В многовековую историю непростых взаимоотношений Русской и Константинопольской Церквей 1920–1930-е гг. вошли как один из самых мрачных периодов. Важную роль в этом сыграл представитель Константинополя в СССР архимандрит Василий (Димопуло).

Автор не располагает данными о начальной биографии будущего архимандрита Василия. Известно, что в Москве он появился в качестве спутника своего дяди и предшественника на посту представителя Константинопольского Патриарха архимандрита Иакова. В ноябре 1917 г., в день интронизации Святейшего Патриарха Тихона, этот архимандрит (дядя) произнес по-восточному цветистую приветственную речь. «Мы, скромные представители святейших Церквей Востока, с которого воссиял спасительный свет Христовой веры, преисполнены радости от того, что на нашу долю выпало редкое счастье лично присутствовать и быть, так сказать, свидетелями великого события […]. Ты будешь иметь […] братскую помощь и любовь маститых Святейших Патриархов Востока», – торжественно обещал тогда Патриарху Тихону архимандрит Иаков[1]. Обещания грека стоили недорого. Уже в августе 1922 г. архимандрит Иаков присутствовал в качестве почетного члена президиума на съезде обновленческой «Живой Церкви» в Москве, на котором было выдвинуто требование «лишения священного сана патриарха Тихона как главного виновника современной церковной разрухи». Еще одним участником съезда «Живой Церкви» стал другой видный грек – представитель Александрийского Патриарха архимандрит Павел[2].

В августе 1923 г. российскими обновленцами был организован «Священный Синод» во главе с архиепископом (в расколе «митрополитом») Евдокимом (Мещерским). Тогда же высшим обновленческим органом было решено «восстановить связь с заграничными Восточными Православными Церквами». «При этом, – сообщала обновленческая печать, – Высокопреосвященным митрополитом Евдокимом было отмечено, что 7 августа к нему на Троицкое подворье являлись с официальным приветствием представители восточных патриархов: Константинопольского – архимандрит Иаков, и Александрийского – архимандрит Павел. Во время ответного визита архимандритом Иаковом было заявлено митрополиту Евдокиму, что о всех происшедших церковных переменах уже сообщено в благоприятном смысле Вселенскому Константинопольскому Патриарху»[3].

Вселенским Патриархом в тот момент еще числился небезызвестный Мелетий IV (Метаксакис). Вскоре он отрекся от Престола и его преемником в декабре 1923 г. стал Патриарх Григорий VII. А в январе 1924 г. московский представитель Константинополя архимандрит Иаков помер. За всей этой чередой событий ответ Фанара на отправленное еще в августе 1923 г. письмо обновленческого «Синода» изрядно подзадержался. Пауза была прервана появлением на обновленческой сцене Василия (Димопуло), занявшего место почившего дяди. «По распоряжению Святейшего Вселенского Патриарха Григория VII, представитель его, Саккелион (так – свящ. А. М.) Василий Димопуло, 23 марта 1924 г. вручил Высокопреосвященнейшему Евдокиму, митрополиту Одесскому патриаршее послание по вопросу о введении нового стиля», – тожественно возвестила своим читателям газета «Церковное Обновление» в апреле 1924 г.[4]

Жест внимания со стороны греков обновленцы восприняли с небывалым воодушевлением, истолковывая его как акт признания их «Синода». В ответ на грамоту о новом стиле они отправили на Фанар свою грамоту, в которой выразили Патриарху Григорию «чувство глубочайшей радости». «Тысяча тысячей благодарности отовсюду понесется к подножию трона Вселенской Патриархии за этот акт мудрой, решительной и дальновидной ее церковной икономии, – писали они. – И наша гражданская власть, имея немалый ущерб от церковной неупорядоченности в области календарного вопроса, встретит этот мудрый акт Вашего Святейшества с чувством признательности и одобрения». Для Константинопольской Патриархии «признательность» советской власти, конечно, была бы значительно важнее льстивых слов обновленцев, особенно если бы она выразилась в ходатайстве большевиков за Фанар перед турками. В конце своего послания обновленцы обращались к Патриарху Григорию с новой просьбой: «В горячих заботах об умиротворении церковных настроений и спасения церкви, Священный Синод Российской Православной Церкви, 11 мая текущего года в г. Москве собирает Великое Соборное Совещание. Прилагая при сем программу Совещания, Русский Священный Синод просит Вас, Ваше Святейшество, прислать на это Совещание полномочных депутатов, которые помогли бы нам внести глубокий мир в нашу, ныне многомятежную жизнь церковную»[5].

Одновременно обновленческий «Синод» своим посланием довел «до всеобщего сведения», что «восточная церковь в лице вселенского константинопольского патриарха Григория VII и представителей других восточных патриархов (антиохийского и александрийского), находящихся в Москве, давно порвала всякое общение с бывшим патриархом Тихоном»[6]. На это Патриарх Тихон ответил посланием к Церкви от 15 апреля, в котором заявление обновленцев о разрыве с ним Восточной Церкви квалифицировалось как обман. «К сведению верующих и в обличение неправды архиепископа Евдокима сообщаем, что послание Вселенского Патриарха Григория VII о введении на Востоке нового стиля доставлено Нам и адресовано на Наше имя представителем Вселенского Патриарха сакеллионом Василием»[7]. Как видно, сакеллион Василий про Патриарха Тихона при случае тоже вспоминал, но обновленцы были ему ближе и действовал он явно в их пользу.

