В результате государственного переворота и распада Российской Империи, к концу 1917 г. Финляндская православная архиепископия с кафедрой в Выборге, так же, как и острова Валаам и Коневец, оказалась на территории независимой Финляндии. Братия монастырей и все православные приходы архиепископии в одночасье стали церковью нацменьшинства, так как основная религия Финляндии – лютеранство. Службы в монастырях вскоре стали проводиться на финском языке, и часть насельников приняла финское гражданство.

* * *

В высокой оценке русского православия на Московском Поместном Соборе 1945 г., его организационной налаженности и широком практическом выявлении сошлись патриархи православного Востока, Автокефальной Грузии, главы Церквей Болгарии, Сербии, Румынии. Своего представителя прислал Митрополичий округ в Северной Америке. Одна лишь Финляндская Церковь, оторвавшаяся от своей Матери-Церкви Российской, на Соборе не присутствовала.

В феврале 1945 г. архиеп. Герман в письме к Патриарху Алексию I все-таки поздравил его с избранием на Патриарший престол. В ответном письме от 8 мая 1945 г. Патриарх, поблагодарив за поздравление, выразил желание «восстановить молитвенно-каноническое общение между нашими церквами, нарушившееся после отхода Вашей церкви от Матери-Церкви». В письме от 14 июня 1945 г. архиеп. Герман предложил не поднимать этого вопроса «до урегулирования взаимоотношений между СССР и Финляндией»[viii].

Митрополит Евлогий в 1931 г. также перешел в юрисдикцию Константинопольского Патриархата. В августе – начале сентября 1945 года митрополит Николай Ярушевич совершил поездку во Францию, где выполнил миссию по присоединению к Московскому Патриархату митрополита Евлогия, его викариев Западноевропейского Экзархата и митрополита Серафима (Лукьянова), который в то время возглавлял приходы Русской Зарубежной Церкви в Западной Европе.

Для воссоединения монахов Валаамского монастыря, согласно их прошению, общин митр. Евлогия и выяснения того же вопроса с епископами ФПЦ в Финляндию был командирован митрополит Ленинградский и Новгородский Григорий (Чуков)[ix].

* * *

Миссия «собирания камней», воссоединения отошедших в результате катаклизмов XX века частей Православной Русской Церкви для патриота и государственника митрополита Григория была очень важна.

Не удивительно, что именно ему в марте 1945 г. было поручено воссоединение с РПЦ клириков Эстонской Апостольской Православной Церкви и автономной Латвийской Православной Церкви, также неканонично перешедших в юрисдикцию Константинопольского Патриархата.

В апреле 1945 г. владыка возглавил первую заграничную делегацию РПЦ на торжествах примирения с Константинопольским Патриархатом Болгарской Православной Церкви, где провел переговоры, по результатам которых в октябре 1945 г. в юрисдикцию Московского Патриарха перешли 7 русских приходов во главе с Преосвященным Серафимом (Соболевым), архиепископом Богучанским[x].

И как мало кому из епископата послевоенной РПЦ, проблемы православия в Финляндии были знакомы и небезразличны митрополиту Григорию.

Кандидат богословия СПбДА, родом из Петрозаводска, клирик соседней с Финляндией Олонецкой епархии, епархиальный наблюдатель церковных школ, ректор Олонецкой Духовной семинарии в Петрозаводске и председатель Училищного совета, он четверть века отдал делу духовного образования в Русской Карелии. Один из организаторов и активный деятель Карельского братства, на общем собрании братства на Валааме в июне 1909 г. он был избран председателем Олонецкого совета братства.

Прот. Николай Чуков был одним из организаторов и редактором еженедельника Олонецкого совета братства «Олонецкая неделя», редактором Олонецких Епархиальных Ведомостей (в 1917 г.), а в 1907–1917 гг. – постоянным автором Олонецких Губернских ведомостей. Первой его статьей, в бытность еще студентом СПбДА, была «Начало христианства в Олонецком крае», в которой на основе анализа летописных и краеведческих источников он относит основание Валаамского монастыря, этой твердыни православия на северо-западе Российской Империи, ко времени св. равноапостольного Великого князя Владимира и не позднее его кончины, т.е. 1015 года[xi].

Основная часть документов личного архива митрополита Григория по финляндским делам (за 1945–1954 гг.) в настоящее время хранится в ГАРФ[xii]. В данном исследовании использованы главным образом материалы домашнего архива митрополита, дублирующие или дополняющие материалы, хранящиеся в ГАРФ, а также его дневниковые записи[xiii].

В записке перед поездкой в 1945 г. владыка наметил план того, что следовало выяснить во время визита:

«1. Фактическое положение Валам[ского] и др. монастырей необходимо уточнить с возможной ясностью на месте, в частности:

а) граж[данские] законы о них в Финляндии, б) церк[овные] законы о них, в) личное отношение заправил, г) общая тенденция клира и паствы в Финл[яндии], д) состав братии и их возможное отношение к вопросу. Возможность их деятельной помощи.

2. В вопросе о воссоединении необходимо выяснить:

а) состав и количество молодого духовенства, настроенного в пользу присоединения, б) то же в отношении требований совершения богослужений на славянском, а не на финском языках, в) отношение массы народа к этим двум вопросам г) на кого из духовенства можно надеяться в активности в этом, д) кто из духовенства способен на организацию масс, е) через кого и как можно привлечь к помощи в этом среди демократических элементов в Финляндии (друзей Советского Союза), ж) способны ли нынешние представители духовенства наших общин к этой работе, и кто именно, з) кого из официальной церкви Финляндии можно было привлечь к этому делу, и можно ли надеяться, что о.Г.Павинский сумеет объединить приход и поднять авторитет РПЦ»[xiv].

30 сентября 1945 г. митрополит Григорий прибыл в Финляндию. На вокзале в Хельсинки его встречали председатель ВОКСа (Всероссийское общество культурных связей с заграницей), военные чины, заместитель посла, представитель ТАСС, проживавший в Хельсинки,еп. Александр, прот. Г.Светловский и верующие, которые подходили под благословение.

После размещения в гостинице у митр. Григория была встреча с послом П.Д.Орловым в его резиденции. Беседа касалась характеристики положения Церкви в Финляндии. По словам посла, архиеп. Германвысказывал ему пожелание в восстановлении финансовой помощи Финской Церкви от России, однако в отношении соединения говорил, что «надо подумать», «по-видимому, боится ответственности за прежнее», «прислуживается к правительственным кругам (Паасикиви), а там – «способ выжидания», живет в Куопио».

По словам посла, еп. Александр высказывался за объединение. О настоятеле Ново-Валаамского монастыря новостильнике игумене Харитоне (Дунаеве) посол сказал, что отзывы о нем хорошие, но и двойственные, и что рознь существует даже среди новостильников. В тот же день владыку посетил еп. Александр , который рассказал о епархиях и Церковном управлении. У владыки создалось впечатление, что он сочувствует воссоединению с Московской Патриархией.

1 октября митрополит принимал у себя в гостинице священников, монахов, миссионеров, верующих, журналистов, многочисленных старых знакомых и своих бывших учеников, оказавшихся в Финляндии. Бывший игумен Коневского монастыря о.Амфилохий (Кулаков) передал просьбу братии о переселении на о. Коневец и сообщил, что из 26 человек братии только 5 старостильники, что они стеснены и молятся только у себя к келье. Владыка сказал игумену, что вопрос о переселении – гражданский, а по вопросу о юрисдикции велел представить список старостильников с сообщением, что они не уклонялись в раскол – с собственными подписями.

2 октября владыку посетил игумен Харитон. Как писал митрополит в дневнике, он «сначала начал хитрить, ссылаться на то, что он и братия спасали монастырь и ему не в чем каяться, но потом понял существо дела и согласился на покаяние с братиею, совместно со старостильниками»[xv].

Был у владыки молодой человек некий Пирконе, руководитель «кружков православной молодежи» в восточной Финляндии, которые охватывали более 800 человек и целью которых было укрепление православия, но сами они всего лет 15–25 как были знакомы с православием и только по финским книжкам...

Вечером 2 октября митрополит Григорий, сопровождавший его в поездке А.Ф.Шишкин, помощник посла И.В.Филиппов и игумен Харитон курьерским поездом выехали из Хельсинки в Куопио, где в течение двух дней владыка имел непростые переговоры с архиеп. Германом и Церковным управлением.

4 октября в своей речи, обращенной к архиеп. Герману, митрополит сказал, что, помимо воссоединения монахов Валаамского монастыря с Матерью-Церковью Российской он имеет поручение от Патриарха выяснить тот же вопрос в беседе с ним относительно и всей Финляндской Православной Церкви в целом:

«По этому поводу Вашему Высокопреосвященству в своё время был сделан письменный запрос от имени Его Святейшества, но прямого ответа на него Святейший Патриарх не получил, считая оба Ваши письма, посланные в адрес Патриарха Московского и всея Руси, недостаточно ясными для ответа по столь важному принципиальному вопросу.

Вашему Высокопреосвященству известно, что патронат Константинопольской Патриархии, установленный над Финляндской Церковью, являлся и является актом временного значения, действие которого теряет силу, как только Финляндская Православная Церковь получает возможность и письменного, и непосредственного личного сношения с Московской Патриархией. В настоящее время возможность таких сношений налицо. Следовательно, налицо и те условия, при которых Финляндская Православная Церковь должна вернуться в лоно Матери-Церкви Российской. Церковь Русская всегда скорбела о разъединении со своей дочерью – Церковью Финляндской… Между тем, Финляндское православие находится под угрозой нападения на него со стороны инославия. И это заставляет волноваться и беспокоиться Мать-Церковь Российскую за свою, обуреваемую инославием, дочь – Церковь Финляндскую.

Московской Патриархии известно, да Вы и сами, Ваше Высокопреосвященство, не отрицаете, что юрисдикция Константинопольского Патриарха, простирающаяся на Православную Церковь Финляндии, имеет для Финляндской Православной Церкви значение более символическое, нежели практическое. Об этом свидетельствует тот факт, что Церковное Управление Финляндии не только более года не получало никаких известий от Константинопольского Патриарха, но, по Вашему заявлению, Вам даже не известно: жив ли Константинопольский Патриарх или скончался.

А раз так, то само собой понятно, что рассчитывать на какую-нибудь помощь со стороны Константинопольского Патриарха в деле укрепления Финляндского православия, очень трудно. Между тем, православная жизнь и деятельность в России протекает успешно. Русское православие стоит твердо, непоколебимо. Это было отмечено всеми восточными патриархами как лично во время пребывания их или их представителей на Московском Соборе 1945 г. […]. Одна лишь Финляндская Церковь, оторвавшаяся от своей Матери-Церкви Российской, к великому прискорбию, годами и раньше, и за последнее время, – не только отрицательно относилась к русской культуре, в том числе и к русскому православию, но и стремилась порвать с ним, создавая «национальную» Финляндскую Церковь. Такая предубежденность против русского православия и вообще против всего русского, ставила финское православие на губительный путь отчужденности, открывая дорогу к наступлению на него со стороны враждебных, инославных вероисповеданий. Не пришла ли пора, Ваше Высокопреосвященство, покончить с разрывом между Православными Церквами России и Финляндии?»[xvi].

Владыка писал в дневнике, что «долго колебался архиеп. Герман, но, в конце концов, должен был сказать, что принципиально не встречает препятствий к воссоединению; сам желает и будет проводить этот вопрос на Соборе, но было бы скорее и менее сложно, если бы Московская Патриархия непосредственно обратилась к Константинопольскому Патриарху». Также архиеп. Герман завел беседу о материальной стороне Финской Церкви, и о том, кто писал приглашение от братии монастыря, что «будто бы игумен не писал», словом, как писал владыка в дневнике, «стал бить отбой», ссылаясь на игумена, и владыке пришлось бумагами доказывать ему противное. «Я даже вышел из себя»,– писал владыка. «Наконец, архиеп.Герман вскочил, выразил «официально» сердечное приветствие Патриарху, искреннее согласие на присоединение и готовность подписать протокол вчерашней беседы в церковном управлении. Протокол был готов, и сразу все подписали»[xvii].

