Преподавание древних языков в духовных учебных заведениях России имеет своими истоками занятия по церковнославянскому, латинскому, греческому, древнееврейскому языкам в двух образовательных центрах: 1) в Киево-Могилянской академии (образованной в1701 г. на базе Киево-Могилянской коллегии), которая дала России много ученых «западно-руссов» (как их тогда называли), и 2) в Московской Славяно-греко-латинской академии, которая выросла из школы братьев Лихудов (Иоанникия и Софрония), приглашенных царем Феодором в 1685 г. в Россию из Греции.

В Киеве преподавание классических языковвелось по образцу латино-польских коллегий, с преобладанием латинского языка, и было направлено на развитие западной схоластики[1]. В Москве братья Лихуды читали лекции по-гречески, хотя не отказывались и от латинского, за что заслужили порицание Патриарха Иерусалимского. На деле же они вступили в полемику с представителем «латинского учения» Сильвестром Медведевым, и уровень научности их курсов был выше, чем у тогдашних ученых Киевской Академии[2]. Таким образом, первоначально в России параллельно развивались как западные, так и восточные традиции богословского и филологического образования.

При Петре I возобладало западное направление, развитое Феофаном Прокоповичем (1681—1736), знаменитым проповедником и государственным деятелем. Несмотря на приобретение богословского, философского и литературного образования в Риме,Прокопович выступил противником всего католического, больше склоняясь в сторону протестантской науки и образования. В частности, его сочинения замечательны для своего времени ясностью изложения и отсутствием схоластических приемов[3]. В дальнейшем большой вклад в развитие богословского образования и расширения преподавания классических языков внес митрополит Платон (Левшин, 1737—1812), выпускник Славяно-греко-латинской академии (преобразованной в 1814 г. в академию Троице-Сергиевой лавры, теперь МДА).

Несомненно, что изучение древних языков уже на первом этапе своего становления, в конце ХVII — начале ХVIII вв., имело много достоинств. В частности, его трехчастная схема, как видно из учебного плана, предусмотренного Духовным регламентом(от предварительных занятий грамматикой к философии и богословию), кажется принципиально правильной, потому что от любви к слову через любовь к мудрости она вела к источнику всякой мудрости – Богу.

По Духовному регламентуФеофана Прокоповича (1720) виден общий план образования, в большей или меньшей степени реализованный в духовных учебных заведениях XVIII в. Этот план включает восемь ступеней, каждая из которых имела свое название:

1.     Фара – здесь учили читать и писать по латыни.

2.     Инфима включала овладение первыми грамматическими правилами славяно-русского и латинского языка.

3.     Грамматика – первая часть латинской грамматики (морфология) и вся славянская грамматика изучались вместе с географией и историей.

4.     Синтаксима имела основой изучение латинского языка. Здесь начинали заниматься переводами Цицерона, Горация и других классических авторов. На этой ступени вводилось обучение катехизису и арифметике, а также продолжались занятия географией и историей.

5.     Пиитика вводила русское и латинское «стихотворное учение» и практические упражнения в нем.

6.     Риторика – овладение теоретическими основами красноречия вместе с практическими упражнениями.

7.     Философия изучалась наряду с логикой, физикой, метафизикой и политикой.

8.     Богословие имело основой изучение Священного Писания, сочинений святых отцов и постановлений Соборов.

В дальнейшем из филологических дисциплин удержались три, причем каждая из них играла свою важную роль в подготовке будущих богословов и пастырей. Грамматикаприводила к чтению серьезных авторов эпохи золотого века латинской литературы (Цицерон, Гораций) уже в младших классах. Пиитиканаучала восприятию поэтического текста и позволяла перейти к наследию христианской культуры как к живой действительности, отразившейся в литургической жизни Церкви и присутствующей как неотъемлемый элемент во всем ее Предании. Риторикаприобщала к традиции античного образования, при этом брались образцы из христианских авторов: во второй половине XVIII века на уроках риторики ученики читали Цицерона, Лактанция и блаж. Иеронима Стридонского, а также речи митрополита Платона (Левшина) и М.В. Ломоносова. А в последнем богословском классе ученики были способны заниматься изучением Священного Писания, творений отцов и постановлений Соборов по подлиннику.

