Выход в свет монографии, посвященной изучению «динамики» (с. 37), «основных этапов» (с. 11) и «методологических принципов» (c. 12) кодификации церковного права на латинском Западе в сравнении с историей византийского Номоканона, заслуживает внимания по многим причинам[1].
Во-первых, исследования по истории канонического права вообще сравнительно редки в отечественной науке, а западный материал до недавнего времени оставался для нее почти что «terra incognita».
Во-вторых, не может не вызывать интереса и то, что автор обращается к церковно-юридическому наследию западного и византийского средневековья в сравнительной перспективе. В силу большой сложности такой задачи немногие исследователи брались за это, и, насколько нам известно, до сих пор никто не предпринимал анализа «динамики» и «принципов кодификации права» в двух канонических традициях.
В-третьих, речь в книге идет о важнейшем, формативном периоде в истории церковного права. В его начале стоит дарование Константином мира Церкви и последующее превращение христианства в государственную религию. В это время рамки церковного общества раздвигаются, его устройство значительно усложняется, возникает нужда, с одной стороны, в правовом регулировании множества вновь возникающих вопросов и проблем, с другой — в нормах, которые обеспечили бы сохранение христианской идентичности и преемственность церковной традиции. Эти нормы, за которыми в IV в. закрепляется термин κανόνες, вскоре начинают целенаправленно собираться и распространяться. Конец периода, обозначенного в заглавии книги, отмечен на Западе новым революционным поворотом в развитии церковного права, связанным с резким усилением законодательной и судебной власти папства и с рождением профессиональной канонической юриспруденции, взявшей на вооружение новый диалектический метод интерпретации правовых норм. К периоду яркого расцвета юриспруденции приближается в конце XI в. и византийская Церковь, хотя в отличие от Запада здесь едва ли уместно говорить о каком-либо историческом водоразделе: сам корпус норм церковного права успел к этому времени достаточно стабилизироваться. Проследить, как разошлись пути западной и греко-восточной канонических традиций, было бы, безусловно, поучительно. Вероятно, такой анализ в самом деле мог бы — как обещает автор в своем Предисловии — помочь «приблизиться к разгадке подлинных причин Великой схизмы 1054 г.» (с. 12).
Но, к сожалению, чтение книги не производит обещанного озаряющего эффекта. Для начала из объяснений автора долго не удается понять, что собственно он намеревался исследовать, и читателю как бы предлагается самому выбрать из нескольких версий. «Главной темой настоящей книги можно считать изучение формирования Корпуса канонического права РимскойЦеркви и достаточно общее сравнение его методологических принципов с аналогичными принципами византийского Номоканона» (с. 12). Какой корпус имеется в виду, не уточняется, но можно предположить, что речь идет об истории текстов церковного права, имевших в Риме официальный статус. Далее, однако, выясняется, что рамки исследования выходят за пределы Рима и вообще Италии: среди перечисляемых автором канонических сборников, представляющих для него принципиальный интерес, фигурируют, например, Псевдо-Исидоровы декреталии (с. 38). Соответственно целью работы заявлен «ответ на вопрос: какова была динамика кодификации церковного права в раннее Средневековье?» (с. 37). Что при этом понимается под «кодификацией», нигде не поясняется, но из контекста можно заключить, что в авторском словоупотреблении этот термин лишен своего привычного смысла, обозначая иногда производство каких бы то ни было сборников юридического содержания, иногда включение в такие сборники определенного документа. Пусть так. Стало быть, автор собирается проследить историю собирания и систематизации канонического материала на латинском Западе в период до Грациана? И снова нет! «Предметом исследования в настоящем сочинении станет рецепция римского церковного права в ходе “геласиевского” возрождения» (с. 38). Что автор понимает под «римским церковным правом», которое сам же Рим и реципирует (с. 31, 36), увы, также нигде не эксплицируется, а попытка выяснить это из контекста приводит к противоречивым результатам. В нескольких местах автор называет этими словами религиозное законодательство византийских императоров (с. 24, 35). В другом случае он говорит, применительно к Западу, о «церковной рецепции римского права» (с. 34; ср. с. 280), подразумевая распространенное, но серьезно оспариваемое мнение о массированном заимствовании Церковью понятий, институтов и норм римского права. Далее в книге мелькают упоминания о рецепции «греко-римского церковного права» (с. 287) — так автор называет постановления проходивших на Востоке Вселенских и Поместных Соборов, чей авторитет признавался и на Западе. Ни один из этих смыслов не является, однако, основным в книге. Чаще всего речь о «римском церковном праве» идет в связи с идеей папского примата, а под «рецепцией» имеется в виду «создание соответствующей правовой базы, которая наиболее четко отражала указанный экклесиологический принцип» (с. 222, примеч. 16). Правда, круг относящихся к этой базе документов нигде в книге не очерчен, а рассуждения автора на эту тему расплывчаты.
В девяти главах, составляющих книгу, автор дает обзор канонических сборников, истории их издания и изучения; обсуждает «динамику церковно-государственных отношений» (с. 41) и «эволюцию римской экклесиологии» (с. 40); подробно анализирует два особенно важных, с его точки зрения, сборника — «Collectio Quesnelliana» (рубеж V—VI вв.) и «Collectio canonum» Ансельма Луккского (конец XI в.); и в заключение широкими мазками набрасывает сравнительный очерк «канонического сознания» в Риме и Византии (с. 311). В приложении помещена «критическая публикация первоначального фонда папского архива Римской церкви первой половины V в.» (с. 332). Взглянем поочередно на отдельные разделы книги.
