После кончины митрополита Владимира (Тихоницкого) в 1959 году в западноевропейском экзархате русских приходов Константинопольского Патриархата вновь возникли прения, хотя, конечно, не в такой острой форме как после кончины митрополита Евлогия (Георгиевского), по поводу дальнейшей судьбы этой церковной единицы. Среди обсуждаемых проблем возникал вопрос и о том, на каких внутренних основаниях должен жить экзархат. Снова раздавались голоса, напоминающие о временности подчинения экзархата Константинопольскому престолу. С другой стороны, были и сторонники «упразднения русского экзархата и подчинения русских церковных общин эмиграции непосредственно греческому экзарху вселенского Престола»[1].
На всё это накладывалась внутренняя борьба: в обход старшего викария, почившего митрополита епископа Кассиана (Безобразова), местоблюстителем экзархата стал более молодой по хиротонии и по возрасту епископ Георгий (Тарасов). Именно этот факт побудил Антона Васильевича Карташева опубликовать статью под заглавием «Под каким законом мы живем?», которая была посвящена разбору этого нарушения действовавших в то время в экзархате «Правил об управлении Православными Русскими Церквами в Западной Европе».
Уточнив в своей статье, что основой «Правил об управлении» являются постановления Всероссийского церковного собора 1917-1918 гг., А. В. Карташёв заявляет: «Выпавший на нас по воле Провидения удел, это - жить по свободно принятому нами Уставу, отображающему подобие и заветы Всероссийского Собора 1917-1918 гг.»[2]. Такая отсылка к «заветам», к «наследию» Собора 1917-1918 гг. является константой для представителей экзархата. К примеру, в прошлогоднем докладе перед Генеральной ассамблеей экзархата, действующий управляющий экзархатом архиепископ Команский Гавриил (де Вильдер) вновь ссылается на «наследие Московского собора 1917-1918 гг.», к которому, по его словам, «привязан» экзархат[3].
Утверждение особой связи экзархата с определениями Собора 1917-1918 гг. восходят к постановлениям первого «Епархиального Собрания Западно-Европейских Православных Русских Церквей», проходившего в Париже с 3 по 8 июля 1927 года под председательством митрополита Евлогия в помещениях Сергиевского Подворья, где уже тогда был расположен Православный Свято-Сергиевский Институт.[4] В этом собрании принимали участие викарии митрополита Евлогия, архиепископ Владимир (Тихоницкий) и епископ Сергий (Королёв), 78 представителей духовенства и мирян от 47 из 59 подчинявшихся тогда митрополиту Евлогию приходов.
Далее для удобства мы будем именовать это собрание «Епархиальным собранием», несмотря на то, что одним из предметов нашего рассуждения станет вопрос о том, может ли собрание 1927 года именоваться епархиальным.
Основной причиной и темой собрания стали взаимоотношения с Архиерейским Синодом в Сремских Карловцах, который 13(26) января 1927 года подверг запрету митрополита Евлогия. Открывая Епархиальное собрание, митрополит Евлогий произнес апологию своих действий и задался вопросом: как жить дальше? Это вопрос касался как юрисдикционной принадлежности, так и определения административной формы дальнейшего существования западноевропейских приходов.
Относительно юрисдикции собрание, по предложению Владыки, постановило: «Западно-Европейская православная русская епархия, признавая себя нераздельной частью Русской Православной Церкви, как таковая, находится в исключительном каноническом подчинении законным правопреемникам Патриарха Тихона и состоящим при нем Высшим Церковным Установлениям»[5]. Затем собрание определило форму управления западноевропейскими приходами, приняв упомянутые выше «Правила об управлении» и «Объяснительную записку» к ним[6].
Подробнее к этим документам мы вернемся чуть позже, а сейчас обратимся к следующему вопросу. В упомянутом постановлении по поводу юрисдикционной принадлежности западноевропейских приходов, подчинявшихся митрополиту Евлогию, собрание их представителей определило совокупность этих приходов как «епархию». Это самоопределение немаловажно, ибо только оно позволяет применять к западноевропейским приходам Определение Всероссийского Церковного Собора об епархиальном управлении. В связи с этим полезно подробнее остановиться на этом утверждении собрания 1927 года о существовании епархии «Западно-Европейских православных русских церквей».
