Священный Синод первоначально поддержал отречение императора Николая Второго и образование Временного правительства, созданного комитетом Государственной Думы с согласия Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. Февральская революция 1917 года изменила положение Православной Церкви в России. Революционные настроения широко распространились и в среде духовенства, создав почву для масштабного обновленческого движения. Однако в этих тяжелейших исторических условиях церковные иерархи смогли провести Поместный Собор 1917-1918 гг. и выборы Патриарха, которым был избран митрополит Московский Тихон (Беллавин).
Вскоре давление на Православную Церковь начало усиливаться. Временное правительство желало контролировать церковную жизнь так же жестко, как императорская власть, при этом отняв те права и привилегии, которыми Церковь пользовалась в Российской империи. Оно грубо вмешивалось в кадровую политику РПЦ, а также, руководствуясь якобы благими намерениями, под лозунгом разделения полномочий изъяло из ее ведения сеть церковно-приходских школ.
Еще более тяжелым и трагическим положение Церкви стало после Октябрьской революции 1917 года. С первых ее дней начал завязываться трагический конфликт Русской Православной Церкви с новой властью. Борьбу за власть и уничтожение старого строя большевики соединили с борьбой против Православной Церкви, так как отождествляли ее с монархической Россией.
После смерти Патриарха Тихона правительство предприняло ряд мер, чтобы не допустить выборов нового Патриарха. В дискуссии об устройстве иерархической структуры Церкви речь шла теперь как о канонической преемственности кандидатов, так и об их позиции по отношению к государству. Наконец Митрополит Сергий (Страгородский) взял верх над своими внутрицерковными противниками, которые отвергали попытки устроения Церкви в советском государстве, видя в этом готовность к компромиссу с атеистической властью. Он, как и Патриарх Тихон, не желал «отойти ни на йоту от настоящей веры», при этом достаточно реалистично оценивал сложившуюся ситуацию, чтобы решить, что место Церкви не в катакомбах, а рядом с многострадальным народом. Декларация митрополита Сергия от 27.09.1927 г. до 1990 года определяла отношение Русской Православной Церкви к государству[1].
С приходом к власти большевиков государственно-церковные отношения начали перестраиваться. Перемены, произошедшие в этой связи в организации приходского управления в Русской Православной Церкви, были связаны с полномочиями духовенства в управлении административно-хозяйственной деятельностью прихода. Оказалась под угрозой традиционная вертикаль: высшие органы управления Церкви (Патриарх и Синод) – епархия – приход.
Большевиков привлекала система устройства церковной организации, которая в западной протестантской традиции именовалась конгрегационалистской. Эта система опиралась на идеи федерализма, которые имели, кроме политических, религиозные корни. Один из видных американских ученых, автор трудов по политологии и государственному управлению, профессор Винсент Остром в работе «Смысл американского федерализма» характеризовал американское общество как «находящееся в согласии с учениями иудаизма и христианства»[2]. По его мнению, именно такой взгляд на государство и общество отражен в Декларации независимости[3]. Дэниел Эйлазар указывал на происхождение слова «федерализм», которое, имея в основе латинский термин «foedus», означало «соглашение»[4]. В. Остром отмечал, что данный термин является фундаментальным понятием в библейской традиции и означает союз (соглашение) с Богом, а также между теми людьми, которые решили строить отношения друг с другом по этому принципу. Федеральная теология в ХVІ – ХVІІ вв., по мнению В. Острома, была теологией соглашения и разрабатывалась рядом протестантов с целью постичь систему церковного управления, которая основывалась на ветхозаветной концепции соглашения, а в Новом Завете нашла отражение в идее раннехристианских братств[5]. В современной России в определенных кругах говорится о преимуществах конгрегационализма для православия (обычно называемого конфедерацией православных приходов)[6]. «Клерикализм, – писал священник Георгий Кочетков, – это не просто способ управления, это вера в то, что только иерархия может что-то изменить к лучшему и не следует давать свободу кому бы то ни было еще, ибо это опасно»[7]. Не нужно забывать, к чему попытка реализации таких идей привела в России сто лет назад.