В первой главе автор приводит сведения о канонических сборниках, создававшихся с IV по VIII в. на греческом Востоке, в Италии, Африке, Галлии и Испании. Эти сведения он черпает прежде всего из старого учебника А. М. Штиклера по истории источников канонического права католической Церкви латинского обряда[2]. Вместе со сведениями о времени и месте происхождения того или иного сборника оттуда заимствованы порядок изложения, дополнительные библиографические ссылки и цитаты, так что текст главы местами представляет собой простой парафраз оригинала. Важным источником дополнительной информации послужил для автора более свежий очерк Ж. Годме «Les Sources du droit de l’Église en Occident, du IIe au VIIe siècle» (P., 1985). К конспекту этих двух книг автор может иногда добавить ту или иную деталь, но попытки учесть результаты хотя бы тех исследований, что были опубликованы после выхода книги Годме, он не делает в принципе. На практике это значит, что, когда мы читаем о «мнении современных ученых», речь часто идет о состоянии науки даже не 25-летней, а 60-летней давности. Причем это касается не только второстепенных для автора сборников, которые он перечисляет просто «для полноты картины»[3], но и ранних сборников папских декреталий (с. 56), в которых находило выражение то самое «римское церковное право», которое автор собирался исследовать[4], или возникновения и последующей рецепции сборника канонов Вселенских и Поместных Соборов, так называемый «Corpus canonum Antiochenum», значение которого автор не устает подчеркивать (с. 44–46, 49–50, 67–69, 211–213)[5]. В одной важной детали, впрочем, автор все же решается поправить Штиклера и Годме. Основываясь на работе архиеп. Петра (Л’Юилье), повторяющей тезис старой статьи Ж. Лебона[6], он включает в перечень Поместных Соборов, чьи каноны были реципированы и на Востоке, и в Риме, между Анкирским (314) и Неокесарийским (315/19) Кесарийский, также под 314 г. (с. 44). Далее он сообщает, что каноны, фигурирующие в изданиях как правила 20–25 Анкирского Собора, были приняты на Соборе в Кесарии Каппадокийской (с. 211–212). От внимания автора ускользнуло, однако, что большинство специалистов-востоковедов сегодня, совсем напротив, считают известные только в армянской версии «каноны Кесарийского Собора» поздней переделкой правил Анкирского Собора, а сам этот Кесарийский Собор, возможно, никогда не бывшим[7].
Также важно отметить не только то, чтó и как автор пишет, но и то, мимо чего он проходит. Одной из основных задач исследования заявлен анализ «методологических принципов» кодификации церковного права, но на эту тему обзор нескольких десятков канонических сборников, создававшихся в IV—VIII вв. в разных частях христианского мира, не содержит ровным счетом ничего. Читатель не найдет здесь, к примеру, обсуждения того, как под общей категорией канонического права в рамках этих сборников постепенно оказались объединены столь разнородные по своему происхождению документы, как решения Соборов, послания пап и восточных епископов, законодательство императоров, позднее также пенитенциалы, франкские капитулярии и епископские статуты, фрагменты богословских, агиографических и исторических сочинений. Нет здесь и анализа технического аспекта составления сборников: какие использованы источники, как расположен материал, имеется ли предисловие, оглавление, нумерация глав и т. д. Что должен читатель вынести для себя из этого обзора, непонятно. Вывод, который в заключение предлагает автор, звучит так: «Представляется самоочевидным то, что полноценное изучение как средневековой истории в целом, так и церковной истории раннего Средневековья в частности возможно лишь с учетом анализа и адекватного понимания церковно-юридической литературы того времени» (с. 84). Действительно, но анализ этот у автора отсутствует!
Пересказывать следующий далее пространный очерк «научной традиции изучения церковно-юридической литературы и ее эволюции» (с. 85—161) не имеет смысла. Он не содержит ничего, что бы помогало разобраться в проблеме кодификации, или в различиях и сходствах латинского и греческого церковного права и юриспруденции, или, наконец, в генезисе идей папского примата. Вместо этого автор перечисляет публикации соборных деяний и канонов и прочих юридических памятников, выходившие в свет начиная с XVI в., с краткими сведениями об ученых, их подготовивших, а также сообщает читателю о своих историографических симпатиях в области церковной истории и, особенно подробно, о своих мировоззренческих убеждениях. Также он находит уместным прочесть коллегам-историкам небольшую проповедь на экуменические темы (с. 159–161).
В главе о «развитии идеи первенства римского епископа», изложив вкратце «традиционную ультрамонтанскую позицию» (с. 163) и мнение сторонников «православной евхаристической экклесиологии» (с. 164), автор формулирует, со ссылкой на книгу Ш. Пьетри[8] и статью Б. Бадеван-Годме[9], собственную позицию в богословских контроверзах: с первых веков христианства римские епископы пользовались «реальным, а не фиктивным первенством», которое «подспудно осознавал[ось] и в Италии, и в некоторых других западных провинциях империи», что «имело уже тогда глубокие религиозные, духовные основы, связанные с почитанием первоверховных апостолов»; вместе с тем «это “председательство [в любви]” и авторитет не были еще юридически выражены и нередко недооценивались современниками» (с. 165). Далее, используя факты, заимствованные по большей части из той же статьи Бадеван-Годме (на которую он далеко не во всех случаях счел нужным сослаться), автор рисует картину того, как христианские общины разных частей христианского Запада «стремились под верховный омофор Римского архиерея» (с. 179). Непризнание византийской Церковью притязаний папства на вселенскую юрисдикцию автор объясняет главным образом «восточной религиозной психологией» (с. 182). При этом обращает на себя внимание, что, заявляя темой своего исследования церковное право и его кодификацию, автор на деле очень мало использует юридический материал — ранние западные канонические сборники и папские декреталии. Читатель не найдет здесь анализа таких основополагающих для доктрины папского примата, равно как и для теории канонического права, документов, как, например, декреталии пап первой трети V в. Иннокентия I, Бонифация I, Целестина I[10] и даже эпохальных документов понтификата Льва Великого[11].
Анализ канонических сборников очень неполон и поверхностен. Читатель ничего не узнает о том, намеренно или в результате случайной ошибки Рим выдавал за правила Никейского Собора сердикские каноны, предоставляющие ему право вмешиваться в судебные конфликты в других церковных провинциях[12]. Относительно странной и тенденциозной латинской редакции 6-го правила Никейского Собора, сводящей его смысл к тому, что «римская церковь всегда имела первенство»[13], автор дает лишь такой апологетический комментарий: «Следует ли обвинять римских переводчиков 6-го канона I Никейского Собора в искажении смысла этого постановления? Разумеется, нет, ибо церковное сознание в Риме… было основано в значительной степени на вполне определенной иерархии ценностей» (с. 188). Автор как будто забывает, что задача науки вовсе не в том, чтобы обвинять или оправдывать, а в том, чтобы описывать и объяснять, в частности ту немаловажную роль, которую сыграли в западном каноническом праве разного рода spuria[14]. Именно отстраненного юридического анализа больше всего недостает как этой главе, так и книге в целом.
