Рассматривается проблема христианизации Руси и крещения Новгорода в работах советских и современных историков. Выявляются основные направления и подходы в изучении процесса христианизации Руси на материале средневекового Новгорода. Прослеживается, как менялась тематика исторических исследований, ее зависимость от политической конъюнктуры. Особое внимание придается тому, как марксистская идеология и классовый подход к изучению истории влияли на содержание и выводы научных трудов, связанных с вопросами истории церкви и религии. Отображается то, как в условиях господства одной методологической школы в советское время достигалось разнообразие мнений по научной проблематике, связанной с крещением Руси. Обращается внимание на рост интереса к церковной и религиозной тематике в связи с 1000-летием крещения Руси и складывание научного плюрализма в постсоветские годы. Анализируется состояние источниковой базы, раскрывается работа историков, направленная на подтверждение достоверности данных Иоакимовской летописи о новгородском крещении. Исследуется современное состояние поднимаемой темы в отечественной историографии.

Крещение Новгорода в советской и современной отечественной историографии

Дореволюционная отечественная историография, обращаясь к теме крещения Новгорода, оставила открытыми вопросы, касающиеся оценки достоверности летописных сведений об этом событии. Несмотря на это, сложился довольно широкий спектр суждений, относительно характера крещения и его значения для истории Новгорода. Но «в целом можно говорить о наступившей в исторических работах стагнации… Нарастала потребность в методологическом и источниковедческом прорыве для преодоления этой ситуации» [39. С. 27]. Смена политического режима после свержения царизма в 1917 г. и прихода к власти большевиков отразилась и на состоянии гуманитарной науки. Становление марксизма как господствующей идеологии сказалось как на методологии научных трудов, так и на исследовательской тематике. Вопросы, касающиеся церковной истории, теперь находились на периферии научных интересов, а роль церкви в отечественном прошлом оценивалась главным образом сквозь призму классовой борьбы.

Понятно поэтому, что тема крещения Руси в целом и крещения Новгорода, как части этого процесса, на долгое время почти исчезла из научной литературы. Во всяком случае, М.Н. Тихомиров в докладе 1959 г., говоря о крещении Руси, вынужден был упомянуть «среди исследователей, занимающихся этим вопросом», М.Д. Приселкова, Н.М. Никольского и С.В. Бахрушина (несмотря на то, что основные выводы М.Д. Приселкова о крещении Руси были сделаны еще в начале XX в. [26], а труды Н.М. Никольского и С.В. Бахрушина относились к 1930-м гг. [20; 1]) и признать, что «за последние годы выходили только статьи, затрагивавшие отдельные вопросы истории христианства на Руси» [34. С. 261]. Столь же неутешительны были выводы А.Г. Кузьмина, отмечавшего во вступительной статье к сборнику «”Крещение Руси” в трудах русских и советских историков» в 1988 г., что «специальных исследований, в которых заново был бы пересмотрен весь даже известный материал, до сих пор нет. Достаточно сказать, что по теме не было ни одной исторической диссертации» [11. С. 5].

Действительно, те публикации, что хоть как-то касались крещения Руси, и где можно было почерпнуть сведения о крещении новгородцев, до 1980-х гг. почти не нарушали сложившегося историографического затишья. Один из первых историков-марксистов – Н.А. Рожков – свои взгляды на крещение Новгорода высказал задолго до революции в контексте общего обзора русской истории. Он заметил, что «наибольшего распространения христианство достигло при Владимире в Киевской земле и вообще в южной Руси… Гораздо менее податливым к принятию христианства оказался север: в Новгороде пришлось прибегнуть даже к силе… и при всем том новгородская земля сделалась христианской лишь постепенно, в XI и даже отчасти ХII веках» [28. С. 114]. У другого основателя марксистской исторической науки – М.Н. Покровского – можно встретить самые общие, упрощенные до примитивизма рассуждения о том, что «православная церковь конечно всячески раздувала значение этого события, так называемого “крещения Руси”, но на самом деле перемена была чисто внешняя, и дело шло об изменении именно обрядов, а религиозные верования и до и после крещения оставались и тогда и гораздо позже, до наших дней, – анимизмом, то есть верой в то, что весь мир населён бесчисленным количеством духов. Когда явилось христианство, то к прежним духам прибавилось много новых, христианских, ангелов и святых. Но вообще эти верования не изменились» [25. С. 27-28].