В обоснование такого самоопределения в упомянутой «Объяснительной записке» дается общая ссылка на постановления Святейшего Патриарха Тихона, Священного Синода и Высшего Церковного Совета, а также на акты Местоблюстителей Патриаршего престола. Очевидно, речь идет прежде всего об указах Святейшего Патриарха Тихона и соединенного присутствия Священного Синода и Высшего Церковного Совета от 26 марта (8 апреля) 1921 года и 22 апреля (5 мая) 1922 года - это единственные нам известные и исходящие от Высшей церковной власти учредительные акты по отношению к Западноевропейскому церковному округу. Сам митрополит Евлогий, а также докладчик граф Коковцов перед Административной комиссией Епархиального собрания эксплицитно ссылаются только на указ 1922 года. Согласно этому указу за митрополитом Евлогием сохраняется «временное управление русскими заграничными приходами»[7].
Более ранний, собственно учредительный, указ 1921 года гласил «считать русские церкви в Западной Европе находящимися временно, впредь до возобновления правильных и беспрепятственных сношений означенных церквей с Петроградом, под управлением Вашего Преосвященства»[8]. При этом в справке к указу 1921 года цитировался указ Высшего Русского Церковного Управления за границей 1920 года (возможно именно поэтому, в контексте конфликта с Карловацким синодом, указ 1921 года не упоминается на Епархиальном собрании 1927 года), согласно которому управление упомянутыми приходами поручалось митрополиту Евлогию «на правах епархиального архиерея».
Следует заметить, что, как видно из аргументов митрополита Сергия в более поздней полемике с митрополитом Евлогием, до революции западноевропейские (и другие заграничные) приходы не составляли епархии, но существовали на правах ставропигии[9], будучи управляемы митрополитом Санкт-Петербургским (Петроградским). Ничто не позволяет нам понимать поручение митрополиту Евлогию управлять западноевропейскими приходами расширительно, в смысле учреждения отдельной епархии в Западной Европе.
Однако помимо ясной ссылки на указ 1922 года, в документах Епархиального собрания 1927 года содержится имплицитная ссылка на другой указ, а именно: на указ №362 от 20 ноября 1920 года, в котором давались указания епархиальным архиереям «на случай разобщения епархии с Высшим Церковным Управлением или прекращения деятельности последнего»[10]. Мы видим негласную ссылку на этот указ в ст. 5-й упомянутых выше «Правил»: «Управление Западно-Европейскими русскими православными церквами, не усваивая себе прав и объема Высшей Церковной власти... пользуется всей полнотой власти, как она предуказана Епархиальным епископам этой властью Патриаршего престола на все время существования в России особых условий церковной жизни»[11].
«Объяснительная записка», со своей стороны, уточняет, что особый характер «Правил» вызван, в частности, тем, что западноевропейские приходы находятся «во временной невозможности регулярной связи с Всероссийской центральной властью»[12]. Куда уж яснее ссылка на указ №362?! Вместе с тем, примечательно, что этот указ нигде не упоминается. Действительно, это было бы не очень удобно, поскольку именно на него в отстаивание своего противодействия Заместителю местоблюстителя ссылались архиереи в Сремских Карловцах, точку зрения которых на отношения с Высшей церковной властью оспаривал митрополит Евлогий.
Так или иначе, на том или другом основании, западноевропейские приходы, признававшие управление митрополита Евлогия, самоопределились именно как епархия и определили своё административное устройство в соответствие с этим решением.
Ещё во вступительной речи на собрании 1927 года митрополит Евлогий высказался, что в управлении западноевропейскими приходами следовало «лишь применять и осуществлять ту структуру, которую создал Московский Поместный Собор Российской Церкви в 1917-1918 гг., с незначительными приспособлениями её к условиям нашей местной заграничной жизни»[13]. Собрание согласилось со своим архипастырем и постановило, что «все постановления Московского Поместного Собора 1917-1918 гг., определяющие основания о порядке епархиального и приходского управления <...>, подлежат неуклонному исполнению Западно-Европейским Епархиальным Управлением»[14].
Между тем Определение о епархиальном управлении, принятое Всероссийским Церковным Собором 1917-1918 гг., в пункте «б» своего 37-го параграфа гласило, что «Епархиальное Собрание... составляет правила и инструкции в развитие и применение общих правил и постановлений Православной Российской Церкви». Епархиальное собрание 1927 года приложило к себе этот закон и на его основании издало пресловутые «Правила об управлении» и «Объяснительную записку».
Значительная часть «Правил» посвящена собственно определению границ и юрисдикционного положения западноевропейских приходов, а также пределов власти управляющего ими епископа. Примечательно, что в «Правилах» митрополит Евлогий упоминается именным образом и подчеркивается временный характер его управления приходами, принадлежащими области митрополита Петроградского. Последнее представляется особенно важным, так как в свете этого становится ясным, что собрание 1927 года не претендовало на создание новой епархии в Западной Европе. На этом настаивали и авторы «Объяснительной записки»: речь для них шла о временном существовании западноевропейских приходов - «части Петроградской митрополии»[15] - на правах «епархиальной организации»[16], епархии.