Юридическая терминология употребляется автором в несвойственных ей значениях: «…какие же субъекты права издавали постановления в соответствии с правовыми прецедентами? …субъектами канонического права являлись церковные соборы» (с. 71—72; «субъектом права» назван субъект правотворческой деятельности, т. е. законодатель); «рескрипт Медиоланского собора… направленный [папе] Сирицию» (с. 178; «рескрипт» — имеющий обязательную силу ответ императора на обращенный к нему судебный или административный вопрос); «[Сердикский] собор признал Римского папу третейским судьей в Церкви» (с. 189; «третейским» называется судья, выбранный по общему согласию сторонами конфликта; описываемая в правилах 4 и 5 Сердикского собора процедура — это римская supplicatio[15]). К этому можно добавить и настойчивое употребление автором, вразрез с научной традицией, термина «декрет» вместо «декреталия» для обозначения папского послания по дисциплинарным церковно-правовым вопросам. Далее, изложение автора не свободно от фактических неточностей, а также довольно шатких догадок, предлагаемых читателю под видом твердо установленных фактов. Так, автор ошибочно приписывает карфагенской Церкви практику повторного крещения «грешников» (вероятно, автор имеет в виду так называемых «lapsi» — христиан, принесших под давлением преследователей языческие жертвы) и повторного рукоположения «православных клириков, впавших в грех» (с. 171)[16]. Когда автор утверждает, что «I Никейский собор 325 г. проходил под председательством легатов папы Сильвестра, а именно Осия Кордубского» (с. 184), он принимает без каких-либо оговорок (и ссылок) сразу два допущения, выходящих далеко за пределы того, что достоверно известно[17]. Также он вносит ненужную путаницу, приписывая Р. Беллармину авторство определения ряда церковных Соборов, начиная с Никейского 325 г., как «Вселенских» (с. 184; эта информация, по всей видимости, позаимствована без ссылки из книги Басдеван-Годме[18], но при этом неверно истолкована). В действительности на Востоке Никею называли «Вселенским Собором» уже в IV в., в том числе сами его участники[19]. Указание на отличие Вселенских Соборов от Поместных встречается, например, в предисловии к Синтагме XIV титулов (ок. 580 г.); VII Вселенский Собор (пр. 1) окончательно закрепил в каноническом праве разницу между теми и другими. Роль же Беллармина заключалась в том, что он отнес к числу Вселенских всеобщие Соборы Римско-Католической Церкви XII в. и последующих веков, проходившие под председательством пап[20]. Независимо от конфессиональной перспективы едва ли можно согласиться с автором, когда, подчеркнуто предпочитая термин «всеобщий собор», он фактически уравнивает в своем значении Сердикский Собор с Константинопольским (II Вселенским) Собором 381 г. (с. 189, 191)[21]. Спорным может, наконец, показаться и заявление об «общецерковном» характере концепции совершения таинств «ex opere operato» (с. 169)[22].
Мы подходим к центральной части работы — анализу «Collectio Quesnelliana» и публикации отдельных частей этого памятника (с. 204–241, 332–400). Если выше мы порой замечали за автором недостаток оригинальности исследования, то здесь его никак нельзя в этом упрекнуть. Сборнику, которому пособия по истории источников церковного права обычно уделяют не слишком много внимания[23], автор отводит ключевую роль в эволюции западной канонистики. Вслед за первым издателем сборника Паскье Кеснелем (Pasquier Quesnel)[24], которого автор почему-то называет Паскалем Квеснеллом, но вопреки абсолютно всей последующей историографии автор утверждает, что «Quesnelliana» явилась первым «официальным корпусом права Римской церкви» (с. 325)[25]. Согласно выводам автора, «Quesnelliana» была составлена в 494–495 гг. (с. 223) по личному указанию папы Геласия (с. 217) на базе материалов папского архива (с. 217, 223, 264–265) и стала «главным итогом “геласиевского” возрождения» (c. 40, 197), а впоследствии легла в основу сборников Дионисия Малого (с. 219, 326). В силу скудности источников в историографии позднеантичных и раннесредневековых церковно-юридических сборников мы имеем больше смелых гипотез, нежели твердых фактов, поэтому время от времени полезно подвергать ревизии устоявшиеся мнения. Но условием этого является тщательный разбор выдвигавшихся аргументов, а именно этого в книге нет. Так, Э. Шварц в свое время показал, что часть папских документов, включенных в «Quesnelliana», образует единый блок, который встречается также в других сборниках и мог возникнуть в таком виде только после смерти папы Геласия (495)[26]. Если выкладки Шварца верны, то Геласий не мог быть инициатором создания «Quesnelliana». Далее, исследуя рукописную традицию декреталий, Г. Вурм выявил многочисленные свидетельства того, что составитель «Quesnelliana» черпал свой материал в наличных сборниках декреталий и не имел прямого доступа к папскому архиву[27]. Что же касается Дионисия, то если «Quesnelliana» и оказала влияния на него, то, как полагает Вурм, лишь в качестве отрицательного примера[28]. Никакого ответа на эти доводы в книге мы не находим. Они просто обойдены молчанием, то ли потому что автор не счел их важными, то ли потому что они остались ему неизвестны. Между тем, если эти доводы верны, они рушат многие построения автора.
Испытывая скепсис в отношении основных выводов главы, мы не можем, однако, не отметить фундированность экскурса, посвященного рукописной традиции «Quesnelliana» (с. 224–237). Автор развивает наблюдения других исследователей о стемматических отношениях сохранившихся списков и высказывает хорошо обоснованные гипотезы об обстоятельствах их происхождения и предназначении.
В приложении к своей работе автор предлагает частичное издание текста «Quesnelliana» (с. 332–400). Оценить такого рода публикацию, не имея доступа к рукописям, трудно, но позволим себе, тем не менее, высказать несколько наблюдений. На сегодняшний день имеются два полных, но сильно устаревших издания «Quesnelliana», более удовлетворительное из которых было опубликовано П. и Дж. Баллерини в 1758 г. и перепечатано Ж.-П. Минем в «Patrologia Latina»[29]. Кроме того, отдельные тексты, входящие в состав «Quesnelliana», выходили в современных критических изданиях, базирующихся в одних случаях только на списках «Quesnelliana», в других — также на каких-либо еще родственных ей группах рукописей. Обращает на себя внимание, что за исключением двух списков титулов (с. 340–350, 387–388) остальные тексты, выбранные автором для публикации, относятся именно к этой последней группе. Издание материалов Никейского и Сердикского Соборов (с. 351–385) находит параллель в издании К. Г. Тернера (EOMIA)[30], а «Breviarium Hipponense» (с. 386–400) — в издании Ш. Мунье (CCSL)[31]. Выборочное сравнение текстов и аппарата дает следующие результаты.
Общее оглавление(с. 340—350). Какой список взят в качестве основного при установлении текста, не вполне ясно, но в аппарате предпочтение отдается чаще всего вариантам, представленным списками Arras, Bibl. Munic., 664 и Einsiedeln, Stiftsbibl., 191, которые не были использованы в изданиях Кеснеля и Баллерини.[32] Иногда, несмотря на наличие удовлетворительных чтений в других списках, выбор по непонятным соображениям делается в пользу грамматически бессмысленных вариантов, таких как 34133 ad episcopos proum (prouin.? — А. Б.) byzacenem[33]. Впечатление небрежности производят спорадически оставляемые нераскрытыми контракции: 3401 costituta, 34022 inocenti и т. п. Не всегда ясно, отражают ли особенности конкретного списка или являются результатом ошибки набора оставленные без какого-либо комментария иррегулярные орфографические формы, такие как 34024 cartagaginiensem, или повтор слова: 34136(33) actis actis. Необычны конвенции, применяемые при капитализации слов: имена собственные не в начале предложения, как правило, написаны со строчной буквы, но для nomina sacra сделано исключение.
