Корреспондент сайта Русская вера побеседовал с коллекционером старинных рукописей Виктором Смирновым.
Книжницей в Древней Руси называли современный аналог библиотеки. Для средневекового человека место хранения книг являлось средоточием культуры в гораздо большей степени, чем для сегодняшнего, неслучайно ученых людей называли «книжниками».
Сама же книжница была местом почти сакральным, потому что книги того времени были либо богослужебными, либо отражали христианское представление о мире и человеке. После петровских преобразований и появления книг гражданской печати новые книгохранилища стали называться «вивлиофиками» или «библиотеками», а термин «книжница» закрепился за книжными собраниями монастырей и старообрядцев, потому что именно там сохранялись старинные рукописи и старопечатные книги.
Впрочем, в послепетровское время хранителями книжных древностей стали выступать не только старообрядческие общины и синодальные монастыри, появилась и стала развиваться культура светского коллекционирования: на смену средневековому книжнику пришел собиратель-эрудит. Так, например, в начале XIX столетия крупным собранием книжных памятников располагал граф Николай Румянцев, впоследствии именно его коллекция легла в основу Российской государственной библиотеки. Во второй половине XIX—начале XX века собирание старинных рукописей становится весьма распространенным явлением не только в аристократических кругах, но и в других слоях общества. Среди книжно-рукописных коллекций тех лет выделяются собрания графа Алексея Уварова, Ивана Беляева, Алексея Хлудова, Ивана Забелина, Андрея Титова, Елпидифора Барсова, Николая Лихачева. После революции многие частные коллекции были национализированы, другие — разграблены. Отдельные собиратели рукописной старины существовали и в советское время, однако свое увлечение они, по понятым причинам, не афишировали. Ситуация изменилась лишь в начале 1990-х годов.
В одном из предыдущих материалов мы уже рассказывали о крупнейшем в России частном собрании рукописных книг, принадлежащем московскому антиквару Денису Пересторонину. Наш сегодняшний собеседник — это владелец не столь крупного, но не менее интересного собрания старинных рукописей. Виктор Смирнов родился в Новосибирске, где закончил юридический факультет местного университета. Сегодня он живет и работает в Санкт-Петербурге. На сайте своего собрания и на страничке в сети «Инстаграм» (knijnica) коллекционер регулярно делится с подписчиками новыми приобретениями, сопровождая фотографии книжных памятников кратким историческим очерком.
Виктор, предмет твоего собирательства — славяно-русские рукописи, причем поздние, включая середину и конец XX века, когда эта часть отечественной культуры по известным причинам находилась в упадке, и их переписка фактически сошла на нет. Чем же обусловлен твой интерес к столь необычному в наше время предмету коллекционирования?
Все началось с интереса к русской истории XVII столетия и одному из самых драматичных ее эпизодов — расколу Русской Церкви после реформ патриарха Никона. Но тогда все это было только погружением в сухие исторические описания событий, которые даже в живом изложении Николая Костомарова позволяли мне быть лишь сторонним наблюдателем. Быт и культуру старообрядчества для меня открыли романы Павла Мельникова, писавшего под псевдонимом «Андрей Печерский». Опустим все неоднозначные черты его личности и деятельности, но, на мой взгляд, его литературный слог, его этнографические наблюдения быта старообрядцев мало кого могут оставить равнодушным. Старообрядческое купечество, скиты, легенда о граде Китеже — все это дало мне новый толчок к изучению старообрядчества уже не только с точки зрения истории, но и как уникального культурного феномена. А ведь известно, что «нет ни корабля без гвоздя, ни праведника без почитания книжного», поэтому, интересуясь культурой старообрядцев, я не мог не заинтересоваться их рукописной книжностью.
Если говорить о начале моего книгописного собрания, то оно довольно молодое и активно пополняется в последние четыре года. Однако первая рукопись появилась в нем еще в 2000 году, в период моей учебы в Новосибирском государственном университете. Почему после первого приобретения я сразу не продолжил собирание рукописных книг? Думаю, из-за убежденности, что ничего нельзя делать, не понимая и не зная предмета. Прошли годы, и теперь я формирую коллекцию, уже имея определенные знания по истории и культуре старообрядчества.