В создании «Русской истории с древнейших времен» Покровского участвовал востоковед Н.М. Никольский, именно он написал для нее ряд глав, а «позднее они были переработаны в отдельную книгу "История русской церкви"» [42. С. 18]. Первое издание вышло ещё в 1930 г. и затем неоднократно переиздавалось, поскольку долгое время было единственным монографическим марксистским исследованием по истории русской православной церкви. О новгородском крещении там сказано немного, упомянуто только, что «пришлось даже пустить в ход военную силу» [20. С. 23]. На ситуацию с научными работами по церковной тематике никак практически не повлиял и пришедшийся на 1938 г. 950-летний юбилей крещения Руси. Вышедшая накануне в главном советском историческом журнале «Историк-марксист» статья С.В. Бахрушина была посвящена «прогрессивности акта “крещения” как способа укрепления развивающихся феодальных отношений и средства усвоения передовой византийской культуры» [11. С. 18]. Крещению Новгорода там отведено всего несколько строк, повествующих о насильственности этого акта: «В больших городах, как Киев и Новгород, жителей крестили, “заганивая в реку их, аки стада”, “да ещё кто и не любовию, но и страхом повелевавшего крещахуся”» [1. С. 16].

Так же коротко о крещении новгородцев сообщалось и в академической «Истории культуры Древней Руси», где в статье Н.Ф. Лаврова, «которая подвела итог изучению этой темы за первую половину века» [42. С. 19], говорилось только, что «…христианизация… населения огромной территории Киевской Руси затянулась надолго… Владимир… предпринял ряд мероприятий по внедрению христианства, правда, вероятно, не “по всем градам и селом”, как говорит летописец, но в главнейших центрах страны, в частности, и в Новгороде, где еще раньше с целью укрепления политических связей Новгорода с Киевом Владимир насаждал киевский культ Перуна» [9. С. 89]. Новгородские события времен крещения лишь фоном присутствовали и в монографии Д.С. Лихачева «Новгород Великий»: плывущий по реке идол Перуна, палица, выброшенная им на мост, новгородский епископ Иоаким Корсунянин, возведший дубовый храм Софии – Премудрости божией встречались в тексте, но без оценочных суждений относительно характера новгородского крещения [16. С. 6, 17].

Ситуация с изучением церковной проблематики стала меняться в 1960-е гг., политическая «оттепель» разморозила и некоторые научные темы. В работе И.У. Будовница «Общественно-политическая мысль Древней Руси» отмечалось, что «дошедшие до нас источники тенденциозно умалчивают о том, как воспринимали христианизацию Руси широкие массы народа или отделываются общими местами, заявляя, что народ “с радостью” шел на крещение» и только Иоакимовская летопись сообщает об ожесточенном сопротивлении новгородцев крещению, но существование самой этой летописи «вызывает законные сомнения». Однако автор заявлял, что «мы располагаем другими данными, свидетельствующими о том, что народные массы на своей спине почувствовали гнет новой религии и в меру своих сил вели против нее борьбу». Впрочем, «другие данные» сводились к цитированию классиков марксизма-ленинизма о том, что «на Руси христианство начало внедряться как государственная религия классового общества, призванная освящать и поддерживать своим авторитетом власть господствующего класса» и иллюстрациями сопротивления этому процессу, но на более позднем материале, отстоящем на век-два от времени крещения [3. С. 92-93].

Во второй половине 1960-х гг. в дополнение к известному труду Н.М. Никольского появилась коллективная обобщающая работа по истории русской церкви. Описание новгородского крещения уже без всякого сомнения шло в ней по Иоакимовской летописи. В привычной для советской историографии традиции приводился вывод о том, что «идеологические и политические цели христианизации переплетались неразрывно», а неожиданное участие новгородской знати в сопротивлении крещению (это же религия господствующего класса, и знать, соответственно, должна была приветствовать ее утверждение, но так следовало из Иоакимовской летописи) объяснялось тем, что «насаждение христианства, производившееся, как видим, нередко силой оружия, являлось в то же время важнейшим средством усиления власти киевского князя над территорией и населением древней Руси». То есть Новгород сопротивлялся власти Киева и интересы новгородского боярства и простой чади совпадали. Но всё равно, «наиболее решительно выступали против новой религии народные массы. В эту борьбу народ вкладывал всю силу стихийного протеста против новых эксплуататорских порядков» [41. С. 43].