В Куопио приезжал также иеромонах Максим из Коневского монастыря, и звал митрополита к ним по вопросу о воссоединении. Однако без игумена, которого в то время в монастыре не было, вопрос решить было нельзя.

4 октября вечером митр. Григорий с сопровождающими и игуменом Харитоном прибыли в Новый Валаам, где вся братия встретила его у храма под звон колоколов и подошла под благословение. Потом владыка подошел к старостильникам и благословил каждого. После чая у игумена все монахи собрались в храме, встретили владыку пением «Исполла...», и он обратился к братии с речью:

«Я говорю вам: «Мир вам, братия!», хотя знаю, что после многих лет вражды и несогласия трудно примириться, забыть обиды и едиными устами, единым сердцем начать славить Триединого Господа, но да будет так!

Вы ждете от меня слова правды по поводу ваших нестроений. Я объявляю вам: вам всем необходимо покаяться перед Матерью-Церковью Российской, общения с которой вы ищете. Вы спросите – в чем?

– Отвечаю: «новостильникам» в том, что, следуя за своими архипастырями, уклонились в невольный грех «новаторства», хотя бы и в календарном вопросе, и отпадения от Московской Патриархии в юрисдикцию Константинопольского Патриарха;

- «старостильникам» в том, что, блюдя исторические традиции православия, не соблюли при этом верности Матери-Церкви Российской и уклонились под духовное водительство незаконной Карловацкой иерархии (митр. Серафима Лукьянова – Л.А.)…

Всем же вместе в том, что, забыв данные при пострижении обеты равноангельного жития, в спорах своих по церковным вопросам взаимно проявили излишнюю горячность и обиды.

Любвеобильная Мать-Церковь Российская надеется, что вы поймете меня, ее посланника, и, встав на предлагаемый мной путь покаяния, смирения и прощения обид, не отвергнете ее материнских объятий….

Я спрашиваю вас: согласны ли вы со мною? Согласны ли прекратить распри и, очистив душу покаянием, - вернуться в лоно Матери-Церкви Российской. - «Согласны, Высокопреосвященный Владыка», ответили дружным хором иноки, творя крестное знамение. Как один, иноки опускаются на колени и земно кланяются Митрополиту. Многие из них плакали. Митрополит Григорий творит крестное знамение, произносит: «Да будет так!» и объявляет собрание закрытым»[xviii].

Митрополит рассказал братии о том, о чем они договорились с архиеп. Германом, и велел, чтобы отныне все служили по старому стилю, а для карел – непреходящие праздники разрешил особо служить по новому стилю.

Затем игумен Харитон подошел к владыке, поблагодарил его за теплую речь и, обращаясь к братии, сказал: «Отцы и братие! Все вы знаете содержание моих посланий к Московскому Патриарху Алексию. В них я писал, что воля Святейшего Патриарха будет принята нами как выражение воли Божией. Теперь мы знаем, что от нас требуется. Мы должны покаяться. Забудем же наши ссоры. Упадём в ноги Владыке-Митрополиту, и будем просить его воссоединить нас с Московской Патриархией»[xix].

Новостильники принесли покаяние еще и в соучастии в притеснениях старостильников, в течение более двух десятков лет чинимых Финляндским Церковным управлением и архиепископом[xx].

5 октября был составлен текст покаяния от лица братии монастыря, который вся братия подписала, и был установлен порядок чиноприема. Владыка отдельно пригласил представителей старостильников о. Иеронима (Григорьева) и монаха Иувиана (Красноперова) и побеседовал с ними об их группе. На то время в обители было 36 человек «старостильников» и 91 «новостильник».

Митрополит сказал им, чтобы было передано братии, что все прещения Церковного управления – снятие мантий, крестов и проч. – отклоняются, все восстанавливаются в своем положении (личном), как были до раскола, и что по вопросу о возвращении всех их на жительство на остров Валаам будут приниматься соответствующие меры.

Удивило владыку то, что за завтраком игумен Харитон и наместник о. Исаакий(Трофимов)в пятницу ели скоромное масло: «Я думал, что здесь пост держат строже. То же и в трапезной – мясные щи»,[xxi]– писал он в дневнике.

Приходил к владыке духовник монастыря о. Ефрем (в мире Георгий Хробостов). Рассказывал, что в течение 27 лет он служит литургию ежедневно у себя в келье, где «все устроено прекрасно», и спрашивал, как быть с приезжавшими исповедоваться священниками ФПЦ. Владыка сказал, чтобы он на исповедь принимал, но не служил вместе с ними до времени общего присоединения.

5 октября в 10 часов вечера владыка совершил всенощное бдение, и через покаяние принял всю братию монастыря в общение. 6 октября в субботу литургию сослужили владыке 12 иеромонахов и 5 иеродиаконов. После «Буди имя Господне» владыка сказал прощальную речь, отслужил молебен и отбыл в Хельсинки.

Так был положен конец многолетнему расколу среди братии. Приятый в лоно Матери-Церкви монастырь до воссоединения ФПЦ, которое вскоре ожидалось, оставался в прежнем административном подчинении.

5 и 7 октября митрополит отправил Патриарху телеграммы соответственно о воссоединении братии монастыря и о «полном согласии» архиеп.Германа и еп.Александра на воссоединение Финляндской Церкви с Матерью-Церковью Российской.

8 октября владыка Григорий служил в церкви Никольского прихода и принял в общение отцов Григория Светловского, Виктора Крохина, игумена Амфилохия, и рукоположил в диакона регента Волкова[xxii].

Еп. Александр подписал свое согласие под протоколом беседы с архиеп. Германом. Прот. Виктор Крохин был однокурсником владыки в СПбДА, а прот.ГригорияСветловского он знал по совместной работе в Карельском братстве.

9 октября утром в честь владыки был устроен чай у министра народного просвещения, на котором присутствовали министры иностранных дел, внутренних дел, и др., в том числе лютеранские архиепископ и епископ, и много молодых православных священников. Затем митрополит принял корреспондентов и дал им ответы на все заданные ему ранее 17 вопросов, а в 7 часов вечера в зале общества «Союз Финляндия – Россия», провел беседу о целях приезда, положении Русской Православной Церкви в СССР и о результатах приезда. Были министр иностранных дел, лютеранский архиепископ и масса народа.

10 октября в 11 часов утра владыка рассказывал по финскому радио также о положении Русской Православной Церкви в СССР, о целях и результатах его приезда, 10-12 октября у него были многочисленные встречи. 13 октября вечером на вокзале около 200 человек народа встретили митрополита пением «Исполла», возгласами «Многая лета», приглашениями «еще приехать», даже «остаться», «когда еще приедете?». Провожал владыку посол П.Д.Орлов с заместителем и другие чины[xxiii].

* * *

21 октября в Москве на сессии Синода был заслушан доклад Преосвященного митрополита Ленинградского и Новгородского Григория о его командировке в Финляндию для выяснения положения братии Валаамского монастыря и общего положения Финляндской Православной Церкви. Постановили: «По вопросу воссоединения ФПЦ с Московской Патриархией обратиться от имени Святейшего Патриарха к Патриарху Константинопольскому о передаче ФПЦ из временного ведения ее Константинопольским Патриархом в юрисдикцию Московской Патриархии»[xxiv].

Патриарх Алексий I письмом от 28 октября 1945 г. сообщил Вселенскому Патриарху Вениамину (Кириаку †14.02.46) о своем намерении принять под свою юрисдикцию Финляндскую Православную Церковь, «как находившуюся всегда в ведении Церкви Российской»[xxv].

После отъезда митрополита Григория, архиеп. Герман, в своем письме Патриарху от 2 ноября 1945 г., писал, что «В связи с возбужденным вопросом о возвращении ФПЦ в юрисдикцию Московского Патриарха среди финско-карельской части православных (70-75% членов церкви) происходит сильное брожение […]. Причиной сего является неизвестность условий обратного приема […]. Церковь в свое время была использована как орудие политики русификации, и потому боится возвращения таких же времен»[xxvi]. Он настаивал на сохранении автономии, данной в 1923 г., и оставлении празднования Пасхи по новому стилю.

8 декабря 1945 г. Патриарх ответил архиепископу, что «нам совершенно непонятна “тревога” православных карело-финнов, по мотивам, которые, как Вам известно из беседы с Ленинградским митрополитом Григорием, являются беспредметными, в приложении к деятельности РПЦ, живущей и действующей в условиях “декрета об отделении Церкви от Государства”», и что он защищает интересы 25% русского православного населения Финляндии, «которое заинтересовано в сохранении исконных традиций православия»[xxvii].

Миграционные потоки первой половины XX века не один раз меняли национальный состав клира и прихожан Финляндской архиепископии. В результате приходы в основном делились на финско-карельские, в которых богослужение совершалось на финском языке и церковные праздники отмечались по григорианскому календарю, и русско-карельские, в которых служили на церковнославянском и русском языках и частично сохранялся юлианский календарь.

27 февраля 1946 г. митрополиту Григорию было поручено временное (до воссоединения) управление монастырями и продолжение деятельности по воссоединению Финляндской Православной Церкви с Московской Патриархией, а 24 декабря 1946 г. в его ведение перешли и обе общины в Хельсинки.

Обо всех своих шагах в управлении приходами и монастырями, митрополит докладывал Патриарху лично или в переписке и передавал ему все материалы по Финляндии, оставляя себе несколько копий.

5 мая 1946 г. митрополит представил Патриарху рапорт настоятеля Коневского монастыря игумена Петра (Йоухки) о том, что он получил резолюцию Патриарха о принятии монастыря в его юрисдикцию.

8 мая в беседе митрополита с заместителем председателя Совета по делам РПЦ С.К.Белышевым выяснилось, что, по сообщению Министерства иностранных дел, архиеп. Герман воссоединению противится, подбирает группу молодых священников, воспитанных в духе сепаратизма, говорит, что Собор может быть созван не ранее будущего года, и вопрос может быть решен только на нем, а затем правительством Финляндии, и что он вообще идет вопреки договоренности, под которой подписался. В церковном управлении на нашей стороне только еп.Александр и секретарь Перола, а архиеп.Герман, 1 священник и 1 мирянин – против.

5 апреля 1946 г. при Синоде были организованы отделы. Митр. Григорий был утвержден председателем Учебного комитета, а митр. Николай (Ярушевич) – председателем Отдела Внешних церковных сношений (ОВЦС).

17 мая 1946 г. митр. Николай сообщил владыке Григорию, что Патриарх Константинопольский Максим V (Вапорцис) прислал письмо, в котором высказывал свое недовольство, почему патриарший посол, то есть митр. Григорий, поехал в Финляндию без разрешения Вселенского Патриарха, но в конце письма соглашался на воссоединение.

В то же время секретарь Патриарха Л.Н.Парийский привез из Белграда от проф. С.В.Троицкого, занимавшего там кафедру канонического права, статью, в которой он доказывал, что Вселенский Патриарх не может задерживать у себя в подчинении Церкви, временно к нему отходившие[xxviii].

В связи с письмом Патриарха Максима 4 августа 1946 г. Патриарх прислал митр. Григорию телеграмму, о том, что в Москву приглашается архиеп. Герман с делегацией, и что владыка будет своевременно вызван.

7 августа митр. Григорий получил от архиеп. Германа письмо с благодарностью за «благосердечие» Патриарха за разрешение для них вопроса о Пасхалии и передал копию письма Патриарху.

Патриарх не настаивал на возвращении ФПЦ к Александрийской Пасхалии, тем не менее, предложение прибыть в Москву для решения вопроса о статусе возглавляемой им Церквиархиеп. Герман проигнорировал[xxix].

12 сентября 1946 г. митрополит писал в дневнике: « В ночь с 8 на 9 августа в 12.30 по телефону из Москвы Л.Н.Парийский от имени Патриарха сообщил, что я должен выехать немедленно Москву и Париж во главе делегации на похороны только что скончавшегося Экзарха Митр[ополита] Евлогия. – А почему не М[итрополит] Николай? – «Он болен». Знаем мы эту болезнь: ведь он всех там знает, естественно ему и ехать. Значит, что-то не то... Так оно, конечно, и вышло...»[xxx].

