм – получили, таким образом, возможность быть выраженными и в области богословия». Россия же в XVIII в. при Петре I, затем при Екатерине II испытала сильное западное влияние, которое усилилось в XIX – начале XX вв., приняв затем форму религиозной философии.
Таким образом, проанализировав причины упадка богословия, Жан-Клод Ларше предлагает разобраться в том, что есть истинное богословие в соответствии с Преданием Православной Церкви.
Во-первых, он выделяет «высокое» богословие – мистическое, которое для наибольшей ясности автор обозначает греческим словом theologia: «Теология же, напротив, не может быть делом ни рассудка, ни разума, ибо она имеет дело с божественной реальностью, каковая остается за пределами природы и которую не может постигнуть никакая естественная способность постижения своими собственными силами… Человек же, для того чтобы божественная энергия могла действовать в нем, должен не только очиститься, но и отказаться от действия природной энергии своих собственных способностей… Вполне очевидно, что опыт подобного рода теологии есть явление достаточно редкое; им обладают лишь святые».
Однако, «если ограничить богословие теологией, как порой поступают некоторые православные монахи в духе крайнего максимализма, то богословие de facto станет невозможным». Таким образом, богословие не сводится лишь к теологии, которая служит «в известной мере неким образцом или парадигмой для богословия», остается «целью и итогом богословия».
Далее Ларше выделяет и рассматривает три другие формы богословия: катехизическое – учительное, апологетическое – заключающееся в защите веры и доксологическое – богословие славословия.
Автор доклада отмечает, что «апологетическое богословие часто оказывалось перед необходимостью использования рационального типа рассуждения для действенного ответа еретическим учениям, которое не только признает правила формальной логики, но и учитывает сами свойства рациональной мысли, а также прибегает к понятиям, заимствованным из философии»; поэтому богословам, занимающимся апологетическим богословием, полезно иметь философское образование. «Однако из этого вовсе не следует, что богословие и философию должно смешивать. В действительности они имеют весьма различные основания, методы и цели». Если философия целиком опирается на разум, то «богословие пользуется разумом как неким инструментом, но опирается на данные, происходящие не из разума как такового, но из Откровения, засвидетельствованного Преданием, то есть в один и тот же момент Священным Писанием, творениями святых отцов, вероучительными определениями Соборов и всей совокупностью церковного учения». Далее в докладе была более подробно рассмотрена разница между богословием и философией.
Доксологическое богословие, выражающее себя в литургическом творчестве, в гимнах, пользуется поэтическим стилем, прибегая к символам и метафорам, «тем самым, мы вынуждены задаться вопросом: в чем оно отличается от литературы?».
«Литература есть плод авторского воображения… Литература выражает, как по содержанию, так и по форме, прежде всего авторскую индивидуальность; она придает ей неповторимое значение. Как и всякое искусство, она есть в первую очередь возвеличение самого артиста… Доксологическое богословие никоим образом не находится на службе своего автора, который совершенно теряется за выражаемыми истинами… Таким образом, личная молитва святых становится той же формой церковной молитвы, впрочем, часто гимны славословия святых настолько глубоко вплетены в богослужебные последования, что их бывает невозможно отличить от других текстов».
Предшествующие рассуждения подводят автора доклада к уточнению вопроса о верности Преданию и о творчестве в богословии. Он говорит, что первостепенный признак богослова — это верность Преданию, то есть Священному Писанию, решениям Соборов и святым отцам. Но при этом церковное учение познается не только через книги: «Это учение живое, ибо оно есть живое осознание Церковью своей собственной веры. Так что богослов может его постигнуть и принять лишь через жизнь в Церкви и через собственный опыт того, чему учит Церковь».
Однако совершенное почтение к содержанию веры не должно приводить к только охранительным настроениям, но «должно сочетаться у богослова со способностью выражать это содержание по-новому, если того требуют обстоятельства». То есть богословие должно являть известные способности к творчеству: «Творчество в богословии никогда не затрагивает собственно содержания веры, но лишь его выражение. Новое в богословии может заключаться лишь в некоем выражении догмата, но не в его развитии — в этом отношении православная позиция существенным образом отличается от римо-католических и протестантских представлений».
