Франтишек Дворник – выдающийся католический богослов, церковный историк, специалист в области истории Византии. Родился 14 августа 1893 г. в Чехии в католической семье. Изучал богословие в университете в г. Оломоуц. В 1916 году стал священником. В 1919-1920 гг. изучал славистику и археологию в пражском Карловом университете. В 1920 г. защитил докторскую диссертацию на богословском факультете в Оломоуце. Был приглашен в университет Парижа преподавать славистику. В 1927 и 1928 гг. преподавал в Праге. Дворник был одним из основателей Славянского института Чешской Академии Наук и периодического издания “Byzantoslavica”. В 1939 г. эмигрировал в Великобританию, в 1940 г. переехал во Францию. Получил звание доцента в Collège de France. В 1948 г. занял должность профессора византологии в Dumbarton Oaks Center Гарвардского университета в США.
В 1962–1965 гг. был советником по истории и экуменизму II Ватиканского собора. В 1965 г. ушел на пенсию. Скончался в 1975 г. во время посещения родных мест в Чехословакии от инфаркта. Дворник был почетным доктором Парижского университетов Парижа и Лондона. Папа Павел VI присвоил ему почетный титул монсеньора. Его многочисленные работы публиковались на различных европейских языках.
Дворник известен смелыми и независимыми суждениями в своих исторических исследованиях. В своей книге «Фотианская схизма: история и легенды» (The Photian Schism: history and Legend. 1948), а также в других исследованиях, посвященных указанной теме, он опроверг многовековые западные стереотипы, оправдав действия свт. Фотия в его противостоянии папе Николаю I.
Данная статья была опубликована в мае 1961 г. В “The American Ecclesiastical Review” и отражает оригинальные взгляды знаменитого ученого на вопрос о роли и положении Римского епископа в общении Церквей Востока и Запада в I тыс., ставший в последнее время наиболее актуальным в экуменическом диалоге между Православной и Римо-Католической Церквами.
Наиболее важным и наиболее спорным пунктом во всех попытках сближения других Церквей c Римо-Католической Церковью является, без сомнения, вопрос первенства Рима в христианском мире. Отрицание православными прерогатив, принадлежащих епископу Рима, является, возможно, единственным серьезным препятствием на пути воссоединения Восточных Церквей с Римской Церковью. Много полемических произведений было написано на Востоке и на Западе, отрицающих или защищающих первенствующее положение Римского епископа, и ни одна сторона до сих пор так и не достигла желаемого эффекта. Взаимное недоверие по причине политических разделений и различного развития церковного устройства на Востоке и на Западе, ставшего очевидным главным образом после XI в., часто озлобляли полемистов и препятствовали верующим обеих Церквей обсуждать имеющиеся проблемы без предубеждения.
Вместо повторения всем известных аргументов pro et contra, мы прибегнем к историческому методу и рассмотрим позицию, которую занимала Византийская Церковь относительно этой проблемы с древнейших времен до того периода, когда отчуждение между восточной и западной частями средневекового христианства стало открытым и стало отравлять атмосферу, в которой Церковь должна была жить.
Авторитет Римских епископов изначально происходил из того факта, что св. Петр, первый среди апостолов (chief of the Apostles), умер и был похоронен в Риме. Хотя некоторое свидетельство, которое точно даже не доказывает пребывание Петра в Риме, относится только к последней четверти II в., то есть к 180 г. (письмо Дионисия, еп. Коринфского в Рим и свидетельство св. Иринея Лионского), Восточная Церковь никогда не отрицала того факта, что св. Петр пребывал и скончался в Риме. Ни один из множества городов на Востоке, которые посещал Петр, никогда не хвалился честью быть местом его упокоения, и ни один древний писатель не отрицал, что Петр приходил в Рим. Хотя это аргумент, происходящий только из молчания, тем не менее очень сильный и добавляющий существенный вес свидетельствам, упомянутым выше и многочисленным доказательствам, относящимся к III и IV вв.
Однако до IV в. Римские епископы имели иную причину чувствовать, что их считают первыми в христианском сообществе. Их кафедральный город был одновременно резиденцией императоров и столицей Римской империи. Очень часто забывают, что древняя Церковь приобрела образец организации своего земного управления скорее в административно-политическом устройстве Римской империи, чем в апостольском предании. Начало этой формы церковного управления было положено самими апостолами. Исходя из практических соображений они должны были признавать и использовать то устройство, которое они видели в мире, где они жили. Они начали проповедь в столицах и крупных городах римских провинций, поскольку там они находили большие еврейские общины, поэтому христианство распространялось из центральных городов по провинциям и другим населенным местам. Будущее устройство Церкви было, таким образом, предвозвещено апостолами, когда Петр направлял свои послания христианским общинам Галатии, Понта, Каппадокии и Азии и Павел в столицы провинций Римской империи (Рим, Ефес, Коринф, Фессалоника). Начало второго Послания к Коринфянам (2 Кор. 1, 1) ясно указывает, что эти послания предназначались для дальнейшей пересылки епископами из каждой столицы в другие города провинций.
Итак, это не означало, что епископы этих городов принимали от апостолов высшие места в первоначальной иерархии Церкви. Было естественным, что епископ столицы гражданской провинции мог пользоваться определенным авторитетом среди епископов других провинциальных городов. Так произошло, что по причинам практической целесообразности, происходившей из политических и экономических условий Римской империи, с самого начала Церковь была должна соотносить церковную организацию с административно-территориальным делением империи (1).
Тот же фактор влиял и на происхождение и организацию соборов. Когда стало необходимо обсуждать важные проблемы, возникавшие в ходе распространения христианства в разных провинциях и в ходе развития вероучения, места собраний епископов опять же определялись не теми соображениями, что кафедра в том или ином городе была основана апостолом, но скорее административной целесообразностью. Политические центры провинций были подходящими местами для таких собраний, и инициатива созыва Поместных соборов и привилегия председательства в дискуссиях лежали на епископах провинциальных столиц, называвшихся митрополиями. Таково было происхождение устройства церковных митрополий.
Как недавно было изображено, сессии соборов проводились по тем же правилам, которые соблюдались на собраниях Римского сената и местных муниципальных собраний (2).
Таким же образом формировалась и организация более высокого уровня церковной власти, чем митрополия (supra-metropolitan organization), результатом которой стало формирование патриархатов Рима, Александрии и Антиохии, не потому, что кафедры этих городов основаны апостолами, а потому, что они были крупнейшими городами Империи, столицами групп провинций. Рим в этом отношении был более привилегированным, поскольку был столицей империи и резиденцией императоров. Благодаря внутренней связи всех итальянских городов с Римом, в котором другие города Италии рассматривались только как муниципии, епископы столицы Италии и империи имели возможность сохранять прямую юрисдикцию над всей Италией, без посредничества митрополитов провинций, на которые Италия была подразделена.