Отличие орфографических конвенций, особенности набора (например, с. 353), иное наполнение критического аппарата в следующих далее фрагментах публикации, по-видимому, сигнализируют иной характер положенных в основу материалов и использование иных методов.
Правила 10–19 Никейского Собора 325 г. (с. 370119–375225). Текст публикации совпадает с текстом, изданным в PL (PL. 56. Col. 395 B—400 A) и в EOMIA (t. 1/1/2, p. 211–239, 276–277) во всех случаях, за исключением текста правил 16 (с. 373181) и 18 (с. 374205—208), где в угловых скобках добавлены слова, отмеченные в PL и EOMIA лишь в критическом аппарате. Там, где между PL и EOMIA имеются расхождения, в данной публикации предпочтение отдано иногда варианту PL (с. 371145, 153, 372173, 374198), иногда варианту EOMIA (с. 370121—122, 371157, 373186, 188, ср. 373192), чаще же всего имеющиеся в одном, но отсутствующие в другом издании слова просто заключены в угловые скобки (с. 371143, 159, 372160 et saepius). Кроме того, перед каждым каноном в угловых скобках добавлено надписание по списку F (Paris. lat. 1454). Поскольку, помимо этого, каждый канон имеет и другое надписание, совпадающее с изданием PL, неясно, следует ли это понимать так, что данный список дает одновременно оба надписания. В любом случае внесение этих вариантов в основной текст создает ненужную путаницу.
Критический аппарат не содержит ни одного нового чтения в сравнении с PL и EOMIA, данные которых просто скомпилированы. Зависимость отчетливо видна в ошибках. Например, ad 371152 приведен вариант «observabitur et ultimo viae suae» с пометой « I , Quesn. », которую, по всей видимости, следует понимать: «список I, как он отражен в издании Кеснеля». Это разночтение, как и все остальные с такой же пометой, можно найти в PL (col. 396 D, not. O). Однако в самом издании Кеснеля читаем: «observabitur ut ultimo viae suae»[34]. Далее, ad 373190 указан вариант «sesquiptum С ». Нечто похожее стоит и в PL (col. 398 D, not. N): «Vind. [= C] praefert sesquiplum », но вследствие низкого качества печати в последнем слове l можно принять за t . Между тем EOMIA (p. 229, лев. стлб.) не оставляет сомнений относительно правильного чтения: «sesquiplum Υ2 [= C] Φ [= D]».
Оглавление « Breviarium Hipponense » (с. 387–388). Текст в целом совпадает с PL (col. 415 A—418 A). Немногочисленные расхождения объясняются, вероятно, ошибками при наборе: 3861 Attico et et Caesario consulibus (курсив здесь и далее мой. — А. Б.); 38724 Vt sacramentum catechumenis non dentur; 38749 panis et uinum aquae mixtum. Критический аппарат отсутствует.
Главы 10–20 « Breviarium Hipponense» (с. 392170–394217). Текст часто отклоняется от издания PL (col. 424 B—425 C), предпочитая варианты, указанные в аппарате к тексту CCSL (p. 3678–39123): 392174 potuerit; 392177 preuaricari; 392179 expectacula и т. д. Чем обусловлено предпочтение, отдаваемое тому или иному разночтению, порой сложно понять (например, 393196 peregrina вместо peregrinari лишено грамматического смысла и засвидетельствовано, согласно CCSL, только одним списком). Местами вероятна ошибка набора: так, 393214 testimonia не только отсутствует в других изданиях, но и является лишним с синтаксической и смысловой точек зрения; по-видимому, оно попало сюда из текста следующего канона. Как и в остальной части «Breviarium», разночтения почти не приводятся, а те немногие, что все же указаны, могут все без исключения быть найдены в CCSL.
Приведенные наблюдения приводят к выводу, что при подготовке публикации систематическая коллация списков проводилась только в отношении оглавления сборника, тогда как в остальной части рукописный материал — возможно, один список F (Paris. lat. 1454) — использовался лишь спорадически, а видимость аппарата создавалась за счет компиляции данных PL, EOMIA и CChr. Такой подход не соответствует критериям критического издания и фактически граничит с подлогом.
В дальнейших главах автор продолжает прежнюю историю о том, как «рецепция римского церковного права» способствовала утверждению идеи римского примата. В качестве ключевых текстов этой истории он выделяет два канонических сборника: Псевдо-Исидоровы декреталии (с. 270–277) и «Collectio canonum» Ансельма Луккского (с. 279–302). Автор резюмирует историографический status quo по вопросу их происхождения и рукописной традиции, забывая, правда, уточнить, что приводимые им сведения об обстоятельствах создания и личности автора Псевдо-Исидорова сборника являются не неизвестно как сложившимся «мнением большинства современных исследователей» (с. 270), а результатом разысканий покойного К. Цехиль-Экеса, на работы которого следовало бы сослаться[35]. Относительно рецепции сборника была бы уместна ссылка на фундаментальное исследование Х. Фурмана[36]. Самостоятельных наблюдений и выводов в этой части мало, за исключением нескольких смелых догадок о том, каким практическим интересам могли служить те или иные редакции Ансельмова сборника (с. 294–295). Далее автор выдвигает тезис, что «Collectio canonum» Ансельма «окончательно определило принципы ультрамонтанской “монархической” экклесиологии Рима» (с. 295). Если это должно означать, что, по мнению автора, дальнейшего развития не последовало, то это, конечно, неверно — Римско-Католической Церкви предстоял еще долгий путь к I Ватиканскому Собору и догмату папской непогрешимости. Совершенно отсутствует попытка рассмотреть сборник Ансельма в современном ему контексте[37]. Вместо этого, следуя своей предвзятой схеме поступательного развития римской экклесиологии под действием «рецепции римского церковного права», автор трактует сборник Ансельма Луккского просто как «итог кодификации церковного права в постисидоровский период» (так в названии главы), игнорируя новые темы и акценты, характерные для реформы XI в.[38].
Лишены какого-либо основания рассуждения автора об особом жанре «декретов» и некоей «школе» их составителей, «итоги существования» которой якобы подвел Грациан (с. 277–278, 302, 329–330)[39]. Не менее фантастично утверждение, что «научным центром» комментаторов декретального права стал Рим, тогда как Болонья специализировалась якобы лишь на изучении Декрета Грациана (с. 302, примеч. 63).