Именно таким пониманием церковно-правовой ситуации западноевропейских приходов было обусловлено первое отклонение «Правил» от соборного определения об епархиальном управлении. Всероссийский собор в 1918 году установил подробную процедуру избрания епископа, предполагающую активное взаимодействие в этом процессе Высшей церковной власти, соседних вдовствующей кафедре епископов и епархиальной паствы. Согласно же «Правилам», «в случае кончины Митрополита во временное управление епархией вступает старший из Преосвященных Викариев впредь до воспоследования распоряжения Московского Патриаршего Престола о замещении должности и порядке управления Западно-Европейскими православными русскими церквами»[17].
Епархиальное собрание 1927 года осознавало, что Патриаршее поручение митрополиту Евлогию было индивидуально и не было равнозначно учреждению кафедры в Западной Европе. В «Объяснительной записке» подчеркивалось: на замещение кафедры «в форме... избрания епархиального архиерея... мы здесь не имеем права»[18].
Принцип, изложенный в «Правилах» так никогда и не был применен: после кончины митрополита Евлогия представители западноевропейских приходов обратятся с ходатайством к Константинопольскому престолу утвердить во главе Западноевропейского тогда уже экзархата архиепископа Владимира (Тихоницкого). Оставленная неопределенность открывала путь к самым широким трактовкам принципов избрания главы экзархата. В нынешнем уставе экзархата подавляющее значение имеет голос клирико-мирянского собрания экзархата, вопреки решениям Собора 1917-1918 гг., предусматривавшего уравновешенную систему замещения епископских кафедр, с решающим участием епископата[19].
Вторым отклонением, или вернее новшеством, по отношению к определению Всероссийского Церковного Собора является учреждение «собрания епископов», состоявшего из управляющего западноевропейскими приходами и его викариев, и придание этому собранию особых прав и обязанностей, связанных с епархиальным управлением. Такой институт и вовсе не был предусмотрен Собором 1917-1918 гг., который стремился, скорее, если не к упразднению, то к большему сокращению численности викариев, насколько это возможно. Однако в условиях существования западноевропейских приходов собрание епископов было необходимо. Так как, будучи физически оторваны от российского епископата и разобщены с русским епископатом в Сремских Карловцах, западноевропейские приходы митрополита Евлогия лишались реально действующей высшей инстанции, в лице легко доступной Высшей церковной власти или архиереев митрополичьего округа (создание таких округов планировалось на Всероссийском Соборе). То есть Совещание епископов было призвано частично взять на себя функции Высшей церковной власти, как в области апелляционной, так и в области управления, например: Совещанию епископов предоставлялось право «рассмотрения уставов... духовно-учебных заведений, утверждение их программ»[20] - по определениям Всероссийского Собора, такое право принадлежало Высшей церковной власти[21].
В «Правилах» сохраняется мысль о соборном содействии клира и мирян епархиальному епископу в управлении им епархией. Правда, собрание 1927 года, в отличие от Собора 1917-1918 гг., употребляет термин «соборное участие»[22], а не «соборное содействие». Стоит ли здесь видеть определенное намерение усилить место клира и мирян в епархиальном управлении? Или же термины «участие» и «содействие» употребляются Собранием как равнозначные?
В декабре 1917 года, внося на голосование Собора поправку в статью проекта о епархиальном управлении, определявшую взаимодействие епископа и паствы, профессор Илья Михайлович Громогласов (ныне прославленный священномученик Илья) так объяснил значение этой статьи: в ней должно быть «указано и первенствующее положение епископа, как главы местной Церкви, и мысль не о равноправном участии, а о любовном содействии епископу клириков и мирян»[23]. Следует подчеркнуть, что из множества выдвинутых поправок Собор поддержал именно предложение И. М. Громогласова. Полагаем, что принятая собранием 1927 года формулировка затемняла это намерение собора.
Наконец, в «Правилах» усилено, по сравнению с определениями Собора 1917-1918 гг., положение мирян. Так, по соборному определению из пяти членов Епархиального совета трое должны непременно были быть пресвитерами, двое других - безразлично, священнослужителями или мирянами[24]. «Правила» же, увеличивая число членов Совета до восьми, предполагают равную численность в нем клириков и мирян (ст. 17)[25]. Возможность для численного преобладания мирян на Епархиальном собрании открывала ст. 14 «Правил», гласившая: «Количество мирян, участвующих в Собраниях, равняется количеству священнослужителей и псаломщиков, входящих в состав Собрания от каждого прихода»[26].