Согласно заверенному Василием (Димопуло) документу, 17 апреля 1924 г. Григорий VII на заседании своего Синода предложил: «Считая необходимым, чтобы для скрепления снова вековых уз и для подачи возложенного на нас долга оказания церковной помощи к общей любви и соединению мы изучили точно течения русской церковности, известной по имени “Живая Церковь”, и особенно печальнейших церковных разногласий и разделений, и чтобы мы имели полную возможность умиротворения дел и полного прекращения настоящей аномалии, происходящей или от непонимания сущности произошедших внешних перемен или от чрезмерного и бесполезного возвращения к взглядам и старым системам, потерявшим уже всякую жизненную силу и смысл, предлагаем Священному Синоду послать от Матери Церкви Константинопольской к дочери ее, братской Православной Русской Церкви в России, как это часто бывало в прошлом и исключительных обстоятельствах, особую надлежащую Миссию, снабженную рекомендательными письмами к Русскому Правительству и уполномоченную изучать и действовать на месте на основании и в пределах, определенных инструкцией, согласных с духом и преданиями Церкви. Мы надеемся, что с Божией помощью, она сможет помочь словами любви и указаний к восстановлению согласия и единения во всей братской Русской Церкви ко благу всех православных»[8]. Смысл этой чрезвычайно многословной и витиеватой фразы заключался в пожелании отправить из Фанара в Россию особую делегацию, которая, опираясь на живоцерковников и правительственных агентов, взялась бы «восстанавливать согласие и единение во всей братской Русской Церкви». Константинопольский Синод поддержал предложение своего председателя.

Вскоре эта история получила скандальное продолжение. В мае 1924 г. в переводе и с заверением архимандрита Василия был пущен в ход документ под названием «Вступительная речь Его Святейшества Вселенского Патриарха Григория VII и постановление Священного Синода об основах работы отправляющейся в СССР Патриаршей Миссии». Согласно этому документу, Патриарх Григорий заявил, что « по приглашению церковных кругов СССР» (обновленческих, разумеется) он принял предложенное ему «дело умиротворения происшедших в последнее время в тамошней братской Церкви смут и разногласий, назначив для этого особую патриаршую комиссию из архиереев». Комиссия должна была «отправиться туда, чтобы содействовать с Божией помощью словами любви и путем разных указаний восстановлению согласия и единения в Братской Церкви ко благу всего Православия». Далее особо оговаривалось, что «отправляющаяся комиссия в своих работах должна опираться на те тамошние церковные течения, которые верны Правительству СССР», то есть на обновленцев. «Ввиду возникших церковных разногласий, – заявлял далее, согласно документу, Патриарх Григорий, – мы полагаем необходимым, чтобы Святейший Патриарх Тихон ради единения расколовшихся и ради паствы пожертвовал собою, немедленно удалившись от Церковного Управления, […] и чтобы, одновременно, упразднилось, хотя бы временно, патриаршество, как родившееся во всецело ненормальных обстоятельствах в начале гражданской войны, и как считающееся значительным препятствием к восстановлению мира и единения. Вместо упразднившегося патриаршества высшее церковное Управление там должен принять ныне свободно и канонически избранный Синод, который и выработает детали Синодального Управления Церковью в СССР»[9]. Иными словами Патриарху Тихону предлагалась немедленная сдача обновленцам, равно как и всем членам Патриаршей Церкви подчинение обновленческому «Синоду», якобы «свободно и канонически избранному», а в действительности сформированному 6-м отделением Секретного отдела ОГПУ из осведомителей этого ведомства.

1 июня 1924 г. в «Известиях» появилась статья с броским заголовком «Вселенский патриарх отстранил бывшего патриарха Тихона от управления Российской церковью». В статье было сказано: «Московский представитель Вселенского патриарха архимандрит Василий Димопуло сообщил представителю РОСТа следующее: “Мною получено только что из Константинополя сообщение о том, что Константинопольский патриарший Синод, под председательством Вселенского патриарха Григория VII, вынес постановление об отстранении от управления Российской Православной Церковью патриарха Тихона, как виновного во всей церковной смуте. Постановление это вынесено на заседании Синода при Вселенском патриархе 6 мая и принято единогласно”. […] Вместе с тем Константинопольский патриарх посылает в Москву авторитетную комиссию из виднейших восточных иерархов для ознакомления с делами Российской Православной Церкви. […] Одновременно Вселенский Патриарх признал Российский Синод официальным главой Российской православной церкви и запретил к священнослужению всех иерархов, бежавших из России в эмиграцию, во главе с Антонием Храповицким. Все эти иерархи предаются церковному суду»[10].

6 июня выписки из протоколов заседаний Константинопольского Синода по русским церковным делам были отправлены архимандритом Василием особым письмом Патриарху Тихону. Глава Православной Российской Церкви ответил в том же июне 1924 г. самому Патриарху Григорию: «Священные Соборы (см. 2-е и 3-е правила II Вселенского Собора и др.) за епископом Константинопольским […] признавали и признают первенство перед другими автокефальными Церквами чести, но не власти. Помним и то правило, что, “не быв приглашены, епископы да не приходят за пределы своея области для рукоположения или какого-либо другого церковного распоряжения”. А потому всякая посылка какой-либо комиссии без сношения со Мною, как единственно законным и православным Первоиерархом Русской Православной Церкви, без Моего ведома не законна, не будет принята русским Православным народом и внесет не успокоение, а еще большую смуту и раскол в жизнь и без того многострадальной Русской Православной Церкви»[11].

