Относительно недавно на Богослов.Ru была опубликована статья «Монастырь как функциональная или дисфункциональная семья». В настоящей публикации продолжим труд по проработке этой темы. Если в предыдущей статье была поставлена цель наметить контуры, которые помогли бы очертить фигуру функциональности и дисфункциональности во внутри монастырской жизни, то в этой статье будет предпринята попытка выяснить, как приспособиться к условиям жизни в дисфункциональном монастыре, в том случае если не ведется работа по оздоровлению и улучшению качества духовной жизни насельников. Как справедливо заметил в своем комментарии к предыдущей статье А. Б. Рогозянский, «Вопрос, который стоит перед семьями, названными дисфункциональными, чаще всего не в том, как им исправиться и представить функциональную семью, а как дисфункциональной семье жить со своей дисфункциональностью, аналогично тому, как жить человеку с увечьем или человеку с хроническим заболеванием». Наглядно видно, что тема дисфункциональности монастырской жизни распадается на несколько подтем. Из них выделяются две особенно важные подтемы, которые между собой взаимосвязаны: первая – как монастырю жить со своей дисфункциональностью и вторая – какой он, этот непростой путь от дисфункционального к функциональному монастырю? Понятно одно – в сложившейся исторической обстановке путь этот не только непростой, но он еще и очень долгий.

В середине 40-х годов прошлого столетия один молодой ученый Генрих Альтшуллер серьезно задумался над тем, как изобрести методы активации мышления изобретателя. Он исследовал много авторских свидетельств и патентов, и ему удалось не только найти удобные приемы решения изобретательских задач, но и выявить законы и принципы, по которым развивается техника. Так появилась новая наука, которую назвали теория решения изобретательских задач (ТРИЗ). В одном из своих выступлений, рассказывая о том, как он видит будущее своего детища, Альтшуллер сказал следующее: «Нам нужно, грубо говоря, другое поколение исследователей. Рассказывают – может, это слухи, – что Моисей, выводя евреев из Египта, долго метался туда-сюда, отвлекался на посторонние дела, разные вещи… Он ждал, пока вымрет старое поколение, выросшее в рабстве. Ему нужны были новые люди, новая психология, философия народа. Примерно то же самое, да простит меня Злотин, сейчас с ТРИЗ. Надо, чтобы вымер я, чтобы вымер… Злотин, мы должны вымереть, успев создать, скомплектовать вторую ступень ракеты. Со старым мышлением, со старыми подходами, старыми привычками мы не осилим новый этап – а он качественно отличный… Поэтому для нас главная задача – формирование следующего поколения сильных разработчиков ТРИЗ, комплекса ТРИЗ[i]».

Не исключено, что наше монашество ждет похожий путь развития. И, формируя «следующее поколение сильных разработчиков», важно выработать для себя какой-то план действий, или какие-то планы действий, относительно того, как нам пусть, может, и не очень счастливо, но хотя бы более-менее бесконфликтно и душеспасительно жить в тех непростых условиях, которые имеем. Наш земной путь ограничен сравнительно небольшим временным отрезком, и по известным причинам мы не сможем ждать столько, сколько ждал Моисей…

По благословению и инициативе святейшего Патриарха Кирилла последние несколько лет довольно оживленно проводятся монашеские конференции, на которых делаются доклады по актуальным проблемам монашеской жизни, был написан и несколько раз переработан проект «Положения о монастырях и монашествующих», некоторые русские монастыри довольно активно общаются с афонскими монастырями по вопросам организации монастырской жизни, заимствуют святогорский опыт. Однако это монашеское движение, если так можно его назвать, пока находится в зачаточном состоянии. Серьезно осмысливать происходящее, искать пути разрешения многосложных и запутанных монастырских проблем сегодня по разным причинам готовы далеко не все насельники наших монастырей и не все епископы.