Интерес к истории раскола был чисто научным или как-то связан с семейными обстоятельствами?
И то, и другое. Моя прабабушка происходила из семьи старообрядцев, переехавших из-под Калуги в период столыпинской реформы в деревню рядом с Новониколаевском (будущим Новосибирском). В Сибири их называли кержаками, как и всех других старообрядцев, а не только именно керженских староверов, выходцев с Нижегородчины. Однако сведения об этой стороне жизни моих предков у меня, к сожалению, очень скудные.
Как известно, Новосибирск — это город ученых. В местном Академгородке жили и творили знаменитые исследователи старообрядческой книжности, среди которых Николай Покровский и Наталья Зольникова. Был ли ты знаком с ними, как их труды повлияли на твои интересы?
К сожалению, мне не довелось быть лично знакомым ни с Николаем Николаевичем, ни с его супругой. Я лишь видел их в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Сибирского отделения Российской академии наук. Но, безусловно, как, думаю, и каждый из сегодняшних собирателей рукописной старины, я попал под обаяние монографии Николая Покровского «Путешествие за редкими книгами».
Описанные им результаты работы археографических экспедиций в Сибири произвели на меня столь глубокое впечатление, что несколько лет я даже грезил мыслями о своем участии в них. Увы, время крупномасштабных археографических поисков теперь, по-видимому, в прошлом. Но влияние исследований Малышева, Покровского и других отечественных ученых на умы коллекционеров настоящего и, надеюсь, будущего, останется, а работа по разысканию и сохранению рукописной книги будет продолжена.
Рукописная книга как предмет коллекционирования, в отличие от станковой живописи, многоуровневый феномен. Одно ее «тело» заключает в себе целый ряд искусств: каллиграфию, живопись, искусство переплета, а иногда и металлопластику, если книга имеет оклад. Это сфера интересов искусствоведов и палеографов. Содержательная составляющая рукописи является предметом изучения филологов и историков. А что лично тебя, прежде всего, привлекает в рукописях?
Если говорить о структуре моего собрания, то приоритет я всегда отдаю тексту. Важное место в моей коллекции занимают полемические сочинения разных старообрядческих согласий, включая соборные деяния, исторические произведения: «История священства» Семена Семенова, «Сказание о перемазанском соборе», лицевой список «Обозрения истинной Церкви» Павла Белокриницкого, «Никодимовы ответы», написанные стародубским иноком Никодимом, — важнейший памятник богословской мысли старообрядцев-поповцев.
Также широко представлены сочинения странников: «Статьи» Никиты Семенова, попытавшегося сформировать иерархию в этом согласии, их полемика с другими старообрядческими течениями, сочинения о Петре I и Наполеоне, в которых видели воплощения антихриста.
Старообрядческая книжность сохранила многие произведения древнерусской литературы и переводные византийские сочинения. В моем собрании они встречаются в различных «цветниках» — рукописных сборниках, называемых так, потому что в них, как прекрасные цветы, собраны назидательные рассказы и истории. Среди этих рукописей хочется выделить жития русских святых — Александра Невского, Зосимы и Савватия Соловецких (в списках выговского письма) — и сказания о чудотворных иконах. Так, к последним относится особо редкое «Сказание о Царевококшайской иконе», к которому приложен список с грамоты царя Алексея Михайловича.
В число переводных сочинений также входят «Повесть о царице и львице» и «Церковные анналы» Цезаря Барония. «Повесть о царице и львице» является переработкой западноевропейского романа об Оттоне и Олунде, переведенного с польского языка в 1670-х годах. «Повесть» рассказывает о царице, оклеветанной свекровью перед мужем в супружеской измене. Считается, что данное сочинение послужило одним из источников пушкинской «Сказки о царе Салтане». «Анналы» Цезаря Барония были переведены с краковского издания 1687 года старообрядцем-беспоповцем Игнатием, и впоследствии выписки из этого перевода получили широкое распространение в многочисленных «цветниках». В одном из моих сборников 1870-х годов переписчик под впечатлением рассказа о гибели городов Помпеи и Геркуланума изобразил извергающийся вулкан Везувий и, чтобы читатель мог безошибочно опознать его, сделал подпись: «Око адское гора Везувий».