Еще одним направлением деятельности фанариотов, угодным советской власти и обновленцам, стало третирование русских зарубежных иерархов. В особенно трудном положении тогда оказались пребывавшие в Константинополе архиепископы Анастасий (Грибановский) и Александр (Немоловский). 30 апреля 1924 г. Константинопольский Синод начал против них следствие, на время которого предписал им «воздержаться от всякого священнодействия и какого бы то ни было распорядительного церковного деяния». Русским клирикам в Константинополе было предписано за богослужением поминать только Вселенского Патриарха, иными словами – запрещалось поминать Патриарха Тихона. «Что же касается заявленного обвинения и против других русских архиереев, пребывающих в пределах других Православных Церквей, как вмешивающихся в главнейшие вопросы религиозного и церковного свойства и определенно в церковные вопросы здешней русской колонии, именующих себя “Архиерейский Синод Русской Православной Церкви за границей”, – гласил фанариотский документ, заверенный, по обыкновению, Василием (Димопуло), – то постанавливается, чтобы надлежащим образом было сообщено им, что существование и деятельность Русского Синода в чужой церковной области по церковным канонам никакой канонической силы иметь не может и что, следовательно, он должен, как можно скорее, прекратить свое существование»[12].

На открывшемся в Москве 10 июня 1924 г. «Предсоборном совещании», как сообщалось в обновленческой печати, присутствовали два греческих архимандрита – представители Константинопольского и Александрийского Патриархов. «Почетным председателем совещания провозгласили вселенского патриарха Константинопольского Григория VII. […] Приветствие от Константинопольского патриарха Григория VII читал сам представитель его архимандрит Василий по-русски»[13]. «В приветствии говорится, что деятельность совещания привлечет внимание всего православного востока, чем больше будет положено любви в труды совещания, тем больше будет надежд, что дело умиротворения увенчается успехом и благословением святейших восточных патриархов», – обтекаемо пересказала выступление архимандрита Василия обновленческая газета[14].

В июле 1924 г. архимандрит Василий, решив, видимо, что Константинополь достаточно потрудился для большевиков и российского обновленчества, обратился от имени Вселенского Патриарха и «всего Константинопольского пролетариата» уже напрямую к представителям советской власти, а именно к главе Секретариата по делам культов при Президиуме ЦИК СССР П. Г. Смидовичу: «Одолев своих врагов, победив все препятствия, окрепнув, Советская Россия может теперь откликнуться на просьбы пролетариата Ближнего Востока, благожелательного к ней, и тем еще больше расположить к себе. В Ваших руках, тов. Смидович, сделать имя Советской России еще более популярным на Востоке, чем оно было ранее, и я горячо прошу Вас, окажите Константинопольской Патриархии великую услугу, как сильное и крепкое правительство могущественной державы, тем более что Вселенский Патриарх, признаваемый на Востоке главой всего православного народа, ясно показал своими действиями расположение к советской власти, которую он признал»[15].

« Великой услуги» советское правительство Константинопольской Патриархии оказывать не стало, но обновленцы, как смогли, архимандрита Василия отблагодарили. В их печатном органе прошло сообщение: «6 ноября на заседании свящ. синода присутствовали представители восточных патриархов – вселенского, архимандрит Василий, и Александрийского – архимандрит Павел. По предложению председателя св. синода митропол. Евдокима, оба единогласно избраны почетными членами синода»[16]. Надо полагать, что благодарность обновленцев представителям Востока имела и материальное выражение, но об этом в печати уже не сообщалось.

Патриарх Григорий VII скончался в ноябре 1924 г. Константинопольский Престол он занимал менее года, но память о себе оставил долгую. «17 декабря на вакантную кафедру Вселенского патриарха, –сообщил вслед за этим обновленческий печатный орган, – избран митрополит Дерконский Константин, […] о чем Священный Синод уведомлен представителем Вселенского патриарха в России архимандритом Василием»[17]. «Этот иерарх вполне поддерживает обновленческое церковное движение, – заявил о нем Василий (Димопуло). – Константин VI всецело продолжает проводить линию своего предшественника Григория VII»[18]. Обновленцы тепло поздравили новоизбранного Патриарха, в ответ на что получили грамоту (в переводе и заверении архимандрита Василия, разумеется): «Ваше высокопреосвященство, митрополит кир Евдоким, возлюбленный во святом духе (так в публикации – свящ. А. М.) брат и сослужитель нашей мерности, благодать и мир божий да пребудут с Вами». Далее шли дежурные благодарения за поздравление и конец: «Вознеся со всяким тщанием молитву о мире и единении святой вашей церкви (Российской – свящ. А. М.), просим от бога всего самого наилучшего. Благодать и милость его да пребудет с вашим высокопреосвященством. Вселенский патриарх Константин, возлюбленный о Христе брат»[19].

27 января архимандрит Василий принял участие в работе «Всероссийского съезда расширенного пленума Священного Синода Российской православной церкви и активных работников по проведению церковного обновления». «Архимандрит Василий, – сообщало “Церковное Обновление”, – передал съезду свое приветствие. Председатель предлагает пленуму благодарить вселенского патриарха за внимание Русской церкви»[20]. Начало общения с новым Патриархом при посредничестве архимандрита Василия для обновленцев было весьма обнадеживающим. Святейший Константин VI, однако, проуправлял Вселенской Патриархией еще меньше, чем Григорий VII, и 30 января 1925 г. был выслан из Константинополя турками, успев, однако, объявить о созыве в день Пятидесятницы 1925 г. в Иерусалиме Вселенского Собора.