Всякие существенные изменения сложившихся правил – это всегда дополнительные беспокойства, лишние заботы, немалый риск, которые приносят новые ранее не известные заботы. Все это не подходит для людей, ищущих лишь «единого на потребу», живущих одним днем и не желающим мыслить перспективно. Однако история человечества богата примерами, когда косность и нежелание быть более открытыми для хороших перемен не только тормозили очень важные нововведения, но и многим людям стоили жизней.

В акушерских клиниках Европы до середины XIX века так называемая родильная лихорадка уносила до 30 и более процентов жизней матерей, рожавших в этих клиниках. Болезнь носила эпидемический характер. Существовало бесчисленное множество теорий ее происхождения. Во время вскрытия всегда была одна картина: смерть роженицы наступила от заражения крови. Молодому врачу из Вены Игнацу Земмельвейсу удалось открыть тайну этой болезни. Все оказалось гораздо проще, чем могли даже предположить: виной этому заболеванию служила неаккуратность врачей, осматривавших беременных, принимавших роды и делавших гинекологические операции нестерильными руками и в нестерильных условиях. Он понял это, сравнивая данные разных клиник. Земмельвейс предложил врачам мыть руки не просто водой с мылом, но дезинфицировать их хлорной водой – в этом была суть новой методики предупреждения болезни. Против Земмельвейса восстали все светила врачебного мира Европы, многие годы травля была ужасающей. Ведь его открытие превращало врачей в убийц, которые своими руками заносили инфекцию, от которой умирали молодые женщины. Земмельвейс не претендовал на награды, он хотел только одного – сохранить жизни пациенткам. Один врач из Киля решил проверить открытие Земмельвейса на своем опыте, он ввел у себя в клинике обязательную стерилизацию рук хлорной водой. Смертность действительно упала. Не выдержав такого потрясения, этот доктор кончил жизнь самоубийством. Открытие Земмельвейса было признано лишь через 37 лет после того, как оно было сделано. Сколько жизней можно было бы спасти, если бы к словам молодого врача прислушались раньше?[ii]

За последние несколько лет были написаны серьезные аргументированные статьи относительно изменения существующего подхода к организации монастырской жизни. Такие авторитетные в нашей Церкви богословы, как, например, протоиерей Валентин Асмус, обоснованновысказывались в пользу того, что взаимоотношения епископа с монастырем нуждаются в детальной регламентации, монастырь не может функционировать в соответствии с установленными святыми отцами правилами в условиях, когда правящий епископ по сути является и игуменом (игуменией) монастыря. Неоднократно звучала мысль о том, чтожелательно ввести выборность игумена, это будет способствовать разрешению многих монастырских проблем.

Афонские игумены и монахи из монастырей, которые переживают сейчас «золой век» монашества, такжеуказывают на то, что монастырь должен иметь определенную самостоятельность от епископа, должность игумена должна быть выборной. Без этого говорить о каких-то серьезных качественных изменениях просто бессмысленно. Однако в ключевых моментах «воз и поныне там». Это означает, что все мы, монахи, не можем не озаботиться решением вопроса: как нам жить в существующих условиях. Признаки, по которым предлагалось в предыдущей статье последовательно рассмотреть дисфункциональность и функциональность монастырской жизни, частично были заимствованы из психологии семейных отношений. Под термином «дисфункциональный монастырь» мы условились подразумевать такой общежительный монастырь, в котором преобладает, по разным причинам, ярко выраженное деструктивное поведение монахов (монахинь) или игумена (игумении), или одновременно и тех и других, что делает атмосферу монастыря тяжелой и гнетущей и препятствует духовному росту насельников. Признаки дисфункционального монастыря были определены как: отсутствие или нехватка эмоционального принятия друг друга; игумен (игумения) не является духовным отцом (матерью), а лишь администратором; повышенная конфликтность в отношениях; отрицание проблем и поддержание иллюзий; замороженность правил и ролей; склонность к полярности чувств и суждений; закрытость монастырской семейной системы; абсолютизирование игуменской власти и отсутствие механизмов соборного управления монастырем.

