На кого прежде всего ориентирован документ, кому он особенно важен: пастырям или мирянам?
− Мне представляется, что документ адресован как первым, так и вторым − Полноте Церковной, если говорить высоким языком, Церкви в целом.
Когда этот проект примут в том или ином виде, для священников он, в первую очередь, будет важен тем, что установит ныне действующую норму, на которую можно и должно ориентироваться. Существующие в настоящее время практики весьма разнообразны, они восходят к разным эпохам церковной истории, при этом одни священники ориентируются на синодальную эпоху, другие ищут обоснование своим действиям в древних веках церковной истории, третьи опираются на какие-то местные традиции, а кто-то, побывав в других Поместных Православных Церквах, там увидел нечто, что его привлекло. В общем, это неплохо, но в нашей действительности это может привести к многочисленным недоумениям, когда на приходе в одном конце улицы рекомендуется семидневное говение и вычитывание всех канонов, а на приходе через несколько кварталов от него – день поста перед причастием или меньше того. Ограничения могут носить совершенно локальный, а порой и вкусовой характер.
Так что с принятием документа о подготовке ко Святому Причащению священник сможет опереться на что-то кроме мнения и позиции своего настоятеля или сложившейся местной традиции. Все-таки местная традиция – это не Предание Церкви. Нужно помнить слова блаженного Августина о том, что обычай без истины, − это зачастую застаревший предрассудок.
Мирянам тоже будет важно знать, как Церковь в лице Архиерейского Собора смотрит на современную практику подготовки к причастию, соединения исповеди и причастия, говения и др. Так что можно сказать, что актуальность документа несомненна.
Насколько жестко, по Вашему мнению, нужно регламентировать практику подготовки к Причастию? Ну, вот, например, достаточно ли широко можно раздвинуть границы, рекомендуемые документом в отношении евхаристического поста и подготовки к причастию детей?
− На мой взгляд, очень хорошо, что документ говорит о детях хоть что-то, хоть я, наверное, более подробно прописал бы, скажем, параграфы, в которых говорится о том, что недопустимо в обязательном порядке требовать от детей евхаристического поста в младенческом возрасте. Бывали случаи, когда годовалых детей отказывались причащать на том основании, что утром ребенок пил грудное молоко. Увы, с таким приходилось сталкиваться даже в Москве.
Очень важно указать некие пределы, дальше которых требовать от мирян невозможно. Необходимо ограничить всякого рода вкусовщину, а в некоторых случаях даже самодурство клириков, что у нас случается кое-где. Конечно, не нужно устанавливать какой-то единый незыблемый стандарт на все случаи жизни, но документ в этом смысле достаточно эластичен. Он, скорее, дает некий ориентир, вектор, по которому должна идти подготовка.
Мне, в частности, кажется вполне разумным, что длительность подготовки к причастию напрямую должна быть связана с регулярностью приобщения человека Святым Таинам, регулярностью его участия в таинственной жизни Церкви. Действительно, если верующий причащается два-три раза в год – Великим постом и еще когда-нибудь − то разумно готовиться так, как описано в «Войне и мире» говение Наташи Ростовой: неделя строгого поста, по возможности присутствие на максимальном количестве богослужений, чтобы хоть как-то себя приподнять из житейской суеты. С другой стороны, если человек причащается чаще, чем раз в месяц, предлагать ему говеть точно так же значит возлагать на него бремена неудобоносимые, фактически ввергать в вечный пост и делать жизнь его трудносовместимой с реалиями современного существования.
А в практике своего прихода Вы допускаете воцерковленным прихожанам причащаться в определенные моменты без исповеди?
− Кстати, мне бы очень хотелось увидеть в окончательном варианте документа этот момент прописанным более определенно, чем можно увидеть в обсуждаемом проекте. В проекте преимущественно говорится о Страстной неделе, других особенных периодах.
Мне кажется, в иных случаях нужно больше доверять священнику. Конечно, в современной церковной действительности с преобладанием в нашей пастве новообращенных, недавно пришедших и не вполне воцерковленных людей разрешение мирянам совершенно самостоятельно определять, когда они будут исповедоваться перед причастием, повлечет, на мой взгляд, только отрицательные последствия. Жизнь Католической Церкви после II Ватиканского собора нам это наглядно показывает: там клирик часто не смеет спросить подходящего к причастию об исповеди, даже если знает, что тот пребывает в ситуации открытого греха против одной из десяти заповедей.
Однако разрешение священнику давать известным ему духовным чадам благословение причащаться на протяжении какого-то периода в том случае, если они тщательно исповедовались и не знают за собой смертных грехов после последней исповеди, будет полезным, поскольку позволит нам избежать профанации Таинства исповеди. Ведь порой человек с трудом придумывает, что бы ему такое сказать, исповедуясь, или начинает рассказ о повседневных бытовых проступках, в которых он, конечно, раскаивается, по жизни сознавая себя греховным пред Богом, но в данном случает говорит о них только для того, чтобы на исповеди было сказано хоть что-то.
В иных случаях я благословлял известных мне людей, живущих церковной жизнью, подойти к Чаше не только наутро после вечерней исповеди, но и, предположим, в ближайший праздник через несколько дней. Если такое положение будет утверждено, это можно будет только приветствовать.
Можно ли сказать, что, по Вашему мнению, связь между исповедью и причастием не должна быть настолько жестко прописана, как это сейчас можно увидеть в проекте документа?