Далее Ларше считает необходимым уточнить, какими духовными качествами должен обладать богослов: он «должен обладать двумя принципиальными качествами — любовью к Богу и ближнему, а также смирением». Также жизнь по заповедям и «молитва в самом общем смысле потребна для стяжания от Бога необходимого дара ради исполнения истинного богословия», то есть «богослов может иметь верное и правильное представление и слово, лишь имея верный и правильный образ жизни».
В качестве заключения и обобщения докладчик отметил, что богословие близко к иконографии: «Принципиальное отличие лишь в том, что богословие выражает посредством понятий и слов то, что иконография выражает через форму и цвет. Обе эти дисциплины состоят на службе у церковного просвещения и стремятся не только изложить, но и защитить веру… Обе церковные дисциплины сталкиваются с двумя опасностями: с одной стороны, с формалистским консерватизмом и закоснелостью, с другой — с маловерным и неправомочным модернизмом… Обе эти церковные дисциплины требуют от тех, кто ими занимается, глубокого погружения в церковную жизнь, глубокого смирения и глубокого послушания к тем, кто в них наставляет, а также глубокого почитания по отношению к их преданиям. Обе дисциплины предполагают, что у тех, кто ими занимается, есть некоторый «аскетический» опыт; заниматься этими дисциплинами можно лишь в состоянии внутренней чистоты и в молитвенном единстве с Богом и святыми отцами. Обе эти сферы деятельности также являются выражением одной и той же благодати, сообщаемой Святым Духом избранным верным ради служения Церкви и большего прославления Пресвятой Троицы».
После доклада состоялась дискуссия, вернее, участники семинара задавали вопросы Ларше, а известный богослов на них отвечал. Приводим для читателей портала «Богослов.Ru» конспект ответов докладчика на самые разные вопросы.
— Существует множество способов обращаться к людям. Например, какой-нибудь старец принимает сотни людей и с каждым говорит на его собственном, особенном языке. Я старался показать в своем выступлении, что свт. Григорий Палама или Максим Исповедник использовали разный язык и разные мысли, обращаясь к разным людям. Очевидно, нужно иметь способность адаптировать свой язык к той аудитории, к которой обращаешься. Ведь понятия Троицы и ипостаси когда-то вообще не существовало. Ни Христос, ни апостолы эти слова не употребляли. Они вошли в христианскую мысль на определённом этапе, потому что это было нужно и полезно. Если перечитаете послания апостола Павла, вы поймете, что он апеллирует другими понятиями. Или, возьмем, к примеру, священника где-нибудь в глухой деревне, который, может, и богословия никогда не изучал: знание богослужения, жизнь в соответствии с Евангелием приводят к тому, что в его проповедях может быть выражена вся христианская истина и вся христианская вера.
— Я думаю, что в области социальных наук очень важно иметь христианское представление о человеке. Социальные науки претендуют на то, чтобы называться науками, но следует помнить о псевдонаучном характере социологии, потому что мы всегда неизбежно сталкиваемся с антропологической концепцией. Если мы предпринимаем исследования в области социологии, необходимо иметь концепцию – и роль богословия может заключаться в том, чтобы дать правильное видение человека. Вы можете мне сказать, что это антропология, а не богословие, но православная антропология неотделима от богословия. В том и состоит разница, что гуманистическое видение предполагает, что человек может познать себя сам, что он ограничен и может быть объяснен биологическими фактами.
Для православия свойственно понимать человека только в его отношении к Богу, потому что Бог дает смысл существованию человека. Таким образом, концепция человека, которую несет в себе Православная Церковь, является не только гуманистической, но и богочеловеческой. Человек создан по образу Божьему, и его призвание состоит в том, чтобы быть обоженным, стать богом по благодати.