 Важно сказать несколько слов о психологической зрелости людей, поступающих в наши монастыри. Очень многие приходят в обители, особенно женские, из неблагополучных семей, не получив опыта здоровых отношений и взаимодействия в семье. Обычно дисфункции связаны с наличием алкоголизма в семье, разводом родителей или доминирующей, авторитарной личностью одного из них, а также с эмоциональным вакуумом. Человек, выросший в такой семье, даже не знает, что отношения могут быть другими. Его эмоциональные ресурсы заполнены нездоровым содержанием. Вырастая в дисфункциональной семье, ребенок не умеет принимать и дарить любовь, нередко за любовь принимает ее различные искажения. Он не умеет строить доверительные отношения, не умеет строить личностные границы. Ему трудно определять сферы своей ответственности и компетенции. Если нужно охарактеризовать состояние такого человека одной фразой, то это – вечный эмоциональный голод, без умения его утолить. Когда ребенок из такой неблагополучной семьи становится взрослым, все эти качества переносятся в его собственную семью, в тот коллектив, где он работает, в нашем случае – в монастырь. В монастырь такой человек часто приходит уже сформировавшейся личностью.

Оставим в стороне пока ответы на вопросы: насколько свободен выбор таких лиц поступления в монастырь, и насколько они вообще способны к монашеской жизни? Не идут ли они и в монастырь с такими же подсознательными намерениями: уйти от себя, спрятаться от своего внутреннего мира? Мы стоим перед фактом: они уже в монастыре. И им нужно как-то помочь. То, что они приносят с собой в монастырь, их проблемы и трудности становятся проблемами и трудностями конкретного монастыря. А приносят они прежде всего неумение доверять, работать «в команде», на руководящих послушаниях – неумение создать «единый дух», склонность испытывать обиды, гипертрофированное чувство вины, неумение разбираться в себе, в мотивах своих действий и подлинных причинах своих чувств, развитый перфекционизм, неумение говорить «нет» в ответ на завышенные, по сравнению со своими реальными силами и возможностями, требования, неспособность выражать свои потребности, неумение раскрываться, проявлять здоровым образом свои эмоции.

Религиозность сама по себе мало влияет на эти характеристики. Более того, само православие воспринимается часто таким человеком через призму своего больного «я». Фактически, создается собственный образ православия и монашества. Подобные патологии в дисфункциональном монастыре только усугубляются. Наше время – это время неврозов и психозов. Большинство из таких людей по причине полученных когда-то серьезных и глубоких психотравм нуждаются в помощи специалистов – опытных духовников, знакомых с данной проблематикой и обученных работать с такими людьми, психотерапевтов, а в каких-то случаях даже психиатров. А еще им важна среда, где они получат доверие и принятие. Понятно, что эта инициатива должна исходить от игумена. Но, к сожалению, нередко так случается, что психологическая и духовная зрелость игумена оставляет желать лучшего. В этом случае люди с серьезными психотравмами остаются совершенно брошенными. Хорошо, если кто-то из них понимает свои проблемы и самостоятельно инициирует общение по этим вопросам с компетентными людьми.

Вторая категория монахов в наших монастырях – это довольно самостоятельные, психологически зрелые и цельные личности, которые шли в монастырь скорее по зову сердца, чем из-за какой-то нужды. Однако нехватка знаний, необходимого жизненного опыта, духовный романтизм на первых порах монастырской жизни не позволили трезво оценить ситуацию. То, что они оказались в дисфункциональном монастыре, они понимают много позже. Но у них есть призвание и способности к монашеской жизни, а потому у них хватает душевных сил, внутреннего ресурса, чтобы в условиях духовно неблагополучного монастыря сохранять внутреннее равновесие.Как выживать в духовно неблагополучном монастыре? Как остаться монахом в условиях далеко не монашеских? Нужно ли отчаиваться, если видишь, что серьезных изменений в организации монастырской жизни в обозримом будущем не предвидится? Нужно ли торопиться сменить монастырь или лучше оставаться в месте своего покаяния, где были даны Богу обеты пребывать «до последнего издыхания»? Жизнь так устроена, что когда есть свобода для выбора жизненного пути, то нет необходимых знаний и опыта. Когда же с годами приходят знания и опыт, исчезает свобода действий. Предпринимая попытку ответить на эти вопросы, прежде всего считаем важным обратиться к осмыслению жизненного опыта подвижников благочестия.