Дальнейшее развитие церковного управления было санкционировано на Первом Вселенском соборе в Никее в 325 г. 6 канон собора признавал права церковного управления Римского престола над всей Италией, и отцы полагали, что осуществление этих прав Епископом Рима по всей Италии было прецедентом, который должен служить хорошим примером для епископа Александрии и также, частично, епископа Антиохии. Таким образом, организация патриаршего управления (в оригинальном тексте – supra-metropolitan) нашла принципиальное одобрение на Никейском соборе. Даже Рим подчинился принципу, что церковная организация должна следовать административно-территориальному делению империи. Когда Италия была разделена на две административные части со столицами в Риме и Милане, Милан стал автоматически и кафедральным городом церковного диоцеза с юрисдикцией на Севере Италии. Прямая юрисдикция Епископа Рима была ограничена областями центральной и южной Италии, названными “suburbicariae” (3).
Организация управления христианской Церкви в других Западных провинциях также следовала закону приспособления к территориальному делению империи. Римский епископ с самого начала имел большой авторитет в Галлии, в Африке, в Испании, в Иллирике благодаря не только тому, что первые миссионеры пришли сюда из Италии и из Рима, или тому, что Рим был центром империи и официальной резиденцией императоров, но и по причине почитания в молодых христианских общинах на Западе св. ап. Петра как основателя Римского престола и первоверховного апостола, преемниками которого называли себя римское епископы.
Следует отметить, однако, что идея прямой преемственности власти Римского епископа от апостола Петра должна была претерпеть определенную эволюцию, перед тем как приобрела свой окончательный смысл. Древние христиане считали апостолов вселенскими (universal) наставниками, которым Христос поручил распространение Его учения по всему миру. Христиане почитали их как основателей церквей в городах, где они проповедовали новую веру и где они проживали некоторое время, но они не считали их первыми епископами этих городов. Списки имен епископов в городах, где апостолы трудились, начинались не именами апостолов, а именами их первых учеников, определенными апостолами продолжать их труд.
Этот обычай практиковался также и в Риме в первый период его христианской жизни. Наиболее ранний список Римских епископов, данный св. Иринеем Лионским (ум. в 202 г.), указывал не только Петра, но и Павла как основателей Церкви Рима (4). Первым епископом указывался Лин, который был посвящен апостолами. Возможно, что св. Ириней Лионский использовал римский каталог епископов, составленный Егезиппом (5). Если это было так, то возможно иное соображение, что то, что св. Ириней сказал относительно Петра и Павла, было древнейшим римским преданием. Список римских епископов Ипполита также не указывает Петра и Павла среди римских епископов. Хотя папа Каллист (217-22), согласно Тертуллиану (6), связывал происхождение христианства в Риме только с Петром (поэтому он был первым, кто использовал известный отрывок Mф. 16, 18), обычай относить происхождение римского христианства к Петру и Павлу и не указывать Петра как первого епископа продолжал соблюдаться в некоторых случаях вплоть до V в. Так, называемый каталог папы Либерия, относящийся к 354 г., (7) стал первым документом, положившим начало общей практике приписывать происхождение римского христианства только Петру и ставить его имя на первое место среди римских епископов.
Это равнодушие к акцентированию функции Петра как основателя и первого Епископа Римской Церкви, как кажется, указывает на то обстоятельство, что, поскольку Рим был столицей Империи и императорской резиденцией, его привилегированное положение в христианском мире было достаточно гарантировано тем, что церковная организация строилась по образцу административно-территориального деления в империи.
Это, конечно, не означает, что римляне не рассматривали деятельность Петра в Риме как главную причину первенства своей кафедры в ранней Церкви. Поэтому когда Константинополь стал резиденцией императоров, им представлялось необходимым больше подчеркнуть апостольский и «Петров» (Petrine) характер римской кафедры. С середины IV в. Римская кафедра часто называлась на Западе просто «Кафедра Петра», и это название стало общепринятым во время правления папы Дамаса (336-89), который придавал особое значение в дальнейшем апостольскому характеру своей кафедры, называя ее просто "sedes apostolica” (апостольский престол). С этого времени данный обычай распространился не только в Риме, но и на всем Западе (8). Этот акцент на апостоличности Римской кафедры на Западе можно легко понять. На всем Западе была только одна кафедра, которая могла бы заявлять о своем апостольском происхождении, и это была Римская кафедра.
На Востоке империи ситуация была иной. Там несколько важных кафедр могли заявить о принадлежащей им чести быть основанными апостолами – это были Иерусалим, Антиохия, Александрия и Ефес. Кроме этого, менее важные города в Малой Азии и Греции по меньшей мере были посещаемы апостолами, как сообщается в книге Деяний св. апостолов и апокрифических писаниях, которые начали появляться с начала II века. Естественно, эти обстоятельства уменьшали на Востоке авторитет притязаний на честь, связанную с апостольским основанием кафедр, и обеспечивали легкую победу принципу адаптации к административному делению империи. В реальности, до V в. мы обнаруживаем только несколько примеров, когда упоминался апостольский характер кафедр этих восточных городов.
Такова была ситуация в восточной части империи, и ее следует учитывать. В целом признается, что Церковь адаптировала свою иерархическую организацию к территориальному делению Римской империи и ее административной системе. Но не все готовы принять логические последствия этого или рассматривать дальнейшую эволюцию церковной организации, особенно возвышение Константинополя, в сете этого факта. Однако только в этом свете можно объяснить и понять первый конфликт между Римом и Константинополем, часто интерпретируемый как попытка отрицания Востоком первенства Римского епископа в Церкви.
Этот конфликт возник в 381 г. когда собор в Константинополе, позже принятый как II Вселенский собор, освободил епископа Констанинополя от юрисдикции митрополита Гераклейского и даровал ему степень второго по старшинству епископа после Римского, поскольку Константинополь стал столицей и резиденцией императора.
Полагают, новшество вызвало гнев Рима. Но в действительности это было не так. Первоначально собор не рассматривался как Вселенский, поскольку на него были приглашены при содействии императора Феодосия только восточные иерархи. Изначальным намерением отцов собора было осуществление преобразований в церковных делах, касающихся Восточных диоцезов, и принятие законных решений относительно только их.
Церковный мир на Востоке был потревожен неканоническими вмешательствами архиепископа Александрийского Петра (373-80/81) в дела Антиохийской Церкви и Констанинополя, где он желал поставить епископа по своему выбору. Его вмешательство в дела Константинополя было особенно вопиющим. Он послал туда египетских епископов, сопровождаемых сборищем александрийских моряков, и приказал им посвятить и поставить своего кандидата – Максима-философа – вместо законно занимавшего кафедру св. Григория Назианзина. Император вмешался, и собор 381 года осудил это дерзкое деяние, которое обнаружило намерение епископа Александрии установить свое первенство над всем Востоком. Чтобы навсегда разрушить доминирование Александрии над всеми восточными диоцезами, было решено дать кафедре Констанинополя превосходство над всеми другими церквами.
