В свете библейской типологии будущее представляется как более совершенное повторение прошлого опыта; новый исход (Ис. 43,16-21), новый завет (Иер. 31,31-34) и т.п. Таким образом, то, что происходило в священной истории Ветхого Завета со всеми ее составными элементами (событиями, лицами, институтами), являлось тенью будущего, было прообразом событий мессианского периода, прообразом Христа и Нового Завета. Ветхозаветные праздники, как важнейшая составляющая религиозной жизни древнего Израиля, имели особенное типологическое значение. Типологическая связь между праздниками Ветхого Завета и периодом Мессии полностью раскрывается в творениях святых отцов и в литургическом Предании Православной Церкви.

Самый главный еврейский праздник, Пасха, своей семантикой и своей обрядовой системой имел уникальное типологическое значение. Ничто не раскрывает христианский смысл праздника Пасхи таким образом, как его связь с древнееврейским прообразом. Из Евангелия мы знаем, что Христос пострадал как раз в дни древнееврейской  Пасхи, и это сходство – с евангельской точки зрения – не случайно.

В праздник Пасхи вспоминалось событие Исхода евреев из Египта, а этим избрание и рождение Израиля в народ Божий. Приносился в жертву агнец пасхальный (см. Исх. 12) и в течение 7 дней евреи должны были есть опресноки в воспоминание поспешного исхождения из Египта.

Характер празднования Пасхи в эпоху Христа изменяется и становится отличным от древнего. Уже не избирается агнец за 4 дня до праздника, не употребляются для заклания козы, не вкушается пасхальный агнец стоя и с посохами в руках и косяки домов не окропляются его кровью, но на пасхальной вечери теперь принимается вино[1].  

Порядок Тайной Вечери, которому следовала пасхальная вечеря, был издавна выработан, достаточно сложен, но хорошо известен всем правоверным иудеям,[2] которые ежегодно тысячами стекались в Иерусалим на Пасху[3]. Иисус и Его ученики здесь ничего нового не изобретали и не могли изобрести. Для пасхальной вечери был установлен определенный обряд, который веками развивался и во время Иисуса Христа получил конечную форму, которую и сегодня он имеет у евреев[4]; из Мишны мы точно знаем, как современники Христа справляли Пасху[5]. Эта вечеря, именуемая "seder" (סדר – порядок), состояла из целого ряда молитв, священнодействий и яств. Высказывается предположние, что «сценарий» пасхального седера был разработан по образцу греко-римского симпосия[6]. Действительно, нельзя исключить некоторого влияния античного застольного пира на пасхальный седер (между прочим, на трапезе имелось и вареное яйцо[7]), но ряд элементов седера восходит, по-видимому, к глубокой древности, отражая универсальные и архитипические представления. По закону, Пасху следовало вкушать стоя, но позднее был введен был обычай возлежания[8]. Хотя по закону Моисееву повелевалось есть Пасху стоя, правило это не применялось к ужину. По Талмуду, рабы должны были потреблять свою пищу стоя, а свободные люди не должны были соблюдать этот обычай, что указывало на переход Израиля от рабства к независимости[9]. В виду этого даже беднейший должен был ужинать возлежав, в знак безопасности, спокойствия и свободы. Седер предписывалось совершать опираясь на левую руку, как бы возлежа (как это практиковалось свободными людьми в греко-римский период)[10]. Именно так, облокотившись на специальную подушечку, часто вел седер отец семейства или ведущий (ср. Ин. 13, 23). Здесь чередовались питье смешанного с водой вина и вкушенье горьких трав, опресноков и, конечно, пасхального агнца.