Февральская революция, которая сопровождалась рядом антицерковных мер, фактически и стала «религиозной революцией», уникальной для православия. В марте-апреле 1917 года по стране прокатилась волна чрезвычайных епархиальных съездов духовенства и мирян. В соответствии с их решениями, с кафедр были смещены свыше 10 наиболее скомпрометированных архиереев, а избранные епархиальные советы духовенства и мирян значительно ограничили епископскую власть. Вводился выборный порядок замещения всех духовных должностей, коллегиально-представительское начало церковного управления, демократизировалась приходская жизнь[8].
Демократические выборы при решении вопроса с замещением постов приходских священнослужителей нередко принимали уродливые и гротескно-комические формы. Во Владимирской епархии, в одном из сел мужики-прихожане миром порешили избрать в диаконы своего голосистого односельчанина и, желая видеть, как он будет выглядеть во время священнодействия, силой и угрозами заставили своего батюшку допустить его к диаконскому служению на Божественной Литургии. Мужик, облаченный в диаконские священные одежды, сказал великую ектенью и две малых. Правда, в алтарь священник его не допустил, а перед малым входом взмолился перед прихожанами о прекращении этого лицедейства, угрожая прервать Литургию, и кощунство было прекращено[9].
Отметим, что с древности духовное влияние приходского священника распространялась на всех православных христиан, состоящих постоянными членами церковной общины, а также на лиц, временно пребывающих на территории прихода. В XIX в. учреждение и закрытие приходов в России было прерогативой Святейшего Синода, но право установления границ между приходами предоставлялось епархиальному архиерею. Вопрос о приходах обсуждался в Предсоборном присутствии и в церковной печати в процессе подготовки Поместного Собора в 1905 г. Различные формулировки значения термина «православный приход» были предложены епископом Владикавказским Гедеоном (Покровским), епископом Оренбургским Иоакимом (Левицким), профессорами А.И. Алмазовым, И.С. Бердниковым, П.В. Знаменским. Новое положение о приходе разрабатывалось в особом Предсоборном присутствии в 1906 г.[10].
В соответствии с Определением о православном приходе (называемым еще Приходским уставом) Поместного собора 1917-1918 гг., приходом в Церкви называлось «общество православных христиан, состоящее из клира и мирян, пребывающих на определенной местности и объединенных при храме, составляющее часть епархии и находящееся в каноническом управлении своего епархиального архиерея, под руководством поставленного последним священника – настоятеля»[11]. В основе приходской жизни лежал принцип служения. «Под руководством преемственно богопоставленных пастырей все прихожане, составляя единую духовную семью во Христе, принимают живое участие во всей жизни прихода, кто как может своими силами и дарованиями», – говорилось в Приходском уставе[12]. Предоставляя иерархии привилегии в управлении приходом, устав в то же время закрепил его самостоятельность, а также предусмотрел создание союзов приходов[13].
Соборное определение также указывало, что высшим органом, при содействии которого архиерей управлял епархией, являлось епархиальное собрание, избираемое из клириков и мирян на трехлетний срок. Епархиальные собрания образовывали свои постоянные исполнительные органы: епархиальный совет и суд. Собор руководствовался стремлением привлечь клир и мирян к широкому участию в церковном управлении, при этом каноническая власть епархиального архиерея оставалась неприкосновенной. В статье 23 определения было предусмотрено: без согласия архиерея ни одно решение органов епархиального управления не может быть проведено в жизнь[14]. Однако в связи с последовавшими историческими событиями большинство соборных решений на много лет оказались нереализуемыми на практике.