Поскольку принцип адаптации к административному делению Империи был ведущим и решающим фактором церковной организации, особенно на Востоке, и был вновь акцентирован на Соборе 381 г., и поскольку Константинополь был императорской резиденцией, принятие канона не встретило противодействия среди восточных епископов. Брат и преемник Петра Тимофей Александрийский проглотил эту горькую пилюлю и подписал решение собора, его Символ Веры и каноны. Поэтому епископ Александрии уступил право председательства, которое до этого он имел на Востоке, епископу имперской столицы (9).
Принимая во внимание эти обстоятельства, мы понимаем, что первое возвышение диоцеза Константинополя никак не являлось проявлением анти-римской предвзятости. Поскольку Собор изначально предполагался как собрание восточных епископов и должен был решать религиозные дела Востока, решения собора не были официально сообщены папе Дамасу, как потом утверждал св. Лев I (10). Постановления собора стали, однако, вскоре известны в Риме, и, поскольку принцип приспособления к административному делению также в это время признавался в Риме, папа Дамас не стал возражать против возвышения императорской столицы, хотя Александрия тогда была в очень близких отношениях с Римом. В этом смысле так называемому конфликту между Византией и Римом можно дать удовлетворительные объяснения. Епископ Рима продолжал считаться первым епископом Империи, главой Церкви.
Более серьезным мог бы казаться второй конфликт между Византией и Римом, который произошел на соборе в Халкидоне в 451 году. Отцы собора, в отсутствие папских легатов, приняли тогда так называемый 28 канон, подтверждавший, что Константинополь имеет второе место в церковной иерархии, и предоставивший его епископам прямую юрисдикцию над Трахеей, Понтом и Азией (11). Известно, что папские легаты протестовали против этого постановления, и папа Лев I (440-61) отверг этот канон, подвергнув его острой критике. Вновь возник вопрос: имели или не имели намерение Восточные отцы оспорить первенство Римского епископа, сделав епископа Константинополя равным ему? Во-первых, мы должны снова разобраться, почему отцы считали необходимым подтвердить ведущую позицию епископа Константинополя на Востоке. Одной из причин вновь стали отношения с Александрийскими епископами. Хотя решение Собора 381 г. было принято ими, они все еще продолжали свое агрессивное стремление к власти в Восточной Церкви. Епископ Феофил Александрийский (385-412) вел интриги против св. Иоанна Златоуста, епископа Константинополя и преуспел в том, чтобы получить повеление от Императора, по которому святой епископ был несправедливо отправлен в ссылку. Его племянник и преемник св. Кирилл (412-44) обвинил епископа Константинополя Нестория (428-31) в ереси и добился его осуждения и смещения на соборе в Ефесе (431). В наше время считается общепринятым, что Кирилл достиг этого весьма сомнительными средствами, и у многих ученых есть сомнения относительно того, было ли учение Нестория действительно еретическим.
Известно, что Диоскор, епископ Александрийский и покровитель монофизитства, еще раз оскорбил Константинополь в лице его епископа, святого Флавиана (441-49), осудив его на незаконном и имеющим дурную славу Ефесском Соборе, названном Разбойничьим (Latrocinium). Флавиан был замучен людьми Диоскора и скончался от ран (12). По этой причине православным отцам стало очевидно, что Александрии, возглавляемой тогда еретическим епископом, нельзя позволять и далее претендовать на первенство на Востоке. Этого можно было достичь только дальнейшим возвышением Константинополя, что было подтверждено решением собора, который был по своему характеру Вселенским с самого начала.
С другой стороны, мы не должны забывать, что для окончательного одобрения такой меры отцы не могли позволить себе восстановить против себя папу, который сыграл видную роль во время заключительного этапа догматической борьбы с александрийскими монофизитами и чьи представители все еще присутствовали в Халкидоне. Поэтому было бы нелогичным предполагать, что отцы намеревались отрицать первенство епископа Рима, первенство, которое только что проявило себя бесспорным в триумфе православия в Халкидоне (13).
Это первенство было еще раз ясно провозглашено в Халкидоне легатами, когда они цитировали римскую версию 6 канона Никейского собора. Старый латинский перевод предварял текст канона следующей формулой: “Romana ecclesia semper habuit primatum”. Хотя римская версия отличалась от оригинала, также прочитанного греками на той же последней сессии собора, отцы не протестовали против столь яркой декларации первенства Римской Церкви, и даже не обсуждали аутентичность Римской версии канона и его предисловия (14). Более того, тот факт, что отцы собора, патриарх Константинопольский Анатолий и сам император Маркиан настаивали в своих посланиях, чтобы папа лично подписал канон, сам по себе есть достаточное подтверждение того, что отцы собора не видели в его формулировке ничего оскорбительного для Рима (15).
Чтобы понять негативную позицию легатов и папы после принятия этого канона, мы должны учесть, что канон давал Константинополю больше привилегий, чем третий канон собора 381 года. Легаты и папа были готовы принять идею, что кафедре Константинополя, поскольку он - резиденция императора, следует предоставить право председательства между двумя другими восточными престолами – Александрией и Антиохией. До этой степени они могли согласиться со старым принципом адаптации политической организации империи, который еще соблюдался в целом в то время. Третий канон Собора 381 г. предоставлял престолу Константинополя только почетное председательство и не расширял его юрисдикцию. Римские делегаты также принимали 9 канон и 17 канон, предоставлявший епископам Константинополя право апелляционного церковного судопроизводства, поскольку это также существенно не изменяло существовавшего порядка (16).
Однако 28 канон Халкидонского собора давал Констанинополю огромную власть на Востоке, распространяя его юрисдикцию как на второстепенные области империи (Трахии, Понта, Азии), так и на новые миссионерские страны. Это означало создание новой огромной церковной силы на Востоке, имевшей поддержку императоров, и могло стать чрезвычайно опасным для единства Церкви и первенства Рима. Что особенно раздражало, вероятно, западных делегатов в этом постановлении, так это то, что отцы, хотя и гарантировали в том же каноне старые привилегии Рима, совершенно не позаботились подчеркнуть ни апостольский характер этой кафедры, ни тот факт, что папа был преемником Петра, первоверховного апостола.
Поэтому папа Лев I отказался подписать канон и оспаривал принцип взаимосвязи между положением города в гражданской администрации и местом кафедры города в церковной иерархии. Он настаивал, с другой стороны, что положение кафедры должно определяться принципами апостольского характера ее основания. И Римская кафедра имеет первенство в Церкви не потому, что Рим был столицей империи, а по причине основания ее св. Петром. Александрия – вторая в церковной иерархии, поскольку основана учеником Петра св. Марком. Антиохия – третья по причине ее связи с Петром и потому, что название «христиане» впервые появилось здесь. Константинополь не имеет особой позиции в церковной иерархии, потому что не был основан апостолом. Более того, возвышение Константинополя противоречит 6 канону Никейского собора, который выделил первые три места в церковной иерархии Риму, Александрии и Антиохии (17).
