Утверждать обратное — значит отрицать божественные всеведение и всеблагость. О многих жертвах терактов, катастроф и несчастных случаев тоже кто-то молился, и из них самих некоторые наверняка просили Бога об ограждении от «труса, потопа, огня, меча», о избавлении от «наглыя (внезапной) смерти» и о «мирной кончине». Что же дали эти ходатайства — если говорить именно об исполнении просимого, а не в общем о «связи с Создателем», которая возможна и без прошений, адресованных Ему?
Молитва об изменении той или иной ситуации (не обязательно столь критической) может подразумевать две вещи:
1) либо то, что доселе Бог не имел к ней ни малейшего отношения (ни активно не производил оную, ни пассивно не попускал ей случиться), а попросту не замечал её, и что она шла абсолютным самотёком, безнадзорно, а вот теперь мы просим, чтобы Он, наконец, обратил на неё внимание и вмешался в её ход;
2) либо то, что Бог произвёл её (или попустил ей произойти) по причине определённого Своего отношения к кому-то или чему-то, а мы теперь просим, чтобы Он это Своё отношение переменил, в результате чего должен измениться и Его образ действий.
Первое предположение никак не вписывается в классический теизм — в библейское представление о Творце и Промыслителе. Согласно Писанию и святоотеческой традиции, ничто не ускользает от Его взора, а попущенному попускается быть по особому Его замыслу. Таким образом, невозможно говорить, будто Он что-то не замечает, даже если напрямую не вмешивается. Логичный и последовательный вывод из этого: нет смысла просить Господа обратить на что-то внимание — оно и без наших просьб на это обращено.
Второе предположение противоречит одновременно и вере в неизменяемость Бога, и представлению о том, что всё Им совершается или попускается по любви к Своему творению, ради благих целей — даже то, что мы воспринимаем как Его наказание. Молитва об изменении той или иной ситуации означала бы в данном случае допущение того, что Бог, во-первых, переменчив в Своих замыслах или настроениях, и, во-вторых, того, что Он в каких-то случаях может быть не благ, но мы способны склонить Его к благости.
Совсем другое дело — молитва покаянная, благодарственная и славословная. Или даже просительная, но касающаяся духовных предметов, например: «да святится Имя Твоё», или «не введи нас во искушение» (второе из этих прошений служит выражением нашего желания укрепить свою волю в её направленности к Богу). Или пусть и материальных вещей, но лишь самых общих, — например «хлеб наш насущный подавай нам на всякий день», — а не просящая об изменении какой-то конкретной ситуации. Смысл такой молитвы в поддержании связи с Богом, укоренении в Нём, а не в склонении Его к чему-либо. Даже моление Христа о чаше хотя и содержало в себе прошение, но, по сути, имело целью укрепить Его душу, окончательно во всём согласовать волю человеческую с волей божественной (привести первую из состояния невинного в состояние непадательное).
То же касается молитвенных прошений о других людях: странно думать, будто мы способны переменить отношение Господа к кому-либо или Его замыслы о ком-то. Несомненно, молитва о том или ином человеке помогает нам принять его в наше сердце, располагает нас самих к любви к нему. Но наивно считать, что мы способны убедить Бога изменить конкретные текущие обстоятельства чьей-то жизни или подвигнуть Его излить на кого-то сугубую благодать, если Он Сам не считает нужным это сделать. А если считает нужным — наши просьбы и в этом случае излишни. И к тому же ходатайства Спасителя и Его Жертва принесены «за всего Адама», что же мы ещё можем приложить к ним? Сказанное относится и к молитве об усопших.
Разрешить все эти недоумения могло бы принятие учения о всеединстве, которое среди прочего подразумевает, что человеческие души соединены по принципу сообщающихся сосудов, и благодаря этому наши молитвы и добрые пожелания благоприятно влияют на других людей. А если меняется душевное состояние человека, то изменяется и образ божественного Промысла о нём. Но всё равно останется вопрос: зачем нужны наши немощные молитвы друг о друге, когда у нас есть единый Ходатай? Разве мы можем что-то добавить к ходатайству Богочеловека о всём нашем роде?
При всём при этом практика просительной молитвы является одной из базовых в христианстве. Потому богословские проблемы, обозначенные в нашей заметке, ждут скорейшего рассмотрения.