В заключительной главе автор обращается к истории византийских канонических сборников[40], прежде всего «Номоканона XIV титулов», и к сопоставлению византийского и римского «канонического сознания» (с. 311). Это он делает на примере первого титула «Номоканона» и первой книги сборника Ансельма Луккского, привлекая также материал других западных сборников XI — нач. XII в. (с. 314–319). Много ли дает такое сравнение, сомнительно, ведь речь идет о принципиально разных вещах. Составляя свои собрания, Ансельм и другие западные канонисты определяют круг вопросов, на которые необходимо дать ответ, и подбирают к ним подходящие auctoritates — папские послания, соборные каноны, цитаты отцов церкви и т. д. Что включать, а что нет, в каком порядке выстраивать материал — зависит целиком от воли составителя. Беря из своих источников какой-либо канон, он может предпослать ему новое надписание или отредактировать сам текст. Таким образом, каждый массив текстов (титул, книга), как правило, служит выражением определенной, подчас полемически заостренной позиции. Совсем иначе устроены титулы византийского «Номоканона», порядок и состав которых унаследован от «Синтагмы XIV титулов». По происхождению это — систематический указатель к сборнику, содержание которого является заданной величиной, поскольку состоит не из специально подобранных отрывков, а включает все каноны того или иного собора единым блоком. Нет ничего удивительного, что составитель титулов, прошедший через школу аристотелевской логики, собирал в первом титуле наиболее общие вопросы, затрагиваемые канонами (в основном вероучительные определения). Иначе говоря, если начать произвольно составленный сборник с раздела о папском примате — это политическая декларация, то начать указатель к заранее заданному корпусу соборных решений с отсылки к догматическим определениям — дело классификационных навыков.
Автор также считает нужным дать свою оценку «Номоканону», которому, на его взгляд, недостает канонических текстов латинской Церкви. По сравнению с этим византийским сборником «более значительный авторитет для Вселенской церкви» могла бы иметь так называемая «Hispana», объемистое собрание папских декреталий и канонов различных Соборов, первоначальная редакция которого возникла в Испании в VII в. Автор рекомендует дополнить его канонами Трулльского, II Никейского и Константинопольского Собора 879 г., «с формальной точки зрения все-таки признанными на Западе» (с. 307–308 и примеч. 12).
Пора подвести итог. Научная ценность книги А. Ю. Митрофанова на поверку оказывается сомнительной. Основной собственно научный тезис автора, согласно которому «Quesnelliana» представляла собой не довольно беспомощную компиляцию циркулировавших в Италии и Галлии канонических текстов, выполненную неизвестным частным лицом, как это считалось в историографии, а первый официальный кодекс римской Церкви, по нашему мнению, не состоятелен. Для понимания проблемы кодификации церковного права, будь то на латинском Западе или на византийском Востоке, книга мало что дает. Автор подчас недобросовестен или крайне неаккуратен в ссылках на использованные источники информации. Значительная часть работы носит компилятивный характер.
[1] Я признателен Г. А. Осеньеву, ознакомившемуся с черновым вариантом рецензии и высказавшему ряд ценных замечаний, часть которых была собрана в примеч. 40 (см. ниже).
[2] Stickler A. M. Historia iuris canonici Latini: Institutiones academicae. Augusta Taurinorum, 1950. T. 1.
[3] При этом сами по себе они могут быть очень важны. Так, «Concordia canonum» Крескония, дошедшая в трех десятках списков, наверняка заслуживает того, чтобы автор отметил выход в свет в 1992 г. первого критического издания ( Zechiel-EckesK. Die Concordia canonum des Cresconius: Studien und Edition. Frankfurt am Main, 1992) и довел до сведения читателя выводы публикатора о времени и месте создания сборника, а не пересказывал Штиклера и через его посредство еще более старую работу В. Пейтца, чьи выводы были отвергнуты последующими исследователями (с. 59). Не меньшее недоумение вызывает основанная опять-таки на Штиклере справка о Дионисии Малом как канонисте (с. 54–55). Отмечая, что его сборник «в значительной степени определил будущую эволюцию юридического сознания на средневековом Западе» (с. 54), автор не счел нужным сообщить, что нового было сделано в его изучении за последние 60 лет.
[4] Неточно передавая Штиклера (Op. cit. P. 46), автор упоминает о существовании около середины V в. лишь одного сборника декреталий, тогда как исследователи реконструируют состав по крайней мере трех таких сборников, см.: JasperD. The Beginning of the Decretal Tradition // JasperD., FuhrmannH. Papal Letters in the Early Middle Ages. Washington, D.C., 2001. P. 22—28. (History of Medieval Canon Law; [Vol. 2]).
[5] Сообщаемые автором сведения в данном случае очень неполны и неточны, в частности в том, что касается включения в греческий «Corpus canonum» правил Сердикского Собора якобы ок. 379 г. (с. 45, 303–304). В действительности они не содержатся ни в одном восточном сборнике ранее середины VI в., впервые появляясь только в «Синагоге L титулов» Иоанна Схоластика, а затем в «Синтагме XIV титулов», см.: HessH. The Early Development of Canon Law and the Council of Serdica. Oxf., 2002. P. 129–130. «Corpus canonum» возник в Антиохии при епископе-омии Евзое (361–376), а затем при епископе Мелетии и его преемниках был переработан в духе никейского православия. В его истории прослеживается несколько этапов: 1) первоначальное ядро, включавшее каноны Анкирского и Неокесарийского Соборов, расширенное затем за счет 2) правил Гангрского, Антиохийского и Лаодикийского Соборов. После 379 г. были прибавлены 3) исповедание веры и каноны Никейского (I Вселенского) Собора, с которых отныне начинался сборник. Включение 4) правил Константинопольского (II Вселенского) Собора 381 г. произошло, вероятно, в V в. Тогда же сборник получил признание в других Церквах; он цитируется в деяниях Халкидонского (IV Вселенского) Собора 451 г., каноны которого также вскоре были включены в него (5). См.: Schwartz E. Die Kanonessammlungen der alten Reichskirche // Zeitschrift der Savigny-Stiftung für Rechtsgeschichte. 1936. Kan. Abt. Bd. 25. S. 1—18 (перепеч.: Idem. Gesammelte Schriften. Berlin, 1960. Bd. 4. S. 159–176); Selb W. Die Kanonessammlungen der orientalischen Kirchen und das griechische Corpus Canonum der Reichskirche // Speculum iuris et ecclesiarum. Festschrift für W. M. Plöchl. W., 1967. S. 371–383. Где был впервые осуществлен перевод этого корпуса текстов на латинский, — этот вопрос остается спорным. Х. Мордек, последним исследовавший этот вопрос, приходит к выводу, что перевод возник в Карфагене, но вскоре был реципирован в Риме, где он оброс рядом добавлений, расставлявших римские акценты, см.: MordekH. Karthago oder Rom? Zu den Anfängen der kirchlichen Rechtsquellen im Abendland // Studia in honorem A. M. Stickler. R., 1992. P. 359–374. О рецепции «Corpus canonum» в нехалкидонитских Церквах Востока см.: Kaufhold H. Kirchenrecht, orientalisches (Quellen) // Kleines Lexikon des Christlichen Orients. 2. Aufl. Wiesbaden, 2007. S. 238–239, 241, 250–251.