В этом смысле аргумент апостольского происхождения и Петровой традиции (Petrine tradition) был введен св. Львом I в полемику между Востоком и Западом и остался на века главным аргументом, использовавшимся римскими канонистами против претензий Константинополя на привилегированное положение в Церкви.
Страхи св. Льва было легко понять. Рим потерял свое главное преимущество как центр империи и как резиденция императоров и сохранил только свой апостольский характер и преемство св. Петра как оправдание своего первенства в Церкви. Лев Великий правильно предвидел, что новый статус Константинопольской кафедры может в будущем угрожать законным правам Рима.
Это было очень прискорбно, что восточные отцы, которые единодушно провозгласили 28 канон, недостаточно понимали тревоги Рима. Восток находился под сильным влиянием принципа адаптации к новой политической ситуации и не мог задуматься о более далеком будущем. Если мы изучим Акты Ефесского и Халкидонского соборов и другие документы того периода, мы, к своему удивлению, обнаружим, что только в нескольких случаях восточные отцы упоминали апостольский характер главных кафедр и делали это без особой выразительности (18). Если бы отцы, составляя этот канон, отдали дань уважения апостольскому и Петрову характеру Римской церкви, папа, возможно, был бы склонен принять его.
С другой стороны, папа Лев, в своей обеспокоенности сохранить привилегии своей кафедры, кажется, просмотрел тот факт, что восточные отцы смотрели на Рим как на имперский город, как это видно из заявлений, сделанных некоторыми епископами в Халкидоне. Для них факт, что Рим был первой столицей и фундаментом империи, был достаточным доказательством того, что его епископам принадлежит первенство в Церкви, и что так должно оставаться до тех пор, пока существует римская империя, хотя и новой столицей, и резиденцией империи стал Константинополь.
Папский представитель епископ Юлиан сознавал это, и он советовал папе утвердить решение собора относительно кафедры Константинополя. Это могло быть сделано посредством особого документа, который подчеркивал бы апостольский характер Римской кафедры и ее первенства, поскольку она была основана Петром, которого Господь избрал как главу Церкви.
Такая декларация могла бы быть принята восточными отцами, поскольку они, как кажется, осознавали ошибку, которую сделали, когда не упомянули об апостольском характере Римского престола. Возможно, чтобы несколько смягчить ситуацию, они назвали Рим «Апостольским престолом» в послании, в котором они просили папу утвердить канон. Анатолий Константинопольский и папа в конце концов пришли к некоторому «компромиссу». Хотя Константинополь де-факто пользовался правами, предоставленными его епископу собором, 28 канон не включался в состав восточного канонического права. Он появился только в VI веке в «Синтагме 14 титулов» (19). Одно можно уверенно утверждать: Византийская Церковь не намеревалась оспаривать первенства Рима в Церкви.
Несмотря на то, что случилось, Рим продолжал расцениваться как высшая кафедра по отношению к Константинополю и первая кафедра в Церкви. Конфликт может быть объяснен столкновением двух принципов в Церковной организации – приспособления к светской ситуации и апостольского происхождения.
Неудача отцов Халкидонского собора в поиске компромисса между этими двумя принципами отмечает начало долгой борьбы за апостоличность (struggle over the apostolicity), которая стала источником новых огорчений в отношениях между Востоком и Западом. Симптоматично, что 28 Канон был официально принят на Западе только на IV Латеранском соборе 1215 г., когда престол Константинополя был занят латинским патриархом, после завоевания города латинянами (20). Это, конечно, не улучшило взаимопонимания между православными и латинянами.
Впервые дружественные отношения между Константинополем и Римом были серьезно нарушены во время так называемой схизмы Акакия (484-519), когда папа римский Феликс отлучил патриарха Акакия за его покровительство компромиссу между монофизитской ересью и православным учением Халкидонского собора, предложенному императором Ираклием в его декрете, называемом «Энотикон» (482). Во время этого разрыва папа Геласий (492-496) пошел еще далее, чем св. Лев. Он был первым, кто стал ясно утверждать первенство Римской кафедры и ее юрисдикцию над всей Церковью. Он не только аннулировал 28 Канон, но и даже отказался расценивать Константинополь как одну из главных кафедр Христианского мира. Его язык был слишком страстен по отношению к восточным собратьям, и Геласий жаловался, что в ответных посланиях они называли его гордым, высокомерным и упрямым. Но несмотря на это на восточных епископов произвел впечатление акцент папы на апостольском характере его престола и выводы, которые он сделал из того, что он был преемником св. Петра. В их переписке с папой апостольство Римского престола подчеркивалось все больше и больше.
С другой стороны, можно также увидеть, что восточные, хотя и соглашались признать особое положение Рима в Церкви, нашли некоторые требования, выдвинутые Геласием, странными и противоречащими церковному преданию. Их острая критика позиции Геласия показывала твердое намерение не уступать автономного статуса своей Церкви, хотя и скомпрометированного в глазах Рима из-за поддержки еретического вероучения (21).
Примирение состоялось во время правления папы Гормизды (514-23), когда восточные епископы подписали “Libellus Hormisdae”, который содержал ясное определение римского первенства в делах веры. Это важный документ, напоминающий обещание, данное Господом Петру (Мф. 16, 18.) и декларацию, что «Апостольский престол всегда сохранял кафолическую веру безошибочно» и что он «сохраняет всецело и истинно силу христианской религии» (22).
Некоторые из Восточных епископов, возможно, подписали “Libellus” со смешанными чувствами, ибо никогда прежде они не читали такого ясного определения римского первенства, хотя даже патриарх Иоанн подписал его. Они возражали только против определенных заявлений Геласия, которые угрожали автономному статусу их Церкви. “Libellus” касался только догматических вопросов, в которых Рим, как всегда оказывалось, был верным защитником православной веры.
Интересно также в этом отношении заявление преемника Иоанна Епифания в его послании папе Гормизде: «Мое самое большое желание – быть единым с Вами и принимать божественные учения, которые были вверены Вашему Святейшему престолу блаженными и святыми Учениками и Божественными Апостолами, особенно Петром, Первоверховным Апостолом, и ничего более не чтить, кроме них» (23)[1].
В то же самое время патриарх и император Юстиниан, ссылаясь в своих посланиях на четыре Вселенских собора, убедили папу Гормизду полностью принять 3 Канон собора 381 г. который возвел кафедру Константинополя в ранг второй кафедры в церковной иерархии.