Кроме того, в моем собрании находится один из списков «Епистолии» или «Краткого изложения Божественных и святых канонов» — фундаментального сочинения византийского юриста XIV века Константина Арменопула, занимавшего одну из высших судебных должностей в империи. «Епистолия» была впервые издана в 1908 году, а до этого бытовала только в рукописях. Мой список относится к концу XIX столетия. Это огромный фолиант, насчитывающий пятьсот листов. Книга украшена яркой растительной заставкой и инициалом.
Немало в моей коллекции и произведений оригинальной старообрядческой литературы: похвальные слова, написанные в Выголексинском монастыре, духовные стихи и ряд других сочинений. В частности, я располагаю двумя списками «Китежского летописца», упоминание о котором можно встретить у Мельникова-Печерского. Именно это сочинение вдохновило Николая Андреевича Римского-Корсакова на написание оперы «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии», которую композитор считал вершиной своего творчества.
Отдельно скажу о лицевых рукописях, они, пожалуй, привлекают любого собирателя. В моем собрании старообрядческая иллюстрированная книга представлена, среди прочего, несколькими списками Толкового Апокалипсиса, «Страстями Христовыми», житиями святых, включая житие Корнилия Выговского — одного из основателей Выголексинского общежительства, «Повестью о патриархе Никоне», миниатюры в которой немного похожи на комикс с историей некоего антигероя. Одна из самых любимых мною лицевых рукописей — это сборник эсхатологических повестей, который в 1907 году переписала и украсила монахиня Аполлинария из нижегородской деревни Демидово, чтобы преподнести в дар своей настоятельнице. На его страницах и Страшный суд, и посмертные мытарства, и муки грешников. Все это выполнено яркими анилиновыми красками. Такой вот своеобразный по содержанию подарок. Надеюсь, получившая его настоятельница, как и я, оценила книгу по достоинству.
А как же певческие манускрипты? Ведь в ряде регионов в XIX—начале XX века они составляли до 90% всего объема переписываемых книг.
На первом этапе формирования коллекции я, увлекшись текстами, практически не уделял внимания старообрядческим нотированным рукописям. Но, в какой-то момент, они пленили меня своей выразительной декоративностью. Теперь певческие книги занимают заслуженно значимое место в моем собрании. Они исполнены мастерами различных книжных центров, включая Выг и Гуслицу, откуда происходят манускрипты, отличающиеся наиболее изысканным оформлением.
Отдельный интерес представляют Трезвоны, переписанные на тетрадных листах в 1946 году с печатного издания 1914 года. Во-первых, в конце рукописи под заголовком «Не мудрися, сие тебе не на пользу» содержится весьма примечательная тайнопись. Во-вторых, данный манускрипт — яркое свидетельство продолжения славяно-русской книгописной традиции в советское время.
Есть ли среди твоих рукописей манускрипты с интересной историей или, как говорят искусствоведы, провенансом?
Да. Я располагаю некоторым количеством манускриптов, связанных с известными в старообрядческой среде личностями, — это книги из библиотеки старообрядческого епископа Флавиана (Разуваева); месяцеслов, написанный на Лексе для купца Владимира Долгова — представителя рода крупнейших благотворителей Выга; Октай репрессированного старообрядческого священника Николы Волжанкина; а также певческие рукописи из библиотеки уральского наставника часовенного согласия Родиона Витюнина.
Среди книг твоего собрания — список апокрифа «Сон Богородицы», переписанный и оформленный художником, собирателем северных сказов Борисом Шергиным. Недавно вышло его факсимильное издание, прошли успешные презентации в Санкт-Петербурге и Архангельске. Расскажи, что это за манускрипт, почему ты решил издать именно его?