В пункте 13 декрета СНК об отделении Церкви от государства и школы от Церкви от 23 января 1918 г. говорилось, что все имущество существующих в России церковных и религиозных обществ объявляется народным достоянием. Здания и предметы, предназначенные специально для богослужебных целей, по особым постановлениям местной или центральной государственной власти отдавались в бесплатное пользование соответственных религиозных обществ[15]. Постановление 1929 г. «О религиозных объединениях» не давало права священнослужителям как лицам, лишенным избирательных прав, выступать в качестве учредителей религиозных объединений (пункты 5, 19)[16]. В постановлении 1929 г. «О служителях культа» в статье 19 говорилось: «Район их деятельности <...> ограничивается территорией, на которой проживают верующие, входящие в указанное религиозное объединение»[17]. С принятием конституции СССР 1936 г. постановление вступило с ней в противоречие в части предоставления священнослужителям гражданских прав, но отменено не было[18].
Советское государство ни в коей мере не собиралось считаться с внутренними установлениями и иерархией каких бы то ни было религий, православия в том числе. Церковь была поставлена в условия полулегального существования. Согласно постановлению народного комиссариата юстиции и внутренних дел от 19 июня 1923 года, «ни одна религиозная организация не имеет права вмешиваться, как власть имущая, в деятельность какой-либо другой религиозной организации против ее воли <…>, ибо отдача в ее пользование храма или молельни местным исполнительным комитетом происходит не в пользу какой-либо церковной иерархии, а лично тем гражданам, которые подпишут договор с исполнительным комитетом»[19]. Такими документами государство блокировало деятельность Русской Православной Церкви, основой которой является иерархичность. Исходя из смысла этого постановления, каждый приход оказывался самоуправляемым, его актив, следуя букве советского права, вполне мог игнорировать распоряжения епископа. Это вполне соответствовало логике конгрегационализма.
В противовес такому пониманию, традиционное устройство Русской Православной Церкви подразумевает единую организацию, главным принципом которой является соборность; организацию, соединяющую иерархию и народ в едином служении Богу, которой естественно было обладать единым имуществом. Однако после Октябрьской революции все церковное имущество было национализировано, право же бесплатного пользования церковными и молитвенными зданиями было предоставлено исключительно группам верующих или религиозным обществам. Причем всякого рода центральные организации (всероссийские, епархиальные и так далее), а также съезды религиозных обществ и избираемые ими исполнительные органы не могли:
1) обладать культовым имуществом или получить его по договору;
2) заключать какие бы то ни было имущественные договоры и сделки;
3) устанавливать принудительные сборы[20].
Таким образом, вся высшая церковная иерархия практически оказывалась лишенной источников существования и власти, так как не только все имущество было у нее отнято, но и появились законодательные препятствия к получению обязательных взносов от приходов, что демонстрировало, в том числе, зависимость приходов от епископа.
Согласно постановлению ВЦИК и СНК РСФСР от 8 апреля 1929 года, религиозные общества и группы верующих были лишены права на статус юридического лица. Каждое такое общество или группа могло пользоваться только одним молитвенным помещением. Число учредителей религиозного общества должно было составлять не менее 20 человек[21].
Правовое положение Русской Православной Церкви в Советском Союзе характеризовалось неопределенностью, наличием коллизий между существующим законодательством и правоприменительной практикой. Яркий пример – сохранение действия постановления ВЦИК и СНК РСФСР «О религиозных объединениях» от 1929 г. и после принятия конституции СССР 1936 г., и после изменения вектора государственной политики в 1943 г. Получалось, что, с одной стороны, государство не признает централизованных религиозных организаций, с другой – существовал центральный правительственный орган по взаимодействию с одной из таких организаций – Совет по делам Русской Православной Церкви. Правовая неопределенность оставляла решение многих вопросов, связанных с государственно-конфессиональными отношениями, на усмотрение местных властных структур.