В условиях нехватки клириков один и тот же пресвитер, будучи часто настоятелем двух или более приходов, входил в состав Собрания от каждого из них. Поскольку, по букве «Правил», каждый из приходов мог в такой ситуации избирать представителя-мирянина, клирики могли запросто оказаться в меньшинстве. Мы, к сожалению, не обладаем статистикой относительно состава Епархиальных собраний довоенного и ближайшего послевоенного периода истории экзархата, однако в современной истории экзархата описанная нами ситуация не является редкостью (например, на собрании экзархата 2003 года присутствовало 105 мирян и 51 клирик). Между тем, Собор 1917-1918 гг. совершенно ясно определял: «Епархиальные собрания составляются из представителей клира и мирян в равном числе»[27].
Внесенные в «Правила» 1927 года новшества по отношению к определениям 1917-1918 гг. открывали путь, на наш взгляд, к либеральной трактовке этих определений. Современный французский исследователь трудов Собора доминиканец отец Иакинф Дестивель отмечает в вышедшей в 2006 году монографии, что современный устав экзархата пошел далее решений Всероссийского Церковного Собора в том, что касается участия клириков и мирян в епархиальном управлении[28]. И это не случайно.
На самом деле соборное определение о епархиальном управлении, как и другие постановления Собора, будет полноценно «работать» только в контексте всей реформы системы церковного управления, осуществленной Священным Собором Православной Российской Церкви. Главной характеристикой этой органической системы являлось не столько участие в ней клира и мирян, или осуществление в ней выборного начала, сколько органическое и гармоническое взаимодействие различных уровней церковного управления, благодаря чему, собственно, и было возможно соблюдение равновесия между иерархическим принципом и идеей содействия клира и мирян в церковном управлении.
Создание Епархиальным собранием 1927 года неведомого Собору 1917-1918 гг. епископского органа - «Совещания епископов» - является симптомом. Экзархат, будучи сначала островком, изолированным от других русских епархий, а затем вкраплением на территории других епархий Константинопольского престола, никогда не был органически включен в единую систему церковного управления. Намерения Собора 1917-1918 гг. могли здесь применяться лишь выборочно, исходя из той или иной их частной трактовки.
[1] Вестник русского студенческого христианского движения; I, 1960, №56. - С. 18.
[2] Там же. - С. 22.
[3] См.: http://exarchat.eu/spip.php?article737#souroge.
[4] Материалы собрания были опубликованы отдельной брошюрой под названием «Труды Епархиального Собрания Западно-Европейских Православных Русских Церквей» (Париж, 1927); далее Труды.
[5] Труды. - С. 26.
[6] «Правила» (состоящие из 18 статей) / Труды. - С. 27-29. «Объяснительная записка» / Труды. - С. 29-32.
[7] Митрополит Евлогий (Георгиевский). Путь моей жизни. - М., 1994. - С. 367-368.
[8] Там же. - С. 354-355. См. также на С. 344 указанного издания текст указа 1920 года.
[9] По этому поводу митрополит Сергий будет писать митрополиту Евлогию осенью 1930 года: «Вы только управляете "на правах епархиального архиерея" некоторыми приходами чужой для Вас Ленинградской епархии, имеющей своего законного архиерея. Русская Церковь никогда не претендовала на территорию Западной Европы, и потому не учреждала там ни кафедр, ни епархий; она имела там лишь отдельные приходы и храмы на правах ставропигии. Значит, может быть, речь лишь о временном поручении Вам этих ставропигий без выделения их из Ленинградской епархии в особую епархию» (Журнал Московской Патриархии, 1931, №2-3).
[10] http://www.russianorthodoxchurch.ws/synod/documents/ukaz_362.html.
[11] Труды. - С. 28.
[12] Там же. - С. 29.
[13] Там же. - С. 12.
[14] Труды. - С. 26-27.
[15] Там же. - С. 32.
[16] Там же. - С. 30.
[17] Там же. - С. 27.
[18] Там же. - С. 31.
[19] См. об этом подробнее в нашей готовящейся к изданию монографии, посвященной епархиальной реформе на Соборе и в Предсоборных дискуссиях.
[20] Труды. - С. 27.
[21] Собрание определений и постановлений Священного Собора Православной Российской Церкви 1917-1918 гг. - М., 1994. - Вып. 1. [Репринт с изд.: М., 1918]. - С. 15; далее Собрание определений.
[22] Труды. - С. 28. Ср.: Собрание определений. - С. 17
[23] Деяния Священного Собора Православной Российской Церкви 1917-1918 гг. Том V. - М., 1996. - С. 285.
[24] Собрание определений. - С. 26.
[25] Труды, С. 29.
[26] Там же. - С. 29.
[27] Собрание определений. - С. 21.
[28] См.: Hyacinthe Destivelle. Le concile de Moscou (1917-1918). - Paris: Cerf, 2006. - Р. 256-260.