На положении архимандрита Василия перемены в Константинополе не сказались. «Программу работ будущего Вселенского Собора» он передал в начале 1925 г. обновленческому «Синоду», который с осени 1924 г. вместо «митрополита» Евдокима (Мещерского) возглавлял «митрополит» Вениамин (Муратовский). Хотя в «Программе работ будущего Вселенского Собора» о Русской Православной Церкви ничего сказано не было, ее появление вызвало у обновленцев очередной взрыв энтузиазма. «Вестник Священного Синода», возобновленный весной 1925 г., открылся подборкой материалов под заголовком «О Вселенском Соборе». «После многих лет томительного сумрака загорается на Востоке заря оживления православного сознания, – радостно вещали обновленцы. – С благословения Вселенского Патриарха Константинопольского Константина VI (с согласия других патриархов Восточных) на день Св. Пятидесятницы назначен в Св. граде Иерусалиме созыв Вселенского Собора, о котором, наряду со всеми христианскими Церквами, извещена и наша Церковь Российская через Священный Синод ее»[21]. Обновленческое руководство сразу же начало деловито готовиться к поездке в Иерусалим, сформировав 31 января 1925 г. «Предсоборную комиссию». «Представительство Русской Церкви на Вселенском Соборе […], – постановила комиссия, – признать необходимым. […] Оставить открытым вопрос о включении в повестку Вселенского Собора дела о тихоновском расколе»[22]. Таким образом, внутрироссийские интриги обновленцев против «тихоновцев» встраивались во «вселенский» контекст, а архимандрит Василий, как мог этому содействовал. Впоследствии Смидович не без оснований докладывал Сталину: «В Москве проживает официальный представитель “Вселенского патриарха” архимандрит Димопуло. Эту связь мы использовали для пользы дела»[23].

Архимандрит Василий не только принимал активное участие в официальных мероприятиях обновленцев, но и служил с ними, причем не только в Москве. Один из таких случаев был в красках описан газетой «Церковное обновление» в 1925 г. «Еще на четвертой неделе св. четыредесятницы высокопреосвященному Корнилию, архиепископу Ярославскому, пришла благая мысль для оживления церковной жизни в Ярославле и для наглядного выявления общения св. Синода с восточными вселенскими патриархами пригласить для сослужения с “благовестником правды христовой”, митрополитом Александром (Введенским – свящ. А. М.), и представителя вселенского Константинопольского патриарха Константина VI высокопреподобного о. архимандрита Василия Димопуло, живущего в Москве и состоящего членом Св. Синода. Дорогие гости прибыли в г. Ярославль в 7 часов утра 26 апреля, в Фомино воскресенье, в сопровождении секретаря – члена Св. Синода архидиакона С. А. Доброва и после краткого отдыха прибыли в Знаменскую церковь для служения литургии. […] Начальный и другие возгласы на литургии о. архимандрит произносил по-гречески, чем вызвал в богомольцах обмен мыслей: “и правда грек, не по нашему говорит”». Как видно, богомольцы сомневались, что столь высокопоставленный грек в самом деле обновленец. Демонстрация оказалась весьма убедительной (во всяком случае, согласно описанию «Церковного Обновления»). В конце службы, после восторженных речей «митрополита» Александра и «архиепископа» Корнилия, «обратился к богомольцам, в числе которых довольное число было последователей б. п. Тихона, и представитель вселенского патриарха о. архимандрит Василий, сказав: “христиане братие! Я, как представитель вселенского патриарха, приветствую вас и прошу прекратить разделение и раздор церковный; Всероссийский Священный Синод и вселенская Восточная церковь составляют едину, святую, соборную и апостольскую церковь, разницы между ними ни в вере, ни в богослужении, а тем более в таинствах, нет никакой; храните же любовь и мир между собой и держитесь православной веры и да будет над вами божие благословение”»[24].

Обновленцы, как могли, благодарили «любвеобильного» греческого архимандрита, обратившись к нему со следующим отношением: «Постановлением Священного Синода РПЦ от 8 мая 1925 года вы, ваше высокопреподобие, за вашу преданность Священному Синоду и за установление тесного канонического общения последнего с Вселенской патриархией награждены бриллиантовым крестом для ношения на клобуке». Архимандрит «скромно» принял награду, обычно вручаемую архиепископам, и ответил обновленческому председателю: «Приношу вашему высокопреосвященству и всем членам Священного Синода мою сердечную благодарность за ту честь, которою меня удостоили. Мое постоянное внимание к нуждам церкви русской исходит от искреннего чувства любви к ней, как представителем матери церкви вселенской, которая всегда шла на помощь в трудные минуты церковной жизни и не требует за это никаких знаков отличия»[25]. От бриллиантов, однако, «бескорыстный» архимандрит Василий не отказался.

Летом 1925 г. на Константинопольский Престол был избран митрополит Никейский Василий, ставший Патриархом Василием III, – председатель не состоявшейся «авторитетной комиссии из виднейших восточных иерархов», которую еще Патриарх Григорий VII собирался отправить в Москву. 21 июля «митрополит» Вениамин (Муратовский) направил ему поздравительную телеграмму, в которой после дежурного приветствия со вступлением на Вселенский Престол испросил «благословения Поместному Собору на дело устроения и умиротворения Русской Церкви»[26]. Патриарх Василий ответил сдержанно почтительно: «Митрополиту Вениамину. Председателю Священного Синода. Благодарю за любезное поздравление. Молим Бога о благополучном окончании стремлений к умиротворению и соединению Святой Братской Русской Церкви»[27]. Само обращение свидетельствовало о признании Фанаром обновленческого «Священного Синода» и его председателя-«митрополита». В ответ 30 июля 1925 г. обновленцы направили новое письмо «Его Всесвятейшеству»: «Священный Синод Российской Православной Церкви умоляет Вашу Святыню отечески-попечительно призреть на нашу церковную скорбь и подвигнуться на спасение болящей дочери – Церкви Русской. Нам – верным сынам Церкви – особенно важно излечиться теперь, когда приближается время Вселенского Собора, а Вам, Ваше Всесвятейшество, особенно небесполезно посетить Церковь Русскую в преддверии грядущего Собора, чтобы правильно судить о положении ее в современных условиях нового государственного строя. […] Все мысли и сердца многомиллионного верующего русского народа обращены на Ваше Всесвятейшество, как на единственного Спасителя и Отца нашей Матери Церкви. Верим и уповаем, что Отец Отцов не оставит мольбы своих детей не услышанной, и как некогда Христос-Спаситель прикосновением исцелил горячку тещи ап. Петра, так и Вы, Ваше Всесвятейшество, своим прибытием на наш Поместный Собор и прикосновением к язвам нашей страждущей Церкви поможете уврачеванию соборным разумом ее недугов»[28].