— В некоторых своих работах я предложил очень широкое определение для понятия «духовное». Духовным является всякое состояние человека, которое характеризуется его позитивным отношением к Богу. Но также духовным можно считать и отрицательное отношение к Богу. Так, атеизм – это духовная позиция. И человек может быть понят только в его отношении к Богу.
Проректор по научно-богословской работе МДА протоиерей Павел Великанов, поблагодарив Жана-Клода Ларше за выступление, назвал его доклад «манифестом богословия» и задал вопрос о русском богословии: «Если приложить богословие славословия к русскому православию, мы увидим интересную картину: русские сильно славят иконами, меньше – богослужебными песнопениями. И совсем мало – богословием. С чем это связано – с философской недоразвитостью или особенностью именно русской ментальности?»
Ларше: «Я считаю, что вы слишком строги к русской традиции. Мне кажется, что славословие присутствует, во-первых, во всех литургических текстах, например, я считаю, что крестьянин без всякого образования, который регулярно ходит на службу, может стать таким же сильным богословом, как и преподаватель богословия в университете. Например, во время коммунизма в России не было преподавателей богословия. Но богословие сохранилось как раз благодаря тому, что всегда сохранялось богослужение, которое наиболее прекрасно выражает богословские истины. Вы знаете прекрасно, что самые выдающиеся авторы богослужебных текстов являются богословами, например Иоанн Дамаскин. Возьмем службу всенощной – ведь в ней выражена вся христология. И если человек внимательно слушает тексты, он может получить вполне серьезное богословское образование.
Я считаю, что и русская икона – тоже русская традиция. Существует, конечно, известная проблема: в XVIII–XIX веках искусство иконописи отошло от византийских образцов и стало подражать итальянской иконописи. Та же проблема существует и в музыкальном искусстве. Я считаю, что очень важно отметить возврат к исконным традициям, знаменному пению, но в то же время налицо и соревнование в том, чтобы ангажировать и исполнять весь репертуар западной церковной музыки. Конечно, это не входит в мои научные интересы, но меня обескураживает, когда в монастырях нанимают профессиональные хоры, и это превращает богослужение в зрелище, спектакль. Здесь, естественно, мы выходим из церковного пространства и перемещаемся в мирское».
— Я не думаю, что богословие можно считать наукой, потому что классическое определение науки – это познание феноменов и их законов, а Бог, который является предметом богословия, не является феноменом и не подчиняется никаким законам. Я не думаю, что стоит принижать богословие и сводить его к уровню науки. Богословие говорит нам о том, о чем наука не говорит. Но, конечно, богословие связано с наукой. Например, наука имеет большое значение, когда речь идет об изучении текстов Писания или святых отцов, потому что бытование этих текстов было очень разнообразно. Ведь если мы говорим о патристике, о богословии, важно иметь опору на подлинные авторские тексты, и поэтому здесь большое значение придается роли филологов, которые должны работать, чтобы выявить эти тексты. Но, с другой стороны, филологам порой отводилась слишком важная роль, например в западных университетах. Чаще всего они ничего не понимают в предмете тех текстов, подлинность которых должны установить. В протестантских и католических университетах филологи рассматривают текст Писания лишь с филологической точки зрения, и, таким образом, его духовный смысл утрачивается. Это можно сравнить с тем, как если бы от розы отрывали лепестки, раскладывали их и получили бы в итоге предмет без запаха или красоты. Именно такой способ занятия экзегезой породил множество атеистов на Западе даже среди богословов. Поэтому нужно очень осторожно с этим обращаться, и не нужно очаровываться наукой, потому что в подавляющем большинстве случаев подобная экзегетическая практика – это провал. Единственная функция науки в этой области – установить подлинность текстов, с которыми потом должны работать богословы. Конечно, богослов должен уметь приводить надлежащие аргументы, пользоваться точным и ясным языком и словарем, это особенно важно.