Но прежде чем перейти к такому анализу, всмотримся в реальность – как сегодня многие монашествующие решают вопрос выживания в дисфункциональном монастыре и отвечают на заданные вопросы? В данном случае не представляется возможным привести количественные показатели и продемонстрировать их на графиках и диаграммах, но о тех типах поведения монашествующих как реакции на дисфункциональный монастырь, которые были выявлены в процессе наблюдения, несколько слов будет сказано.

Оставление монастыря

По причине того, что желаемое не совпадает с действительным или же в результате непосильных трудов был нанесен большой вред здоровью, некоторые покидают монастырь и уходят в мир. По-разному в дальнейшем складывается их жизнь.

Уход в идиоритмию (духовное особножительство)

Ощутив невозможность тесного духовного общения с игуменом (игуменией) монахи (монахини) дистанцируются и относятся к нему (ей) как к администратору. У каждого где-то есть свой духовник, все духовные вопросы решаются с ним посредством переписки, звонков, поездок. К другим насельникам (насельницам) обители такие монахи (монахини) могут относиться очень отстраненно, они не чувствуют себя единым целым со своим монастырем, не ощущают, что это их дом. Они живут своей жизнью, ни во что особо не вникая, такие своего рода «скитяне». Таких сегодня в наших монастырях подавляющее большинство.

Переход в другой монастырь

Переход в другой монастырь рассматривается как возможность найти более подходящие условия для монашеской жизни. Бывает, что такие сменяют не один монастырь и не два.

По течению вниз

Группа братий (сестер), которые, внешне исполняя минимум требований устава, живут по своим правилам. Вначале они могли быть очень ревностными, но духовное наблагополучие обители сыграло в их жизни свою отрицательную роль. Встречаясь с эмоционально незрелой братией, они увлекают их в осуждения и пересуды, далеко не монашеское времяпрепровождение. Фактически, благодаря им в монастыре формируется своя «субкультура».

Сопротивляться и что-то менять

 Братия (сестры), которые органично ощущают себя единым целым со своим монастырем, стараются ревностно исполнять монастырский устав, находят возможности жить по-монашески даже далеко в не монашеских условиях. Уважительно относятся к игумену (игумении), хотя никакого духовного контакта с ним (ней) и не имеют. Болеют за монастырь всей душой и очень стараются содействовать каким-то хорошим переменам.

Довольствоваться тем, что есть

Обычно это очень простые и искренние люди, которые пришли в монастырь в пожилом возрасте, настрадавшись в миру, и ищут они только «единого на потребу». Они не ищут и не ждут какой-то духовности от игумена (игумении). Они довольны тем, что есть. Хотят дожить в монастыре свою жизнь, имея возможность посещать часто богослужения и побольше молиться. Они, как правило, не вливаются в общество братий (сестер), всегда стоят несколько особняком от всех.