Тайная Вечеря, совершенная Христом вместе с учениками, по внешнему ритуалу являлась древнееврейской пасхальной вечерей, на которую в Израиле собирались члены каждой семьи для вкушения пасхального агнца[11]. Скорее всего, ритуал иудейской пасхальной трапезы был совершен Христом вполне последовательно. Но с небывалыми акцентами и добавлениями. Трапеза начиналась с благословения, в середине же трапезы следовалаhaggada– речь о чудесном избавлении евреев от рабства как ответ отца сыну о причине празднования Пасхи[12]. Одна из чаш, третья[13] по счету, от которой все пили, называлась «Чашой благословения» (ср. 1 Кор. 10, 16). В конце трапезы на Тайной Вечери Христос также «благословляет чашу» (см: Мф. 26, 26-27; Мк. 14, 23; Лк. 22, 20). Господь в ходе этой вечери произносит слова: «Пийте от нее все. Эта чаша есть Кровь Моя Нового Завета, которая за вас и за многих изливается»[14]. Здесь ясен параллелизм между двумя Пасхами: Христос повторяет слова Моисея: «Сия есть кровь завета, который завещал вам Бог»(Исх. 24, 8). Христос говорит те же слова в Свою пасхальную ночь и о Своей крови. Кровь агнца, изливавшаяся при заключении Ветхого Завета, здесь соотносится с Кровью Христа, изливаемой теперь; Завет с Моисеем – с Новым Заветом; избавление от египетского рабства – с оставлением грехов.

Христос говорит: «Сие творите в Мое воспоминание» (Лк. 22, 19), – потому что эта Вечеря (Литургия) уже будет твориться в воспоминание Христа, а не Моисея. В том смысле значение этих слов, противно протестантам, говорящим, что хлеб и вино в Литургии не являются истинными Телом и Кровью Христовыми, а лишь напоминают о Нем.

Христианская вера – вера Пасхальная. Последование Таинства Евхаристии возникло не из храмового богослужения и не из синагогального. Последнее оказало влияние на «синаксис», который впоследствии составил первую часть христианской Литургии. Само последование Евхаристии возникло из последования иудейских трапез, точнее из последования Тайной Вечери[15].

Много чернил богословов истрачено на то, чтобы обьяснить, как же так получилось, что Христос совершил пасхальную трапезу с учениками прежде начала иудейской Пасхи[16]. Мнение, что Пасха была совершена с 13-го на 14-е нисана, в настоящее время следует считать общепризнанным и распространенным. Порядок событий последних дней Господа Иисуса Христа был такой, на какой указывают церковные службы Православной Церкви на Страстной седмице. Таким образом, пока без всяких доказательств, наперед предположим, что Христос был распят утром в пятницу; Тайная Вечеря была накануне этого дня, ночью с четверга на пятницу.

Христос пострадал не просто в дни еврейской Пасхи, но в самый день еврейской Пасхи (во время закалания агнцев в Храме), а это, как мы уже заметили, было неслучайно. «Во святый и великий четверток, иже вся добре счинившии божествении отцы, друг другоприимательно от божественных же апостол, и священных и божественных евангелий, предаша нам... понеже бо еврейская фаска по пятце жретися имаше. Бяше же убо прикладно, образованию последствовати и истине, в том яве и еже по нам пасце жретися Христу, предварив Господь наш Иисус Христос, якоже божественнии отцы глаголют, действует тую со ученики в вечер четвертка. Той бо вечер и пяток весь, един день у еврей вменяется: сице бо они числят нощеденство глаголюще»[17].

Подобно другим праздникам и установлениям, ветхозаветная Пасха является тенью, прообразом будущего (Кол. 2, 15-17). В пасхальных постановлениях образы будущего прозревали еще ветхозаветные писатели. Грядущему Мессии они усвоили такие названия, которые, очевидно, заимствованы от пасхального агнца. Так, прр. Исаия и Иеремия уподебляют Его агнцу (Ис. 53, 7; Иер. 11, 19), и в этом уподоблении новозаветные писатели видят ясное указание на Иисуса Христа (Деян. 8, 32-35). Сообразно с этим Его именуют Агнцем и в Новом Завете (Ин. 1, 29; 1 Петр. 1, 19), а св. ев. Иоанн Богослов, расказывая, что воины не перебили голеней Христа, замечает: «сие произошло, да сбудется Писание: кость Его да не сокрушится» (Ин. 19, 33-36; Исх. 12,10). Несокрушение костей пасхального агнца прообразовало неперебитие голеней Христа на кресте (Ин. 19, 33-36).