С 11 ноября по 16 декабря 1946 г. в качестве полномочного представителя Патриарха митрополит Григорий совершил паломническую поездку по Ближнему Востоку, во время которой он посетил русские приходы и провел предварительные переговоры Александрийским, Антиохийским и Иерусалимским Патриархами по поводу планировавшегося всеправославного совещания в Москве[xxxi].

Затягивавшееся административное подчинение монастырей архиепископу Герману и Церковному управлению без молитвенного общения не способствовало спокойному мирному житию обителей.

После кончины 27 октября 1947 г. игумена Харитона Ново-Валаамский монастырь несколько месяцев жил без настоятеля. Как сообщал в письме митрополиту наместник обители иеромонах Исаакий, схиигумен Иоанн (Алексеев), избранный 26 января 1948 года братией на должность настоятеля подавляющим большинством голосов (31 из 39), Церковным управлением в должности не был утвержден[xxxii].

Митрополит писал Патриарху: «Как видно, Церковное управление недружелюбно относится к тем, кто стоит за присоединение Финляндской церкви к Матери Церкви Русской. Из монастыря пишут: «Мы, не имея финского гражданства, совершенно не имеем какого-либо значения и голоса в нашей обители, несмотря на несколько десятилетий, прожитых нами на Валааме…». Трехмесячное отсутствие правомочного настоятеля не может не отражаться на состоянии монастыря. Церковное управление должно принять какую-либо определенную меру: или утвердить выборы, или назначить новые […]. Было бы необходимо, чтобы заведующее вопросами культов Финляндское министерство побудило Церковное управление к принятию той или другой меры для создания нормальной обстановки в монастыре. Почтительнейше прошу Ваше Святейшество представить этот вопрос вниманию Совета по делам РПЦ при Совете Министров»[xxxiii].

На письме имеется резолюция Патриарха от 12.04.48: «Я полагаю, следует сначала Вашему В[ысоко] Пр[еосвященст]ву обратиться к А[рхиепископу] Герману, и затем, если из этого обращения ничего не выйдет, можно будет обратиться к содействию Совета»[xxxiv].

Право голоса на выборах в монастырях имели только монахи, принявшие финское гражданство, таким образом, более половины Валаамской братии, потеряв российское гражданство и не приняв финляндское, голоса и права выбора в своей обители не имели[xxxv].

19 мая 1948 г. архиеп. Герман утвердил в должности настоятеля избранного на повторных выборах 35 голосами братии из 40 участвовавших в голосовании иеромонаха Иеронима (Григорьева). Но, как оказалось, 24 апреля, через подконтрольного Церковному управлению наместника монастыря иеромонаха Исаакия, он предлагал братии (б. «старостильникам») принести покаяние пред ним, чтобы «освободить от наложенных в свое время прещений»… Братия отказалась[xxxvi].

Через Патриарха митрополит Григорий возбудил ходатайство о визе для иеромонаха Иеронима для въезда в СССР для посвящения.

Управление монастырями и приходами, находившимися в другой стране, помимо всего прочего, имело трудности в смысле получения виз при пересечении границы, на получение которых уходило несколько месяцев.

В Ленинград иеромонах Иероним приехал только в ноябре. Визу ему дали на 10 дней; поселил владыка его в гостинице «Астория». Ставленник посетил церкви, музеи, Эрмитаж и, конечно, побывал на богослужениях.

25 ноября 1948 г. митрополит возвел нового настоятеля Ново-Валаамской обители в сан игумена. «Начиненный всякими небылицами о нашем положении, – писал владыка, – он здесь все извинялся, увидев множество людей в храмах, хождение в рясах и пр.».[xxxvii]

В монастыре ощущалась большая нужда в пополнении священнослужителей, и в апреле 1949 г. игумен просил владыку Григория приехать к ним для рукоположения нескольких достойных иноков в священный сан или прислать для этого своего викарного епископа[xxxviii].

В беседе митрополита с председателем Совета по делам РПЦ Г.Г. Карповым 21 октября 1949 г. они пришли к общему мнению, что визит митрополита в Финляндию сопряжен с большой «помпой», и что лучше ставленников вызвать в Ленинград. Карпов сделал себе заметку о необходимости оформления 3 виз для членов Никольской общины и 5 – для валаамцев.

3 января 1950 г. Ленинградский уполномоченный Кушнарев сообщил митрополиту, что он получил письмо из Совета о получении виз для приезда из Хельсинки 3 ставленников. Валаамцы не получили виз, так как предоставили неточные данные для их оформления[xxxix].

4 июня 1949 г. владыка Григорий ознакомился с письмом библиотекаря и летописца Ново-Валаамского монастыря монаха Иувиана о проводившихся на Валааме в течение 80 лет (с 1859 по 1939 гг.) метеорологических и гидрологических наблюдениях. Он просил Патриарха удостоить монаха Иувиана, как много потрудившегося в этом деле, Первосвятительским благословением, с выдачею грамоты. 26 июля монах Иувиан уже получил Патриаршую грамоту и писал Патриарху: «До праха земного преклоняясь и повергаясь под благостное осенение Апостольской Десницы Святейшества Вашего, искреннейшее и усерднейше приношу мою сыновнюю благодарность»[xl].

29 января 1950 г. в Ленинград прибыли из Никольской общины диакон Борис Павинский для посвящения в иереи, М.Н. Мельников и Н.С. Старостин – для посвящения в диаконы. Они передали владыке поклоны от многочисленных знакомых священников и рассказали о жизни двух наших православных общин в Хельсинки: об увеличении их членов, о предположенном расширении Никольского храма, на что уже была собрана часть средств. О.Борис передал владыке просьбу игумена Иеронима и монаха Иувиана «о постоянном и неизменном желании и стремлении вернуться в наш родной Старый Валаам»[xli].

3 февраля посвященные отбыли в Хельсинки, увезя с собой экземпляры «Богослужебных указаний на 1950 г.» для обеих общин и монастырей. Из Москвы монастыри получали Журнал Московской Патриархии, валаамцы – по 100 экземпляров каждого номера[xlii].

Тема возвращения монахов на Родину звучала практически в каждом письме игумена Иеронима и монаха Иувиана. Однако стареющая братия едва ли была способна к восстановлению родных обителей, даже если бы вопрос был решен тогда на государственном уровне. Единственный действовавший на северо-западе мужской Псково-Печерский монастырь находился в ведении митрополита Ленинградского Григория и был в стадии восстановления после войны.

Несмотря на все то, что пережил Валаамский монастырь за тридцать лет, на невзгоды, переселение, внутренние нестроения и внешнее давление, братство обители, по мнению владыки Григория, показывало добрый пример монашеского жития.

Он писал в дневнике 2 февраля 1947 г, что «хорошо бы группу монахов из Валаама взять для устройства монастыря (Псково-Печерского) на хороших общежительных началах. Об этом надо поговорить в Москве»[xliii].

Это вопрос митрополит не один раз поднимал перед Патриархом и Советом по делам РПЦ, тем более что уже к 1948 г. в Псково-Печерском монастыре уже были проведены восстановительные работы и устроен своего рода приют для немощных архиереев. Но, как оказалось, возвращение монахов затянется на целых десять лет…

В докладах Патриарху митрополит Григорий сообщал, что Управление Финляндской Церковью всячески уклоняется от данных в 1945 г. письменных обещаний и продолжает создавать практически невыносимые условия существования братии монастырей, перешедшей в лоно Русской Церкви.

Валаам терял братию, и притока новых молодых сил в монастырь не было. Только за полгода – с июля 1949 года по 15 февраля 1950 года – в монастыре скончались 8 насельников: монах Амфилохий (†18.07.49), казначей иером.Григорий (†24.07. 49), монах Терентий (†2.08.49), монах Флегонт (†31.08.49), иеромнахПионий (†17.12.49), монах Авенир (†22.12.49), рясофорный монах Александр Григорьев (†3.02. 50), иеромонах Прохор (†15.02.50 г.)[xliv].

Письмом о.Иерониму от 9 мая 1950 г. митрополит сообщал: «В ответ на Ваше донесение от 25 апреля с.г. за №88 сообщаю, что имена скончавшихся братий исключаются из общего списка братии монастыря с занесением их в Синодик Братства для поминовения»[xlv].

* * *

12 мая 1948 г., авиапочтой митрополит Григорий отправил архиеп. Герману составленное им по просьбе Патриарха и согласованное с ним частное письмо, в котором сообщал ему о возможности дарования ФПЦ автокефалии. Патриарх сообщил владыке Григорию, что в начале июня в Москву приезжает Польская церковная делегации, и будет дана автокефалия Польской Церкви. 8 июня в ответном письме митрополитуархиеп. Герман писал, что это сообщение «поразило своей неожиданностью, размахом и великодушием», что шлет «низкий поклон Его Святейшеству», и сообщал, что вопрос о возвращении Финляндской Православной Церкви в юрисдикцию МП будет поставлен на очередном Соборе, созываемом на 4 октября текущего 1948 г., причем добавлял, что «было бы чрезвычайно полезно, если бы заблаговременно до Собора было получено авторитетное подтверждение этого предложения». На это митрополит Григорий приглашал его прибыть в Москву в июле 1948 г. на празднование 500-летия автокефалии Русской Православной Церкви, когда планировался большой съезд архиереев русских и заграничных, и можно было бы решить все больные вопросы и установить известный modus отношений. Но архиепископ Герман прибыть в Москву опять-таки не благоволил[xlvi].

Объявлением от 1 сентября 1948 г. «по препятствиям, усмотренным мною законными,– писал архиепископ Герман, – я должен был отложить время церковного Собора»[xlvii].

3 марта 1950 г. он официально сообщил духовенству и членам Финляндской Православной Церкви, что очередной Собор созывается в городе Куопио в четверг 16-го августа 1950 года[xlviii].

23 июня 1950 г. владыка Григорий писал в дневнике, что он получил из Финляндии письмо «с сообщением о переписке между архиепископом Германом Финл[яндским] и Патр[иархом] Константинопольским в 1948 году (еще Максимом?) по поводу статьи проф. Троицкого о Финл[яндской] Церкви. Письмо я передал М[итрополиту] Николаю»[xlix].

В августе 1950 г. в рапорте Святейшему Патриарху митрополит Григорий сообщал, что: «а) Собор подготавливается с определенной тенденциозной целью обособления от Русской Православной Церкви; б) Архиепископ Герман и Епископ Александр, давшие в 1945 году подписку о содействии к объединению Финляндской Православной Церкви с Русской Православной Церковью, не принимают в этом направлении никаких мер, если не наоборот; в) В среде духовенства Финляндской Православной Церкви имеются лица, недовольные таким отрицательным к делу объединения отношением правящих церковных кругов Финляндии, но их голоса одиноки и затушевываются; г) Архиепископ Герман скрыл сделанное от имени Вашего Святейшества предложение о возможности дарования от Русской Православной Церкви автокефалии Финляндской Православной Церкви, возможно с целью не допустить обсуждения этого вопроса духовенством прежде Церковного Собора.

Ввиду вышеизложенного, не найдете ли возможность принять какие - либо меры к появлению в местной Финской прессе сообщения, которое напомнило бы духовенству Финляндии пред наступлением Церковного Собора Финляндской Православной Церкви о предложенной Вашим Святейшеством автокефалии Финляндской Православной Церкви от нашей Русской Православной Церкви и тем заставило бы Архиепископа Германа поставить этот вопрос на обсуждение Церковного Собора Финляндии»[l].

Насколько об этом можно судить по материалам архива митрополита Григория, Патриарх таких мер не принял, также он не отреагировал на изложенное в письме митрополита Григория предложение председателя Союза православных Финляндии М.М.Смирнова транслировать богослужения из России по финскому радио[li].