С другой стороны, Юстиниан, когда утвердил в своей 131 новелле (24) список патриархов по старшинству, выразился очень ясно, что епископ Константинополя был подчинен епископу Рима. Это важно и противоречит утверждениям средневекового греческого полемиста, который утверждал, что, поскольку Рим называли Старым Городом, а Константинополь Новым Городом, Рим превосходил Константинополь только по времени и ни в каком другом отношении. Этот тезис был опровергнут в двенадцатом столетии известным византийским канонистом Зонарой, который обосновывает его отклонение формулировкой 131 новеллы Юстиниана (25).
Другой инцидент, который произошел при папе Пелагии (579-90), вообще интерпретируется как отрицание Византией первенства Рима. Папа Римский был шокирован, когда узнал, что патриарх Констанинопольский Иоанн IV Постник (582-95) стал использовать титул Вселенского Патриарха. Папа Римский перевел слово "Οικουμενικός" словом "universalis" и попросил, чтобы патриарх отказался от титула, который ему не принадлежал. Патриарх не перестал использовать этот титул, и папа Вонифатий III, кажется, жаловался Императору Фоке в 607, что «Церковь Константинополя объявила себя первой среди всех церквей».
Император Фока выпустил декрет, в котором заявил, что «Апостольский Престол блаженного Апостола Петра» должен всегда быть «главой всех Церквей» (26). Этот декрет – новое подтверждение 131 новеллы Юстиниана. Жалоба Вонифатия и декрет Фоки, казалось бы, были вызваны использованием титула «Вселенский». Этот титул, однако, не означал, что патриарх, использовавший его, претендовал на власть над Вселенской Церковью. Титул уже использовался епископом Диоскором Александрийским в 449 г. и многими другими епископами, и был также присвоен греками Римским папам Льву I, Гормизде и Агапиту. Юстиниан присвоил тот же самый титул пяти патриархам, чтобы обозначить их верховную власть в пределах границ их собственных патриархатов. Таким образом, использование этого титула патриархами Константинополя не означало, что они намеревались узурпировать власть над всей Церковью и заменить собой Римского папу.
Тем временем, события развивались так, что византийцы все более и более сознавали растущую важность, которую идея апостоличности (apostolicity) имела в их отношениях с Римом. Предполагают, что из-за впечатления, которое произвел апостольский характер Римской кафедры во время схизмы Акакия в Византии, греки изобрели легенду, что их кафедра также основана св. апостолом Андреем Первозванным, братом св. Петра. Поскольку св. Андрей был первым, кто был призван Господом присоединиться к Нему, и привел своего брата к Спасителю, именно он, Андрей, должен был считаться первым из апостолов, а его преемники в Византии если не превосходящими, то по крайней мере равными преемникам Петра в Риме.
Если бы это утверждение могло быть подтверждено, то оно означало бы ясное опровержение византийцами римского первенства в Церкви. Я исследовал эту историю тщательно в моей книге Идея апостольства в Византии и Легенда об Апостоле Андрее (27) и пришел к выводу, что нет никакого следа этой истории в Византийской или Западной традиции до конца седьмого или начала восьмого столетий. В это время византийцы все еще держались старого принципа адаптации к политической ситуации, и факт, что их город был резиденцией императора, расценивался как достаточный, чтобы гарантировать Византии привилегированное положение в Церкви.
Однако они были впечатлены идеей, что кафедра, которая должна была играть такую выдающуюся роль, должна быть связана с Апостолами, вселенскими учителями, учение которых патриархи должны разъяснять и поддерживать. В действительности, мы находим некоторые случаи в седьмом столетии, когда Константинопольский престол называют «апостольским». Разумно видеть в этом влияние римского акцента на апостольский характер Церкви вообще и Римского престола в частности. Нужно подчеркнуть, однако, что этот обычай не был порожден легендой об апостоле Андрее как основателе Византийской Церкви, потому что легенда об Андрее еще не была тогда известна в Византии.
Ранние сирийские, армянские и коптские предания свидетельствуют, однако, что апостольское происхождение приписывалось кафедре Константинополя, как наследнице Эфесской Церкви, основанной св. апостолом Иоанном, поскольку юрисдикция, которую кафедра св. Иоанна имела в Малой Азии, была передана Констанинополю (28). Это также подтверждалось заявлением патриарха Игнатия на соборе в 861 году (29), и, кажется, на это ссылался патриарх Фотий в своем письме к армянам.
Во всяком случае приписывание апостольского происхождения кафедре Константинополя показывает, что византийцы осуществляли некоторое интересное движение к римской концепции главных принципов в церковной организации. Это движение было ускорено полемикой о почитании св. икон. Императоры-иконоборцы подчеркивали священнический характер империи. Из-за этого они были склонны возвеличивать авторитет Императоров в религиозных делах за счет "sacerdotium", особенно из-за того, что патриархи действительно апостольских кафедр не поддерживали иконоборческое учение.
Это был последний яркий пример вмешательства императоров в религиозные, и более того, вероучительные вопросы. Это было радикальное применение старого принципа эллинистической политической философии, в соответствии с которой императоры, а не патриархи были представителями Бога на земле и поэтому имели не только право, но также и обязанность следить за чистотой веры и заботиться об истинной религии.
Древняя Церковь признавала базовые принципы этой политической концепции, той единственной, которая была известна, но всегда защищала тезис, что определение христианского вероучения было привилегией не "imperium", а "sacerdotium."
И так случилось, что идея апостоличности стала орудием защитников почитания икон против вмешательства императоров в вероучительную область. Папа Римский был возвеличен защитниками почитания икон как наследник Петра, главы Апостолов[2], и хранитель чистоты вероучения. Иконоборческий собор 754 г. был осужден Стефаном Младшим в 760 году, например, потому что установления собора не были утверждены папой Римским (30).
Более откровенным был св. Феодор Студит (759-826) и его последователи. Св. Феодор называл папу Римского просто "apostolicus", используя титул, усвоенный Римским папам на Западе, о котором он, вероятно, узнал из своей переписки с монахами греческих монастырей в Риме (31). Он признавал право императора созывать собор, как это практиковалось ранее, но он настаивал на превосходящем авторитете папы Римского. Если созыв собора не был угоден императору, он предлагал предоставить вопрос для решения епископу Рима. Однако св. Феодор распространял апостольский характер на всех патриархов, даже на Константинопольского, потому что они были преемниками Апостолов. «Это – патриаршая власть Церкви; им принадлежит право суждения о Божественных догматах,» – провозглашал Феодор. Конечно, среди этих пяти патриархов св. Феодор всегда давал первое место епископу Рима (32).