Смотря на Пасху через призму Нового Завета, через уже выполненное пророчество во Христе, заметим, что пасхальный агнец, как жертва Богу, типологически указывал на Иисуса, который есть Агнец Божий, берущий грехи мира (Ин. 1, 29), от сложения мира закланный (Откр. 13, 8), принесший себя в жертву искупления всего человечества от рабства греха и смерти (1 Кор. 5, 7).  Более подробно раскрывают прообразовательное значение Пасхи отцы и учители Церкви. И прежде всего, как мы уже заметили, время заклания совпало со временем распятия Христа. Св. Ириней Лионский говорит: «Он (Моисей) знал и день страдания Его, и образно предсказал его под именем Пасхи. И в этот самый праздник Господь пострадал, совершая Пасху»[18]. «В четырнадцатый день агнец пасхальный заклан во образ Господа распятого на кресте», – замечает св. Ефрем Сирин[19]. Кропление кровью пасхального агнца – образ нашего искупления кровью Христа (св. Кирилл Александрийский)[20]. «Вкушение пресных хлебов, – по его словам, – указание на то, что соделавшиеся причастниками Христа должны питать душу свою не заквашенным, чистейшими пожеланиями, приучая себя к чуждой коварства и свободной от порочности жизни»[21]. В таинственном смысле опресноки изображали чистоту духовной жизни во Христе, то есть то, что христиане через Пасху Христа будут очищены от ветхой закваски греха и должны праздновать новую Пасху в бесквасии чистоты и истины (1 Кор. 5, 7-8). Горькие травы – образ страданий, которые мы должны переносить по любви к Тому, Кто ради нас пошел на смерть[22].

Известно толкование одного из первых апологетов Церкви, св. муч. Иустина Философа, по которому сам образ приготовления пасхального агнца «был символом страдания крестного, которым имел пострадать Христос. Ибо, когда жарят ягненка, то его располагают на подобии фигуры креста: один вертел проходит чрез него прямо от нижних оконечностей к голове, а другой поперек плечных лопаток, на котором держатся передние ноги ягненка»[23].

Еще одно очень интересное совпадение: во время Христа Пасха и Опресноки переживались как одно праздненство, Пасха по своему идейному и историческому значению превышает праздник безквасных хлебов, и поэтому нередко ее название переносится и на следующий за ней праздник[24]. По Закону 14 нисана заколали пасхального агнца и вкушали пасху, 15 нисана праздновался первый день Опресноков, также названный Пасха, а на другой день праздника (по традиции 16 нисана)[25] приносился первый сноп (‘omer) жатвы (Лев. 23, 10-11). Как мы уже указали, по преданию отцов Церкви день заколения пасхального агнца совпадает с днем Страдания и Смерти Мессии Христа (пятница). А Воскресение Христово произошло утром 16 нисана (воскресенье), в день приношения омера, первинок в Храм. И разве это случайно? Разве не это имел в виду ап. Павел, когда говорил, что Христос, когда воскрес из мертвых, стал первенцем (α̉παρχή) из умерших (1 Кор. 15, 20)? Первенцем, начатком всех искупленных является Христос, Который, как и первый сноп, освящает всю жатву (Рим. 8, 29; 1 Кор. 15, 23; Кол. 1, 18)[26]. И эти два дня как празднества были восприняты первыми христианами, но уже в другом измерении, в измерении Христа, первый – отвечая Пасхе крестной (paschastaurosimon, paschacrucifixionis), а другой – Пасхе воскресной (paschaanastasimon, pascharesurrectionis)[27].

Чтобы увидеть мессианско-пророческое значение ветхозаветного праздника Пасхи, обратим внимание на практику позднейшего иудаизма. Мы знаем, что это не библейский иудаизм, но его практика во многом помогает раскрытию типологического значения Пасхи. В этой практике воплощается много древних религиозных и мессианских идей, которые восходят к глубокой древности; в ней отражается значение праздника для библейских евреев.