«Потепление» в церковно-государственных отношениях наступило в годы Великой Отечественной войны. Начавшаяся война не только не обострила противоречия между Русской Православной Церковью и государством, но, напротив, подтолкнула Церковь подчинить свою деятельность патриотическому долгу – защите Отечества. С первых же дней войны верующие единодушно откликнулись на обращение митрополита Сергия «трудом и пожертвованиями способствовать нашим доблестным защитникам». Все без исключения приходы начали широкий сбор денежных пожертвований и ценных предметов на нужды страны. Так, в течение нескольких месяцев верующие одного только Троицкого храма в Горьком внесли в фонд обороны более миллиона рублей[22]. 30 декабря 1942 года митрополит Сергий обратился к архипастырям, пастырям, приходским общинам с призывом соорудить на пожертвования танковую колонну имени Димитрия Донского. Вся Церковь откликнулась на это благословение. В сжатые сроки было собрано свыше 8 миллионов рублей, большое количество золотых и серебряных предметов[23].
Катастрофический для СССР ход боевых действий в начале войны заставил Сталина мобилизовать для обороны все национальные резервы, в том числе и Русскую Православную Церковь в качестве народной моральной силы, а также Грузинскую Православную Церковь, баптистов, евангельских христиан и мусульман. Для богослужения открылись храмы, священнослужители были выпущены из лагерей, а антирелигиозная деятельность приостановлена[24]. Находившиеся в действующей армии священники демобилизовывались при согласии вернуться к церковной службе. Еще в сентябре 1941 года были закрыты антирелигиозные издания, распущен «Союз воинствующих безбожников»[25].
Даже западные исследователи отмечают, что в годы Великой Отечественной войны в СССР повсеместно отмечалось религиозное возрождение,[26] а то, что оно якобы происходило только на оккупированных территориях, – миф нацистской пропаганды. Кульминацией сближения государства и Церкви в патриотическом единении была встреча Сталина с Патриаршим Местоблюстителем митрополитом Сергием (Страгородским) и митрополитами Алексием (Симанским) и Николаем (Ярушевичем) 4 сентября 1943 года[27]. На этой встрече Сталин официально согласился на созыв Архиерейского Собора и проведение выборов Патриарха.
8 сентября 1943 года в Москве состоялся Архиерейский Собор, созванный для избрания Патриарха и образования Священного Синода. Патриархом Московским и всея Руси единодушно был избран митрополит Сергий[28]. А в 1945 году, после смерти Патриарха Сергия, прошел Поместный Собор, избравший Патриархом митрополита Алексия (Симанского). На Соборе был принят весьма важный для того времени документ «Положение об управлении Русской Православной Церковью», который превращал Церковь пусть в контролируемую, но централизованную организацию. Регистрация документа в Министерстве юстиции придала ему характер законного в глазах советского государства, хотя он и входил в противоречие с основным законодательством о религии, запрещавшим наличие централизованного управления в религиозных организациях. Созданный в октябре 1943 года Совет по делам РПЦ при СНК СССР был призван осуществлять связь между правительством СССР и Патриархом, контролировать деятельность местных епархий, информировать правительство о нуждах Церкви, готовить проекты государственных законодательных актов по церковным делам.
В период с 1943-го по 1958 г. стало еще более очевидно, что религиозность русского народа и тяга его к православию очень велика. Прошедшие через репрессии пожилые священнослужители зачастую игнорировали рекомендации властей по свертыванию религиозной деятельности. Появились новые кадры духовенства, отмечался качественный рост общего уровня компетенции священнослужителей. Большую роль в пропаганде религиозного учения, пусть и в примитивной форме, начинает играть низший церковный персонал. Возрождалась система духовного образования Русской Православной Церкви. Как только давление государства на религиозные организации ослабело, сразу начался процесс церковного возрождения. Это не могло не волновать атеистически настроенных руководителей советского государства и стало одной из причин развернутого Н.С. Хрущевым в 1958-1964 гг. гонения на Церковь.