В письме от 1 июля 1950 г. старостильники настоятель игум. Иероним и монах Иувиан снова писали митр. Григорию о том, что: «…Вернуться на Валаам и вообще в СССР нас настоятельно побуждают следующие обстоятельства: оскудение материальных средств, состарение и вымирание нашего братства, и полное отсутствие прибытия в монастырь новых, молодых сил. Минует года три – четыре и наше братство совсем состарится, сократится еще более, – так, что мы будем не в состоянии обслуживать свой храм, некому из нас будет трудиться для поддержания монастырского хозяйства, что, конечно, не укроется от зоркого внимания Архиепископа Германа и Церковного Управления, которые уже давно с нетерпением ждут этого момента, чтобы окончательно наложить свои руки на все материальное достояние нашей Обители. Тогда вся монастырская ризница, со всеми ее ценностями, наша Библиотека, которую Вы сами лично удостоили своего внимания, в бытность у нас в 1945 году, все художественные редкости: картины знаменитых художников и, кратко говоря, все достояние Валаамского монастыря, – все это перейдет в полное обладание Финляндского Церковного управления и архиепископа Германа... Между прочим, в числе библиотечных редкостей, у нас имеется старинная Библия, на латинском языке, со многими иллюстрациями: «Библейский Театр, в картинах работы Николая Иоанна Пискатора, 1600 года». Библия эта находится под запрещением Ватикана, поэтому она не перепечатывается, ввиду наложения на нее папского «вето». По уверению сведущих библиофилов, эта библия имеется на всем свете в количестве только трех экземпляров, из коих один имеется в нашей библиотеке. Финляндское Церковное управление знает об этой нашей книжной редкости и принимает все меры к тому, чтобы изъять ее от нас попытки чего неоднократно ими предпринимались, но всякий раз встречали решительный отпор со стороны Валаамского монастыря. Заправилы Финляндской церкви намерены сфотографировать упомянутую библию и затем пустить ее в продажу, через это рассчитывают иметь большой доход. Не ограничиваясь этим, здешнее церковное управление продолжает свое наступление на Обитель. Весною сего года к нам прибыли: Государственный архивариус Финляндии, в сопровождении секретаря и нотария Церковного Управления: М.Казанко и П.Тулехмо. Они осматривали нашу библиотеку и остановили свое внимание на монастырских рукописях, высказывали пожелание основательно ознакомиться с нашим рукописным отделом и наиболее ценные рукописи отправить на хранение в областной архив Финляндии. Но это предприятие отложили на некоторое время. Но вся монастырская письменность канцелярии Валаамского монастыря, начиная с 18 века и по 1900 год включительно, по настоянию Церковного управления, отправлены на хранение в областной архив. 13 июня сего года нашу обитель посетил «протопресвитер» Финляндской Церкви, который явился к нам с предложением разрешить ему поселиться на монастырской земле, выстроить у нас свою дачу и водвориться у нас, с тем, чтобы ему было дозволено служение в нашей единственной церкви, совместно с монастырскими священнослужителями, невзирая на то, что он состоит в совершенно чуждой нам юрисдикции Константинопольского Патриарха!!! Во всем этом ему было категорически отказано, и он уехал от нас ни с чем. В виду такого решительного и неустанного натиска финляндской церкви на нашу Обитель, у нас все более и сильнее созревает решимость совсем оставить Финляндию и возвратиться на свою дорогую Родину. При этом если не осуществится наше возвращение на Валаам или даже в одном из островных скитов обители нам не будет позволено водвориться, то мы согласны поместиться в какой-либо иной Обители, вне нашего родного Валаама, по усмотрению Вашего Высокопреосвященства. В этом случае, все наиболее чтимые святыни и ценности Валаамского монастыря, нам желательно предоставить в распоряжение Русской Православной Церкви, а настоящее наше имение в Папинниеми оставить за собою, как скит Валаамского монастыря, для водворения в нем тех немногих наших собратий, которые не пожелают вернуться в СССР. Еще и еще раз осмеливаемся вторично подтвердить, что братство нашей Обители, в своем подавляющем большинстве искренно желает вернуться на свою Родину[…] Настоящее положение Валаамской Обители в Финляндии, в протестантском окружении – с одной стороны, и под зорким, недружелюбным взглядом Архиепископа Германа и его Церковного управления, с другой стороны, весьма чревато большими опасностями для дальнейшего существования монастыря. Притока свежих, молодых сил в нашу Обитель здесь не может быть по причине отсутствия православных людей, жаждущих монашеского жития, а повсюду окружающему нас лютеранскому населению, совершенно чужда и непонятна идея православного монашества […]. Архиепископ же Герман со своим единомышленниками, усиленно старается с юридической стороны всячески давить на нашу Обитель и всевозможными способами безжалостно обирать ее, - как бы в отместку за нашу каноническую принадлежность к Московской Патриархии!!!.[…]. Убедительно и усерднейше просим Вас, Милостивый Архипастырь, нашу настоящую просьбу довести до сведения Его Святейшества, Великого Господина и Святейшего Отца нашего, Благословеннейшего Патриарха Алексия, а также согласовать ее с соответствующими гражданскими органами, для получения нам разрешения и визы для въезда в Советский Союз […]. Во избежание преждевременной огласки нашего настоящего обращения к Вашему Высокопреосвященству, таковое, впредь до времени, остается совершенно неведомым никому из нашей монастырской братии, дабы оно не дошло до сведения здешнего Церковного управления и архиепископа Германа, которые с коварной целью в свою пользу могут все это предотвратить и задержать наше возвращение на Родину[…].Уповая на милость Божию и на молитвенное предстательство наших Небесных Игуменов, Преподобных и Богоносных Отцевнаших Сергия и Германа Валаамских Чудотворцев, – верим и надеемся, что Вы, наш горячо любимый Владыка, не оставите нас грешных своею Святительскою помощью»[lii].

Письмо митр. Григорий получил только 2 ноября и отправил его Патриарху, а от себя в рапорте писал: «Со своей стороны я всемерно поддерживаю ходатайство о. игумена и лично выраженное мне еще в 1945 году, желание всей братии, и находил бы возможным их поселение их в Псково-Печерском монастыре Псковской области, если не будет возможности устроить их на одном из островов Валаама на Ладожском озере»[liii].

Твердое желание вернуться на родину насельники обоих монастырей выразили митрополиту еще в октябре 1945 г., и если бы вопрос о воссоединении (или невоссоединении) ФПЦ и РПЦ без проволочек был решен тогда же, то непременно был бы поставлен вопрос и об отъезде, и об имуществе монастырей.

Но руководство ФПЦ и правительство Финляндии заранее предусмотрели возможность появления у монахов подобных намерений.

В 1932 г. Финляндское правительство утвердило изданную руководством ФПЦ «Инструкцию монастырей Финляндской Православной Церкви», 49 параграф которой гласил: «Если монастырь присоединяется к другому монастырю или упраздняется, и его насельники перемещаются в иной какой-либо монастырь, то его движимое и недвижимое имущество, после уплаты всех долгов и обязательств, остается Финляндской Православной Церкви»[liv].

Еще до приезда владыки в Финляндию, в цитированном выше письме от 14 июня 1945 г.,архиеп. Герман просил Патриарха отложить выяснение отношений между Церквами до «налаживания отношений между государствами». Была ли связь церковного вопроса с политическим? Похоже, что в представлении архиеп. Германа была. Помимо того, что он в принципе не желал изменения статуса возглавляемой Церкви, он, скорее всего, не хотел «выяснения отношений» во время работы Союзной Контрольной Комиссии, которая возвращала оказавшееся на территории Финляндии после войны советское имущество[lv].

Тем не менее, Московская Патриархия, которую в финляндском вопросе полностью поддерживало советское правительство в лице Совета по делам РПЦ, никакого давления на руководство ФПЦ, даже в трудный для Финляндии послевоенный период, не оказывала.

К 1950 г. тяжелое для Финляндии политическое положение подходило к концу, а Московская Патриархия терпеливо, уже пятый год, продолжала ждать решения Собора ФПЦ.

Для возвращения имущества Старых Валаама и Коневца, при отъезде насельников в СССР, со стороны РПЦ, безусловно, требовались соответствующие усилия правового характера.

Так, в 1947 г., когда выяснилось, что митр. Феофил и его епископы воссоединения с РПЦ на предложенных условиях автономии не желают и, более того, начали судебную тяжбу за Свято-Николаевский собор в Нью-Йорке, митрополит Григорий нанял хорошего адвоката, и сам выступал в суде. Не все было просто, но, в итоге, собор остался в собственности РПЦ[lvi].

27 июля 1950 года митрополит Григорий вторично, через Прагу и Рим, вылетел в Дамаск к другу Русской Православной Церкви Блаженнейшему Александру III (Тахану), Патриарху Антиохии и всего Востока. Сопровождали его архиепископ Краснодарский Гермоген (Кожин) и управляющий делами Московской Патриархии прот.Н.Ф.Колчицкий[lvii].

Помимо решения двусторонних вопросов с Антиохийской Церковью, задачей митрополита было выяснить, не сможет ли Патриарх Александр поспособствовать в решении с Константинопольским Престоломряда вопросов, в том числе и касающихся Финляндской Православной Церкви, которая готовилась к своему Собору. Но Патриарх Александр сообщил владыке Григорию, что с Константинопольским Патриархом Афинагором у него «нет сношений, кроме официальных»[lviii].

В Куопио тем временем продолжалась подготовка к Собору. Способ избрания членов на Собор был сложный: сначала выборы по приходам, а потом выборщики избирали членов. За исключением состоявшегося в 1942 г. временного церковного Собора, от предшествовавшего очередного Собора ФПЦ прошло 15 лет. О новой дате 5-го очередного Собора архиеп. Герман сообщил членам ФПЦ всего лишь за несколько недель до его открытия. Собрания по приходам не удалось провести, и в Соборе участвовали депутаты, выбранные еще в 1948 г. по рекомендации Комитета Союза православного духовенства, заведомо известные как противники воссоединения с Русской Церковью. На Соборе участвовали 32 человека (16 духовных и 16 мирян). Главным «зубром» в смысле непримиримо-враждебного отношения к РПЦ был председатель союза Духовенства Финляндской архиепископиисвящ. Александр Рюттюляйнен, человек железной воли и умелый организатор, которого называли «подлинным главой Церкви» за спиной стареющего архиепископа Германа. Финн по происхождению, он считал все русское большим злом. Единомышленником его был магистр философии П. Контканен[lix].

Значительная часть братии монастырей хотела вернуться на Родину, и рассчитывать на то, что монастыри смогут помочь делу объединения Церквей, не приходилось.

Казалось бы, во главе православной миссии и деятельности по воссоединению, должны были стоять православные общины Московской Патриархии в Хельсинки. К сожалению, этого не произошло, – общины сами требовали участия в урегулировании возникавших в них разногласий и нестроений. Так, примерно с 1950 г. в Никольской общине началось непонимание между настоятелем о. Георгием Павинским и членами Церковного совета храма, вызвавшее сначала уход старосты Розе и появление аналогичных намерений у его преемника – Лазаренко. А в Покровской общине среди некоторых членов причта наметилась тенденция к «Парижскому расколу»[lx].

На деле, и в  миссионерских  трудах  и  в  деятельности  по объединению, реальная помощь была от Петра Нортамо. 8 февраля  1947 г.  в Николо-Богоявленском соборе Ленинграда он был посвящен владыкой в сан иерея и  причислен сверх штата к Никольскому приходу в Хельсинки. Отец Петр вел православную миссионерскую деятельность в разбросанных по стране деревнях, где не было православных храмов.[lxi].

К сожалению, о. Петр владел только финским языком, и через два года после принятия сана скончался. Некоторая помощь была от Союза православных Финляндии. Основную помощь оказывал секретарь этого Союза Д.Н.Фристед, который не только собирал и сообщал владыке сведения по ситуации в плане перспектив воссоединения, пересылал всю финскую прессу по церковным вопросам, но и под руководством владыки Григория активно участвовал в полемике в финских СМИ. Поскольку архиеп.Герман явно не желал воссоединения и не ставил в известность членов ФПЦ о своей переписке с митр. Григорием, владыка держал в курсе о ней Д.Н.Фристеда, чтобы он хотя бы в частном порядке доводил информацию до сведения православных в Финляндии.