[6] Lebon J. Sur un concile de Césarée // Le Muséon. 1938. T. 51. P. 89–132; Петр (Л’Юилье), архиеп. Правила первых четырех Вселенских Соборов. М., 2005. С. 335.
[7] KaufholdH. Die Rechtssammlung des Gabriels von Basra. B., 1976. S. 11–15; Esbroeck M. , van. Saint Grégoire d’Arménie et sa Didascalie // Le Muséon. 1989. T. 102. P. 132–137, 145; Mardirossian A. Le Livre des canons arméniens… Église, droit et société en Arménie du IVe au VIIIe siècle. Leuven, 2004. P. 370–375. (CSCO; 606 = Subsidia. T. 116).
[8] Piétri Ch. Roma Christiana. R., 1976.
[9] Basdevant-Gaudemet В. Les évêques de la chrétienté et l’evêque de Rome, du milieu du IIIe au milieu du Ve s. // Eadem. Église et Autorités. Études d’histoire du droit canonique médiéval. Limoges, 2006. P. 25–49.
[10] Об их значении см.: Landau P. Kanonisches Recht und römische Form // Der Staat. 1993. Bd. 32. S. 553–568.
[11] Ullmann W. Leo I and the Theme of Roman Primacy // JThS. 1960. Vol. 11. P. 25–51.
[12] Обе точки зрения имеют своих сторонников. В пользу целенаправленного искажения склоняются: SchwartzE. Kanonessammlungen… S. 52; Brennecke H. C. Rom und der dritte Kanon von Serdika // Zeitschrift der Savigny-Stiftung für Rechtsgeschichte. 1983. Kan. Abt. Bd. 69. S. 45. Не усматривают умысла: Ohme H. Kanon ekklesiastikos. B., 1998. S. 447–448; Hess. The Early Development… P. 128–129. Автор неверно представляет обстоятельства дела, когда пишет: «[Папа] Зосим хотел сослаться на 4 и 5 каноны Сердикского собора… Однако он допустил ошибку и сослался на один из канонов I Никейского собора, в данном вопросе ничего не значивших» (с. 174).
[13] Об этой редакции см.: MordekH. Der römische Primat in den Kirchenrechtssammlungen des Westens vom IV. bis VIII. Jh. // Il primato del vescovo di Roma nel primo millennio. Città del Vaticano, 1991. P. 525–534.
[14] Обзор проблемы см.: Landau P. Gefälschtes Recht in den Rechtssammlungen bis Gratian // Fälschungen im Mittelalter. Teil 2: Gefälschte Rechtstexte. Hannover, 1988. (Monumenta Germaniae Historica Schriften. Bd. 33/2). S. 11–49; Blumenthal U.-R. Fälschungen bei Kanonisten der Kirchenreform des 11. Jh. // Ibid. S. 241–262.
[15] Girardet K. M. Kaisergericht und Bischofsgericht. Bonn, 1975. S. 127–128.
[16] Вопрос о повторном крещении касался только крещеных вне кафолической Церкви, см.: Bévenot M. Cyprian’s Platform in the Rebaptism Controversy // Heythrop Journal. 1978. Vol. 19. P. 123–142. О практике африканской церкви на рубеже IV–V вв. см.: Soden H., von. Der Streit zwischen Rom und Karthago über die Ketzertaufe // Quellen und Forschungen aus italienischen Archiven und Bibliotheken. 1909. Bd. 12. S. 34. Об отношении к «lapsi» сp.: Bévenot M. The Sacrament of Penance and St. Cyprian’s De lapsis // Theological Studies. 1955. Vol. 16. P. 175–213. Епископов и священников, отрекшихся от Христа во время гонений, Киприан считал утратившими благодать Св. Духа и подлежащими безвозвратному извержению из сана, см.: SaltetL. Les Réordinations. P., 1907. P. 28–34.
[17] Это тезис старых апологетических работ В. Грюмеля и Ж. Девияра, а передаточным звеном послужили, вероятно, комментарии в изд.: JoannouP.-P. Discipline générale antique (IIe — IXe s.). Grottaferrata, 1962. T. 1/1. P. 22. (Pontificia Commissione per la redazione del Codice di Diritto Canonico Orientale. Fonti. Fasc. 9). Сегодня среди исследователей существует консенсус, что папа и его легаты, римские пресвитеры Вит и Винцент, не играли значимой роли ни в созыве Собора, ни в принятии им решений будь то по догматическим или по дисциплинарным вопросам. Осий рассматривается как доверенное лицо императора, но председательствовал ли на заседаниях Собора в отсутствие Константина он или другой епископ (Евстафий Антиохийский, Александр Александрийский) — мнения расходятся, см.: BardyG. Nicée // Dictionnaire de droit canonique. P., 1957. T. 6. Col. 1002; Wojtowytsch M. Papsttum und Konzile von den Anfängen bis zu Leo I. Stuttgart, 1981. S. 82; Camelot P.-T. Nicée // Catholicisme hier, aujourd’hui, demain. P., 1982. T. 9. Col. 1197; Brennecke H. C. Nicäa I // Theologische Realenzyklopädie. B., 1994. Bd. 24. S. 432; Alberigo G. Concilium Nicaenum I // Conciliorum oecumenicorum generaliumque decreta / Ed. G. Alberigo et al. Turnhout, 2006. Vol. 1. P. 6–7. (CC).
[18] Basdevant-Gaudemet В. Église et Autorités… P. 65.
[19] Eus. Caes. Vita Constantini. 3. 6. 1; Athan. Apol. contra Arianos. 7. 2. Первоначально, однако, это понятие могло иметь вполне профанные коннотации, см.: Chadwick H. The Origin of the Title «Oecumenical Council» // JThS. 1972. Vol. 23. P. 132–135.
[20] Peri V. Il numero dei Concili ecumenici nella tradizione cattolica moderna // Aevum. 1963. T. 37. P. 434–451.