В ответ Патриарх Василий направил 11 сентября 1925 г. «Высокопреосвященнейшему Митрополиту Кир Вениамину, Председателю Священного Синода Православной Российской Церкви, возлюбленнейшему во Христе брату и сослужителю» письмо, в котором писал (в переводе архимандрита Василия): «Заочно соприсутствуем с Вами и, поскольку возможно, посодействуем к скорейшему и полному уничтожению печального разделения, которое, будучи вредно Православной Церкви Вашей, глубочайшей печалью исполняет и Великую Матерь Церкви». На призыв обновленцев приехать лично на их «Собор» в Москву Вселенский Патриарх, однако, ответил вежливым отказом: «Личное наше присутствие в настоящее время не может быть исполнимо по многим основаниям и, по нашему мнению, оно не столь даже необходимо. […] Дух и любовь нашей и прочих братских церквей смотрит на вас и поможет Вам благополучно закончить дело»[29]. Получив такой ответ, обновленцы заочно объявили Василия III «Почетным Председателем Президиума Собора». Что же касается его представителя в Москве архимандрита Василия, то он, разумеется, вошел в «Президиум Собора» вполне зримым образом, как и представитель Александрийского Патриарха архимандрит Павел. Начало «Собора» было предварено службой в захваченном раскольниками храме Христа Спасителя. «Божественную литургию, – сообщала обновленческая газета, – совершали 7 архиереев, по числу семи таинств святой церкви, – митрополиты: Председатель Священного Синода Вениамин Ленинградский, Серафим Московский, Александр благовестник (Введенский), Петр Закавказский, архиепископы Петр Томский, Иосиф Изюмский и Сергий Пермский, в сослужении представителя Вселенского Константинопольского патриарха архимандрита Василия (Димопуло) и 11-ти заслуженных протоиереев и целом штате протодиаконов и диаконов»[30].

Конечно, общение с обновленцами крайне уронило достоинство Вселенской Патриархии. Среди православных в России не все верили в подлинность прообновленческих грамот Константинополя, полагая, что их автор – представитель Фанара в СССР архимандрит Василий (Димопуло). Так, например, епископ Мариупольский Антоний (Панкеев), писал: «Грамоты патриарха Василия III московского происхождения, сочиняются Димопуло, он же Дурепопуло и Лестипопуло, по принципу: “вера без денег… мертва”»[31]. Как видно, бессребреником архимандрит Василий в России не прослыл. Можно допустить, что к своим представительским функциям он относился «творчески», и проверить, насколько точно он выражал позицию Константинополя, не так-то просто. Однако фактом остается то, что до своей смерти в 1934 г. он состоял в своей должности, и неизвестно, чтобы кто-нибудь из Константинопольских Патриархов, которых он все это время представлял в Москве, выразил ему явным образом порицание за «самодеятельность» по отношению к обновленцам. Фанар при желании всегда мог бы от него отмежеваться. Будь бы, хоть в какой-то степени так, на это непременно обратили бы внимание русские эмигранты, но они свидетельствовали о другом. Действиями Константинополя был тогда возмущен даже управлявший русскими западноевропейскими приходами митрополит Евлогий (Георгиевский). В начале 1930-х гг. он сам перешел на сторону поддерживающих обновленцев греков, но осенью 1925 г. он спрашивал в письме Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра (Полянского): «Будете ли Вы писать Константинопольскому патриарху об его незаконном вмешательстве в дела русской церкви? Ведь, не только его Московский представитель, архим[андрит] Василий перешел явно на сторону обновленцев, но и сам патриарх пишет приветственные грамоты лжесобору в лице их митрополита Вениамина и “автокефальному митрополиту” украинскому Пимену»[32]. Можно, таким образом, заключить, что, если «Лестипопуло» что-то и «сочинил», то в пределах допущенного его начальством.

После возникновения в конце декабря 1925 г. в Москве нового раскола – григорианского (по имени архиепископа Григория (Яцковского), возглавившего самочинный «Временный Высший Церковный Совет») – архимандрит Василий проявил интерес и к нему. Подобно обновленцам, ВВЦС объявил, что «заботится об установлении общения с православными Восточными Патриархами»[33]. Сходство заключалось еще и в том, что григориане, как и обновленцы, пользовались малейшими зацепками для того, чтобы торжественно провозгласить якобы уже состоявшийся факт признания их Востоком. Так, и архиепископ Григорий, едва поведав миру об организации своего ВВЦС, со страниц «Известий ЦИК» «поделился последними сведениями, полученными им от представителя вселенского патриарха. В числе их: приглашение на вселенский собор и указ вселенского патриарха о праздновании Пасхи»[34]. Можно было подумать, глядя на эти слова, что Константинопольский Патриарх лично архиепископа Григория пригласил на Вселенский Собор. В действительности, ситуация была несколько иной. 9 декабря 1925 г., то есть когда «Временного Высшего Церковного Совета» еще не существовало, Патриарх Василий III обратился с очередным письмом к архимандриту Василию (Димопуло), в котором сообщал о переносе созыва Вселенского Собора на день Пятидесятницы 1926 г. Об этом решении стамбульского Синода Патриарх Василий предлагал настоятелю своего подворья в Москве сообщить«местным церковным кругам». Архимандрит Василий, решив, что одним из руководителей этих «кругов» стал архиепископ Григорий, 31 декабря 1925 г. поставил последнего в известность о принятом Фанаром постановлении[35], чем и привел председателя ВВЦС в восторг, которым тот поделился с представителем «Известий».