Итак, филологическая подготовка включала в себя занятия грамматикой, пиитикой (поэтикой) и риторикой, в результате чего ученики могли не только читать латинские тексты, но и самостоятельно составлять их для публичного произнесения. Весь XVIII в. – это господство латинского языка в школьном обиходе. Вплоть до начала XIX века латинская грамматика преподавалась только в духовных училищах, а лекции на латинском языке в семинариях и академиях помогали не забыть достигнутое. Конечно, языковая среда имела огромное значение, и во многом компенсировала отсутствие в то время современных методик преподавания классических языков. Несколько иначе обстояло дело с преподаванием греческого языка.

Митрополит Платон (Левшин) на своем собственном примере в студенческие годы убедился в недостаточности занятий по греческому в семинариях и был вынужден выучить греческий язык самостоятельным способом, путем переписывания грамматики архимандрита Варлаама (Ляшевского), а также практически, слушая в Никольском греческом монастыре «чтение и пение греков». В 1777 году им были организованы два класса греческого языка: для начинающих и для продолжающих. Программа семинарии по греческому языку в конце XVIII в. была такова: в низшем классе изучалась грамматика и делались переводы, в высшем читали творения святых отцов в оригинале[4]. По предписанию Синода ученики должны были «не только по-гречески читать, но писать, говорить и переводить совершенно, для чего и учителей определять достойных и знающих, а в списках учащих и учащихся обозначать, кто из них и как знает греческий язык»[5].

Таким образом, греческий язык уже во второй половине XVIII в. трудами митрополита Платона (Левшина) был окончательно восстановлен в семинариях, хотя уже не как язык преподавания разных дисциплин, а как отдельная дисциплина, занимающая полноценное место в учебном плане. В 1784 году Святейший Синод повелел углубленно изучать греческий язык в Академиях и предоставил особые привилегии «знатокам оного»[6]. С 1798 года он по определению Синода становится обязательным для всех студентов Академий.

Бесспорно, что расцвет русской богословской науки произошел в XIX веке во многом благодаря углублению преподавания классических языков в духовных учебных заведениях. Со второй трети XIX века преподавание в духовных учебных заведениях полностью перешло на русский язык, что, однако, не уменьшило любви к древним языкам, которые с середины века становятся основополагающим моментом богословского образования на всех его этапах.

Иногда преподавание классических языков рассматривают только как официальный заказ государственной политики, как искусственную попытку царизма затормозить развитие «реального» образования. Однако хорошо известно, что для духовных школ вопрос не стоял таким образом: для богослова не было дилеммы между этими двумя путями ввиду невозможности изучить основные богословские дисциплины без знакомства с первоисточниками. Вместе с тем государственная заинтересованность в классических языках не была просто данью времени, за ней стояла их действительная ценность для русского образования, особенно образования духовного.

В докладе игумена Дионисия (Шленова) приводилась точка зрения на древние языки знаменитых профессоров Московской Духовной Академии Н. Каптерева, А. Голубцова, А. Спасского, И. Андреева, согласно которой духовные школы должны были особенно заботливо поддерживать знание классических языков, поскольку без них «развитие богословских и многих небогословских наук, преподаваемых в Академии, безусловно, невозможно»[7]. При этом латинский язык рассматривался как естественная и необходимая параллель греческому языку.