Оценка новгородского крещения, содержавшаяся в этой работе по истории русской церкви, выражала фактически общепринятый взгляд советских историков на данный процесс. Тем удивительнее выглядело наблюдение А.М. Золотарева, отмечавшего, что новгородские «драки между “меньшими” и “большими” людьми летописец связывает с Перуном», которого свергли в Волхов после крещения, а он, плывя под новгородским мостом, выбросил на него свою палицу и предрек новгородцам, что они теперь постоянно будут здесь биться друг с другом. Из этого историк делал вывод, что «весь рассказ летописца носит явно поздний, этнологический характер. Однако важна в нем связь традиционных драк с религией. Несомненно, эти побоища носили когда-то ритуальный обрядовый характер и проистекали, вероятно, из соперничества двух фратрий, селившихся по разным берегам реки и почитавших Волоса и Перуна» [8. С. 283]. Впрочем, наблюдения А.М. Золотарева остались практически не замеченными в современной ему новгородике. Трудно было вообще предположить, что летописный рассказ о новгородских событиях конца X в. как-то отразится в работе о родовом строе и первобытной мифологии.

Изложение событий новгородского крещения в работах 1970-х – первой половины 1980-х гг. шло в русле тех оценок, что были заложены в критических очерках по истории церкви 1967 г. Оттачивались формулировки: «христианство долгое время оставалось религией общественных верхов и встречало ожесточенное сопротивление» [34. С. 270], уточнялось, что задача крещения новгородцев «имела большое государственное значение, так как Новгород бы вторым центром восточного славянства, конкурировавшим с Киевом и постоянно проявлявшим сепаратистские тенденции» [12. С. 339], «участие новгородской знати в движении против великокняжеской власти могло стать заразительным. Поэтому Владимир позаботился через вестников предупредить "богатых" о политической цели введения христианства» [10. С. 15]. Устойчивым стало мнение о том, что «смена старой, языческой религии христианством в Новгородской земле несколько отличалась от тех условий, которые мы знаем по южным землям Руси, Киеву» [43. С. 46], «сопротивление христианизации на севере государства было упорнее и ожесточеннее, чем на юге» [12. С. 340]. Говорилось о длительности процесса распространения христианства в новгородчине: «несмотря на то, что с принятием христианства князем Владимиром в 988-989 гг. и крушением перынского идола, христианство стало официальной религией и в Новгороде, успехи в его распространении там до XII в. были, очевидно, невелики» [43. С. 46], «даже в 1071 г. языческие жрецы, “волхвы”, перетянули на свою сторону почти всех горожан, а епископ и князь оказались без их поддержки» [34. С. 270].

В русле теории классовой борьбы шла оценка новгородского крещения у А.С. Хорошева, но в его работе присутствовали неожиданные заключения. Отметив, что по меткому определению М.Н. Тихомирова, «распространение христианства в других русских землях похоже на “триумфальное шествие”» [40. С. 13] (хотя у М.Н. Тихомирова говорится совсем о противоположном: «Распространение христианства в других русских землях изображается почти в виде триумфального шествия. В действительности же христианство долгое время оставалось религией общественных верхов и встречало ожесточенное сопротивление» [34. С. 270]), А.С. Хорошев привел ряд собственных доказательств «мирному шествию» христианства, впрочем, весьма противоречивых. По его мнению, местные традиции и верования были подорваны языческой реформой 980 г., хотя тут же автор говорит, что «культ Перуна был чужд языческой массе большинства населения Восточной Европы» (непонятно, соответственно, когда он успел подорвать местные традиции и верования) и новгородцы восприняли его свержение «как закономерный итог владычества чуждого им бога, а к введению нового (столь же чуждого) могли отнестись как к новому кратковременному мероприятию великокняжеской администрации», само же водное крещение казалось им лишь «формальным актом». Чуть ниже А.С. Хорошев добавлял: «внедрение первого новгородского святителя Иоакима Корсунянина при чисто внешнем сходстве с великокняжеской акцией 980 г. имеет и немаловажное отличие, указывающее на постоянный характер реформы 989 г.», поскольку святитель обосновался в Кремле, а это «знаменовало переход власти в крепости из рук языческих жрецов в руки христианского проповедника, превращение языческого капища в резиденцию новгородского святителя». Однако общий вывод можно было увидеть в том, что, «в 989 г. от народных масс ещё был скрыт истинный смысл политико-идеологического переворота, связанного с установлением христианства на Руси» [40. С. 13-14].