В жизнеописаниях святых обращает на себя внимание то, что критерии духовного неблагополучия и благополучия монастыря у каждого были свои, но в целом между собой имели определенное сходство. Так, преподобный Паисий Величковский в 17 лет вступил в Любечский монастырь, затем перешел в скит Трейстены в Молдавии, оттуда — в скит Керкул, отличавшийся особенной строгостью монашеской жизни. Затем он переселился на Афон. Духовное благополучие монастыря он рассматривал как возможность жить строгой монашеской жизнью и возможность иметь опытного руководителя. «Маршрут» монашеской жизни святителя Игнатия Брянчанинова пролегал через девять монастырей: Александро-Свирский монастырь, Площанская пустынь, Оптина пустынь, Кирилло-Новоезерский монастырь, Семигородская пустынь, Дионисиево-Глушицкий монастырь, Пельшемский Лопотов монастырь, Троице-Сергиева пустынь, Николо-Бабаевский монастырь. Поиски опытного духовного руководителя и подходящих условий для полноценной монашеской жизни, проблемы со здоровьем и несовершенство церковной системы, которая переводила монахов из монастыря в монастырь как государственных служащих в разные места службы – все это привело к тому, что святитель Игнатий был вынужден всю свою монашескую жизнь быть странником. Игумения Таисия (Лепешинская), иноческий путь которой подробно рассматривался в предыдущейстатье, по причине духовного неблагополучия монастырей была вынуждена сменить два монастыря. Но были и другие случаи в истории Церкви: святая Исидора переносила с великим терпением, смирением и кротостью презрение сестер монастыря, в котором она жила. Ангел Божий явился монаху-пустыннику Питириму и повелел ему идти в Тавенисский монастырь, чтобы увидеть святую, человека, который постоянно пребывает в Боге. С одной стороны, по учению свв. отцов жизнь монаха – это мученичество, с другой, у свв. отцов мы находим строгое предостережение о том, чтобы восхождение на крест совершалось согласно силе каждого.

 Задержимся более подробно на эпистолярном наследии преподобного Макария Оптинского. В 1827 году старец Макарий был назначен духовником Севского Троицкого женского монастыря. Тогда было положено начало новому периоду его пастырской деятельности. Нелегкое дело духовного окормления, к которому он приступил в возрасте сорока лет, станет его главным служением до конца дней. Многие его письма, как мы увидим ниже, адресованы монахиням из далеко не благополучных монастырей.

 Монастырскую жизнь старец Макарий рассматривает как «борьбу непрерывную со всезлобным врагом – диаволом. Мы падаем и возстаем, побеждаеми и побеждаем, по мере нашего устроения – гордаго или смиренного, а Господь Подвигоположник, видя нас изнемогающих, поддерживает, укрепляет и возставляет; на раны падших возливает вино и елей; врачует их скорбми, и болезньми, и приводит ко благому концу»[iii]. Но он признавал, что состояние многих монастырей – неутешительное: «Обители суть пристанища спасения, – писал он, – но случается, что и в оных бывают подвержены волнениям и погружаются в волнах»[iv]. В одном письме он сообщает «жалостную весть» о том, что «кроткая и незабвенная мать игумения монастыря переселилась в вечные обители». «Вы не можете себе представить, – пишет далее старец, – какой там был стон, плач, рыдание и вопль о лишении ее. <...> Она своею кротостью, простотой, смирением, терпением и любовью заставила всех рыдать о себе. Кротко-мудрое ее правление более 300 сестер успокаивало, не знаю, кто займет ее место. Будет начальница, но матери не будет такой»[v].

Вера в волю Божию и Его промысл доминирует во всем учении старца о преодолении трудностей монастырской жизни: «веруйте быти Промыслу Божию, ведущему нас путем неведомым для нас»[vi], «По совету отцов святых прежде всего должны иметь мы веру несомненную, что все случающееся с нами бывает по воле Божией, а воля Божия есть, чтобы нас спасти. Спасение же приобретается смирением и многими скорбями, без сих же последних и смириться невозможно»[vii]. Но в то же время преподобный Макарий Оптинский не был сторонником полного бездействия относительно положительных перемен в организации монастырской жизни. В своих письмах он призывает «делать возможное по силе, а прочее предоставлять воле и промыслу Божию»[viii].