[21] Ошибочно также утверждение автора о «вселенской рецепции» канонов Сердикского Собора применительно к периоду 424–525 гг. (с. 174), см. выше примеч. 5 и касательно Африки: OhmeH. Kanon ekklesiastikos… S. 447, 460.
[22] Понятия «ex opere operato» и «ex opere operantis» возникают в схоластическом богословии таинств в конце XII в. и сами по себе никак не могут быть отнесены к «общецерковному учению». Наиболее детальным исследованием их истории остается: SchäzlerC. v. Die Lehre von der Wirksamkeit der Sakramente ex opere operato. München, 1860. S. 3–42. Другой вопрос, можно ли адекватно интерпретировать в этих терминах и православное понимание таинств — это является предметом полемики, ср.: HeilerF. Die Ostkirchen. München, 1971. S. 154.
[23] Ср.: Van Hove A. Prolegomena ad Codicem iuris canonici. Mechliniae; R., 19452. P. 156–157. (Commentarium Lovaniense in Codicem iuris canonici. Vol. 1/1); Stickler A. M. Historia… P. 50–51; García y García A. Historia del derecho canonico. El primer milenio. Salamanca, 1967. P. 174–175; Gaudemet J. Sources… P. 133.
[24] О нем: Lefebvre Ch. Quesnel // Dictionnaire de droit canonique. P., 1965. T. 7. Col. 433–434; Tans J. G. A. Quesnel // Dictionnaire de spiritualité. P., 1986. T. 12/2. Col. 2732–2745.
[25] S. Leonis Magni papae Primi Opera omnia / [Ed. P. Quesnel]. Lutetiae Parisiorum: sumpt. J.-B. Coignard, 1675. T. 2. P. 638–669 (Diss. XII). Вопреки утверждению автора (с. 36), К. Силва-Тарока и Ж. Годме не разделяли эту точку зрения.
[26] Schwartz E. Publizistische Sammlungen zum acacianischen Schisma. München, 1934 (Abhandlungen der Bayerischen Akademie der Wissenschaften. Philosophisch-historische Abteilung, N. F. Heft 10). S. 264–280; Idem. Kanonessammlungen… S. 85, 89.
[27] Wurm H. Studien und Texte zur Dekretalensammlung des Dyonisius Exigius. Bonn, 1939 (перепеч.: Amsterdam, 1964). S. 210–223. Ср.: Jasper. Beginning… P. 50–51.
[28] Op. cit. S. 172–175 («Quesnelliana» не служила Дионисию источником), 223 («bewußt Gegensatz»).
[29] PL. 56. Col. 359–746.
[30] Ecclesiae Occidentalis monumenta iuris antiquissima / Ed. C. H. Turner. Oxf., 1899–1939. T. 1/1/1. P. 37–91; T. 1/1/2. P. 107–110, 155–163, 165–169, 173, 179–239, 275–277; T. 1/2/3. P. 452–486.
[31] Concilia Africae. A. 345 — a. 525 / Cura et studio C. Munier. Turnhout, 1974. P. 22–49. (CCSL; 149).
[32] S. Leonis Magni Opera omnia… T. 2. P. 3–10; PL. 56. Col. 359 A—368 A.
[33] Указание номера строки здесь и далее имеет большую долю условности, поскольку их счет сбит уже на первой странице публикации.
[34] S. Leonis Magni Opera omnia… T. 2. P. 26.
[35] Zechiel-Eckes K. Ein Blick in Pseudoisidors Werkstatt // Francia. 2001. Bd. 28. S. 37–90; Idem. Auf Pseudoisidors Spur // Fortschritt durch Fälschungen? Ursprung, Gestalt und Wirkungen der pseudoisidorischen Fälschungen. Hannover, 2002. S. 1–28. (Monumenta Germaniae Historica Studien und Texte; 31).
[36] Fuhrmann H. Einfluss und Verbreitung der pseudoisidorischen Fälschungen von ihrem Auftauchen bis in die neuere Zeit. 3 Bde. Hannover, 1972–1974. (Monumenta Germaniae Historica Schriften. Bd. 24/1–3).
[37] См.: Gaudemet J. La primauté pontificale dans les collections canoniques grégoriennes // Cristianità ed Europa. Miscellanea di studi in onore di L. Prosdocimi. R., 1994. Vol. 1/1. P. 59–90, а также в более широкой перспективе: Blumenthal U.-R. The Papacy and Canon Law in the Eleventh-Century Reform // Catholic Historical Review. 1998. Vol. 84. P. 201–216.
[38] См., напр.: Fuhrmann H. Über den Reformgeist der 74-Titel-Sammlung // Festschrift für H. Heimpel. Göttingen, 1972. Bd. 2. S. 1110, 1117–1120.
[39] Название «Декрет», утвердившееся за сборниками Бурхарда и Грациана, имеет позднее происхождение. Оно связано с термином «decreta» (мн. ч., обычно в сочетании liber, codex, corpus, opus, volumen decretorum), которым в средневековых университетах обозначали тексты источников канонического права, собранные в различных сборниках, точно так же, как «sententiae» означали богословские тексты, см.: HeyerF. Namen und Titel des Gratianischen Dekrets // Archiv für katholisches Kirchenrecht. 1914. Bd. 94. S. 503–504.