Несомненно, уже во время Христа среди евреев Пасха приобрела эсхатологический оттенок, получила мессианский характер. Праздники связываются с ожиданием Мессии уже в послепленное время, они исполнены этим мессианским содержанием, особенной интенсивности это достигает во время Маккавеев. Праздники уже не представляют  собой  только воспоминание, но воспоминание поставляется в функции ожидания. Исход из Египта связывается с будущим событием прихода Мессии и освобождением от духовного рабства греха, от подчиненности законам этого мира. Открывается эсхатологическое измерение Пасхи. Праздник не напоминал только исход из Египта, но стал также предвкушением наступающей мессианской эры. Окончательное спасение (эсхатологическое) является как бы новым творением (Ис. 65, 17), необратимым исходом (65, 22), полной победой над злом, вновь обретенным раем (65, 25). Это преображение мира должно было исполниться в лице Мессии (Ис. 11, 1-9), и в каждую пасхальную ночь иудеи ждали Его пришествия.

Обряды культовой пасхальной трапезы (seder) рассматривались как предвосхищение «мессианского пира»[28].

У евреев существовало такое изречение, приписываемое старцам: «Во всяком роде, человек обязан увидеть себя как бы изшедшим из Египта»[29].M‘itzraim (מצרים ), еврейское слово для Египта имеет значение «границы», «зажимы»;yetziatm‘itzrayim, «исхождение из Египта» – это стремление подняться над всем, что порабощает душу человека, детерминирует ее, стремление освободить ее от всех физических, психологических либо духовных ограничений, причиной которых стали привычки и природа[30]. Поэтому в синагогальной литургии Пасха называется праздником свободы (hagha-herut)[31].

Один из ограничивающих элементов человеческого состояния – это феномен времени. Время глотает прошлое и отделяет нас от будущего, сводя нашу жизнь на привременную частицу настоящего. Но в первый вечер Пасхи разрушаются границы времени, человеку позволяется пережить Исход, как будто бы он сам изшел из Египта. Исход восстанавливается в уме, вербализируется в рассказе хаггады, вкушается в форме опресноков и вина. История становится настоящей и реальной.

Пасха длится восемь дней[32]. По правилу в еврейской диаспоре первые два дня и заключительные два дня – праздничные в полном смысле (yom tov)[33]. В то время как тема избавления является лейтмотивом всего праздника, первые дни Пасхи отсылают к первому избавлению, но заключительные дни прославляют конечное избавление – будущую эру Божественной благости и совершенства, возвещенные Мешиахом. В начале праздника совершается седер, напоминающий избавление из Египта со всеми его ритуалами. В седьмой день Пасхи читается «Песнь моря», содержащая важную аллюзию на мессианскую эру; в восьмой день читается хафтара (чтение из пророков) из Исаии 10:32-12,6 – одно из примерных пророчеств для будущего Избавления. Раввин Israel Baal Shem Tov, основатель хасидского движения[34], в XVIII в. установил обычай причащения, участия в «пире Мешиаха», отблеск седера с опресноками (m‘atza) и 4 чашами вина, совершающийся после полудня восьмого дня Пасхи.[35]

Этим обычаем Baal Shem Tov подчеркнул связь между Избавлением и Восьмым днем Пасхи[36]. Хотя этот обычай явился недавно, в нем воплощается идея, которая, скорее всего, уходит корнями в глубокую древность: связь времени праздника вообще, а особенно Пасхи, со временем Мессии. Таким образом, в последний день Пасхи благочестивый еврей входит в мир ожидаемого Мешиаха, разрушая стену будущего, чтобы вкусить опресноки (мацу) и вино конечного избавления[37]. Еврей к участию в этом «пире Мешиаха» готовится во время всей пасхальной недели: он не вкушает квасное. В современной хасидской терминологии квас (хамец) изображает тупое чувство самодовольности. Устранение хамеца на Пасху представляет устранение высокомерия и эгоизма[38]. Победив свои слабости, теперь человек причащался эсхатологического времени мессианского избавления; вкусив это, он начинал радоваться жизни в служении Богу[39].