Архиепископ Григорий, наверное, не знал, что архимандрит Василий, исполняя поручение своего кириарха, одновременно обратился и к обновленческим деятелям: к харьковским в тот же день – 31 декабря[36], а к московским – 2 января[37] (почему-то первых Димопуло уважил на два дня раньше). Приглашая всех на свой планируемый Собор, фанариоты, конечно, рисковали получить весьма разношерстную компанию из России. В марте 1926 г. Патриарх Василий сообщил своему московскому представителю, что «наша (Константинопольская – свящ. А. М.) Церковь, с печалью имея уверенность в серьезных затруднениях, препятствующему единому представительству на Вселенском Соборе наиболее многочадной дщери и сестры – Святой Церкви в России, с братской любовью будет взирать на прибывших на Собор всех иерархов этой Церкви в надежде на желательное для всех мирное разрешение разделяющих их недоразумений»[38].

Несмотря на установление контактов с григорианами, обновленцы все же оставались архимандриту Василию ближе, и можно даже догадаться по какой причине. 16 апреля 1926 г. архимандрит Василий выступил с очередной цветистой речью на очередном пленуме «Священного Синода». Замечательно по своему бесстыдству сообщение обновленческого «Вестника» об ответном слове председателя «Синода»: «Митрополит Вениамин благодарит Архимандрита Василия за доброе расположение и выражает уверенность, что оно сохранится нерушимым и на будущее время; Св. же Синод, со своей стороны, всегда идет навстречу его насущным потребностям»[39]. Отрабатывая заботу «Св. же Синода» о его «насущных потребностях», архимандрит Василий разослал 20 октября 1926 г. греческим приходам на территории СССР циркуляр с требованием держаться обновленческой юрисдикции. «Во избежание на будущее время грустных недоразумений, – писал московский представитель Фанара, – предупреждаю всех настоятелей и общины греческих храмов помнить, что и храмы и имущество, составляющие народное достояние СССР, даны Правительством СССР во временное пользование, и при нарушении взаимной связи с Священным Синодом и уклоне в лагерь староцерковников, как ярко политический, тем самым наводят на себя нежелательные тени политиканства, против которого восстает и сам Вселенский Патриарх»[40].

После учреждения в 1927 г. Заместителем Патриаршего Местоблюстителя митрополитом Сергием (Страгородским) Временного Патриаршего Священного Синода и его частичной легализации Московская Патриархия известила об этом Восточных Патриархов. Обновленчествующий Фанар с ответом на послание митрополита Сергия, направленное ему еще в сентябре 1927 г., спешить не стал. Сначала, 11 ноября, Патриарх Василий III отправил письмо своему «возлюбленному брату и сослужителю» «митрополиту Московскому Кир Вениамину» с «сердечными приветствиями и поздравлениями» по поводу тридцатилетия архиерейства главы обновленцев. «Да дарует Вам Господь и пастве Вашей успокоение и радость, что благодаря Вашему боголюбивому старанию и заботливости и всех сочувствующих Вам и желающих истинной помощи Церкви, вскоре возможно будет узреть единомыслие и единодушие во всех служащих во святой Церкви и благочестивых чадах ее», –писалВениамину (Муратовскому) Василий III (в неизменном заверении Василия Димопуло)[41]. На это письмо обновленцы с ликованием ответили телеграммой от 22 ноября: «Пленум Священного Синода всепреданнейшее многолетствует Ваше Святейшество просит молитв и благословения свою работу блага Церкви Православной»[42].

После такого взаимоизлияния чувств с обновленцами, Патриарх Василий обратился 7 декабря 1927 г. с грамотой и к митрополиту Сергию (одновременно, чтобы «брат и сослужитель Кир Вениамин» не обиделся, он направил письмо и ему). Константинопольский Патриарх поздравил Заместителя с «благополучным разрешением дел, касающихся отношений к гражданской власти», выразив по этому поводу свое «большое удовольствие». «Надеемся, – писал он далее, – что это правильное направление будет способствовать пользе Св. Российской Церкви, – целой и единой Русской Церкви, но никак не одной из ее частей, на которые она теперь находится разделенною. Как обычно случается в исключительные моменты, ответственность за прошлое тяготеет одинаково на многих, и никто не может сбросить ответственности с целого на других». Обращает на себя внимание акцентирование одинаковой ответственности за прошлое. Патриарх Василий был сильно встревожен, как бы легализация Московской Патриархии не повредила поддерживаемым им обновленцам. Он призывал, «чтобы дальнейшие судьбы единой всех Матери – Св. Российской Церкви – были устроены совместно и твердо в братском совместном решении всех»[43].

Стоит заметить, что, согласно заверениям обновленцев, «Восточные Патриархи на письменное официальное приглашение Св. Синода прибыть в Москву для участия в работах предстоящего Поместного Собора ответили своим согласием прибыть лично или прислать своих представителей»[44]. По тем же данным, «Собор с участием Восточных Патриархов» был назначен обновленцами на осень 1928 г.Видимо, от этого анонсированного обновленцами «Собора» с участием лично его самого (или его представителя) Патриарх Василий и призывал не уклоняться митрополита Сергия. «Никто пусть не возражает, – гласило декабрьское письмо с Фанара, – против такого устроения совместного совершения и единодушного решения, как будто бы невозможного и неосуществимого. От другой из частей, а именно от Священного Синода, нам представлены достаточные доказательства охотного, как нам известно, расположения к общему совместному обсуждению на соборе относительно восстановления и правильной организации церковных дел. Так как, благодатию Божиею, теперь проникает всех в обеих ориентациях(сергиевской и обновленческой – свящ. А. М.) единый дух – дух неискаженного сохранения православного учения и предания, какое есть и должно быть базисом для совместного обсуждения и единения одинаково с обеих сторон, и более не существует внешнего препятствия после легализации со стороны Государственной Власти и Вашего положения, что мы поистине не видим, какое еще может создаться непреодолимое препятствие к общему рассмотрению и решению на общем соборе» Иными словами, в глазах Патриарха Василия обновленческий «Священный Синод» и Московская Патриархия были совершенно равночестны, они для него не более чем две «части» или «ориентации», в которые «проникает единый дух». В завершении послания Василий III писал: «Достойная награда и похвала ищущим мир и единение и ведущим к этому будет велика; равным образом и тяжек будет приговор тем, которые следуют путем разделения и разлучения»[45].