Качественно новым содержанием исследования крещения Новгорода наполнились после анализа накопленного археологического материала, проведенного вкупе с источниковедческими изысканиями В.Л. Яниным. В статьях, посвященных летописным рассказам о крещении новгородцев и поиску возможных источников Иоакимовской летописи, историк приводил данные археологических раскопок на территории Неревского конца в Новгороде, охвативших более 9000 м2 и приходил к выводу, что следы произошедшего в год христианизации пожара и его последствия (найденные уцелевшие клады домашней казны, невостребованные погибшими, по всей видимости, хозяевами) «подтверждают реалистическое существо повести о насильственном крещении новгородцев» [46. С. 140-141]. «Официальная церковная версия о мирном и быстром принятии христианства Русью, в частности новгородцами, отнюдь не соответствует действительности. Это был сложный, трудный и длительный процесс, сопровождавшийся вооруженной борьбой, насилием» [45. С. 31].

Ученый, опираясь на метод дендрохронологии, подтверждал, что «официальное крещение в Новгороде произошло, вопреки разнообразию летописных дат, именно в 989 г., на другой или тот же год, когда Владимир крестил киевлян» [44. С. 18]. Сделанные В.Л. Яниным заключения стали для историков долгожданным подтверждением истинности сведений, приведенных по Иоакимовской летописи еще в «Истории Российской» В.Н. Татищева [33. С. 38-40]. Эти выводы появились в науке как нельзя кстати в годы нарастающей массы исторической литературы, приуроченной к 1000-летнему юбилею крещения Руси.

В большинстве появившихся в конце 1980 – начале 1990-х гг. исторических работ, посвященных принятию христианства на Руси, приводилось такое описание новгородского крещения, которое практически не содержало новизны по сравнению с тем, что уже звучало в предшествующих советских работах [5. С. 78-79; 30. С. 397; 35. С. 73; 7. С. 130-131; 29. С. 18; 21. С. 72-73]. Привычные выводы лишь получали, благодаря В.Л. Янину, дополнительное обоснование: «сохранились некоторые известия, приводимые, правда, в довольно поздней Иоакимовской летописи конца XVII в., но подтверждаемые археологическими данными, о движении новгородцев 989 г. против насильственного их обращения в христианскую веру» [2. С. 14], «правдивость данного источника в настоящее время не вызывает сомнения у историков» [4. С. 112]. Перестроечное потепление в отношениях государства и церкви, повлекшее за собой рост интереса к религиозной тематике, ослабление жесткого идеологического контроля за исторической литературой, сделали возможным возвращение научного багажа, накопленного дореволюционными авторами и выработку новых подходов к проблеме крещения Руси и Новгорода.

Так, в коллективном сочинении «Введение христианства на Руси» авторы вновь заговорили о неоднократном крещении Новгорода, правда, в отличие от С.М. Соловьева, который под этим понимал «две проповеди для Новгорода: первую митрополита Михаила, вторую уже при митрополите Леоне, Иоакима Корсунянина» [32. С. 172], здесь речь шла о том, что сначала прибывшие в Новгород миссионеры, заняв Торговую сторону («по нашим расчетам, это произошло 29 августа 990 г., в пятницу» [4. С. 113]), смогли крестить лишь несколько сот человек, потом, когда Добрыня уже ниспроверг идолов, некоторых новгородцев уговорил креститься «новгородский посадник Воробей, сын Стоянов» («это второе крещение происходило два дня, 8 и 9 сентября 990 г.»), наконец, последних «некрещеных постепенно выявляли по отсутствию на шеях христианских крестов. Их массовое крещение состоялось 26 сентября 990 г.» [4. С. 114]. Сведения Иоакимовской летописи, таким образом, не просто получали полное доверие историков, но служили основанием для посуточного расписания крещения Новгорода. Автор этих расчетов – О.М. Рапов – вскоре издал отдельную книгу, где продолжил обосновывать свою хронологию новгородского крещения.