«Если картину общего внутреннего состояния Финляндской епархии в отношении к Церкви Русской выразить в цифрах, то получается следующая довольно печальная картина, присланная нам одним из священников Финляндской епархии»,– писал владыке Д.Н.Фристед[lxii].

Он сообщал, что в 1950 г. всех православных в Финляндии было 80 тысяч, из них русского происхождения 18 тысяч, против воссоединения было 50 тысяч, относящихся безразлично 20 тысяч, допускающих воссоединение, но не проявляющих никакой активности 8 тысяч, и горячо желающих воссоединения – 2 тысячи человек.

Клир Финляндской епархии насчитывал 80 членов. Открыто протестующих против воссоединения было 50 человек, равнодушных 20 и открыто говоривших о необходимости воссоединения около 10 человек.

Ко дню открытия Собора были получены телеграммы от Константинопольского Патриарха Афинагора (Спиру) и лютеранского епископа Сормунена. Собор постановил ответить Патриарху телеграммой и послать приветственную телеграмму Финляндскому президенту Паасикиви.

На Соборе 1950 г. вопрос о каноническом положении Финляндской Православной Архиепископии решили отложить до следующего Собора, ибо, как писал Д.Н. Фристед, «побоялись нашего категорического предупреждения, что если вопрос в отношении к Церкви Русской решится отрицательно, то придется тогда поднять вопрос о неправомочности представителей Собора, имея в виду их подтасованный состав. Приходится только удивляться макиавеллевской практике обоих иерархов Финляндской Архиепископии; для них, видимо, каноническая правда не имеет никакого значения…»[lxiii].

Свящ. А. Рюттюляйнен и П. Контканен на Соборе были выбраны в новый состав Церковного управления. Позиция епископа Александра в плане воссоединения за пять лет, как можно видеть, претерпела изменение.

Архиепископ Герман действовал так, как будто монастыри и не переходили под омофор Московского Патриарха. Он присылал настоятелю и наместнику обители приглашения на Собор 1950 г. и на собрание финляндского духовенства в феврале 1951 г. для обсуждения «вопросов наших (т.е. ФПЦ – Л.А.) монастырей». Игумен Иероним писал митрополиту: «почтительно доношу Вашему Высокопреосвященству, что, согласно указания Вашего от 8 мая 1950 г. за № 1213-28, никто из членов Валаамского братства не присутствовал на неканоничном Соборе Финляндской Церкви, происходившем 10 августа 1950 г; точно так же на этом основании и теперь никто из Валаамского братства не будет присутствовать на вышеупомянутом собрании финского духовенства 13-14 февраля текущего года[lxiv].

В этом письме игумен Иероним сообщал, что «за минувший 1950 год скончались иеромонах Иезекииль, иеродиакон Ксенофонт, монахи Валентин, Вениан и рясофорный инок Александр. Кроме того, из братства выбыл монах Дмитрий, уволенный согласно его прошения в первобытное гражданское состояние. Иеромонахи Павел, Марк и Савва, хотя и числятся в братстве, но все трое проживают вне обители. Павел в течение 10 лет состоит псаломщиком в Куопио, Марк уже второй год состоит на приходе и нет надежды на его возвращение в обитель. Савва более двух лет проживает в Коневском монастыре. В минувшем году иеромонах Марк с ведома архиеп.Германа совершил поездку в Рим на юбилей папы, предварительно сбрив усы и бороду, и подстригши волосы на голове». Гражданских лиц ездило к папе 74 человека, а из всего духовенства – только Марк»[lxv].

Но были и обратные случаи – возвращения в монастырь. Так, просил принять его обратно в братию финн по национальности, образованный монах Мефодий (Матвей Лехмонен), переводчик со знанием нескольких языков, б. лютеранин, принявший православие на старом Валааме в 1931 году. С 1939 г. до конца 1945 г. он проживал в Печенгском и Коневском монастырях и участвовал за этот период в обеих войнах в качестве штабного сержанта-писаря. В декабре 1945 г. согласно его прошению он был переведен в приход и как мирянин и возвратился 16 мая 1949 г. в монастырь в качестве богомольца-послушника. Как писал митрополиту игумен о.Иероним, 25 марта 1950 г. вследствие одобрительной характеристики настоятеля и старшей братии Валаамского монастыря и по благословению архиепископа Германа, Мефодий снова зачислен в братию монастыря с возвращением монашества, и просил на это благословения владыки. «Вернувшегося в лоно Валаамской обители монаха Мефодия благословляется принять и зачислить в Монастырское Братство», – писал митрополит Григорий игумену и рапортом о том же сообщил Патриарху[lxvi].

Аналогичная картина старения и умирания братии была и в Ново-Коневской обители, насельники которой писали владыке: «Милостивейший Архипастырь наш и Богоносный Отец, припадая к честным стопам Вашим просим Вашего Архипастырского благословения. Из далекой и хладной Финляндии шлем Вам Милостивейший Отец наш наше усерднейшее поздравление с Великим Праздником Светлого Воскресения Христова и молим Воскресшего Господа да даст здравия и сил нести великое служение Его Св. Церкви. Приносим Вам Милостивейший Отец наш и Архипастырь сердечную благодарность нашу за книги (Богослужебные указания на 1950 год), которые нам переслал свящ.БорисПавинский»[lxvii].

Данное письмо, датируемое 24 марта 1950 г., по причине отсутствия игумена Петра, назначенного Церковным управлением исполнять должность заболевшего священника Артемия (Палсола), писали владыке духовник и ризничий монастыря иеромонах Максим (Хлопстин) и благочинный иеромонах Дорофей (Беляков): «Братство наше сокращается, стареет и отходит к праотцам, вновь приходящих почти нет. Из 30 человек, выселенных с о. Коневца, в живых осталось только 12, это: Игумен Петр (40 лет, Финляндский уроженец), иеромонахи Максим (69 лет), Дорофей (75 лет), Геннадий (79 лет), Авраам (84 года), иеродиакон Филимон (79 лет), монахи Иосиф (86 лет), Феофан (72 года), Димитрий (72 года), Иоанн (67 лет), послушники Петр Тихонюк (78 лет), Николай Поражецкий (40 лет), Андрей Пешков (35 лет), из Печенгского монастыря иеродиакон Рафаил (69 лет) и послушник Анатолий Табаков»[lxviii].

В этом письме иеромонахи писали, что монастырь получает «финансовую поддержку от Правительства в счет утерянного старого Коневца». Аналогичную поддержку получали и валаамцы[lxix].

27 марта 1952 г. митрополит получил из Патриархии утверждение своего представления о награждении к Пасхе Патриаршими грамотами игумена Иеронима и еще 4-х иеромонахов, которых, по предложению владыки, представил им к наградам о.Иероним, а также свящ.Г.Павинского– саном протоиерея.

28 апреля 1952 г. в 6 часов вечера митрополит получил телеграмму от казначея Ново-Валаамского монастыря иеромонаха Нестора (Киселенкова) о кончине игумена Иеронима и сразу же ответил: «Скорблю о кончине о.Игумена. Мир его душе. Шлю благословение братии на избрание достойного преемника почившему», телеграммой поручил о. Нестору передать временное управление монастырем совету старшей братии до избрания нового настоятеля, и телеграммой Патриарху сообщил о кончине о.Иеронима[lxx].

20 июня 1952 г. иеромонах Нестор был избран братией настоятелем, о чем прислал митрополиту письмо с протоколом выборов. Он просил возбудить ходатайство о том, чтобы ему и благочинному монастыря монаху Симфориану (Матвееву), намеченному на посвящение в иеромонахи, легче было получить визы для въезда в СССР: «Мы, здесь, со своей стороны, немедленно по утверждении, выхлопочем себе заграничные паспорта и подадим в Советское Консульство наше прошение о получении виз»,[lxxi]– писал иеромонах Нестор.

Кандидатура иеромонаха Нестора была утверждена архиеп. Германом, и 24 октября 1952 г. при богослужении в Николо-Богоявленском кафедральном соборе Ленинграда он был возведен митр. Григорием в сан игумена, с возложением палицы, игуменского бриллиантового креста и митры, и с вручением ему после Литургии положенного по чину игуменского жезла, с напутствием владыки. Прибывший вместе с ним избранный братией на должность благочинного монастыряи также надлежаще утвержденный монах Симфориан викарием митрополита еп. Таллиннским Романом (Тангом) в академической церкви был возведен в сан диакона, и 24 октября митрополитом – в сан иерея, с возложением набедренника. Рапортом митрополит испросил у Патриарха присвоение иеромонаху Симфориану права ношения золотого наперсного креста. 25 октября валаамцы в сопровождении прот. М. Славницкого выехали в Москву для получения наград. Они побывали в Сергиевой Лавре, посетили Московскую Духовную Академию, осматривали метро и получили по кресту. 29 октября Валаамские отцы вернулись в Ленинград и 1 ноября отбыли в Финляндию[lxxii].

Реакция Церковного управления не заставила себя ждать. Владыка Григорий писал в дневнике 29 ноября 1952 г.: «Сегодня посылаю письмо в Финляндию Д.Н.Фристеду по поводу его статьи «Пора опомниться», прошу ознакомиться со статьей в финляндском еженедельнике «Разсвет», и дать печатный ответ на нее, чтобы указать на искажение событий и неправильное освещение канонических оснований по вопросу объединения Финляндской Православной Церкви с Русской Православной Церковью-Матерью»[lxxiii].

27 декабря 1952 г. митрополит переслал Патриарху полученное им письмо от иеромонаха Симфориана, с приложением копии письма архиеп. Германа, с угрозой присоединения монастыря к его юрисдикции[lxxiv].

Митрополит Григорий, со свойственной ему выдержкой опытного христианского дипломата, дело воссоединения продолжил. Помимо того, что Финляндской Церкви была обещана автокефалия и разрешена западная Пасхалия, в письме архиепископу Герману в апреле 1951 г. владыка Григорий позволил игумену Петру отслужить службу в обители вместе с архиепископом Германом:

«…Известный Вашему Высокопреосвященству О.К.Бергман (Атташе Финляндского Министерства Иностранных дел) […] просил меня о разрешении игумену Коневского монастыря о.Петру сослужить с духовенством и архиереями Православной Церкви Финляндии, так как неслужение его с приезжающими в монастырь духовенством и особенно с Вашим Высокопреосвященством вызывает у наблюдающих это финнов недоумение и соблазн, самого о.игумена ставит в «неловкое положение», у всех же искренних сторонников мира вызывает желание скорейшего прекращения церковного разделения. В своем ответе г. Бергману (от 9 апреля с.г.) я писал ему, что […] я считаю, что разрешение этого вопроса в каноническом порядке задерживается не Московской Патриархией, а стоит в зависимости от направления, даваемому этому делу Вашим Высокопреосвященством […]. Дай Бог, чтобы этот маленький повод служения Вашим Высокопреосвященством в Коневском монастыре послужил великому и святому делу единения всех православных чад Финляндской Церкви с Церковью Матерью – Московской Патриархией. Вашего Высокопреосвященства покорный слуга и собрат во Христе Митрополит Ленинградский и Новгородский Григорий»[lxxv].

Пожалел бы наверно, митрополит, о своем решении, если бы знал, что через несколько лет игумен Петр покинет монастырь, оставив немощную братию на произвол судьбы, и женится. В 1956 г. 9 насельников Коневского монастыря объединились с Валаамцами[lxxvi].

В одном из своих писем о. Иероним цитировал отрывок из письма учителя Н.Д.Роутси (от 6 января 1951 г.), который писал, что многие молодые священники ФПЦ русского языка не знают, а о присоединении к Московскому Патриархату большинство и знать не хотят, настолько ослеплены национальной пропагандой, и в результате – переход многих в лютеранство[lxxvii].

18 сентября 1951 г. митрополит в письме Патриарху сообщал, что разногласия в Никольской общине продолжаются, несмотря на то, что он в своих письмах успокаивает конфликтующие стороны, и что необходимо послать в Хельсинки авторитетное лицо, чтобы «на месте выяснить права и обязанности той и другой стороны, и дать советы на дальнейшее, руководясь как общим Положением об управлении, так и местными особенностями»[lxxviii].