— Сейчас о богословии часто пишут дискретно, не проводя различий между природой и языками. Но это не значит, что все таким образом пишущие авторы являются еретиками: например, таковой была тенденция в русском богословии конца XIX века, но это характерно и для греческих авторов XX века. Для меня очень важно различать эти две области. Философия очень помогла мне понять некоторых авторов. Например, у Максима Исповедника очень сложный язык. И, как было верно замечено, святые отцы много черпали из философии – конечно, они ее переработали и придали философским понятиям совершенно другой смысл. Очень полезно иметь философское образование и подготовку, чтобы читать отцов. Но я думаю, что в данном случае речь идет о пользе античной философии, а не о философии Канта и Гегеля. И надо отдавать себе отчет в том, что у них не может быть ни общего метода, ни общей цели, и философия должна знать свое место и оставаться служанкой богословия.
— Я лично знал архимандрита Софрония Сахарова. Он очень ценил мои труды даже до того, как я стал православным. Мою первую работу он читал монахам за трапезой, так как считал ее очень важной. Точно так же поступал он и с другими моими книгами. Он был исключительным аскетом, настоящим старцем, который очень сильно выделялся среди других. Он был такой сияющей личностью! Но, конечно, при этом надо признать, что его мысль несет в себе следы персонализма: до того, как он стал монахом, он учился в Париже и испытал на себе влияние Булгакова. Персоналистские идеи архимандрита восходят к этому периоду. Православным он стал довольно поздно. В 20-летнем возрасте он несколько лет был увлечен индуизмом. Открыв православие, он открыл для себя личного Бога. Я сдержано отношусь к его наследию и трудам. Знаю, что он написал очень важную книгу о свт. Силуане – это одна из лучших книг о православной духовности. Могу рассказать одну историю, она малоизвестна: когда архимандрит Софроний вернулся с Афона с трудами свт. Сидуана и показал их Лосскому, то тот над ними посмеялся, потому что счел их очень наивными. Я Лосского тоже очень уважаю, но думаю, что он просто не понял их. В любом случае, арх. Софроний был очень задет реакцией Лосского, и именно поэтому он написал свою книгу как введение к этим запискам.
— Почему вам так хочется признания государства? Совершенно нет необходимости, чтобы богословие было признано государственными структурами и для этого подавалось как наука – наука все-таки оперирует гипотезами, а в богословии нет им места. Мы исходим из твердого знания, основой которого является вера, а это доказывается внутренним духовным опытом. Я уверен, что богословие не может быть наукой, но для него вместе с тем важно оперировать точными методами.
— Хочу затронуть еще один момент, о котором я не говорил, но который кажется мне очень важным: для тех, кто занимается патрологическими исследованиями, очень важно изучать иностранные языки, чтобы знать, что уже было написано, исследовано. Потому что я заметил, что многие русские патрологи знают только русский и, выбирая предмет своей научной работы, не осведомлены о том, что этот предмет уже был очень тщательно разработан американцами или французами. Невозможно себе представить, чтобы какой-то физик сейчас изучал законы тяготения, как будто Ньютон их не открыл. Начиная работу, нужно отталкиваться от того, что было сделано до тебя. Цель работы заключается не том, чтобы сделать быстро, а чтобы сделать хорошо.
— Научность заключается в том, чтобы очень строго относиться к источникам. Например, было бы прекрасно, если бы в вашем университете приступили к созданию серьезной серии святоотеческих трудов. Конечно, в XIX – начале XX вв. были русские патрологи, которые получили мировое признание. Потом был долгий период, когда что-либо подобное невозможно было предпринять. И вдруг наступила свобода, много дел накопилось. Но очень многое делается в беспорядке и без должного рассуждения. Многие богословы в России работают хаотически, например, есть отдельные эрудиты, которые хорошо разбираются в каком-то вопросе, но у них нет глобального видения, общего представления.