Наука – это высший результат учебной деятельности, и часто приходится слышать, что ею будет заниматься малая, особо одаренная часть нынешних семинаристов, а основная масса «уйдет на приход». Подобная ситуация была и в XIX веке: множество духовных училищ и семинарий обеспечивали прежде всего приходы, и только их лучшие выпускники поступали в Академии. Но в этих начальных и средних учебных заведениях давались очень точные теоретические знания, которые оказывались востребованы на практике: кроме научных знаний перед образованным духовенством было открыто ничуть не менее важное педагогическое поприще, что и сейчас является самым актуальным полем деятельности для духовенства и становится важнейшей составляющей общей миссионерской деятельности Церкви. В XIX – начале XX в. считалось незазорным, если будущий батюшка прочтет несколько песен Гомера и несколько диалогов Платона на языке подлинника.

Поэтому вся грамматика классических языков преподавалась уже в духовных училищах, в которых успевали прочесть значительную часть Нового Завета на этих языках. Основной задачей семинарии было чтение классических авторов и святых отцов, тогда как грамматику нужно было только повторять. Конечно, можно развести в диаметрально противоположные стороны науку и приход, теорию и практику; но едва ли это даст реальную перспективу для укрепления влияния и авторитета Церкви в современном обществе.

Необходимость основательного знания древних языков для занятия богословскими предметами подтвердилась в ходе реформ духовного образования в XIX веке, когда греческий и латынь всегда были на первом месте в качестве важнейших дисциплин (по числу часов и по серьезности отношения к ним). В отличие от современных языков, они никогда не переводились в разряд факультативных занятий. Иногда они назывались предметами второй группы, но это означало только то, что они относились к группе предметов практических, для усвоения которых требовалась живая связь учителя с учениками, т.е. семинарские занятия.

По реформе 1808—1814 гг. в академии преподавались греческий, латинский, древнееврейский, французский, немецкий; эти же языки преподавались в семинарии, причем древние обязательно, а современные факультативно. Курс начальной грамматики классических языков был включен в программу духовных училищ: грамматика проходилась в низшем отделении училища, а в высшем читались отрывки из авторов и главы из Евангелия. Интересны данные из материалов Рязанского государственного архива: согласно отчетам Касимовского духовного училища в 1823—1824 учебном году прочитаны первые три Евангелия целиком и 4 главы Евангелия от Иоанна, при этом все (кроме Евангелия от Иоанна) – также с этимологическим и синтаксическим разбором. Этим разбором достаточно успешно занимались простые деревенские дети: из 32 учеников лишь четверо, по оценке учителя, не обнаружили никаких успехов по отсутствию природных дарований. Данная программа не является специфическим отличием Касимовского духовного училища, которое отнюдь не было каким-то филологическим центром; она исполнялась во множестве начальных духовных учебных заведений на протяжении всего прошлого века, что подтверждается архивными материалами и публикациями.

Самой серьезной реформой духовного образования оказалась реформа 1867—1869 гг., по которой были созданы наиболее благоприятные условия для изучения классических языков: увеличено число часов, повышено качество преподавания, оптимизирована последовательность чтения классических и христианских авторов. Такое стремительное расширение классических языков происходило при непосредственной поддержке государя; недаром в подлиннике данного устава он написал: «Быть по сему»[8].

Древние языки стали занимать в четырехлетней программе духовных училищ наибольшее место – греческий преподавался 18 часов в неделю, латинский – 22; по числу часов с древними языками сопоставима только арифметика (11) и русский язык с церковнославянским (11). Священное Писание вместе с катехизисом и литургикой составляли всего 12 часов, но при этом преподаватель этих предметов прекрасно знал, что в своих занятиях он опирается на все те знания (прежде всего знания оригинальных текстов), которые почерпнуты учащимися на занятиях древними языками. Поверхностное прохождение материала не допускалось[9].

При этом равное внимание уделялось обоим древним языкам: перевес латинского над греческим в училище компенсировался обратным перевесом в семинарии (20 часов греческого и 15 латинского). Осознание неразрывной связи двух языков видно во внимании, уделявшемся подготовке преподавателей этих языков (для семинарий), которые заканчивали академию: слушая лекции по одному языку, в качестве подготовки к испытанию на степень магистра, они должны были слушать лекции и по другому языку[10].