16 января 1952 г. в беседе с митр. Николаем владыка Григорий говорил ему: «Положение в Финляндии для нас очень невыигрышное: молодежь – священники фанатично распропагандированы еще в Сердобольской семинарии; все будет зависеть от 1) от направления внешней политики в связи с общим положением, а 2) от того, насколько широко будет охвачено все финское общество и в частности, духовенство, нашими лекциями и радиовещаниями о положении и процветании РПЦ»[lxxix].

2 февраля 1952 г. митрополит подготовил и отправил Патриарху доклад о задачах делегации в Финляндии – для рассмотрения на месте и возможного урегулирования продолжавшихся нестроений в общинах. В Хельсинки планировалось послать протоиереев П.Цветкова и М.Славницкого.

7 февраля митрополит отправил доклад также и Карпову, а митр. Николай просил выслать доклад и ему. 19 марта митр. Николай прислал владыке для просмотра и дополнений инструкцию для делегации, 24 марта владыка Григорий дал последние указания командируемым, и вечером они отбыли в Хельсинки с основной целью – ревизии приходов.

8 апреля прибывшие из командировки протоиереи М.Славницкий и П.Цветков доложили митрополиту Григорию о посещении Ново-Валаамского и Ново-Коневецкого монастырей и о положении в общинах в Хельсинки. Доклад они подготовили для Патриарха, а копию оставили владыке для дальнейших распоряжений.

Протоиереи пробыли в Ново-Валаамской обители двое суток. Насельников в обители на то время было 82 человека. Хозяйство состояло из 30 коров и 8 лошадей. Проехали они и в Ново-Коневецкую обитель, – небольшой скит и храм на лесной поляне, где их приветствовал игумен Петр и 15 человек братии[lxxx].

В Хельсинки делегация констатировала нестроения в обеих общинах – и у о.Г.Павинского, и у о.В.Волкова: дрязги и отсутствие мира и в причтах, и в приходах. «Службу проводят, а духовной жизни – нет, работы по укреплению Православия и мира – нет», – записал владыка со слов о.о. М. Славницкого и П.Цветкова.

На основании доклада делегации владыка подал Патриарху рапорт о необходимости дотации причтам в размере 191 тыс. финских марок в месяц на две общины. Также он писал, что «Вместе с назначением дотации причтам, было бы необходимо предложить причтам обоих приходов непременно усилить пастырскую деятельность в общинах путем обязательной живой проповеди по воскресеньям и праздничным дням, устройством внебогослужебных бесед и чтений, служением акафистов в сопровождении проповеди, активным участием в проповеди о сохранении мира во всем мире и другими пастырскими мерами»[lxxxi]. Согласно Уставу частных приходских общин, административным органом управления в них являлись выборные Церковные советы во главе с настоятелями и Общие приходские собрания.

Богослужения совершались регулярно, на церковно-славянском языке в соответствии с юлианским календарем и согласно церковному уставу. Но поскольку разногласия в общинах не прекращались, 24 декабря владыка принял решение снова попробовать послать в Хельсинки о.Михаила Славницкого для участия в общем собрании Никольской общины, которое было назначено на 30 декабря, о чем послал телеграмму Патриарху с просьбой о визе.

28 декабря 1952 г. митрополит выслал Патриарху также устав приходской общины, которым регулировалась жизнь Никольской и Покровской общин – для сведения ОВЦС. Патриарх ответил, что визу к 28 числу получить невозможно, и, таким образом, эта поездка прот.МихаилаСлавницкого в Финляндию не состоялась[lxxxii].

Необходимо было посылать в Хельсинки новую делегацию. Митрополит остановил выбор на авторитетном опытном пастыре, хорошо знавшем приходскую жизнь, прот. А. Медведском и выпускнике и преподавателе ЛДА, в совершенстве владевшем несколькими языками, о.М.Чубе, и хлопотал о визах для них, параллельно согласовывая вопросы поездки с митр. Николаем.

В докладе Патриарху от 3 марта 1953 г. митрополит писал: «Имею честь почтительнейше представить Вашему Святейшеству рапорт протоиерея Александра Медведского от 23.II -1953 г. по вопросу воссоединения РПЦ с Православной Церковью Финляндии. Рапорт говорит о необходимости предварительного (до личной поездки делегации) выяснения основных вопросов, касающихся наших взаимоотношений с Финляндской Православной Церковью, и предлагает текст самих вопросов, которые повергаю на Ваше рассмотрение и окончательное решение. Со своей стороны я нахожу предложения о. Медведского заслуживающими серьезного внимания, и могу только просить об осуществлении их в возможно непродолжительном времени. Эта моя просьба вызывается необходимостью ускорить поездку о.Медведского для урегулирования продолжающихся в Никольской Общине несогласий в Церковном Совете, что Вы можете усмотреть из прилагаемого при сем (в копии) письма прот.ГеоргияПавинского от 13.II – 1953 г. Это письмо, вместе с тем, дает характеристику и всего состава причта, и возбуждает некоторые опасения относительно того, не кроется ли в оппозиционной группе скрытого намерения расстроить дела Православной Никольской общины вообще… В направлении такого рода уяснений мною даются особые директивы о. Медведскому. Очень желательно было бы получить, возможно скорый ответ на сие от Вашего Святейшества»[lxxxiii].

Имея в виду длительную командировку о.Александра, владыка освободил его от обязанностей благочинного приходских церквей Ленинграда, возложив таковые на прот.С.Румянцева[lxxxiv].

25 марта владыка писал в дневнике: «В 12 час. Дня был у меня М[итрополит] Николай. По вопросам Финляндии выяснили: я посылаю письма Церковному совету о совместном с духовенством обсуждении вопросов, вызывающих разногласия, и их решение представляется на мое утверждение. По вопросам прихода делегация (от меня) –Медв[едский] и Чуб направляются в Хельсинки за день раньше поездки туда М[итрополита] Николая (по линии Совета мира) и попутно – для переговоров с а[рхиепископом] Германом и монастырем. Мих[аил] Чуб будет там около конца мая, начала июня. Письмо свое Совету в Хельсинки показал М[итрополиту] Николаю. Статью Фристеда он знает, в Совете по делам РПЦ очень хвалили. Я сегодня написал Фристеду, чтобы он постарался напечатать ее в Финляндской прессе. О приезде М[итрополита] Серафима Лукьянова в Финляндию пока ничего не известно»[lxxxv].

Неожиданно, 15 июля 1953 г., без согласования с владыкой, митр. Николай вызвал о.М.Чуба немедленно в Москву для сопровождения его в Финляндию с вместе с о.Игорем Малюшицким. «Странно, что все это делается через мою голову, …и в обход намеченного мною о. Медведского. Надо поговорить с Патриархом», – писал владыка[lxxxvi].

Это была не первая и еще не последняя бестактность митр. Николая, и не только по отношению к митр. Григорию и прот.А.Медведскому.

Один из примеров его международной деятельности митр. Григорий приводит в дневниковой записи 14 августа 1952 г.: «На Варшавской Конференции в пользу мира М[итрополит] Николай произнес бестактную речь, в которой громил Ватикан и католичество. И это в Польше, где громадное большинство населения – католики. Это вызвало большое неудовольствие в кругах политических и в населении, и его не хотели выбирать в Совет мира. Ему пришлось уговаривать Тихонова и Фадеева принять меры к его избранию, ссылаясь на «престиж СССР», на положение Русской Церкви и т.п. А все из-за того, что его речь была подготовлена для произнесения в Англии, как предполагалось, а Англия отклонила созыв конференции у себя. Пришлось экстренно созывать конференцию в Варшаве, а содержание речи оказалось неуместным в католической Польше. Что могло пройти в англиканской стране, то не было тактично в католической.…Да и вообще оратору – Митрополиту не к лицу было бросать громы и молнии в «братьев – христиан» того же христианского исповедания; политику надо было подчинить христианским религиозным принципам, и мотивы борьбы за мир избрать морального характера…»[lxxxvii].

Митрополит Николай часто приезжал в Ленинград, но не каждый раз сообщал о своем приезде правящему архиерею и посещал его, что вызывало недоумение митрополита Григория. Как выяснилось, в Патриархии он говорил, что не посетил митрополита Григория «потому, что он болен…». Моложе владыки Григория на двадцать с лишним лет, он пытался создать владыке «образ немощного старца»…

17 июля 1953 г. в Москве, в беседе с Патриархом, митрополит сказал ему о неудобстве двоевластия в отношении Финляндии и предложил вообще передать управление финляндскими общинами митр. Николаю. Вопрос повис в воздухе.

20 августа о. Михаил Чуб доложил владыке Григорию о своей поездке. «В общем, – писал митрополит,– они много сделали по выполнению данной инструкции, и основательно осветили положение дела там, но в делах церковных (по налаживанию отношений) митр. Николай даже едва не попортил дела своим обычным «всем угодить». Как показал данный М[итрополитом] Николаем в помещении нашего посольства банкет, на него не явился никто из представителей верхушки официальной церкви, а приглашалось около 300 человек»[lxxxviii].

Выяснилось также, что распределение выделенных Патриархией средств настоятелем исключительно по своему усмотрению вызвало в Никольской общине новые разногласия[lxxxix].

Как официально сообщил владыке митр. Николай, в Финляндии он посвятил несколько монахов и диакона Герасимова, и сделал перемещение лиц в клире обеих церквей. 9 сентября владыка получил письма от о. Малюшицкого и от настоятеля Покровской церкви о. Волкова, который сообщал, что после отъезда делегации в Покровской общине начались новые нестроения, и что он просит перевести его в Никольскую.

Познакомившись с докладом митр. Николая о поездке, владыка писал, что доклад «интересный не столько с точки зрения дела, сколько с точки зрения беззастенчивого самовосхваления с желанием забросать грязью всех других и меня особенно меня… Это сделано в виде беседы обо мне с архиепископом Германом, который будто бы отзывался обо мне как о «напыщенном, холодном, жестоком», что мой тон в беседе с ним был «крайне властный, недружеский»…Откуда взял архиепископ Герман это? Моя беседа с ним была полностью отпечатана в ЖМП за 1945 г., и из нее видно мое действительное отношение, не говоря уже о том, что я по характеру не (мог) быть таким грубым и бестактным…»[xc].

Так или иначе, вопрос о викарии митрополита по финляндским делам назрел, и лучшей кандидатурой, безусловно, был о. Михаил Чуб. Поэтому в декабре 1953 г. владыка постриг о. Михаила в монашество и возвел в сан архимандрита. 13 декабря состоялась его хиротония во епископа Лужского, викария Ленинградской Митрополии. Митрополит Григорий вручил жезл первому епископу –выпускнику возрожденной им Духовной школы. Дневниковая запись митрополита Григория от 17 апреля 1954 г. говорит о том, что епископ Михаил был поставлен епископом в Финляндию на два года[xci].

Двоевластие в управлении приходами и монастырями в Финляндии продолжалось еще год. Но в конечном счете все решения были за Патриархом. 1 декабря 1954 г. во время встречи митр. Григория с Г.Г.Карповым последний предложил, чтобы викарий жил в Хельсинки. Митрополит же указал ему на то, что не следовало бы вызывать у гражданскихи церковных властей Финляндии возможные подозрения к «захвату» с нашей стороны части верующих из приходов официальной церкви. У митр. Николая были свои соображения. Карпов «в конце концов» сказал, что «это зависит от вас троих (разумея Патриарха, М[итрополита] Николая и меня)»[xcii], – писал владыка.

С 1 декабря 1953 г. оформлением виз для ставленников и для поездок представителей РПЦ в Финляндию занимался ОВЦС.

Митрополит готовил викария к поездке в Финляндию. В то же времяеп. Михаил в январе 1954 г. неоднократно вызывался для собеседований в Москву.