Старец Макарий особенно располагает к себе пастырской ответственностью, живостью характера и подвижностью, которые очень интересно преломлялись в его духовнической практике. В письмах он часто выступает в роли ходатая и заступника перед игумениями за оступившихся монахинь: «А теперь гостят у нас и вашего стада овечки, мать Л, М и другая М, на время отлучившаяся от стада и паки желающая в ваши материнские недра. Голубица, вылетевшая из Ноева ковчега не обрела покоя ногам своим, паки к Ною в ковчег возвратилась, и он ее принял и успокоил, так и она (ушедшая сестра) да не уподобиться врану, оставшемуся вне ковчега, но подражает голубице, а Вы уподобьтесь Ною, примите ее, и ежели она малодушным своим исшествием причинила Вам скорбь, то великодушно простите ее, и утвердите в ней вашу любовь»[ix]. В другом письме он настоятельно просит игумению вручить духовное руководство над сестрой ее монастыря другой монахине и смиренно испрашивает прощения за такое нарушение «субординации»: «N N просила нас поручить ее для окормления матери Р, а мы вас о сем просим, вручите ее ей, и не скорбите на нас за такое распоряжение, мы сами невольны. – Просят»[x]. «Я надеюсь, что вы ее простите, – пишет он еще одной игумении, – с обычною Вашею материнскою любовию»[xi].

Простым монахиням, находящимся в скорбных обстоятельствах, виной которых была игумения, он писал: «Успокойтесь Бога ради и отложите скорбь Вашу на игуменью, пусть она делает как хочет»[xii], «К игуменье имей почтение и любовь, понуждая себя к тому, когда нет их, также и всех сестер считай лучшими себя»[xiii], «Ежели и приложатся тебе скорби по приезде игумении, ты не упадай духом, а возводи упование свое на Бога»[xiv]. И как велика была его радость, когда игумении делались по отношению к сестрам мягче и снисходительнее: «Видишь сама, не измена ли это десницы Вышняго, что мать игумения сделалась к Вам помиренее, когда прежде о сем и думать не могли»[xv]. Старец часто советует «лучше делать по возможности уступку нежели крамолить спокойствие»[xvi].

В одном из писем он очень тепло благодарит игумению за ее доброту по отношению к сестрам: «Благодарю Вас, матушка, – пишет он, – что приняли мой совет касательно сестер, паче больных, многим бывает душевная болезнь причиною телесной, но как нет врачующего, то оныя отягащаются; иногда ваше посещение и слово одно, сказанное к утешению и подкреплению, может развязать узел, связующий совесть, и укрепит к понесению болезни с благодушием»[xvii]. Старец Макарий понимал, что главная ответственность ложится на игумению – ведь в большинстве случаев именно она делает монастырь функциональным или дисфункциональным, именно она формирует теплый и доброжелательный климат в монастыре, который влияет на способность монахинь преодолевать трудности на пути ко спасению. В дисфункциональном монастыре существует избирательная любовь игумении к сестрам, не все сестры одинаково любимы. Он прилагал много усилий к тому, чтобы примирить обе стороны.

По письмам видно, как искусно и энергично он распутывает клубки сложных и конфликтных взаимоотношений между сестрами и игуменией монастыря, как подробно и основательно погружается в прозу монастырской жизни женских монастырей: «Ты пишешь, что скорбишь на Ν Ν за поношение M N, а Ν Ν в свою очередь жалуется на Вас, что Вы ее обижаете и поносите, и она через вас много терпит. Я в этом ей не даю полной веры, и даже на письмо ее не отвечаю, но и вам советую, когда она вас поносит, не отмщевать ей тем же, а смиренно за нее молиться»[xviii]. (Особенно умилительно читать такие строки, если при этом помнить, что благодаря преподобному Макарию Оптинскому укрепилась связь между оптинским старчеством и русской интеллигенцией. Для того чтобы увидеть старца Макария, поисповедоваться у него, получить благословение, в Оптину приезжали А.К. Толстой, И.С. Хомяков, Н.В. Гоголь, А.Н. Муравьев, супруги Киреевские. Как, наверное, утомительны для него были такие глубокие погружения в особенности женской души?..).