С учетом того, что элементарные грамматические сведения и первые устойчивые навыки чтения текстов приобретались в училищах, типичная программа семинарии того времени состояла из чтения классических авторов (в течение первых четырех лет) и параллельного чтения Священного Писания и отцов Церкви на двух последних курсах семинарии. Этот план не был кардинальным новшеством, но продолжал сложившуюся традицию, особенно после улучшения уровня преподавания в семинарии по Новым правилам1840 года. Для образца приводятся учебные планы Рязанской духовной семинарии: 1) за 1883—1884 учебный год, накануне известной реформы 1884 года и 2) за 1914—1915 учебный год.

Последние, гораздо более скромные по количеству пройденных текстов, все же свидетельствуют: несмотря на условия военного времени, тексты продолжали быть неотъемлемым элементом программы. Приведенные учебные планы показательны. Программа 1883/4 г. — пример максимальных требований, программа 1914/15 — минимальных.

Программа по древним языкам всегда заключалась в чтении классиков, Нового Завета и святых отцов. Правда соотношение их в разные годы могло меняться: например, в Рязанской духовной семинарии до 1823 г. читали на греческом по преимуществу классиков, а после 1823 г. и до 1840 г. святых отцов[11]. Объемы прочитанного: за год читали до 700 строк поэтического текста, до 50 страниц прозаического. В учебном плане, утвержденном в 1867 г. очень много классиков. Всем было очевидно, что чтение классиков — неизбежный этап, оправданный с точки зрения учебного процесса, без которого трудно достичь глубокого понимания святых отцов.

«При изъяснении Священного Писания Нового Завета (в V и VI классах), воспитанники, под руководством преподавателя, должны прочитывать Евангелия и Апостольские Послания по-гречески»[12], — это примечание 1-е к Уставу 1867 г. повергло преподавателей в недоумение, как за такое ограниченное число часов прочитать весь Новый Завет, да еще вместе с Пятикнижием Моисея: «Так, в одном Пятикнижии Моисея, — читаем в докладной записке того времени, — заключается 187 глав, которые приходится наставнику прочитать и объяснять в 72 класса (часа); в посланиях апостольских и Апокалипсисе святого Иоанна Богослова 148 глав, а классов, отведенных для прочтения на греческом языке 110…»[13]. Таким образом, ни у кого не вызывало сомнения, что Священное Писание можно читать целыми книгами, интересовала только техническая сторона дела, а именно, как прочесть положенные тексты в указанное число часов. Семинаристы, приобретя навыки чтения произведений, стилистически более сложных, чем Новый Завет, приступали к свободному чтению новозаветного или святоотеческого текста без психологического или профессионального барьера.

Из программы видно, что в старших классах Семинарии читали также святых отцов по-гречески, и на это чтение было отведено специальное время в рамках особого предмета Чтение Отцов Церкви по-гречески.Несмотря на то, что по Уставу 1884 г. данный предмет был упразднен, само чтение осталось, как видно, например, из программы 1914/15 уч. г. Сама идея чтения авторов и Нового Завета в курсе Семинарии всегда поддерживалась самыми передовыми людьми, например, профессором Глубоковским, который в 1896 г. для занятий чтением Нового Завета в оригинале предложил ввести по уроку в неделю в двух последних классах Семинарии. При этом, по словам Глубоковского, «...крайне нежелательно, чтобы эти уроки — подобно еврейскому и новым языкам… предоставлялись свободному выбору желающих, при чем самый предмет покажется неважным или излишне обременительным. Он должен быть обязательным для всех и приходиться в штатное время».