Этот период антицерковных репрессий отличался наибольшими противоречиями. Внешне все должно было выглядеть демократично, поэтому Священный Синод, принявший закрытое постановление «О мерах по улучшению существующего строя приходской жизни», Архиерейский Собор 1961 года, епархиальные архиереи, а затем и каждый приход должны были принять решение об отстранении духовенства от хозяйственной деятельности приходских общин. Приходы получили самостоятельность от высшей церковной власти (хотя в рамках вертикали «епископ – священник» подчинялись ей)[29]. Церковные советы, ставшие полноправными хозяевами в приходах, зачастую комплектовались из людей малорелигиозных, малограмотных, неподготовленных, но в силу сложившейся ситуации получивших возможность распоряжаться церковными средствами и демонстрировать свою власть над духовенством. Все случаи злоупотреблений старостами и их окружением на приходе, как правило, покрывались государственной властью. Духовенство, лишившееся возможности распоряжаться церковными средствами, оказалось в крайне сложном положении. Между тем, необходимо отметить, что при сложившемся законодательстве и отношении к религии отстранение от хозяйственной деятельности, возможно, предотвратило часть репрессий в отношении священнослужителей по экономическим обвинениям. Так, на активного подмосковного благочинного прот. Богдана (Стефанко) было заведено уголовное дело по обвинению в незаконном приобретении строительных материалов для постройки храма[30]. В каждой епархии Русской Церкви были уголовные дела, заведенные в отношении священнослужителей[31].
Закрытие храмов при Н.С. Хрущеве имело целью выровнять общее их количество по Советскому Союзу. На бывших оккупированных фашистами территориях, особенно на Украине, и, например, в Центральной России, количество действующих храмов отличалось в разы[32]. В Центральной России в этот период количество закрытых храмов было хотя и существенным, но не носило тотального характера. Частой сменой правящих архиереев власть препятствовала их сближению с верующими. Н.С. Хрущев стремился отменить результаты перемен в государственно-церковных отношениях, произошедших в послевоенные годы, и вернуться к антирелигиозной деятельности, направленной на полное уничтожение религии в СССР. Реформа приходского управления, проведение единовременного учета религиозных объединений, закрытие храмов – все это внешние проявления антирелигиозной политики. А появление научного атеизма и широкое использование его в учебном процессе обеспечивало идеологическую базу проводимого администрирования. Нужно отметить, что влияние государственного атеизма на внутрицерковную жизнь было достаточно велико и после отставки Н.С. Хрущева в 1964 г. Оно сохранялось фактически до 1988 г., когда после празднования 1000-летия Крещения Руси государственно-церковные отношения начали меняться.
Усиление внешнего контроля обеспечивалось созданием при райисполкомах комиссий, наблюдавших за соблюдением законодательства о религиозных культах, причем общее число членов этих комиссий существенно превышало число священнослужителей. Давление на православные приходы изнутри обеспечивалось введением в число их исполнительных органов людей нерелигиозных и аморальных, получавших поддержку местной власти за то, что они подрывали авторитет православия (зачастую не прилагая к этому никаких усилий, так как такая деятельность была для них естественной). Необходимо упомянуть и ренегатство в Церкви как инструмент атеистической политики. Однако искусственная организация массового отречения священнослужителей от Бога не нашла сочувствия в массах, поэтому от таких форм организованной борьбы с религией достаточно быстро отказались[33]. Специфика реализации государственной атеистической политики в 1964-1988 гг. заключалась в том, что при отсутствии явных антицерковных репрессий в это время сохранялось давление государства на Церковь и отдельных верующих, для которых отстаивание своих религиозных убеждений по-прежнему могло иметь печальные последствия, но не настолько трагичные, как ранее.
Поместный Собор Русской Православной Церкви 1988 г. стал знаковым как для внутрицерковной жизни, так и для государственно-церковных отношений. Он не только принял новый устав, вернувший духовенство к управлению хозяйственной жизнью приходов, но и обозначил парадигму государственно-конфессиональных отношений в меняющейся России. Российский закон «О свободе вероисповеданий» 1990 года во многом был наследником постановления 1929 года и не учитывал особенностей внутрицерковной жизни, основанной на строгой иерархичности. Однако на практике в 1990-е годы представители органов государственной власти в России, несмотря на закон, в большинстве случаев считались с иерархическим устройством как Русской Православной Церкви, так и других религиозных организаций. Децентрализация государственной власти привела к тому, что каждый глава субъекта федерации и иногда даже муниципального образования строил государственно-церковные отношения, исходя из своих симпатий и антипатий.