Мне кажется, еще одна важная сторона научности богословского исследования – овладеть культурой исследования. Стремиться развивать не свои идеи и оригинальные взгляды, но согласовываться с учением Церкви. А для этого надо очень много работать. Однажды Мейендорф сказал, что в патрологии невозможно разобраться, пока тебе не исполнилось 50 лет, а до этого надо еще 30 лет работать. А сейчас я встречаю в России богословов, которым по 25 лет, и они уже считают себя великими мыслителями, позволяют себе критиковать всех. Я написал книгу о божественных энергиях от начала христианства до святого Иоанна Дамаскина, и Дунаев написал на нее рецензию, где он меня упрекает, что я ничего не говорю о Григории Паламе. Что я могу предположить? Он либо книгу мою, даже ее название, не читал, потому что я предупреждаю, что на VIII веке останавливаюсь. Либо он считает, что Григорий Палама жил до VII века.
— Богослов – это очень ответственно и очень мало настоящих богословов. Церковь предлагает еще более идеалистическое видение, чем я, потому что среди множества отцов Церкви только троим присвоено имя «богослов»: святому Иоанну Евангелисту, святому Григорию Богослову и Симеону Новому Богослову. И все, больше никому. Официально у нас есть только три богослова, что говорит о том, что Церковь очень требовательна в этой области. Я думаю, что этот аргумент подтверждает и мою собственную идеалистическую позицию и призывает богословов стремиться к серьезным высотам.
Конечно, можно заниматься богословием на разных уровнях. Я уже говорил, что подлинное богословие – это дар. Но и внутри богословия есть разные дары: например, одни богословы более одарены апологетическими способностями, 
но не все богословы могут опровергнуть ереси – для этого нужно иметь особый дар. Возможно, даже Симеон Новый Богослов не был бы способен к выполнению такой задачи, но вместе с тем от этого он не становится «менее богословом». Другие богословы не смогли бы написать такие гимны, как Симеон Новый Богослов. И тем не менее являются богословами. А святой Паисий Святогорец – я его очень хорошо знал, я десятки часов с ним проговорил, он очень мне близок, и я молюсь ему каждый день. Я могу засвидетельствовать, что он был богословом, потому что он лично знал Бога и имел личный опыт Богообщения. Один из его духовных учеников сказал мне, что у старца Паисия образование – только начальная школа, и когда он читает книги святого Максима Исповедника, он, конечно, понять их не может, но при этом он обладает тем же личным знанием Бога, каким обладал святой Максим. И его личный опыт общения с Богом находится на том же уровне, что и у Максима Исповедника. Это тоже один из способов быть богословом.
Если сегодня какой-то человек имеет дар так говорить с простыми людьми, что научает их любить Бога, то он тоже может считаться богословом. Это может быть простой приходской священник. К богословию можно применить известное высказывание из Евангелия: В доме Отца Моего обителей много.
В качестве примера можно привести искусство иконописи: у всех разный стиль, потому что каждый иконописец личность, но все они свидетельствуют об одной Истине. Так же не существует и единой модели святости. Существует столько форм святости, сколько святых.
Очень известный сербский епископ, владыка Афанасий (Евтич), когда учился в Греции, каждый свой отпуск использовал на то, чтобы посетить великих старцев по всему миру. Он был знаком с несколькими десятками старцев, и один раз я задал ему вопрос, что он получает от этих встреч. И он ответил: «Для меня очень плодотворным является то, что они все совершенно разные».
В христианстве именно это удивительно – у всех нас единое общее дело, принципы, образцы, церковная жизнь, но помимо всего этого, если наша личность сохраняется, не разрушается, во всем том, что нас объединяет, является для нас общим, неповторимым образом раскрывается личность каждого. Часто люди отходят от Церкви именно потому, что считают, что в Церкви нивелируется и задавливается их личность. Но как раз наоборот – именно в Церкви индивидуальность и личность может раскрыться наиболее полно. И я думаю, что существует много разных богословов и много способов заниматься богословием.
С текстом доклада Ж.-К. Ларше можно ознакомиться здесь - 
(Вестник ПСТГУ 2012, 3)