Таким образом, по уставу 1867 г. успешное усвоение классических языков проходило за 8 (латынь) и 7 (греческий) лет (не считая трех лет в Академии) со средней нагрузкой около 5 часов в неделю по каждому языку, и завершалось чтением Священного Писания (по З часа в неделю) и святых Отцов (по 2 часа в неделю) на двух последних курсах Семинарии.

Вместе с тем даже при такой системе хороший результат быстро терялся из-за того, что изучение грамматики древнего языка прекращалось за два года до окончания Семинарии. К такому выводу пришла комиссия Церковно-Практического отделения, изучавшая результаты вступительных экзаменов в МДА[14]. Значительно лучшее знание греческого, несомненно, связано с тем, что он остался на последних курсах в виде чтения новозаветных текстов, хотя такое практическое знакомство («по навыку в языке они могут переводить греческую речь») оказывается недостаточным в виду слабости грамматических знаний. Из той же области причины худшего знания латыни: «в последних двух классах семинарии этот язык не преподается». Очевидно, что комиссия прекрасно понимала, что значит перерыв в изучении языка, и видела последствия этого перерыва. Данный разрыв был отчасти устранен реформой 1884 г., по которой языки на старших курсах Семинарии были восстановлены, хотя и не в желаемой степени (по 1 часу в неделю).

По Уставу 1884 г. древние языки получили «совершенно равные права» в училищах и семинариях (в училищах по 16 часов в неделю, в семинариях – по 14). Древние языки оказались наиболее сокращенными лишь по указу Священного Синода от 3 сентября 1906 г. — по 10 часов в неделю в училищах и семинариях. Но даже в таком случае, несмотря на то, что в 5и 6 классах семинарии все языки преподавались факультативно, общее число обязательных часов было достаточным для того, чтобы приобрести навыки чтения текста за время учебы в семинарии. Задача факультативных занятий в двух последних классах семинарии была в серьезном углублении полученных знаний, а не в сообщении таковых.

Ситуация предреволюционного времени оказалась не самой благоприятной для древних языков, как показали вступительные экзамены в академию. Игумен Дионисий (Шленов) отмечал, что падение интереса к древним языкам, особо проявившееся в 1907, 1908, 1909 уч. г. (и связанное с сокращением часов), точно совпадает по времени с расшатыванием учебной дисциплины в связи с революционными веяниями той эпохи и с ослаблением усердия к богословской науке, которое констатировал Учебный Комитет. Таким образом, дореволюционный опыт учит, что никакого укрепления богословских дисциплин при уменьшении преподавания древних языков не происходило. Вполне справедливо отметил С.И. Соболевский: «... без знания греческого языка так же нельзя быть грамотным христианином, как грамотным русским без знания русского литературного языка»[15].

Несоответствие уровня знаний студентов этим высоким требованиям привели С.И. Соболевского к выводу о том, что «преподавание латинского и греческого языков в духовных училищах и семинариях стоит не на должном уровне»[16]. Таким образом, великий русский ученый прекрасно понимал, что дело совсем не в способности или неспособности студентов, а в системе преподавания, которая имеет несоизмеримо большее значение.

Вообще же можно констатировать, что древние языки наряду с русским и церковнославянским, в отличие от всех остальных, никогда полностью не переводились в разряд факультативных, даже в самые неблагоприятные времена. Их расцвет во второй половине ХIХ века инекоторый упадок в начале ХХ века соответствовали состоянию русской богословской науки в целом.

Серьезность семинарской программы по древним языкам подтверждается постановкой преподавания в академиях (засвидетельствованной в журналах заседаний Совета Московской духовной академии, а также в отчетах). Уровень выпускников семинарий, с одной стороны, виден по результатам вступительных экзаменов в академию, с другой — по программе занятий классическими языками в академии.

Положение классических языков в академиях могло бы составить тему отдельной работы. Приведем некоторые предварительные наблюдения. Устав 1869 года ввел в академиях специализацию, когда все дисциплины были распределены по трем отделениям. Нужно отметить, что древние языки и литература на них, а также один из современных, преподавались на всех отделениях в равном объеме (в основном один из классических языков, а также древнееврейский).