Закон «О свободе совести и религиозных объединениях» 1997 года был призван ограничить деятельность зарубежных проповедников нетрадиционных для России религиозных учений, но в отношении православия был вполне лоялен. Государство наконец законодательно признало иерархичность Церкви. Православный приход уже не воспринимался государством как абсолютно обособленная единица, но рассматривался как юридическое лицо, неотъемлемо входящее в структуру централизованной религиозной организации. Архиепископ Смоленский Кирилл (с 2009 г. – Святейший Патриарх) в своем докладе «Церковь в отношении к обществу в условиях перестройки» указывал на незыблемую веру в возрождение полнокровной приходской жизни в современной России. «Наша Церковь, – говорил он, – окажется способной возродить служение милосердия и любви… По промыслу Божию лишившись многого, [Церковь] сохранила главное. То главное, что помогло ей выжить. Она сохранила таинственную благодатную жизнь, имеющую своим центром Божественную Евхаристию, через которую Святой Дух человеческую общину преобразует в Тело Христово. Именно этим главным церковная община отличается от любой другой группы людей или коллектива, именно в этом главном – ее сила, духовный ее потенциал, а значит и жизнеспособность»[34].
В начале 2000-х гг. в рамках развития процессов демократизации и повышения роли гражданского общества у многих возникали соблазны вновь вернуть административное устройство Русской Православной Церкви в лоно конгрегационализма, то есть ввести самоуправляемость приходов, как это было в 1929-1990 гг. Здесь уместно процитировать В. Острома: «Конгрегационализм резко противоречит доктрине апостольской преемственности»[35]. Соответственно, это всего лишь новое направление протестантизма, неообновленчество, появившееся на православной почве, что неудивительно, учитывая то влияние, которое оказывает сегодня на массы западная культура.
[1] См.: Русская Православная Церковь в советское время (1917-1991): материалы и документы по истории отношений между государством и Церковью: пер. с нем. / сост. Г. Штриккер. В 2 кн. Кн. 1. М.: ПРОПИЛЕИ, 1995. С. 41.
[2] Остром В. Смысл американского федерализма. Что такое самоуправляющееся общество. М., 1993. С. 72.
[3] См.: Там же.
[4] Elazar D., Kincaid J. Covenant, Polity and Constitutionalizm // Publis. 1980. Vol. 10. P. 3-30.
[5] Остром В. Смысл американского федерализма. Что такое самоуправляющееся общество. М., 1993.
[6] Михайлов А., диак. Церковь и модернизм. Сети «обновленного православия». М.: «Русский Вестник», 1995. С. 128.
[7] Кочетков Г., свящ. Наше время не бездарно для Церкви. М.: Свято-Филаретовский православно-христианский институт, 2019. С. 69.
[8] Шкаровский М.В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве. М., 1999. С. 68-69.
[9] Российская Церковь в годы революции (1917-1918). Сборник. М., 1995. С. 210-211.
[10] Митрофанов Г., протоиерей. История Русской Православной Церкви 1900-1927 гг. Электронный ресурс: http://predanie.ru/ mitrofanov-georgiy-protoierey/book/79408-istoriya-russkoy-pravoslavnoy-cerkvi-1900-1927 (дата обращения: 21.10.2016).
[11] Собрание определений и постановлений Священного Собора Православной Российской Церкви 1917-1918 гг. Репр. воспр. изд. 1918 г. М., 1994. Вып. 3. С. 13.