В мае 2019 года мою коллекцию пополнила небольшая рукописная книжица «Сон Богородицы», которая является на текущий момент единственным известным примером авторской книги Бориса Шергина. Находка рукописи дополняет сведения о художественном наследии Шергина, которое сегодня остается малоизученным. Именно поэтому, почти сразу, родилась мысль о факсимильном издании книжицы.
Шергин проиллюстрировал, пожалуй, самый популярный в народной среде апокриф — «Сон Богородицы», одно лишь владение которым, по поверьям, даровало хозяину защиту от всех невзгод, гарантировало блага при жизни и Царство Небесное после смерти. Цикл миниатюр в рукописи является редким примером детального иллюстрирования данного апокрифа и не имеет аналогов.
В январе 2020-го вышло факсимильное издание этого памятника, которое сопровождается статьями, раскрывающими биографический и культурно-исторический контекст создания рукописи. Мною для сборника была написана статья об истории апокрифа «Сон Богородицы» и его бытовании в рукописной традиции. Соавторами издания выступили доктор филологических наук, писатель Елена Шамильевна Галимова, рассказавшая о начале творческого пути Бориса Шергина, и старший преподаватель Академии имени Штиглица, художник Максим Алексеевич Тычков, который написал о самом манускрипте, его рисунках и оригинальном шрифте.
Помимо «Сна Богородицы», в твоей коллекции есть и другие рукописи, созданные уже после революции и даже в 1970–1980-х годах. Так, недавно ты приобрел часть собрания старообрядческих книгописцев-реставраторов братьев Леоненко. Что представляют из себя их труды? Насколько данный феномен уникален для отечественной культуры последних десятилетий?
Старообрядцы Владимир и Игорь Леоненко — последние крупные книгописцы нашего времени. Также братьями была собрана значительная библиотека старопечатных и рукописных книг, которая разошлась после смерти последнего из Леоненко по различным частным коллекциям. У меня оказалась значительная часть переписанных и оформленных самими братьями манускриптов, несколько рукописей из их собрания, среди них и те, что были ими отреставрированы.
Из рукописей, собранных Леоненко и попавших в мое собрание, хочется выделить сборники с такими нечастыми сочинениями, как «Челобитная Соловецких чудотворцев Зосимы и Савватия», странническое сочинение о Петре I-антихристе, «Слова постнические» Исаака Сирина. Первое сочинение особенно знаменательно, поскольку его текст, посвященный защите старой веры, изложен от лица святых, живших в XV веке, то есть за два столетия до раскола (!).
Перепиской книг братья Леоненко стали заниматься с 1970-х годов с целью пополнения своей библиотеки. Переписывали они не только такие знаковые для старообрядцев сочинения, как, например, «Повесть об отцах и страдальцах Соловецких», но и редчайшие, известные лишь в одном списке, — в частности, «Сказание о Керженских распрях» (цикл богословских споров относительно ряда догматических писем протопопа Аввакума) или «Отразительное писание о новоизобретенном пути самоубийственных смертей» (сочинение против самосожжений). Отдельный интерес представляет Устав с месяцесловом, переписанный братьями в 1977 году, в котором содержаться маргиналии с событиями из их жизни. Эти и другие переписанные ими сборники находятся в моем собрании и, быть может, когда-нибудь совместно с другими владельцами их книг будет издан каталог рукописей Леоненко, который положит начало изучению их наследия.
Все это время мы говорили лишь о рукописях, созданных в старообрядческой среде. Безусловно, именно старообрядцы явились главными продолжателями книжно-рукописной традиции славянского Средневековья. Но данное обстоятельство не отменяет того факта, что интереснейшие книжные памятники, пусть и не столь многочисленные, продолжали создаваться и вне старообрядческих общин. Есть ли таковые в твоем собрании?
Рукописная нестарообрядческая книга, конечно, довольна малочисленна. Печатный станок в значительной степени подорвал эту традицию. Однако в моем собрании есть и несколько интересных рукописных памятников пореформенной Церкви. Ценны они, прежде всего, редкостью содержащихся в них сочинений.