Тем не менее, в истории Московской духовной академии есть краткий период, когда преподавались два языка одновременно. С 1878/9 учебного года было введено обязательное преподавание обоих классических языков с указанием проводить не менее двух лекций в неделю (причем обязательное изучение этих языков было распространено и на студентов IV курса МДА), и только Устав 1884 г. вернул прежнее положение (один древний и один новый язык стали относиться к группе предметов по выбору). Не случайно именно этот период оказался самым плодотворным и с точки зрения богословия: с одной стороны, живы были еще старые профессора; с другой стороны, в эти годы начинали свою деятельность те, кому было суждено дожить до самого заката академии после октябрьского переворота.

Уровень подготовки выпускников семинарий (абитуриентов академии) был достаточно высоким: например, на вступительных экзаменах в МДА в 1882 г. из 123 студентов «балл менее 3» получили по греческому 5 абитуриентов, по латинскому 4[17]; в 1901 г. из 64 студентов лишь 9 получили тройки[18].

На вступительных экзаменах выпускники семинарий читали латинских и греческих классических авторов. На экзамене по латинскому языку требовалось достаточное знание латинских слов, грамматики, а также навык чтения латинских писателей[19]. Учащиеся читали довольно сложные тексты типа сочинения Цицерона «О природе богов», которое по своему развитому философскому языку и риторической разработке темы соответствовало интеллектуальному и культурному уровню тогдашней римской элиты. С такого рода трактатами были, безусловно, знакомы латинские христианские апологеты, хорошо знавшие, в частности, и Цицерона.

На вступительных экзаменах по греческому языку предлагались отрывки из творений св. Василия Великого, св. Григория Богослова и св. Иоанна Златоуста, а из сочинений «языческих классиков» — отрывки из Гомера и Платона. Времени, отведенного для классических языков в училище и семинарии, учащимся было достаточно для того, чтобы любое место средней сложности из христианских и классических авторов они могли прочесть «с листа».

Несмотря на то, что в духовных училищах и семинариях древние языки изучались в течение максимум 9 — минимум 6 лет, в академиях для них всегда выделялись специальные часы, хотя они и не превышали двух раз в неделю в течение 2-3 лет. При всех недочетах семинарского преподавания, в академиях никогда не возвращались к повторению или изучению элементарной грамматики, но всегда велись занятия по трем основным направлениям: 1) история литературы на данном языке с чтением характерных мест из разных авторов; 2) чтение одного автора классического или христианского с подробным историко-филологическим комментарием; 3) новозаветный язык (греческий). Кроме того, могла читаться история языка как такового или курс палеографии. Когда в 1869 г. была введена специализация, древние языки преподавались в одно и то же время на всех трех отделениях, то есть знание вышеназванных направлений считалось важным в равной степени для всех.

Итак, мы видим, что семинаристы занимались в течение как минимум 4-х лет чтением классических и патристических текстов, а академисты в течение З-х (или 2-х). При элементарном подсчете окажется, что на теоретическое изучение хватало двух лет в духовном училище, а все оставшееся время посвящалось практическим занятиям, которые строились по определенному плану и программе.

В настоящее время, когда некоторая недостаточность даже первоначальных теоретических занятий, объясняемая рядом объективных обстоятельств из недавнего прошлого, сделала невозможным переход к практическим занятиям, было бы нелишним вспомнить точку зрения известного патролога Ивана Попова о значимости именно практических занятий для постижения предмета и вообще для научной деятельности: «...Научный анализ по необходимости разрушает литературное целое и не может воспроизвести тот живой дух, который веет в каждой строке, когда знакомишься с литературным произведением лично. Оттого одно чтение искусно выбранных отрывков дает учащимся более живое понятие об изучаемом авторе, чем многотомное исследование о нем…»[20]