Мы видим, как по действию Духа евреи антиципировали то, что реально полностью будет дано христианам. Они мистически предвкушали эру Мессии, время восьмого невечерняго дня Господня, к которому, кстати, была устремлена вся история избранного народа (не случайно то, что Пасха праздновалась восемь дней, и что в восьмой день совершался пир Мешиаха, это икона будущего Царства). Но это все было прообразом, и для евреев все еще остается таковым, так как они не узнали Мессию. Они как бы опоздали с этим: то, что для евреев представляло (и представляет) собой лишь символ, для верующих во Христа становится литургической реальностью.

С приходом Христа, истинного Мессии, мы уже живем в последние, мессианские времена. С Воплощением, Жертвой, Воскресением, Прославлением Христа, со всем делом Его Спасения мир уже искуплен, и надежды Израиля исполнены. Мы, христиане, ожидаем второго пришествия Христа, но Царство уже дано. Хотя мы еще находимся в седьмом дне Творения, в историческом времени, нам Бог позволяет переживать жизнь восьмого дня и реально предвкушать Царство. Каждый раз, когда мы вступаем в священное пространство первого дня недели – воскресенья, через Литургию мы восходим в Царство и причащаемся  этой жизни. И, таким образом, воскресенье реально становиться восьмым днем, иконой Вечности. Это исполняется не только в воскресенье, но и каждый раз, когда мы служим Литургию, потому что время Литургии – это время Царства Небесного. «Сие творите в Мое воспоминание: елижды бо аще ясте хлеб сей, и чашу сию пиете, Мою смерть возвещаете, Мое воскресение исповедаете. Поминающе убо, Владыко, и мы спасительная Его страдания, животворящий крест, тридневное погребение, еже из мертвых воскресение, еже на небеса возшествие, еже одесную Тебе Бога и Отца седение, и славное и страшное Его второе пришествие. Твоя от Твоих Тебе приносяще о всех и за вся»[40]. «Все это воспоминание есть повторяемое снова и снова возвещение смерти и воскресения Христа (1 Кор. 11, 26) – переживание того, что произошло в прошлом, как действительного и присутствующего теперь»[41]. Не только вспоминать прошлое, но и будущее, а как мы можем вспоминать будущее, когда оно еще не случилось? В Литургии мы уже можем говорить так, потому что оно воистину случилось, так как мы находимся в эсхатоне; там уже находится полнота всего, все уже исполнено, там полнота времени, там прошлое, настоящее и будущее не разделены, они все в одном реальном литургическом «сейчас». В Литургии открывается истинная Пасха, Пасха Христова и новое, реальное измерение праздника, данное Им.

«Литургия, – говорит архим. Софроний, – в своей вечной реальности есть всегда соприсутствующая нам Пасха Господня. До пришествия Христа, Мессии, Еврейская Пасха состоялась в воспоминании исторического события – перехода чрез Чермное море израильского народа, избавленного от египетского рабства, прототипа всех прочих рабств. Христианская же Пасха есть избавление от рабства греху и смерти; переход от частных и ограниченных положений к универсальным, божественным; восхождение от земных форм бывания к небесным, к бессмертию»[42]. И в этом, согласно отцу Софронию, радикальное изменение характера нашего Пасхального торжества (т.е. Литургии). Вся Литургия в ее существенном содержании есть не что иное, как воспоминание о Христе Мессии, а не о каком-либо историческом факте. «Воспоминание», понимаемое как живое вхождение в сферу Духа Христа, в Его Божественном и земном измерениях. Христос – смысл и свет Христианской Пасхи. Вечная актуальность Литургии подчеркнута также содержанием молитвы, которую все верующие произносят пред принятием Святых Таин Тела и Крови Христа: «Вечери Твоея тайныя ДНЕСЬ, Сыне Божий, причастника мя прими». В этом «днесь» – НЫНЕ – нет ни прошлого, ни будущего, но только настоящее – полнота. И этою молитвою снова мы просим быть принятыми в лоно предвечного Божества Святой Троицы[43].

Нам дано реально предвкушать эту радостную жизнь в «пире Мессии», в нашем Пасхальном торжестве, в Литургии, но это только начало. Когда будет второе пришествие в истории, когда Бог будет все во всем, тогда мы будем еще истиннее и совершеннее причащаться этой воскресной жизни, Самого Бога.