Так, в последней трети XVII столетия была написана «Повесть о Соломонии бесноватой», основанная на некоей реальной истории одержимости, причудливо преломленной в призме средневековой литературной традиции рассказов о бесах, сложившейся под влиянием византийских патериков. Списки этой повести встречаются весьма нечасто. В моем собрании находится рукопись 1780-х годов, происходящая из Костромы. Список выполнен гражданской скорописью и содержит владельческую запись местного мещанина Якова Морокова. На представленной фотографии виден разворот повести, где описано исцеление Соломонии — Иоанн и Прокопий Устюжские изымают из ее утробы бесов и убивают кочергой, а рядом находится миниатюрная паломническая икона устюжских чудотворцев. В руке у святого Прокопия те самые три кочерги.
К рубежу XVII–XVIII веков относится текст одной из редакций «Сказания о даре шаха Аббаса», повествующей о принесении в Московское царство Ризы Христовой. При этом большую часть текста занимает предание о пребывании данной реликвии в Грузии.
Из сочинений XVIII столетия хочется отметить житие Димитрия Ростовского, составленное опальным митрополитом Арсением (Мацеевичем). Оно было написано в 1757–1758 годах и известно в очень незначительном числе списков. Имеющийся у меня список датируется 1760-ми годами. Сочинения самого Димитрия Ростовского также бытовали в рукописях. В моем собрании имеется ранний список его известного сочинения против старообрядцев — «Розыск о раскольнической брынской вере». Данное произведение было написано в 1709 году и издано в 1745 году. Мой список относится к периоду, когда «Розыск» еще не был напечатан и имел хождение в рукописях.
В нестарообрядческих манускриптах распространялись и некоторые славянские переводы Отцов Церкви. Так, сделанный Паисием Величковским перевод «Огласительных поучений и завещания Феодора Студита» был издан только в 1853 году, а до того времени бытовал лишь в рукописях. В моем собрании находится один из списков этого сочинения, относящийся к 1810-м годам.
Твое собрание состоит исключительно из рукописей?
Помимо манускриптов, в моей коллекции имеется некоторое количество гектографических изданий. Гектографы занимают как бы промежуточное положение между рукописной и печатной книгой. С печатной книгой их роднит наличие хоть и небольшого, но тиража. При этом экземпляры не совсем идентичны, что приближает их к рукописям. Последнее обстоятельство объясняется техникой печатания, которая позволяла вносить в каждый из экземпляров любые изменения, чем и пользовался печатник. Создателем этого типографского чуда был русский изобретатель Михаил Иванович Алисов, разработавший его в 1869 году. Текст или изображение предварительно писались на бумаге специальными чернилами. После этого оригинал прижимали к желатиновой пластине, далее ее, как матрицу, использовали для создания оттисков. Выходило до сотни хорошо читаемых копий, очень похожих на рукопись. Затем нужна была новая матрица. С конца XIX столетия данная технология активно применялась старообрядцами.
Гектографированные старообрядческие издания моего собрания в основном относятся к полемическому жанру. Два гектографа происходят из библиотеки старообрядца Аггея Федоровича Перевощикова — садовода-мичуринца, известного своими яблоневыми садами.
О каких еще артефактах книгописной традиции, имеющихся в твоем собрании, тебе хотелось бы рассказать?
Отдельно хочется сказать о народной традиции сборников апокрифических текстов и заговорах. Заговоры и апокрифы создавались одинаково как в старообрядческой, так и в новообрядческой среде. Написанные гражданской скорописью в пореформенной орфографии они есть и в моей коллекции. Среди них — апокриф «Святое письмо». Записан он гражданским шрифтом, но написание имени Спасителя с одной «и» — «Исус» — говорит нам о том, что тетрадь явно происходит из старообрядческой среды. Данный апокриф содержит в себе элементы народного христианства с заговорами и обещаниями защиты от всех бед каждому, кто носит при себе этот текст. Именно с этой целью, сложенный в несколько раз, он, вместе с иконой, и был помещен прежним владельцем в источник потенциально повышенной опасности — в автомобиль. Подобные заговоры и апокрифы — пример неизменного, несмотря на все разногласия, единства народной культуры.
Беседовал Алексей Гудков