В дореволюционной академии освобождение от вступительных экзаменов по древним языкам было редкой мерой, в основном из милости применявшейся к студентам иностранного происхождения, которые не имели возможности их выучить ранее по объективным обстоятельствам. Например, выпускник Тифлисской семинарии Ф. Жордания не изучал языков по старой программе, а после введения новой в 1872 г. не сумел их освоить. Совет академии решил зачислить его с обязательным изучением одного языка, без удовлетворительного знания которого переход на IV курс был невозможен. Подобного рода снисхождение было оказано двум сербским иеромонахам: их приняли в МДА без экзаменов по древним языкам, но с обязательным условием изучения одного из них[21].

Освобождение от изучения языков не практиковалось вообще. Дипломированный академический богослов без знания классических языков был немыслим. Лишь в крайнем случае студентам из Японии, выпускникам семинарии при Русской Духовной Миссии, по просьбе св. епископа Николая (Касаткина), было разрешено вообще не сдавать классических языков с правом получения ученых степеней, но без предоставления им «прав службы в пределах Российской империи»[22]. Причина такого подчеркнуто высокого отношения к классическим языкам исходила из глубокого осознания их необходимости в деле систематического духовного образования и незаменимой помощи в становлении православного ученого.

В целом к древним языкам относились не как к предметам, препятствующим другим (при слабом изучении они действительно являются таковыми), а как к помогающим, правда, только в случае серьезного отношения к ним. В настоящее время высказывается точка зрения совершенно справедливая, что семинария — это не филологический вуз, и что мы должны готовить богословов, а не филологов. По этой причине предлагается сохранить минимальное количество общеобязательных часов на древние языки, а в качестве аргумента приводится указание на слабые возможности учащихся и их перегруженность другими дисциплинами. Профессора ХIХ века ратовали как раз об обратном. Например, профессор Д. Муретов считал совершенно невозможным читать вводные курсы по Ветхому Завету без опоры на оригинальный текст. Слова профессора Д. Муретова о невозможности перегрузки от усиления еврейского языка столь же подходят к оправданию классических языков: «Существенного обременения для студентов при введении этой меры последовать не должно, потому что увеличение лекционных часов... вознаграждается существенным облегчением, которое доставляется знанием еврейского языка при занятиях Священным Писанием…»[23].

Конечно, не всегда преподавание древних языков велось на достаточном уровне и вызывало живой интерес. «Понятно, что латинский язык был для нас и мертвою и мертвящею буквой, и мы по необходимости ушли в нем недалеко, не обладая большой практикой путем штудирования авторов», — писал Н. Глубоковский[24]. Единственный способ преодолеть это состояние, с точки зрения того же Глубоковского, заключается в том, «чтобы не морить учеников на механическом затверживании грамматических правил и случайных вокабул, а знакомить их практически на возможно большем чтении классиков, чтобы древние языки усвоялись достаточно и с любовию к ним, но не с душевною тяготою»[25]. Очевидно, что при краткой программе этот неприятный настрой от первого столкновения со сложной грамматикой будет неискореним и преодолеть нежелание учить языки лучше не посредством бегства от предмета в сторону предельного сокращения, а выведение его на серьезный уровень, чтобы изучающий его имел возможность достигнуть искомой цели.

Преподавание классических языков до революции никогда не переводилось в разряд факультативных предметов. Основами грамматики овладевали уже в училищах и продолжали изучать в семинариях, выпускники которых умели читать и довольно сложные оригинальные тексты. В академии лишь закреплялся углубленный навык анализа текста. Программа по древним языкам всегда заключалась в чтении классиков, Священного Писания и святых отцов, даже если соотношение их в разные годы менялось, всем было очевидно, что чтение классиков — неизбежный этап, оправданный с точки зрения учебного процесса, без которого трудно достичь глубокого понимания Нового Завета и святых отцов.