[12] Деяния Священного Собора Православной Российской Церкви 1917-1918 гг.: в 10 т. М.: Новоспасский монастырь, 1994-2000. Т. 1: Документы. Материалы. Деяния I-XVI. Репр. воспр. изд. 1918 г. М.: Новоспасский монастырь, 1994.
[13] Документы Священного Собора Православной Российской Церкви 1917-1918 годов. Т. 14. Протоколы заседаний и материалы Отдела о благоустроении прихода / отв. ред. А.Л. Беглов. М.: Изд-во Новоспасского монастыря, 2017. С. 639.
[14] Собрание определений и постановлений Священного Собора Православной Российской Церкви 1917-1918 гг. Вып. 2. С. 22.
[15] О религии и церкви. Сборник высказываний классиков марксизма-ленинизма, документов КПСС и советского государства. М.: Изд-во полит. лит., 1977. С. 97-98.
[16] Там же. С. 106.
[17] О религии и церкви. С. 109.
[18] Полозова К.А. Отражение советского законодательства о религии на деятельности православных религиозных объединений в СССР в 1929-1990 гг. (по материалам Верхнего Поволжья). Иваново, 2014. С. 168.
[19] См.: Законодательство о религиозных культах. (Сборник материалов и документов). М., 1971. С. 66, 68.
[20] См.: Законодательство о религиозных культах. (Сборник материалов и документов). М., 1971. С. 68-69.
[21] Там же. С. 84-86.
[22] См.: Правда о религии в России. Издание Московской Патриархии. М., 1942. С. 57.
[23] См.: Наука и религия. 1990. № 5. С. 38.
[24] См.: Русская Православная Церковь в советское время. Кн. 1. С. 327-328.
[25] См.: Верт Н. История советского государства 1900-1991. М., 1992. С. 285.
[26] Daniel Peris. “God is Now on Our Side”: Religious Revival on Unoccupied Soviet Territory during World War II. // Kritika. New Series, Volume 1, Number 1, Winter 2000.
[27] См.: Известия. 1943. 5 сентября.
[28] См.: Журнал Московской Патриархии. 1943. № 1. С. 6.
[29] Письма и диалоги времен «хрущевской оттепели» (десять лет из жизни Патриарха Алексия, 1955-1964 гг.) / публ. М.И. Одинцова // Отечественные архивы. 1994. № 5. С. 65-66.
[30] Сурков С.А. Митрополит Николай (Ярушевич). М.: Издание Общества любителей церковной истории. 2012. С. 503.
[31] Сазонов Д., прот. Отречение от веры. Мировоззренческая убежденность или сумма обстоятельств? К теме ренегатства 1960-х годов. // Вестник Костромского государственного университета им. Н.А. Некрасова. Научно-методический журнал. – 2016. Т. 25. №2. Апрель-Июнь. С. 73.
[32] За 1944-1947 гг. Русской Православной Церкви было передано 1 270 храмов. Их общее число на 1 января 1948 г. составило 14 329, около 2 500 из них до 1946 г. принадлежали униатской церкви. От 25 тысяч церквей в 1935 г. после двух лет гонений в 1937-1938 гг. в Советской России осталось всего 1 277 храмов, и 1 744 храма оказались на территории Советского Союза после присоединения к нему западных областей Украины, Белоруссии и Прибалтики. См.: Гонения на Русскую Православную Церковь
в СССР. Электронный ресурс: https://orthodoxy33.wordpress.com/2011/11/15/nssr/ (дата обращения: 16.06.2017).
[33] Сазонов Д., прот. Ренегатство в церкви: подрыв устоев или очищение? (к вопросу церковно-государственных отношений в конце 50-х - начале 60-х годов XX века) // Обсерватория культуры: журнал-обозрение. – 2014. № 3 (май-июнь). С. 114-119.
[34] Архиепископ Смоленский и Калининградский Кирилл. Церковь в отношении к обществу в условиях перестройки.//Журнал Московской Патриархии. 1990. №2. С. 37.
[35] Остром В. Указ. соч. С. 24-25.