Работа О. М. Рапова была наполнена смелыми наблюдениями и выводами, но многие из них выглядели слишком категоричными, учитывая те допуски и предположения, которые лежали в их основе. Новгород предстает у О.М. Рапова «оплотом славянской языческой религии», откуда в IX – X вв. «велось наступление северных язычников на южно-русские земли». Авторская логика ведет к тому, что «войны между Севером и Югом, как правило, заканчивались свержением правителей Киева, утверждением в древней столице Руси нового князя – поборника язычества, уничтожением ростков христианства, уже начавших укореняться в Киевской земле» [27. С. 255]. Более того, «жители Новгорода поддерживали весьма тесные отношения с язычниками Прибалтики и с помощью последних могли не только оказать серьезное сопротивление новой религиозной политике Владимира Святославича, но и сплотить вокруг себя всех недовольных для похода на столицу древнерусского государства с целью реставрации там прежних верований» [4. С. 112]. Кстати, это довольно смелое заключение О.М. Рапова находит неожиданный отклик в новейшей литературе. Во всяком случае, церковный историк В.И. Петрушко идет дальше и уверяет, что «наиболее легко крестилось население славянских областей на юге и юго-западе Руси. Напротив, север и северо-восток, где население было преимущественно финским, намного дольше упорствовал в язычестве. Здесь сильно было влияние волхвов и даже отмечены мятежи языческого населения» [24. С. 32].

Признавая, что «из материалов, которые содержат в себе основные русские летописи, невозможно понять, как и когда происходила христианизация Новгородской земли», О.М. Рапов тем не менее приступал к реконструкции хронологии этой христианизации. По его расчетам («как нам удалось установить с помощью русских и иностранных источников», правда, не указано каких), крещение киевлян произошло 1 августа 990 г., «и проверка даты с помощью дендрохронологии также показывает, что крещение новгородцев было в 990 г.» [27. С. 262]. Система аргументации О.М. Рапова, настаивавшего на ином, чем у В.Л. Янина (989 г.), годе крещения новгородцев, сомнения в больших пожарах, произошедших в Новгороде во время крещения («Мало ли пожаров случалось в русских деревянных городах!» [27. С. 263]), не прибавляли доказательности его собственным построениям, но показывали, какими зыбкими основаниями являются археологические данные для точного описания процесса крещения новгородцев.

Однако разумная доля сомнений в общепризнанных трактовках, затмевалась у О.М. Рапова его собственной версией новгородского крещения, содержащей категоричные выводы на совершенно иллюзорном основании. Начав с предположения о том, чему могли быть посвящены приделы в новгородском храме Св. Софии, О.М. Рапов в конце концов доходит до утверждения, что крещение новгородцев проходило в три этапа, точно указывая на 29 августа, 8-9 сентября и 26 сентября [27. С. 267-273]. Эта неубедительная картина, более подходящая для публицистики, ставила книгу О.М. Рапова как бы вне научной литературы, не позволяя заметить в ней то, что могло бы послужить дальнейшему изучению и уточнению процесса принятия христианства новгородцами.

Помимо О.М. Рапова среди авторов коллективной работы о введении христианства на Руси был и А.Г. Кузьмин. В 1988 г. он также издал собственную монографию, где излагал свое видение процесса крещения Руси. Историк поддерживал мнение о том, что принятие новой веры сопровождалось кровавыми столкновениями, память о которых «жила в устной традиции», не уточняя, правда, что конкретно имеется в виду. Некоторые из событий новгородского крещения А.Г. Кузьмин рассматривает в перспективе дальнейшей истории города. Впрочем, они видятся логичными с точки зрения исторической ретроспективы, а не вырастают из источниковых данных. К примеру, заметив, что «очаг сопротивления христианству скрывался на Софийской стороне, то есть там, где находились главные административные, управленческие центры города», и «сопротивление возглавил сам тысяцкий – высшее должностное лицо, представлявшее институт самоуправления. А над светской властью как бы возвышается верховный жрец», историк делает вывод, что «в этом тоже проявляется специфика Новгорода: в отличие от Киева здесь роль духовенства намного заметнее» и переносит его на то, что «князья и их посадники в свое время не смогли преодолеть влияния жречества, а позднее над теми и другими возвышается архиепископ» [13. С. 191, 195-196].

Среди юбилейной литературы, вышедшей в год празднования 1000-летия крещения Руси, присутствовала и книга историков Ленинградского университета. Глава о христианизации Руси в ней была написана И.Я. Фрояновым. Его взгляды на принятие Русью крещения при князе Владимире диссонировали с общим хором историков о прогрессивности этого шага: «Нет оснований считать его прогрессивным, поскольку христианство вводилось не для утверждения новых, исторически прогрессивных институтов, а для сохранения старых родоплеменных порядков, консервации отношений, которые сложились в IX – X веках в процессе завоевания киевскими правителями восточнославянских племен» [14. С. 230]. Что касается оценок новгородского крещения, здесь И. Я. Фроянов соглашался с выводами В.Л. Янина, подтверждавшего достоверность Иоакимовской летописи и поддерживал уже прозвучавший в исторической науке тезис о том, что ожесточенное сопротивление христианизации в Новгороде – «это борьба не только религиозная, но и политическая и, быть может, не столько религиозная, сколько политическая» [14. С. 251].