[40] К материалу византийских правовых памятников автор обращается во Введении, Главах 1 и 9 и Заключении. В сообщаемых им сведениях содержится большое число фактических неточностей. Так, вопреки утверждению автора (с. 35 и примеч. 25), «Апостольские постановления » и «Апостольские правила » не включали в свой состав ни соборных постановлений, ни пастырских посланий. «Апостольские постановления», отвергнутые Трулльским Собором (пр. 2), возникли ок. 380 г. (см.: Les Constitutions Apostoliques / Introd., texte critique, trad. et notes par M. Metzger. T. 1. P., 1985. P. 57–60. (SC; 320)), а не в доконстантиновский период (с. 307, 321). «Апостольские правила» насчитывают 85, а не 86 правил (с. 32). «Синагога L титулов » была составлена Иоанном Схоластиком не во 2-й половине VI в. (c. 35, 43), а в конце 40-х гг. VI в.; в это время Иоанн, будучи адвокатом в Aнтиохии, не имел хартофилаксов и нотариев, которым автор приписывает участие в составлении сборника (c. 35), и занимался составлением единолично (cм.: Бенешевич В. Н. Синагогá в 50 титулов и другие юридические сборники Иоанна Схоластика. СПб., 1914 (repr.: Lpz., 1972). С. 321–322 et passim). Вопреки утверждению автора (c. 36) в «Синагоге» нет ни «канонов Африканской церкви» (известных в византийской традиции под именем канонов Карфагенского Собора), ни императорских конституций, ни новелл Юстиниана. Некорректно утверждение, что «Синагога L титулов» «включала дополненную “[Антиохийскую] синтагму”» (c. 47). Поскольку «Corpus canonum Antiochenum» представлял собой хронологическую инкорпорацию канонов, а «Синагога» — предметную, то «Синагога», естественно, не «включала» «Corpus canonum» как нечто целостное, а только заимствовала оттуда (и из других источников) тексты канонов. Поэтому «“Синтагма” в редакции Иоанна Схоластика» (c. 48) существует только в воображении автора. Автор снова неточен, когда сообщает (c. 47), что «Сборник LXXXVII глав » был составлен «прежде всего из Новелл императора Юстиниана» (хотя никакие другие источники при составлении этого сборника не использовались), а «Трехчастный сборник » (Collectio tripartita) включал в себя выдержки из Кодекса Юстиниана и его 34-й новеллы (на самом деле — из многих новелл, но не из 34-й, а, кроме этого, из Дигест и Институций Юстиниана). Далее, «Номоканон L титулов », оказывается, представляет собой «Синагогу L титулов» «с небольшими дополнениями» (c. 47). В действительности эти «небольшие дополнения» состояли во включении почти во все титулы фрагментов законодательства Юстиниана и привели к появлению принципиально нового сборника. «Номоканон L титулов», по мнению автора, «был неудобен в практическом использовании, прежде всего из-за своей обширности», а потому «в следующем VII столетии… был создан новый “ Номоканон XIV титулов ”» (c. 305). Это рассуждение могло бы показаться убедительным, если забыть, что «Номоканон XIV титулов» даже в своей первоначальной редакции был «обширнее» «Номоканона L титулов». Основывался «Номоканон XIV титулов», согласно автору, на все той же «Антиохийской синтагме» (с. 305–306, 319); характерно, что о «Синтагме XIV титулов», на которой в действительности был основан новый Номоканон, в книге вообще не упоминается. В. Н. Бенешевич, по словам автора, «выделил три основные редакции “Номоканона XIV титулов”» (с. 306), тогда как на самом деле он выделил восемь редакций этого сборника ( Бенешевич В. Н. Канонический сборник XIV титулов со второй четверти VII века до 883 г. СПб., 1905 (repr.: Lpz., 1974). С. 116–321). Как бы то ни было, «Номоканон XIV титулов» являлся «законченной юридической системой» (с. 307); смысл этого загадочного выражения автор не разъясняет. Кроме того, по словам автора, «первая редакция Номоканона XIV титулов… и Трулльский собор 692 г. окончательно определили границы церковного права Православной Кафолической церкви» (с. 36). Что такое «границы церковного права» и почему они были «окончательно определены» именно в 692 г., остается только догадываться. Видимо, ни редакция «Номоканона XIV титулов», созданная в 883 г., ни комментарии Иоанна Зонары и Феодора Вальсамона (XII в.), ни «Алфавитная синтагма» Матфея Властаря и «Эпитома канонов» Константина Арменопула (XIV в.) никак не повлияли на эти «границы». Причем из слов автора следует, что «Номоканон XIV титулов» после 883 г. уже не редактировался, ведь «Константинопольская церковь в лице патриарха Фотия выработала окончательную редакцию» этого сборника (с. 37, 328). В действительности же он подвергался редактированию в XI в. (см.: SchminckA. Das Prooimion der Bearbeitung des Nomokanons in 14 Titeln durch Michael und Theodoros // Fontes minores. 1998. Bd. 10. S. 357–386; Τρωϊάνος Σ. Ν. Οἱ πηγὲς τοῦ βυζαντινοῦ δικαίου: Εἰσαγωγικὸ βοήθημα. Ἀθῆναι; Κομοτηνή, 1999). Первый славянский перевод этого памятника появился уже в конце IX столетия, а не в XI в. (с. 48). В качестве примера «памятников церковного права» автор приводит «Эпанагогу» (с. 18). Ее правильное название — «Исагога », или «Введение» (см.: Schminck A. Studien zu mittelbyzantinischen Rechtsbüchern. Frankfurt am Main, 1986. S. 12–13. (Forschungen zur byzantinischen Rechtsgeschichte; 13)). Она представляла собой в действительности памятник государственного законодательства, в котором лишь часть норм непосредственно регулировала церковные правоотношения. При этом, однако, неясно, была ли «Исагога» опубликована официально, в качестве закона, или же осталась законопроектом (см.: Signes Codoñer J., Andrés Santos F. J. La Introducción al Derecho (Eisagoge) del Patriarca Focio. Madrid, 2007. P. 165–182). Далее мы узнаем, что уже «в эпоху Македонской династии» «труды византийской канонической школы (?)… вращались вокруг создания комментариев к уже имеющемуся каноническому наследию» (с. 310); византийские канонисты этого времени «стремились выработать научные принципы толкования канонов и их систематизации» (с. 39–40). Интересно было бы увидеть хоть один подобный комментарий. Вплоть до 2-й четверти XII в., когда появляются канонические комментарии Аристина и Зонары, византийские церковные юристы ограничивались составлением кратких схолий к отдельным канонам и написанием небольших трактатов по частным церковно-правовым вопросам (семейным, административным и др.). Иоанн Зонара якобы написал толкования к некоему неназванному правовому сборнику с целью «согласования этого наследия с позднейшими патриаршими синодальными определениями или императорскими новеллами»; тем же самым занимался Аристин, комментируя канонический Синопсис (с. 310). Хорошо известно, однако, что подобной целью задавался не Зонара (и тем более не Аристин), а Вальсамон. Ошибочно утверждение, что Вальсамон, помимо прочих сочинений, якобы «оставил “Церковные главы” — сборник новелл и постановлений византийских императоров, касающихся церковной жизни» (с. 85, примеч. 2). Очевидно, речь идет о сборнике, помещенном в «Греческой патрологии» Миня под заглавием «Theodori diaconi cognomento Balsamonis ecclesiasticarum constitutionum collectio» (PG. 138. Col. 1077–1336). Но сборник этот — всего-навсего упомянутая выше «Collectio tripartita», составленная почти за 600 лет до Вальсамона и ошибочно приписанная знаменитому канонисту издателями XVII в., о чем подробно писал еще Ж. Мортрейль ( MortreuilJ.-A.-B. Histoire du droit byzantin, ou du droit romain dans l’Empire d’Orient. P., 1843 (repr.: Osnabrück, 1966). T. 1. P. 238, 244–246). Резюмируя сказанное, можно сделать вывод, что автор с лабо разбирается в источниках византийского права. (Примеч. Г. А. Осеньева).