4 января 1954 г. владыка писал: «Еп[ископ] Михаил сообщил свою беседу с М[итрополитом] Николаем, несогласную с нашими с Е[пископом] Михаилом взглядами на характер поездок в Финляндию. М[итрополит] Николай хочет 1) послать Еп[ископа] Михаила надолго до сентября, 2) скомкать вопрос преподавания (им курса Церковной истории в ЛДА-Л.А.), 3) заняться больше вопросом об объединении, чем упорядочении наших общин; 4) словом, думать и делать больше для учреждения автокефалии Финл[яндской] Церкви, чем об упорядочении православия в наших общинах и вообще… Еп[ископа] Михаила смущает двойственность власти, и он хотел бы быть больше Викарием Лен[инградского] Митр[ополита], а не в распоряжении ОВЦС. Я рекомендовал Еп[ископу] Михаилу откровенно высказать наш взгляд Патриарху, Карпову и Уткину»[xciii].

В 1950 г. стараниями владыки Церкви был возвращен Свято-Духовский корпус Александро-Невской Лавры, освящена Крестовая церковь и устроена роскошная резиденция митрополита (с помещениями для епархиального управления и канцелярии), в которой не стыдно было принимать иностранные делегации[xciv].

5 февраля 1954 г. он принял финляндскую делегацию от «Совета мира». Епископ Михаил отбыл в Хельсинки 13 февраля 1954 г. и 1 марта уже звонил и сообщал митрополиту о наградах монахам Валаамского монастыря.

Пример двоевластия в управлении финляндскими делами можно видеть из телеграммы митр. Николая митр. Григорию (от 24.03.54): «Его Святейшество просит Ваше Высокопреосвященство телеграфировать еп. Михаилу, чтобы он с получением Вашей телеграммы незамедлительно выехал для доклада Вам и Его Святейшеству о положении русских приходов тчк»[xcv].

По приезде, 3 апреля 1954 г.,еп. Михаил сообщил владыке о поездке и о своем докладе о ней Карпову. Его доклад не был согласен с точкой зрения митр. Николая и открыл глаза Г.Г.Карпову на истинное печальное положение дела относительно воссоединения. Митрополит Григорий писал в дневнике: «М[итрополит] Николай все хочет представить в успокоительном виде, к его славе. А в действительности там нет желания у официальных представителей Финляндской Церкви стремиться к единению с Московской Патриархией, все бороздят и ждут, как бы все совершилось так, чтобы обвинить Московскую Патриархию в насилии (и меня в том числе, и этого именно желает М[итрополит] Николай). Это видно из слов Контконена (в докладе М[итрополита] Николая и в письме Контконена)[xcvi], что М[итрополит] Григорий при приезде в 1945 г. «принял неправильную линию»!!! Т.е., что же им хотелось, – чтобы я признал, что не Финляндия отделилась от Москвы и перешла в Константинополь, а мы в Москве ЗАСТАВИЛИ их уйти в Константинополь?! Это же ясно для всех и подтверждено массой документов!.. Напроказили, а потом говорят «это не мы». А в конце-то концов не знают, как вывернуться…А М[итрополит] Николай хочет содействовать им выйти сухими из воды…А все ради того, чтобы о нем говорили с похвалой..? Готов фальсифицировать историю..? По словам еп. Михаила, Г.Г.Карпов отдельно очень долго беседовал с ним и даже дошел до мысли, не лучше ли обратно перевести Валаамский монастырь на остров Валаам»[xcvii].

Кроме финско-карельских приходов и русско-карельских, в составе Финляндской архиепископии были русско-финские, обострявшиеся противоречия в некоторых из них обращали на себя внимание еп.Михаила, о чем он докладывал владыке Григорию, и он решил поставить вопрос об объединении русских частей общин в отдельный приход (или приходы).

8 мая 1954 г. митрополит писал в дневнике: «Нависал проект записки Патриарху и Карпову о воссоединении ФЦ с МП. Выясняю вопрос о возможности воссоединения наших старостильных общин. Возникает еще вопрос, возможно ли дарование автокефалии, если они отошли от канонов в праздновании Пасхи? Для выяснения этого, написал ректору Академии прот. Сперанскому – дать мне точную справку»[xcviii].

19 мая владыка послал Патриарху в Одессу проект записки о воссоединении ФПЦ с РПЦ, записку о возможном воссоединении старостильных приходов, о своих недоумениях по поводу переписки митр. Николая с Контканеном, а не с архиеп.Германом, и о том, возможно ли дарование автокефалии, если ФПЦ отошла от канонов в праздновании Пасхи. К своим документам он приложил докладную записку по поездке в Финляндию еп.Михаила, и все это для верности отправил в Москву управделами МП о.Н.Колчицкому, который 31 мая отписался, что все передал в Совет по делам РПЦ[xcix].

В мае епископ Михаил снова отбыл в Хельсинки, и 3 июня митр. Григорий получил от него письмо (от 25 мая) о том, что распря в церковном совете Никольской общины продолжается, как и «газетные выступления с финскими претензиями к нашей Московской Патриархии». Так, печатный орган Церковного управления в Куопио «АамунКойтто» выступил со статьей, в которой «в прежнем резком тоне» обсуждался вопрос о «каноничности» перехода монастырей в юрисдикцию МП[c].

5 июня 1954 г. митрополит отправил Патриарху представление о ходатайстве еп.Михаила (от 26.05.54) об архипастырском поощрении к дню праздника Коневецкой обители (12/25 июня, ко дню памяти Прп.АрсенияКоневского) двух священноиноков обители, «ревностным трудом на пользу Св.Церкви заслуживающих награды», духовника братии, иеромонахов Максима и Дорофея, и о награждении их палицами[ci].

Еп.Михаил сообщал митрополиту о нестроениях в Коткинском православном приходе, где финская группа прихода настолько разошлась с русской, что русская, судя по газетным сообщениям, имеет намерение организоваться в отдельную частную православную общину по образу Гельсингфорской, и о том, что свящ.Усвало просится в лоно МП, и просил указаний владыки[cii].

1 августа 1954 г. в Москве владыка беседовал с прибывшим из Финляндии еп.Михаилом, который передал ему свой доклад о поездке. До этого еп.Михаил уже имел в Москве встречу с Карповым, на которой был положительно решен поставленный митр. Григорием вопрос об открытии в Финляндии новых старостильных приходов. Еп. Михаил просил указаний владыки «по существу изложенных в его докладе вопросов». «Эти вопросы связаны с поездкой митрополита Николая, и я совершенно непричастен к ним, и никакого дела с ними не имел»,[ciii] – писал митрополит в дневнике.

Доклад еп. Михаила по второй командировке так же, как и по первой, расходился с вышеупомянутым докладом митр. Николая, который представлял ситуацию по воссоединению с Финляндской Церковью в радужных красках. Работа в таком режиме подорвала здоровье еп. Михаила.

10-15 августа 1954 г. митр. Григорий принимал у себя Финляндскую церковную делегацию в составе 3 священников, 3 пасторов и 4 мирян, в том числе магистра П. Контканена. Делегация посетила Ленинградскую Духовную Академию, с ее уникальной библиотекой, где более чем 100тысяч экземпляров, побывала в резиденции митрополита и в храмах города. Делегаты были «поражены всем увиденным», высказали благодарность и уверения, что «взаимная встреча еще более укрепит наше общение и единение в деле работы на благо Церкви и на укрепление мира во всем мире»[civ].

4 ноября 1954 г. митр. Григорий послал митр. Николаю телеграмму об открытии приходов в Лахти и Котке.

Еп. Михаил находился отпуске по болезни, когда на заседании Св.Синода 11 ноября 1954 г. он был снят с управления финляндскими делами и оставлен викарием митрополита по Новгородской епархии с переименованием Старорусским.

12 ноября 1954 г., «ввиду отстранения еп.Михаила от дел финляндских, я подал заявление о снятии с меня управления церковными делами Финляндии и передачи этого отделу внешних сношений»,[cv]– записал митрополит Григорий в дневнике. Управление финляндскими делами полностью перешло в ведение ОВЦС.

И сделал это он не только потому, что был отстранен еп. Михаил, и даже не из-за своей огромной занятости по управлению, кроме монастырей и приходов в Финляндии, епархиями Ленинградской, Псковской, Новгородской, Олонецкой, Эстонской, Псково-Печерским и Пюхтицким монастырями, Учебным Комитетом и по приему бесчисленных иностранных делегаций, а потому, что не видел реальной возможности чего-то сделать при несогласованности и бюрократизме в решении не только финляндского, но и других важных вопросов общецерковного значения.

15-16 марта 1955 г. владыка принимал у себя делегацию от Никольской и Покровской общин, которая затем отбыла в Москву.

За рассмотренный период сменилось три Вселенских Патриарха. Начинал Патриарх Алексий I переговоры с Патриархом Вениамином и продолжил с Максимом, который поддерживал довольно неплохие отношения с СССР и с Русской Православной Церковью, и, как уже упоминалось, давал свое согласие на возвращение ФПЦ под омофор Московского Патриарха, но тогда архиеп.Герман приехать в Москву по приглашению Патриарха Алексия I, так же, как и на Совещание 1948 года, не соблаговолил.

В условиях набиравшей обороты «холодной» войны, под давлением Турецкого правительства и не без участия США, в октябре 1948 г. Патриарх Максим был смещен с престола членами своего Синода. Его преемник Патриарх Афинагор стал первым Патриархом после падения Константинополя, не имевшим турецкого (оттоманского) подданства на момент избрания, он был гражданином США.

Своим приветствием Собору ФПЦ 1950 года он, без сомнения, повлиял на то, что рассмотрение вопроса о каноническом статусе ФПЦ было отложено.А 19 мая 1954 г. Патриарх Афинагор заявил об отсутствии какой-либо необходимости в изменении юрисдикции ФПЦ[cvi].

9 июня 1955 г. владыка Григорий писал Патриарху о том, что он посылает ему полученный от Д.Н.Фристеда список членов будущего Собора ФПЦ, с указанием лиц, «которые определенно будут голосовать за воссоединение с нашей Церковью», – это настоятели приходов в городах Лахти, Хамина, Тавастгусе, Котке и псаломщик из храма в г.Або[cvii].

Также митрополит посылал Патриарху статью свящ. Д.Тарвасахо «Каноническое положение Финляндской Православной Церкви», напечатанную 4 мая в местной газете «Новая Финляндия». Как член предстоявшего в августе Церковного Собора, свящ. Д.Тарвасахо вынес на повестку Собора свой проект о выходе Финляндской Православной Архиепископии из юрисдикции Константинопольского Патриархата и о провозглашении ее автокефальною Церковью.

«В этой статье, – писал владыка, – обращает на себя внимание смелое нападение на Константинопольский Патриархат, впервые появившееся в местной печати и принадлежащее православному священнику, находящемуся в недрах Финляндской Православной Архиепископии […]. По письму г.Фристеда, эта статья вызвала среди членов будущего Собора некоторое разъединение. Часть их желает воссоединения с нашей Церковью, другая же часть хочет остаться под Константинополем»[cviii].

«Самый простой способ решения всей этой проблемы находится в руках Константинопольского Патриарха. Он мог бы, если бы только хотел, признать нашу епархию автокефальною церковью, или же освободить ее из подчинения своей юрисдикции. Как в том, так и в другом случае, Патриарх Константинопольский относится к этой проблеме отрицательно, что им и было выражено в его письме в мае месяце прошлого года»,[cix] – писал свящ. Д.Тарвасахо.

Описывая историю борьбы Финляндской архиепископии за независимость от Матери – Русской Церкви, он писал: «1945 год стал действительно «годом угрозы» для нашей православной епархии. В упомянутом году внезапно прибыл в нашу страну Ленинградский митрополит Григорий. Действия этого митрополита вызвали тревогу среди национально-бдительных православных людей. Сразу для начала Григорий забрал от финляндской православной епархии Валаамский и Коневский монастыри»[cx].

* * *

Если в Париж и Америку приезжал митрополит «красный», то в Финляндию – «русский». Русские эмигранты в Европе и в США русофобией, понятно, не страдали.