Митрополит Сергий не ответил Патриарху Василию на его призыв объединиться с обновленцами, чем весьма огорчил его московского представителя. В послании на имя председателя украинского обновленческого «Священного Синода» «митрополита» Пимена (Пегова) от 13 апреля 1928 г. архимандрит Василий писал: «Сердце Всесвятейшего Отца распинается распрями и раздорами среди вас, возлюбленные о Христе братия. 7 декабря 1927 года в своих особых грамотах на имя представителей обоих расколовшихся частей единой Русской Православной церкви, синодальной и патриаршей, Вселенский Отец и Судия приглашал обе стороны к совместному общему собору для устроения мира и единения в Церкви. И в то время, когда одна сторона всегда и неизменно свидетельствует свое горячее желание мира, другая упорно противится миру. Получив 23 декабря 1927 г. патриаршую грамоту о мире и единении в Церкви, митрополит Нижегородский Сергий и патриарший при нем временный синод в своем втором послании к православным русским людям от 31 декабря 1927 года молчат о патриаршем зове к миру. О, какая скорбь для любящего всех вас Вселенского Отца! Какой крест для него!»[46]

В мае 1928 г. Василий (Димопуло) почтил своим присутствием так называемый «III Поместный Священный Собор Украинской Православной Автокефальной Церкви» и был избран почетным членом его президиума[47]. По этому поводу обрадованные украинские обновленцы направили Патриарху Василию телеграмму: «Священный Собор Украинской Православной церкви впервые после XVII века имеет в своей среде Вашего Представителя Архимандрита Василия. Сей живой связи [с] Востоком трепетно радуется, утешается улучшением Вашего здоровья. Соборным разумом вновь исповедует решимость хранить верность Вселенскому Православию»[48].

Григориан при случае архимандрит Василий также старался не забывать. Так, в ноябре 1927 г. он направил приветствие архиепископу Григорию (Яцковскому) по поводу съезда сторонников ВВЦС: «Прошу принять мои искренние поздравления по случаю Вашего съезда. От всей души желаю Вам успеха и плодотворной работы на пользу Православной Русской Церкви, направленной на соединение мира и любви – во Едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь»[49]. Григориане были весьма польщены таким приветствием и заслушали его первым после оглашения разрешения НКВД на свой съезд.

Бывал архимандрит Василий и в Московской Патриархии, но больше как передатчик документов с Фанара. Свидетелем одного такого его посещения случайно стал 23 декабря 1927 г. иеромонах Софроний (Несмеянов) из Саратовской епархии. Он тогда приехал в Москву специально для того, чтобы выяснить, есть ли у Патриаршего Синода связь с Восточными Патриархами. В Московской Патриархии ему ответили, что такая связь есть и пообещали выдать копии соответствующих грамот. О том, что произошло дальше, весьма выразительно по материалам следственного дела написал иеромонах Дамаскин (Орловский): «В то время, когда о. Софроний ждал, пока перепишутся грамоты, в приемную вошел некий архимандрит, на которого кто-то из присутствующих указал о. Софронию как на архимандрита Василия, представителя Вселенского Патриарха. Между тем, он сказал, что явился к митрополиту Сергию с пакетами от Патриарха Константинопольского, и прошел в кабинет заместителя Местоблюстителя. Когда архимандрит Василий вышел, о. Софроний обратился к нему:

– Отец архимандрит, вы что же в два Синода ходите – к обновленцам и в Патриарший Синод – и устраиваете раскол?

– Нет! Нет! – энергично запротестовал архимандрит.

– Можете ли вы мне дать документ, – сказал о. Софроний, – в котором было бы сказано, что наш митрополит Сергий и его Патриарший Синод признаются Вселенским Патриархом?

В ответ о. Василий сказал, что даст соответствующий документ, и предложил о. Софронию зайти к нему в канцелярию и дал адрес.

Получив копии грамот Восточных Патриархов и заверив их у епископа Сергия, о. Софроний сразу же отправился по указанному адресу, где архимандрит Василий в тот же день вручил ему официальный документ. В этом документе он писал: “В ответ на Вашу просьбу сообщаю, что Заместитель Местоблюстителя Патриарха, Митрополит Нижегородский Сергий, и его Священный Синод имеют письменное и молитвенное общение с Великой Христовой Церковью Вселенской и всеми Восточными Вселенскими Патриархами. Вселенская Константинопольская Патриархия не может признавать и никогда не признавала женатый епископат и второбрачие духовенства, так как это противоречит правилам церковным, действующим во всей Православной Церкви”»[50].

Как видно, при необходимости архимандрит Василий готов был дать желаемый ответ и представителям Патриаршей Церкви.

В 1932 г. представительские обязанности архимандрита Василия расширились, о чем он 20 марта официально сообщил митрополиту Сергию: «Имею честь довести до сведения вашего высокопреосвященства, что его Святейшество Александрийский патриарх Мелетий уполномочил меня быть своим представителем в СССР по всем церковным делам, касающимся Александрийского Патриаршего трона, что засвидетельствовано в высших советских органах». Временный Патриарший Синод при митрополите Сергии вынес по этому поводу 24 марта краткое постановление: «Означенное отношение представителя Вселенского Патриарха принять к сведению», что и было сообщено на страницах начавшего выходить в 1931 г. «Журнала Московской Патриархии»[51].