Это стало иной вехой в признании римского первенства в Византии. Несмотря на это, однако, официальная Византийская Церковь все еще держалась своих традиционных понятий. Об этом ярко свидетельствуют постановления Седьмого Вселенского собора. Папа Адриан (772-795) послал письмо императрице Ирине и ее сыну Константину, которое было прочитано во время Собора. Очень существенно, что многие формулировки, которые ясно выражали первенство Римской кафедры, были опущены в греческой версии, прочитанной на Соборе. Была опущена цитата папой Римским слов Господа, обращенных к св. Петру (Мф. 16, 18). Только одно краткое упоминание этих слов было оставлено, но добавлялось к имени Петра еще и имя Павла всякий раз, когда папа упоминал об основании Римской кафедры Петром. Протест папы против использования названия «Вселенский патриарх» епископом Констанинополя был также изъят из греческой версии, и критический отзыв папы против возведения Тарасия в патриаршее достоинство, так как он был мирянином, был также опущен. Подобные изменения были сделаны греками и в послании, отправленном папой Римским патриарху Тарасию (33).
Конечно, первенство папы Римского в Церкви не только не отрицалось, но и, действительно, было очень ясно выражено. Все это показывает, однако, что византийцы, хотя и соглашались признавать и принимать римское первенство, стремились сохранить автономный статус Церкви и не желали позволять папам непосредственно вмешиваться в их обычаи и традиции. Это важно и должно быть принято во внимание всякий раз, когда мы рассматриваем отношение Византии к Риму. В целом, однако, мы должны признать, что в восьмом столетии в византийском менталитете произошел прогресс в направлении более полного понимания вопроса римского первенства.
Многие католические ученые думают, что идея о пяти патриархах, управляющих Церковью, была изобретена в Византии, чтобы ослабить или опровергнуть первенство епископа Рима, так как предполагалось, что все патриархи равны в своем достоинстве. Однако это не так. Документы, которые сформировали основание для развития идеи Пентархии – постановления Шестого Вселенского собора, новеллы Юстиниана, послания Максима Исповедника в седьмом столетии, Феодора Студита в восьмом столетии, других защитников иконопочитания и постановления собора Игнатия 869–870 гг. ни в коем случае не подразумевают равное достоинство всех пяти патриархов. Во многих случаях подчеркивалось особое положение Римского патриарха. Мы должны рассмотреть эту проблему с точки зрения Византии (34). Идея Пентархии выражала универсальность (вселенскость) Церкви, которая тогда не могла быть полностью представлена пределами Римской империи, обширные части которой были заняты арабами. Кроме того, идея, что руководство в церковных делах, в особенности, насколько они касались определения и интерпретации учения Христова, должно быть закреплено за теми, кто занимает главные кафедры и кто в то же самое время, представляя епископов соответствующих патриархатов, защищает права "sacerdotium" в противоположность вмешательству "imperium". Восточная Церковь всегда боролась за свои права против вмешательства императоров, и она решительно поддерживалась в своей борьбе Западом, который представлял патриарх Рима. В Византийском представлении Пентархия подразумевает также идею непогрешимости Церкви в делах вероучения, в истинность которой твердо верит Православная Церковь сегодня.
Факт, что идея Пентархии пустила такие твердые корни в Византии в восьмом и девятом столетиях, показывает, что римский принцип церковного управления – апостольский характер Церкви и ее главных кафедр в противоположность принципу приспособления к политическим изменениям – получил значительное распространение в Византии. С иконоборческой ересью традиционная концепция «империи» потерпела поражение в Византии, и Церковь более решительно утверждала свои права, за которые так энергично она боролась. Это означало также окончательное принятие апостольского характера кафедры Константинополя на Востоке, и на сей раз эта гипотеза была укреплена распространением легенды об апостольском основании кафедры Византии. Эта история, основанная на апокрифических «деяниях св. ап. Андрея», в которых упомянута Византия, распространилась в восьмом столетии и стала популярной в значительной степени как результат появления нового Жития св. Андрея, написанного в восьмом и девятом столетиях.
Даже патриарх Игнатий ссылался на св. Андрея, так же как на св. Иоанна, как на своего предшественника. Это указывает, что история апостольского основания Константинопольской кафедры Андреем была уже принята во многих кругах. Но несмотря на это, она еще не была официально принята Церковью. Типикон храма св. Софии конца девятого столетия, который является официальным документом, не упоминает об этой истории в предписаниях относительно праздника св. Андрея и даже не упоминает о празднике св. Стахия, легендарного первого епископа Византии, посвященного апостолом Андреем (35). В Византии и на Востоке эта история стала общепринятой только в десятом столетии.
Считается, что эта история была отражена патриархом Фотием в трактате, отрицающем первенство Римской кафедры и возвышающем позицию кафедры Константинополя, как основанной братом Петра, который был первым из Апостолов избран Господом. Факт, что эта история не была внесена официально в Типикон Патриаршей церкви, хотя этот Типикон был переиздан Фотием, является достаточным свидетельством того, что Фотий, возможно, даже не писал этого памфлета. Только в двенадцатом и тринадцатых столетиях могла быть предпринята такая атака на римское первенство, основанная на легенде об апостоле Андрее.
Фотий считается и католиками и православными стойким противником римского первенства. Это суждение нуждается в радикальном пересмотре по результату недавних исследований. Прежде всего нужно помнить, что в первый раз в истории Византии епископы, которые позже стали сторонниками Фотия, апеллировали против осуждения патриарха Игнатия, которое они расценили как необоснованное, к первому патриарху, епископу Рима. Были, конечно, другие Византийские патриархи, которые обращались к Риму, когда были несправедливо осуждены, такие как св. Иоанн Златоуст и св. Флавиан, но их случаи были скорее связаны с вопросами, относящимися к вероучению. Апелляции Григория Асбеста и его сторонников касались исключительно дисциплинарных дел. Документальные доказательства показывают, что Рим начал действовать как высший судья в этом дисциплинарном деле, и что Византийские иерархи использовали в своих интересах постановление Сардикийского Собора (343), который признавал высшее положение Рима и установил право апелляции к папе как представляющему верховную власть в Церкви. Каноны этого Поместного собора западных епископов не были приняты до этого на Востоке. Это был первый раз, когда Восточная Церковь обратилась к этому канону (36).
Здесь есть и более важные моменты. В 861 году Игнатий, который был отправлен в отставку с патриаршего трона, но был провозглашен патриархом некоторыми врагами нового патриарха, Фотия, канонически избранного, был судим римскими легатами. Византийские епископы составили заявления, которые содержали официальное принятие известного канона Сардикийского собора. Во-первых, следует подчеркнуть тот факт, что Византийская Церковь, соглашаясь на суд над своим патриархом легатами папы, таким образом признала Рим как верховный трибунал Церкви в дисциплинарных делах. Не имеет значения, были или не были легаты уполномочены папой Николаем I выносить приговор. Факт, что Византийская Церковь позволила им это сделать, является сам по себе достаточно красноречивым.