 Случалось, что целые потоки клеветы обрушивались на сестер, и тогда старец Макарий со свойственной ему отеческой любовью и участием, желая поддержать и утешить, писал: «В чем на вас клевещут, это сущая несправедливость»[xix], «Я точно уверен, что в деле твоем ты ничем невинна»[xx], «Ты скажешь, хорошо тебе словами говорить и легко написать, но как это выполнить?...»[xxi], «Скорбь Ваша от Н-ы точно не легка, да что же с нею делать»[xxii]. В письмах он часто просит сестер поддерживать друг друга советом и добрым словом, при необходимости ходатайствовать и перед игуменией друг за друга: «Досточтимая о Господе мать В! И вас просим о ходатайстве у матушки игуменьи за Е-ну. Все, что мы делаем для ближнего, делаем для себя, ибо Господь приемлет на себя сделанное для них». Такую взаимную поддержку в условиях неблагополучного монастыря он считал особенно важной.

Сострадание друг другу, активное участие и сочувствие занимают центральное место в его «учении» по выживанию в духовно неблагополучном монастыре: «Только Ты не малодушествуй, а уповай на Него. Он пошлет тебе и человека, могущего тебя утешить, т. е. сестру по духу»[xxiii]. «Бог даровал тебе иметь книги св. Отцов, и отчасти понимать учение их, а в чем нужно к укреплению и мать духовную и сестру по духу, носившую твои немощи, может быть и не вполне, но сколько можно»[xxiv]. «Прошу вас всех вообще, хотя и сами в скорби, утешайте скорбную N.N. здравыми рассуждениями и советами. Вы сами помните, как сначала шли этою дорогою, показуйте и другим путь, где дурно, грязь, болото, дебри, глубина, горы, звери, разбойники, оттуда удаляться, чтый да разумеет»[xxv]. В случае если к старцу обращались за советом, в какой монастырь лучше пойти, он относился к этому очень ответственно и серьезно. В одном письме он пишет: «Я не осуждаю Е-го монастыря, конечно, везде есть спасающиеся, но только мне неизвестен их образ жизни, и потому не смею вверить ее неизвестному пути»[xxvi]. «Ф-на опасается возвратиться к вам в обитель, боится попасть в теперешнюю крамолу и располагается сердцем к С-у, куда и мы ей подаем совет водвориться»[xxvii].

Относительно перехода в другой монастырь, даже в очень трудных обстоятельствах, старец не спешил давать такое благословение, он понимал, что это сильное внутреннее потрясением, это всегда шаг в неизвестность, волнение и тревога. Влиться в новый коллектив и обживать новое пространство очень сложно и душевно затратно. Через это испытание многие монашествующие проходят с большим трудом. Поэтому он писал: «Касательно же ладожского монастыря, где оный находится далеко от Петербурга, верст 150. Но теперь для тебя нужды нет от живого искать мертвого; там надобно привыкать и к людям и к обычаям, а это все трудно, без нужды для чего дерзать»[xxviii]. «Мысль об оставлении обители неосновательна и душевредна, в уме твоем живописуется, что там тотчас уже и покой обрящешь, а сим обольщаешься. А ты, напротив, представь, что можешь встретить сугубейшие скорби и испытай себя, готова ли ты к оным? <…> Оставь эту мысль, не сходи со креста, вини себя, а не других, и Господь тебя успокоит»[xxix]. «Нынче она, завтра другая, а твои силы и здоровье далеко ушли. Нет уж живи в З-й, и утверди мысль свою на камени терпения и смирения и успокоишься. Все те, кои к тебе не расположены, будут располагаться, а главное смирись, укоряй себя и потерпи»[xxx]. «Скорблю о твоем колебании, что ты колеблешься жить в обители. Ты думаешь, лучше найдешь в другом месте? – Совсем нет. Ты туда пойдешь и страсти свои с собой понесешь, а ежели еще не найдешь человека, могущего тебя в скорби утешить или в страстях укрепить, то и весьма смутишься, а здесь духовную подпору тебе Бог послал»[xxxi]. «На прошение твое сказать тебе решительное слово о переходе, или нет, духу не собираю, потому что весьма часто обстоятельства изменяются, а с ними и чувства принимают другое направление, как ты и сама о сем свидетельствуешь. <..> До мая месяца много может быть перемены и в обстоятельствах и в чувствах, тогда можно на что-нибудь решиться, а теперь подождем»[xxxii]. «Какая будет воля Божия, то само дело и устройство обстоятельств покажет тебе, переходить ли или оставаться, т. е. ежели будет тебе невыносимо и будут гнать – выходи; а когда нет, лучше остаться»[xxxiii].