В начале 1935 г. издание «Журнала Московской Патриархии» прекратилось. Так получилось, что последней заметкой в нем стало сообщение именно об архимандрите Василии: «4-го сентября 1934 г. скончался представитель Вселенского Патриарха Архимандрит Василий Димопуло. Заупокойная литургия и отпевание были совершены в храме Преподобного Сергия, что в Крапивенском пер. г. Москвы. Погребен покойный на Ваганьковском кладбище»[52]. Заметка, как видно, весьма лаконичная, по принципу: de mortuis aut bene, aut nihil. Вероятно, обновленцы напечатали бы о почетном члене своего «Священного Синода» гораздо больше и теплее, но уже не могли, поскольку их «Вестник» перестал выходить еще раньше, чем «ЖМП». Сохранилась ли могила архимандрита Василия, не известно. Вероятно, нет. Во всяком случае, в обстоятельном исследовании священника Сергия Матюшина о церковной части Ваганьковского некрополя она никак не фигурирует[53].

Историки обновленчества А. Левитин и В. Шавров по прошествии десятилетий так характеризовали архимандрита Василия: «Ловкий грек великолепно ориентировался в московских делах и плавал, как рыба в воде, в мутных волнах церковной смуты. Обновленцы уцепились за этого, никому дотоле не ведомого монаха, как за якорь спасения. Они осыпали его почестями, преподнесли бриллиантовый крест на клобук, сделали почетным членом Синода, возили его по всей России как представителя Восточной Церкви […]. Архимандрит Василий с важным видом принимал все эти почести, постоянно служил в обновленческих храмах, раздавал интервью, причем все послания Вселенского патриарха, уклончивые и туманные, толковались им в угодном обновленцам смысле. Впрочем, архимандрит Василий был неглупым человеком. Сильно обрусев, он много читал, говорил проповеди по-русски и с похвалой отзывался о Введенском, называя себя его верным поклонником»[54].

Еще более колоритно о московском представителе Фанара вспоминал М. Е. Губонин: «В 1920-е годы грузного, черноволосого о. Василия (Димопуло) постоянно можно было встретить на московских улицах в районе Петровских ворот и Трубной площади. Здесь его лоснящаяся, как бы налитая жиром фигура типичного пузатого “попа” со страниц “Безбожника у станка”, – но ярко выраженного восточного типа, – встречалась в самом непринужденном виде: в старой, выгоревшей рясе и засаленной фетровой шляпе старинного образца, с огромной суковатой палкой в руках, он любил восседать на корточках в обществе чистильщиков сапог – своих земляков: греков, халдеев и сирийцев по национальности, громогласно рассуждая на непонятном для прохожих диалекте, демонстративно и бесцеремонно жестикулируя и руками, и палкой.

Обсуждавшиеся собеседниками темы бывали, очевидно, неизменно животрепещущими; они входили в азарт и оглушительно галдели, не слушая и перебивая друг друга, как это принято на восточных базарах.

Пишущий эти строки частенько встречался таким образом с о. архимандритом; однажды, проходя по Трубной площади, я наткнулся на него – восседавшего прямо на тротуаре возле седого и высушенного “восточного человека”, примостившегося на низенькой скамеечке за своим ящиком-подставкой для чистки обуви.

– Здравствуйте, отец Василий.

– А-а, ти бывай здоров!

– Ну, как вы там… – и завязалась беседа.

В это время приблизился ковылявший на костылях оборванный старик-нищий. Придав своему лицу самое жалостное выражение, он остановился возле “батюшки”, который, – в свою очередь, – сделал вид, что не заметил того, продолжая как ни в чем не бывало беседу.

Постояв смиренно некоторое время в молчаливом выжидании, нищий затем снял шапку и слезливо начал скулить, одновременно протягивая ладонь:

– Батюшка!... Отец духовный, подай хромому калеке Христа ради; тебя Господь…

Внезапно резко обернувшись, о. Василий перебил его театральным, величественным жестом руки и, нахмурившись страшным образом – отрубил:

– А-а-а!!.. Пошел на своя рабоче-крестьянская!.. Там тебе подают.

Нищий шарахнулся в сторону и быстро поплелся дальше, изредка дико озираясь на “батюшку”…

В храм Сергия в Крапивках (в Крапивенском переулке, соединяющем Петровку с проездом Петровского бульвара) при бывшем подворье Вселенской Патриархии в Москве молиться никто не ходил; народ считал о. Василия “красным”, т. е. обновленцем-раскольником, а его всегдашние резкость и грубость в обращении с людьми окончательно отталкивали от него.

Кажется, он был неплохой выпивоха, во всяком случае, всегда казался несколько “под мухой” или, выражаясь деликатнее, – “а бон кураж”. […] Таков был почтенный полпред в России “Кир-кир” Вселенского Патриарха, известный всей церковной Москве 1920-х годов “сакеллион Василий”»[55].

В 1940-е гг., после изменения положения Московской Патриархии в СССР и ликвидации обновленческого раскола, ситуация во взаимоотношениях Русской и Константинопольской Церквей изменилась. Русские не стали ставить грекам на вид сотворенные последними в 1920–1930-е гг. безобразия, главным проводником которых был архимандрит Василий (Димопуло). Память о бурной деятельности в России «сакеллиона Василия», однако, не исчезла, и новый постоянный представитель Константинопольского Патриарха в Москве так и не появился. Архимандрит Василий оказался последним.