В начале Собора легаты неоднократно объявляли, что они действуют согласно канонам Сардикийского собора, который объявил, что папа Римский обладает верховной властью в Церкви. То, что случилось во время второй сессии собора, особенно важно. Легаты сказали: «Верьте нам, братья, что Отцы на соборе в Сердике решили, что у епископу Рима принадлежит власть вновь открыть судебное дело любого епископа, как мы того желаем, и той властью, о которой мы упомянули, вновь пересмотреть дело». Епископ Лаодикийский Феодор сказал: «Наша Церковь радуется этому и не имеет никакого возражения на это и не оскорблена этим» ("и ecclesia nostra gaudet в hoc и nullam habet contradictionem aut tristitiam"). Последующие события этого собора закончились тем, что он был отменен папой и его деяния были забыты. Они были вновь пересмотрены в 1870 году; в это время церковные историки и канонисты уделяли определенно больше внимания тем выдающимся декларациям (37).
Более того, католические богословы строго критиковали Фотия за то, что он внес изменения в послания, направленные ему, императору Василию, и Византийской Церкви папой Иоанном VIII, которые были зачитаны на соборе 879-880 гг., созванном, чтобы восстановить его доброе имя. Это верно, что в греческой версии посланий Фотий опустил все, что он считал искажавшим его дело, но после объяснений легаты согласились на изменения, потому что патриаршая канцелярия сохранила в греческой версии некоторые формулировки из латинского оригинала, которые очень ясно выражали идеи папы относительно римского первенства. Версии Фотия содержат также цитату известного изречения (Мф. 16, 19), на котором папа основывал «власть вязать и решить», и слова Иеремии (Иер. 1, 10). Кроме того, Фотий не добавлял имя Павла к словам папы, когда он (в оригинальной версии) говорил о Петре как об основателе его кафедры (38). Так что это – доказательство, что в девятом столетии византийцы оставили старый обычай, который практически существовал еще в восьмом столетии, как это ясно видно из постановлений Седьмого Вселенского собора, и принял римский обычай приписывания основания Римской Церкви апостолу Петру.
Говорят также, что Фотий публично отрицал Римское первенство, передав его Византии в 867 г., и созвал собор, который осудил папу Николая. Здесь, однако, мы должны различать личность папы и папство. Собор осудил Николая I за его пренебрежение к обычаям Византийской Церкви и за его прямое вмешательство во внутренние дела, которые патриарх и его епископы расценили как необоснованное. Очевидно, это было самой большой ошибкой Фотия, которую Запад ему никогда не простил. Но это не означает, что он отрицал римское первенство. Тот же самый Собор приветствовал германского императора Луи II как «василевса» и направил ему послание, в котором было обращение с просьбой низложить папу Николая. Если рассмотреть этот инцидент с византийской точки зрения, он становится очень важным. Он показывает, что в Византии все еще была жива надежда на объединение Римской империи с императором в Константинополе и со-императором на Западе. Рим был колыбелью Римской империи, и византийцы называли себя не греками, а римлянами. Пока они назвали себя римлянами и они считали Рим колыбелью своей империи и ее первой столицей, они не могли отрицать первенства Рима, которого требовали его епископы. Факт, что византийцы желали склонить императора Запада к делу объединения, ясно говорит о том, что они не желали понижать статус кафедры Рима и его епископов (39).
Когда мы рассматриваем события в Византии в девятом столетии в новом свете, вопреки тому, чему до этого верили, мы должны признаться, что имеем возможность проследить в событиях и в документах этого периода дальнейшее движение к лучшему пониманию римского первенства. Впервые право апелляции к епископу Рима против суда патриарха де-факто было принято собором. Другие уступки, сделанные Риму на Соборе 861 г., также важны и полностью свидетельствуют о его первенстве
С другой стороны, однако, Церковь Константинополя весьма твердо защищала свою административную автократию и свои собственные обычаи и настояла, чтобы на соборе 879-880 годов было принято постановление, которое подтвердило бы право каждой Церкви на свои собственные традиции.
Это было добрым основанием, на котором следовало развивать отношения между двумя Церквами. История спора по поводу «тетрагамии», вызванного четвертым браком Льва VI, показывает, что право апелляции в Рим по дисциплинарным делам все еще признавалось в Византии и в десятом столетии. Действительно, обращение императора в Рим, когда патриарх Николай Мистик отказался дать благословение на этот брак, следует интерпретировать в этом свете, хотя оно и было проигнорировано патриархом и его сторонниками. Обращение императора Романа I Лекапена в Рим за подтверждением избрания его молодого сына Феофилакта в сан патриарха стало слабым отражением принципа, который признавался византийцами в девятом столетии с большей готовностью.
Мы можем остановить наши исследования в начале одиннадцатого столетия. Дальнейшее развитие отношений между Востоком и Западом было омрачено политическими событиями. Восстановление Западной Римской империи саксонскими королями, которые назначили своих собственных пап, увеличило недоверие. И развитие средневековой теории превосходства духовной власти над светской, осуществленной Григорием VII и его реформаторами, отчуждало Византию еще дальше, хотя отлучение от Церкви патриарха Михаила Керуллария папскими легатами в 1054 г. пока еще не означало окончательного разрыва (40). Этот разрыв расширился во время Крестовых походов и стал окончательным после 1204 г., когда Константинополь был захвачен латинянами. Тогда случалось так, что враждебность к требованиям римского первенства проявлялаяь во многочисленных делах и в политических посланиях. Бесполезно вновь исследовать их. Их диктовала страсть, вызванная несправедливостью, причиненной латинянами грекам во время Крестовых походов, и ответы латинян часто писались в надменном духе "beati possidentes".
Если мы желаем найти основание, чтобы вновь выстроить дружеские отношения между Римом и Православной Церковью, дружеские отношения, которые приведут к единству, мы должны искать его в опыте первых десяти столетий, в течение которых обе Церкви были все еще едины. Несмотря на недоразумения, многие из которых часто преувеличивались, мы найдем это основание, если будем искренними и вместе будем желать найти и принять его.
Перевод с английского – протодиакон Константин Маркович
1. Наиболее пространное исследование об устройстве Церкви в ранние века: K. Lubeck, Reichseinteilung und kirchliche Hierarchie des Orients bis znm Ausgange des vierten Jahrhunderts (The political division of the Empire and the Church Hierarchy to the end of the fourth century), published in Munster i. W. in 1901. Так же см. книгу автора статьи: The Idea of Apostolicity in Byzantium and the Legend of the Apostle Andrew, (Dumbarton Oaks Studies 4, Washington, D. C„ 1958), pp. 1-38.
2. St. Cyprian, Bishop of Carthage, especially letters 4, 17, 56, 59, 64, 67, 70, 72, ed. G. Hartel in Corpus Script. Eccles. Latin., vol. 3, part 2, pp. 472, 523, 649, 678, 717, 735, 766, 775. см. также F. Dvornik, "Emperors, Popes and General Councils," Dumbarton Oaks Papers, vol. 6, pp. 3 ff. Cf. also my book The Ecumenical Councils (The Twentieth Century Encyclopedia of Catholicism, vol. 82, New York, 1961), pp. 9 ff.