Старец считал крайне необходимым иметь правильный душевный настрой, и тогда скорби будут переноситься легче: «Терпение есть мати утешения, а малодушие есть мати мучения»[xxxiv], «Мыслию иметь себя последнею всех»[xxxv], «Считая себя достойными скорбей, скорби будут легче»[xxxvi], «Посылаемые скорби – суть знамение милости Божией, надо принимать их с благодарением»[xxxvii], «Вознесут или накажут, предайте все воле Божией и не смущайтесь, совесть Ваша чиста, сего вам довольно»[xxxviii], «Не нужно думать, что нашедшие скорби «от гнева Божия», но полагай что от любви, чтобы очистить ими от грехов»[xxxix], «Смирим себя перед Богом и ближними, простим оскорбляющим нас, дабы и самим прощенным быти»[xl], «Как можно хранись прекословий и не отвергай обличений»[xli].

 Относительно того, как относиться к сестрам, которые инициировали напряженные конфликтные ситуации, старец Макарий в своих письмах писал: «О ближнем рассуждать, что их также борет и восставляет враг к немирствию и смущению», «О ее же устроении надобно пожалеть, которое может быть и переменится на лучшее с течением времени и попущением искушений»[xlii]. «О с. К. не знаю, что и сказать, видно надобно потерпеть ее немощь за малость ее разума»[xliii], «Право, она жалка, молитесь за нее да исцелит ее Господь»[xliv]. Чтению книг он придавал большое значение, и в каждом письме советовал читать творения святых отцов: «Как хлеб укрепляет наше тело, так и хлеб слова Божия укрепит наши души»[xlv], «Читайте книги со смирением и Господь просветит сердца Ваши»[xlvi].

Таким образом, старец Макарий для жизни в дисфункциональном монастыре считал жизненно важным:

– довериться промыслу Божию и, насколько это возможно, терпеть;

– иметь в монастыре человека по духу для взаимной поддержки и общения; если такого человека нет, то молиться о том, чтобы Господь его послал;

– к игуменье понуждать себя питать «добрые чувства» при всяких обстоятельствах, когда необходимо, молиться об умягчении ее сердца;

– трезво смотреть на вещи, не малодушествовать и не предаваться излишнему «гореванию»;

– деструктивное и конфликтное поведение ближних оправдывать тем, что их «борет враг», а кто-то оступается и за «малостью разума»;

– чтение святых отцов – большая поддержка;

 – относительно улучшения монастырской жизни делать все возможное, а остальное оставлять на Бога;

– рассматривать возможность перехода в другой монастырь в крайнем случае, не забывая о том, что «привыкать к новым людям и обычаям» трудно, и «без нужды лучше не дерзать»;

– сколько можно удаляться от дрязг и сплетен;

– хранить совесть, не стеснять ближнего и не водиться эгоизмом;

– беречься от того, чтобы не закоснеть в злобе.