Но парижский парадокс заключается в том, что многие представители русской эмиграции, также, впрочем, как и правительство Великого Княжества Финляндского, радушно дававшее приют русским революционерам, в свое время достаточно потрудились на ниве свержения самодержавия и превращения Царской России в «красную» и «советскую».

Парадокс же русофобии по-фински состоит в том, что в течение более 100 лет в составе Российской империи Финляндия «не платила никакой подати России, она не знала «международных отношений», от которых предупредительно избавлял ее русский кулак; она понятия не имела, что значит жертвовать за родину кровью своих сограждан. Но мало того, что Финляндию не истощали налогами, охраняли от внешних врагов и почти совсем избавили от тяготы воинской повинности, ее окружили низкими таможенными пошлинами, создав т.о. в лице России громадный рынок сбыта для ее товаров. При таких условиях, понятно, Финляндия могла делать гигантские шаги в развитии своей материальной культуры, и она это сделала...», – писал русский генерал Д.С.Тризна, статью которого прот.Николай (Чуков) опубликовал в еженедельнике «Олонецкая неделя» еще в 1911 г.[cxi].

При этом платили финляндцы России следующим образом: «В Выборгской губернии, как подстоличной, было много русского и православного карельского населения, и совсем не было шведского, однако никакие документы на русском языке в административные учреждения не принимались. Финляндская казна содержала там финские, шведские школы и ни одной русской, проводя через эти школы политику олютеранивания и финнизации православного населения, которое при этом обязано было платить все казенные и общинные подати»[cxii].

Так или иначе, в 1955 г. «десятилетие угрозы» подходило к концу, тем более что финляндскими делами в Московской Патриархии руководил уже митр. Николай, которому архиеп. Герман говорил: «Если бы Вы приехали в 1945 г., было бы все по-другому, он никого из нас не смог убедить в том, что Русская Православная Церковь не хочет русифицировать нашу Церковь»[cxiii].

Ни во время существования Карельского братства, ни тем более в 1945 г. никакой речи о «русификации» не было. Позиция ПРЦ и Карельского братства состояла в защите прав русскоязычного православного населения Великого Княжества Финляндского, позиция РПЦ МП состояла в том же, и еще в защите своих канонических прав.

После заграничных поездок митрополит продолжал получать письма отовсюду, где побывал – из США, с Ближнего Востока и пр. Из Болгарии о церковных делах писал о.Всеволод Шпиллер, из Парижа – М.А.Каллаш. Продолжал писать владыке и Д.Н. Фристед из Финляндии[cxiv].

24 сентября 1955 г. владыка передал Патриарху полученные от Д.Н.Фристеда сведения о постановлениях прошедшего Собора Финляндской Церкви, который отклонил подчинение Московскому Патриарху. Финляндская Православная Церковь отказалась от получения автокефалии от Русской Православной Церкви и предпочла автономию в юрисдикции Константинопольского Патриархата…[cxv]

* * *

Подытоживая десятилетнее выяснение отношений между Церквами(1945–1955 гг.), можно отметить, что Московская Патриархия пошла навстречу ФПЦ во всех вопросах, которые ее тревожили. Финляндская же сторона, в целях отказа от подписанных в 1945 году обещаний, использовала весь арсенал возможных макиавеллевских приемов.

И во всех случаях, и в Париже, и в США, и в Финляндии, как отмечал митрополит, отказ от возвращения в лоно Матери – Церкви Российской имел не церковные, а политические причины. ФПЦ финансировало правительство Финляндии, а Американский митрополичий округ имел поддержку со стороны Госдепартамента и Епископальной Церкви[cxvi].

Меньше других после 1943 г. правительство поддерживало Русскую Православную Церковь в СССР, а если вспомнить 1920–1930 годы, то и вовсе пыталось ее уничтожить. Но Русская Православная Церковь, пройдя через «лихие годы», «окаянные дни» и Великую Отечественную войну, выжила.

С 7 по 28 октября 1955 г. митрополит Григорий возглавлял делегацию РПЦ на торжествах в честь 70-летия автокефалии Румынской Церкви, прославления и обобщения культа некоторых местночтимых святых.

Константинопольскую Патриархию на торжествах представляли архиепископ ФиатрийскийАтанагорас и епископ Мелетинский Якоб, с которыми, по их просьбе, митрополит Григорий имел частную беседу.

13 октября из Ясс он послал Патриарху телеграмму: «Вчера Констан[тинопольские] делегаты в интимной беседе высказали желание получить Ваше официальное приглашение посетить Советский Союз для выяснения некоторых церковных вопросов. Мною были затронуты факты, нарушающие наши прерогативы. Тон беседы вполне дружественный»[cxvii].

Прерогативы РПЦ, в первую очередь, были нарушены Финляндской архиепископией и Западноевропейским экзархатом русских приходов Константинопольского Патриархата, который постепенно отбирал приходы РПЦ МП в свою юрисдикцию[cxviii].

Во время своей поездки в Америку в 1947 г. владыка Григорий несколько раз встречался с Патриархом Афинагором, в бытность его архиепископом и экзархом Греческой Православной Архиепископии Америки[cxix].

Поскольку заявление об «окончательном переходе архиепископии в Константинопольский Патриархат» и отклонение подчинения Святейшему Патриарху Тихону уже имело место (15 февраля 1924 г.), то, возможно, что при личных переговорах Московского Патриарха с Константинопольским или их представителей, даже и после решения Собора ФПЦ 1955 г., можно было бы ситуацию изменить.

Большая программа торжеств, проходивших в разных городах Румынии, подорвала здоровье митрополита.

Командировка в Румынию стала для него последней. Он простудился и на обратном пути слег в помещении Московской Патриархии на Чистом, 5. Врачи констатировали инсульт. 5 ноября 1955 года, на 86-м году жизни, Преосвященный Григорий почил о Господе.

30 апреля 1957 г. Священный Синод Русской Православной Церкви постановил «предать забвению все канонические споры и недоразумения», имевшие место между ФПЦ и РПЦ, признать статус-кво ФПЦ и передать в ее юрисдикцию Ново-Валаамский монастырь[cxx].

7 мая того же года было подписано постановление о восстановлении молитвенно-канонических отношений между Церквами. Дипломатические усилия митрополита Николая закончились подписанием им данного документа со стороны РПЦ. Свою статью в Журнале Московской Патриархии о восстановлении молитвенно-канонических отношений между Церквами митрополит Николай озаглавил «Радостное событие»[cxxi].

Тогда же «свет Валаама» снова забрезжил на родной земле– в Псково-Печерский монастырь наконец-то прибыла «соль земли», семь измученных морально и физически старцев Валаамских...[cxxii]Только не дождались этого ни игумен Иероним, ни монах Иувиан….

Борьба за «мир во всем мире», добрые отношения с Финляндией в целом и с Автономной Финляндской Архиепископией в составе Константинопольского Патриархата в частности, – это все конечно хорошо. Но вот о старцах Патриарх Алексий I, получивший не одно письмо митрополита Григория о желании переезда их в СССР, и если не на Валаам, то в Печоры, а также митрополит Николай, кажется, подзабыли.

Первоначально старцы почему-то были отправлены в Молдавию, и поэтому покинуть Финляндию решились не все оставшиеся в живых насельники, которые хотели вернуться на Родину[cxxiii].

Кроме того, все святыни Старого Валаама и Коневца, иконы Коневской и Валаамской Божией Матери, церковная утварь, старинные иконы, библиотека с редкими книгами, богатства древлехранилища, архивы, – все осталось в Финляндии…[cxxiv]

В изданных недавно ГАРФом письмах Патриарха Алексия I в Совет по делам РПЦ за 1955–1957 гг. нет информации о том, что представители Константинопольского Патриархата приглашались бы в Советский Союз. В данном издании за этот период имеется только одно письмо, касающееся Финляндской Православной Церкви. С 27 июня по 10 июля 1957 г. по приглашению Патриарха Алексия делегация Финляндской Православной Церкви в составе еп. Павла (Г.А.Олмари), ректора духовной семинарии прот.И.Ф.Сухола и члена Церковного управления С.Я. Хяркенена находилась в Советском Союзе. Патриарх принимал гостей в Одессе, митр. Николай – в Москве. «Делегация Финской ц[еркви] мне показалась очень симпатичной, так что я жалею, что она мало времени пробыла в Одессе»,– писал Патриарх Г.Г.Карпову 8 июля 1957 г.[cxxv]

* * *

В то время как митрополит Николай занимался «внешними церковными сношениями» и делом «мира во всем мире», митрополит Григорий, помимо восстановления епархий и выполнения ряда заграничных миссий, восстановил духовное образование в РПЦ. Как сказал Святейший Патриарх Кирилл, «исключительная роль в возрождении не только Ленинградской академии, но всего духовного образования в нашей Церкви принадлежит митрополиту Ленинградскому и Новгородскому Григорию (Чукову). Как в свое время святитель Филарет Московский стоял у истоков открывшейся в 1809 году Петербургской духовной академии, так и митрополит Григорий посвятил становлению и развитию богословского образования в возрожденной после Великой Отечественной войны духовной школе всю свою творческую энергию, богатый опыт и знания»[cxxvi].

В период подготовки к открытию Ленинградских Духовных школ в 1945–1946 гг. митрополит настоял на приеме в них учащихся из Эстонии, со священством которой, в частности с о. Михаилом Ридигером, он познакомился весной 1945 г., когда снимал схизму с Эстонской Церкви. В 1950 г. владыка благословил студента ЛДА, будущего Патриарха Алексия Ридигера, на священство, которое он принял в академическом храме, и на первое пастырское служение[cxxvii].

В своем Послании митрополиту Санкт-Петербургскому и Ладожскому, клиру и пастве епархии по случаю 50-летия со дня кончины митр. Григория (Чукова), Патриарх Московский и всея Руси Алексий II писал:

«Исповедническое служение покойного Владыки митрополита является вдохновляющим примером служения Церкви Христовой в XX веке… Неоценимы заслуги Владыки митрополита Григория по сохранению преемственности богословского образования… Разработанная им система богословского образования выдержала испытание временем и позволила подготовить большое количество священно- и церковнослужителей…Владыка митрополит Григорий успешно совершал архипастырское окормление Саратовской, затем Псковской, Ленинградской, Новгородской, Олонецкой и Таллиннской епархий. Много забот проявлял архипастырь о монастырях Псково-Печерском и Пюхтицком, и о братии Валаамского монастыря. Ответственно выполняя поручения Священноначалия Русской Православной Церкви, он способствовал решению сложных церковных вопросов в ряде зарубежных стран.

Приснопамятный Владыка митрополит постоянно заботился о благе Церкви. Он собирал вокруг себя деятельных, верных, преданных церковному делу и духовному просвещению людей. Являясь сегодня одним из немногих среди ныне живущих, кому судил Господь видеть жертвенное служение Владыки митрополита, сохраняю в своем сердце благоговейную память об этом святителе-исповеднике. До конца дней своих буду помнить его вдумчивые, мудрые советы, которые получил в беседе с ним перед началом моего священнослужения»[cxxviii].

18 сентября 1989 г., благодаря инициативе митрополита Ленинградского и Новгородского Алексия, Совет министров Карелии принял решению передать в пользование Ленинградской епархии Спасо-Преображенский собор Валаамского монастыря с внутренним каре и расположенные рядом скиты. 14 декабря 1989 на остров прибыли первые насельники.

В 1990 г. монастырь получил статус ставропигиального и перешел в непосредственное ведение священноигумена, Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II. В 1991 году Санкт-Петербургской епархии был передан остров Коневец и монастырские постройки.

Началось восстановление обителей.

«Feciquodpotui» – оглядываясь на век минувший и финляндско-монастырскую миссию Преосвященного митрополита Григория, можно сказать, что владыка сделал все, что мог.

Новые поколения архиереев продолжили борьбу за монастыри, новые молитвенники продолжают тысячелетнюю традицию русского монашества. Сохраняется и присутствие Русской Православной Церкви в Финляндии. В благочиние Патриарших приходов в настоящее время входит уже 7 приходов в 5 городах Финляндии, и несколько общин.