«Верую в Апостольскую Церковь». Последняя в порядке упоминания в Символе, но такая же ключевая, как и три предыдущие характеристики. Восприятие Церкви как апостольской реальности может получать различное истолкование. Для исторических христианских Церквей апостоличность заключается в непрерывном преемстве епископских рукоположений.
Говоря ныне о епископском служении и вспоминая память святых и досточтимых епископов далекого прошлого, мы употребляем понятие «епископ». Преемство епископства в Церкви идет из поколения в поколение, из столетия в столетие, а теперь уже и из тысячелетия в тысячелетие – но очень многое из того, что Церковь знала прежде, было утрачено. Такая утрата означает для нас прямую невозможность понять, чем же так бесценно дороги были Церкви те, память кого она вспоминает до сих пор.
В одном из своих посланий апостол Павел запретил христианам судиться у язычников (1 Кор. 6:1). Церковь стремилась истолковать это как запрет прибегать в церковных делах к светскому судопроизводству. Но церковный народ сразу же понял подлинный смысл павловых слов.
В Древней Церкви дотронуться до епископских риз или спрятаться в доме епископа означало избежать судебной юрисдикции. Человек, находившийся в таком непосредственном соприкосновении с Церковью в лице епископа, не мог быть наказан, судим, мучим или убит. Им просто нельзя было пренебречь. Поэтому совершенно ясной и логичной представляется древняя практика, согласной которой народ сам выбирал своих епископов. Их выбирали из людей состоятельных, известных, но при этом таких, кто одновременно был подлинным христианином – милосердным, честным, вызывавшим доверие.
Как ни странно, христианские императоры, начиная с Константина, вовсе не противодействовали этой церковной юрисдикции и суду. Наоборот, они ее поощряли, будто бы осознавая, необходимо иметь некий зазор между всесильным имперским и церковным евангельским святым. Некоторую потенциальную ошибочность всякой судебной власти на земле, нужду в святости, находящейся по ту сторону добра и зла. Жажду неподсудности, выхода из рамок формального различения преступления и наказания.
Из жизнеописания учителя Карфагенской Церкви Августина (354–430), нам известно о недобровольном, по факту насильственном характере его избрания в пресвитеры, с последующим «по умолчанию» сохранением на кафедре в качестве епископа. Из его проповедей и писем мы узнаем, что значительную часть своего времени Августин проводил в рассмотрении жалоб и тяжб.
Амвросий Миланский (340–397) крестил Августина на Пасху 387 года. Августин пишет, что Амвросий имел обыкновение работать, читать и писать, не закрывая двери своего жилища. Именно это доступное присутствие столичного епископа «за стеклом» заставляло тех многих, кто желал бы пообщаться с ним, – среди них был и Августин – не тревожить Амвросия. Епископ Амвросий мог в любой момент понадобиться тем, кто в нем действительно нуждался в вопросе жизни и смерти.
Григорий Римский (540–604) был префектом города Рима, затем представлял интересы апостольской столицы в Константинополе. Узнав о своем готовящемся избрании римским епископом, Григорий направил письмо императору в Константинополь, прося отменить избрание. Но тогдашний префект Рима перехватил это письмо и от имени сената и народа направил другое, с просьбой подтвердить избрание. В заботах о городе, защите пленников и спорах с лангобардскими властителями проходил понтификат «раба рабов Божьих».
В наше время считающееся не историчным жизнеописание Николая Мирликийского (270–345) с точки зрения теологической археологии также является примером особой судебной юрисдикции этого малоазийского епископа. Освобожденные от мифологической сказочности случаи из жития – вмешательство Николая в дело о трех несправедливо осужденных императором Константином воеводах, выкуп за дочерей разорившегося богача и другие происшествия приобретают вполне точные контуры описываемой правовой реальности.
Со временем епископское служение стало как бы уходить в небеса, подниматься все выше, выше и выше. А человеческая практика обретения помощи через прикосновение к одеждам иерарха, прибежище в его доме или церкви уходила в небытие.
Так получилось, что священническое – не епископское – служение, изначально не могло получить какой-то чрезвычайной судебной юрисдикции. Но именно священники остались на месте тех, кто вознесся в небеса, не возносясь. На священство в какой-то совершенно изначально невозможной степени легла эта глобальная над-судебная «пастырственность».
Великие иерархи прошлого на самом деле были одновременно и священниками, и епископами. Думается, что они особо и не различали эти звания и всегда были готовы прийти на помощь. С точки зрения современной систематики было бы правильным богословски осмыслить эту вспомогательную функцию Церкви, осознать ее как главную функцию пастырства, архипастырства и, главное, ключевую истолковательную парадигму характеристики апостоличности Церкви. Теологическое открытие этого забытого нами лица Вспомоществующей Церкви является одним из реальных путей к вос-созданию ее единства.