3. Cf. F. Lanzoni, "Le diocesi d'ltalia dalle origini al principo del secolo VII," in Studi e Testi, vol. 35 (1927), pp. 1016 ff.
4. Irenaeus, Contra Haereses, bk. 3, chap. 3, para. 3, Migne, Patres Graeci, vol. 7, cols. 849 ff.
5. Cf. B. H. Streeter, The Primitive Church (London, 1929), pp. 188-195; E. Milland, "Le developpement de l'idee de succession apostolique," in Revue d'his. et de philos. relig., vol. 34 (1954), pp. 20 ff.
6. De Pudicitia, chap. 21, Corp. Script. Eccles. Latin, vol. 20, p. 270.
7. Chronographus anni 354, ed. Th. Mommsen in Monum. Germaniae Histor. Auctores Antiq., vol. 9, p. 73.
8. P. Batiffol's Cathedra Petri (Paris, 1938), pp. 151 ff.
9. О соперничестве между Константинополем и Александрией: N. H. Baynes, "Alexandria and Constantinople. A Study in Ecclesiastical Diplomacy," in his Byzantine Studies and Other Essays (London, 1955), pp. 97-115.. F. Dvornik . The Ecumenical Councils, pp. 17-31.
10. Mansi, Conciliorum ampliss. Collectio, vol. 6, col. 204, letter 106.
11. For details, see Das Konsil von Chalcedon, ed. A. Grillmeir, H. Bacht (Wurzburg, 1953), vol. 2, E. Herman, pp. 459-490 and T. O. Martin , ibid., pp. 433-458.
12. См. F. Dvornik: The Idea of Apostolicity, pp. 52 ff.
13. Cf. F. X. Murphy, Peter Speaks through Leo. The Council of Chalcedon, (Washington, Cath. Univ. Press, 1952).
14. Mansi, op. cit. vol. 7, col. 444. Cf. C. H. Turner, Ecclesiae occidentalis Monumenta Iuris Antiquissima (Oxford, 1899-1929), vol. 1, pp. 103, 121.
15. Mansi, op. cit., vol. 6, cols. 146-156, 168 ff.; 171 ff.
18. Mansi, op. cit., vol. 7, cols. 361, 365.
17. Послания св. Льва императору и патриарху Анатолию. См. Mansi, op. cit., vol. 6, cols. 196 ff.; 204 ff.
18. F. Dvornik; The Idea of Apostolicity, pp. 39 ff.
19. Бенешевич В. Н. Канонический сборник XIV титулов. СПб. 1903 . Council in Trullo (692), Mansi, op. cit., vol. ii, col. 960.
20. Канон 5 собора. Mansi, op. cit., vol. 22, cols. 290, 291. Однако уже отцы Игнатиева собора (869-870), когда формулировали 21 канон собора, предоставили председательство патриарху Констанинополя над остальными восточными патриархами. Папа Адриан II не протестовал против этого канона (Mansi, vol. 16, col. 174). Этот канон сохранился только в латинском переводе деяний собора Анастасия Библиотекаря.
21. Главные документы, касающиеся схизмы Акакия: E. Schwartz, "Publizistische Sammlungen zum Acacianischen Schisma" in the Abhandlungen of the Bavarian Academy, Phil-hist. Class 1934, pp. 161- 262. The papal letters in Migne, Patrol. Lat., vol. 58, 59, new critical edition in the so-called Collectio Avellana, in Collectio Script. Eccl. Latin., vol. 35, ed. by O. Gunther. F. Dvornik. The Idea of Apostolicity, pp. 106-137.
22. Migne, Patr. Lat., vol. 63, col. 393 ff., Collectio Avellana, pp. 520 ff.
23. Migne, op. cit., cols. 494 ff., Collectio Avellana, pp. 652-654.
24. Corpus Iuris Civilis, Novellae, vol. 3, ed. R. Schoell, W. Kroll, p. 655.
25. Migne, Patres Graeci, vol. 137, cols. 321C, 325, 485-489.
26. Liber Pontificalis, ed. L. Duchesne, vol. 1, p. 316: "Hic optinuit apud Focatem principem ut sedis apostolica beati Petri apostoli caput esset omnium ecclesiarum, quia ecclesia Constantinopolitana prima se omnium ecclesiarum scribebat."
27. Pp. 138-299.
28. F. Dvornik, The Idea of Apostolicity, pp. 238 ff.
29. Die Kanonessammlung des Kardinals Deusdedit (Paderborn, 1905), p. 603.
30. Vita S. Stephani Junioris, Migne, Patres Graeci, vol. 100, col. 1144. Он упоминал также и других патриархов, но когда говорил о папе, добавил: «…в соответствии с предписаниями канонов, религиозные дела не могут решаться без Римского папы».
31. Les Legendes de Constantin et de Methode vues de Byzance (Prague, 1933), pp. 295-300, 286-290.
32. Послание 129, Migne, Patres Graeci, vol. 99, cols. 1417, 1420.
33. См. деяния собора: Mansi, op. cit.. vol. XII, cols. 1056 ff. (Вторая сессия собора.)
34. F. Dvornik The Idea of Apostolicity, pp. 163, 168, 235 ff, 275 ff.
35. Дмитриевский А. Описание литургических рукописей Востока Т. I, Typika (Kиев, 1895), с. 27.
36. F. Dvornik The Photian Schism, pp. 16 ff.
37. Выдержки из деяний собора сохранены в собрании канонических документов XI в. кардинала Deusdedit. Критическое изд. Wolf von Glanvell, op. cit., pp. 603-10. Собрание Deusdedit'а содержит краткое изложение деяний собора Фотия 879-80 г. , ibid., pp. 612 ff.
38. Monumenta Germaniae historica, Epistolae, vol. 7, pp. 166 ff. Mansi, op. cit., vol. 7, cols. 396 ff.
39. F. Dvornik: The Patriarch Photius in the Light of Recent Research (Munich, 1958), pp. 30 ff. и "Patriarch Photius, Scholar and Statesman," Classical Folia, vol. 14 (1960), pp. 19 ff.
40. S. Runciman, The Eastern Schism (Oxford, 1955), pp. 28-54.
Оригинальный текст: http://www.catholicculture.org/culture/library/view.cfm?id=1355&repos=1&subrepos=0&searchid=735585
[1] Цит. по тексту статьи.
[2] Выражение “head of the Apostles” (глава апостолов) часто употребляется католическими богословами. Это – неточный перевод латинского выражения “principis (princeps) apostolorum”, которое в свою очередь соответствует более славянскому “первоверховный апостол, первый из апостолов”. - К.М.