− Да, мне кажется, что такого рода связь в документе должна быть обозначена мягче. Контроль со стороны священства, безусловно, должен быть сохранен. Но это можно было бы сделать, например, в форме благословения. Скажем, мирянин подходит, получает благословение и на этой литургии причащается, не профанируя при этом Таинство исповеди. Потому что даже откровение помыслов, хотя очень сомнительно, что в отношении мирян это можно повсеместно применять, не тождественно исповеди в сакраментальном смысле этого слова.
Кому-то из мирян духовники благословляют говеть три дня, один день или неделю, но сами священнослужители не могут держать многодневный пост перед причастием. Можно ли сказать, что таким образом священнослужители выделяются в некую отдельную группу людей, или же это происходит в силу необходимости – что называется, «работа такая»?
− Честно говоря, у священнослужителей часто никакого поста не бывает перед причастием, особенно если священник служит часто, день за днем. Я в своей жизни не встречал священника, который, предположим, на Пасху, зная, что ему предстоит служить в Светлый понедельник, кушал бы сухарик, запивая его родниковой водой, вместо того, чтобы разговеться вместе со всей Церковью. Подозреваю, что такие есть, но мне ни разу они не встречались. Ничего, служим же и в Светлый понедельник, и Светлый вторник, и на второй день Рождества. При этом пасхальный стол, как правило, − именно пасхальный: на нем есть и «телец упитанный», и плоды виноградной лозы тоже присутствуют.
При этом в церковной традиции нет оснований для того, чтобы утверждать, будто священники обладают в данном случае неким иммунитетом. Это привело бы к моральному парадоксу, согласно которому миряне должны жестче готовиться к причастию, чем клирики, хотя, вроде бы, именно священство должно быть святым и духовенство – духовным по определению рода служения.
Почему же это происходит? Потому что священник в большинстве случаев служит довольно часто. Соответственно, если и мирянин часто причащается по сосредоточенности духовной жизни, по стремлению ко Христу, а не по бытовой привычке или странным церковно-археологическим соображениям, то указывать ему поститься три дня, а то и неделю, совершенно невместимо, на мой взгляд. Какое-то говение, конечно, должно быть, но мера его должна устанавливаться духовником по отношению к причащающемуся разумно, исходя из состояния этого человека.
Стоит ли прописывать длительность говения в документе? Наверное, да. Полагаю, если кто-то причащается один-два раза в месяц, два-три дня поста для него вполне вместимы, требование же воздержания от скоромной пищи в течение недели было бы странным, ведь, учитывая четыре многодневных поста в течение года, жизнь этого человека превратилась бы тогда в сплошной пост.
Если же человек причащается раз или дважды в год, поговеть можно и побольше, хотя и здесь нужно смотреть на конкретного человека. Возможно, он после долгого перерыва или вообще впервые во взрослом возрасте пришел к исповеди и надеется причаститься. Он уже что-то понял, раскаялся в грехах. И тут после искренней исповеди − первой в его жизни или первой после длительного перерыва − сказать: «Нет, голубчик, ты теперь недельку походи, поешь морковку с овсяной кашей на воде, а потом только сможешь подойти к Чаше»? Это зачастую может ограничить искренний порыв и свести покаяние к исполнению внешних дисциплинарных норм. Приход человека к покаянию в описываемом случае значит больше, чем внешние ограничения.
По Вашему мнению, не вредит ли человеку частое причащение? Нет ли в таком случае опасности некого привыкания к святыне?
− Повредить человеку может как частое, так и редкое причащение. Дело не в частоте прибегания к Таинству, а во внутреннем расположении. Постараюсь пояснить: если бы само по себе частое причащение Святых Таин приподнимало уровень духовной жизни человека, то священство можно было бы канонизировать целыми благочиниями. Однако мы знаем, что хотя есть множество достойнейших священнослужителей, это все-таки не взводы, роты и полки святых, даже при том, что они часто служат и причащаются Святых Христовых Таин.
Но сказать и другое – что частое причащение непременно ведет к привыканию к святыне − тоже нельзя. Если человек стремится часто причащаться не из соображений «воскресенье – почему бы не причаститься?», а потому, что чувствует: «Воскресенье − день Господень, и я жду встречи с Христом в Таинстве; Он мой Бог, к Которому я прибегаю и хочу быть в Его Церкви», − это не приведет к привыканию и не обернется отрицательными последствиями при внимательной жизни.
Но ведь то же самое и с редким причащением – скажем, в многодневные посты и еще два-три раза в году в соответствии с практикой синодального периода − если продиктовано это благоговением перед святыней. Если человек перед причастием Святых Таин долго постится, говеет по неделе, подходит к Чаше и потом хранит в себе святыню Таинства от одной вехи до другой, это может для него быть вполне добрым на его пути ко спасению. Что же, мы будем сомневаться, что люди спасались и в те эпохи, когда было принято редко причащаться, что они были ущербны в своей духовной жизни?
С другой стороны, порой редко причащаются от лености, от того, что неохота исповедоваться. Кто-то думает: «Лучше я один раз схожу причаститься в Великом посту, а потом и думать не буду». В таком случае редкое причащение может быть утратой.
Не периодичность причащения, а внутреннее состояние человека – вот что дает конечную духовную пользу или потерю при подходе к святыне.