Новым для советской литературы подходом было у И.Я Фроянова стремление рассмотреть принятие христианства в Новгороде не сквозь призму классовых отношений, а через отношения киевской и новгородской городских общин: «Противодействие христианству в Новгороде ослабевало по мере того, как новгородская община завоевывала независимость от Киева». Из этого следовало, что «затяжное распространение христианства в новгородском обществе объясняется политическими причинами, а отнюдь не мнимым отставанием Новгорода в социальном развитии от Южной Руси, как полагают некоторые историки» [14. С. 252].

Тема крещения Новгорода присутствует и в более поздних работах И.Я. Фроянова, где он уточняет и развивает приведенные выше положения. Обосновывая крещение тем, что «киевский князь, изыскивая новые средства для сплочения распадающегося межплеменного союза, для удержания господствующего положения в нем полян, прежде всего социальной верхушки Киева, обращается к христианству» [38. С. 143], И.Я. Фроянов говорит о введении новой религии близко к тексту Иоакимовской летописи, ценность которой, по его мнению, не только в том, что она раскрывает правду о насильственном крещении новгородцев. Ученый задается вопросом, почему сопротивление крещению было столь ожесточенным, и находит ответ, что «оно осуществлялось по велению Киева и, следовательно, являлось инструментом укрепления киевского господства, тягостного для новгородской общины» [38. С. 145; 36. С. 87; 37. С. 54-55]. Он полемизирует с А.С. Хорошевым, не соглашаясь с тем, что «от народных масс еще был скрыт истинный смысл политико-идеологического переворота, связанного с установлением христианства на Руси». По мнению И.Я. Фроянова, «акт крещения не представлял для широких слоев новгородцев ни политической, ни идеологической загадки. В нем они увидели посягательство Киева на свою самостоятельность». Более того, историк не согласен и с теми, кто видит в сопротивлении новгородцев только движение против насильственного обращения в христианскую веру, поскольку «в сущности, их борьба была антикиевской, а не антихристианской» [38. С. 145; 36. С. 87].

Взгляды И.Я. Фроянова поддержали его ученики, дополнив их своими наблюдениями. К примеру, А.Ю. Дворниченко определял «еще один факт, косвенно свидетельствующий о немирном крещении Новгорода», который «заключается в том, что церковь первый новгородский епископ ставит не на месте языческого капища, как принято, а на территории Кремля, где было безопасней» [6. С. 8]. (Сравни с А.С. Хорошевым, который расценивал обоснование епископа Иоакима в Кремле как раз как «превращение языческого капища в резиденцию новгородского святителя» [40. С. 14].) Другой петербургский ученый – А.В. Петров – летописные сведения о новгородском крещении расценивал уже не просто сквозь призму общинных противоречий, а как тексты, указывающие на глубинные, реликтовые корни внутриновгородской борьбы: «В рассказах о Крещении Новгорода Новгородской IV, Псковской I и некоторых других летописей воспроизводится весьма красноречивая на сей счет древняя легенда, согласно которой свергнутый в Волхов Перун, «поплове сквозе Велии мостъ, верже палицю свою на мостъ, еюже ныне безоумнии оубивающеся, оутеху творять бесомъ». Безусловно, бои подобного рода гораздо древнее Крещения (равно как самого моста через Волхов)… Однако в отмеченных летописных известиях важна связь традиционных драк с религией» [22. С. 61]. Такая трактовка источников сближает взгляды А.В. Петрова с выводами, представленными в 1960-х гг. в работе А.М. Золотарева, но остававшимися почти незамеченными в науке.

Можно сказать, что пространство для научной полемики на материале новгородских событий времен крещения в историографии конца XX – начала XXI в. явно сократилось, поскольку историки чаще всего сходятся во мнении, что «крещение нигде на Руси не встречало столь упорного сопротивления, как в Новгороде» [17. С. 74], а «сопротивлявшихся Владимир обращал в христианство насильно. Предание запомнило, что тысяцкий Владимира, Путята, крестил народ мечом, а его дядя Добрыня – огнем. Во время раскопок Новгорода был обнаружен относящийся к этому времени пожарный слой, что, вероятно, подтверждает достоверность такой информации» [31. С. 280]. Археологическими данными подтверждается и давно присутствующая в исторической литературе убежденность в длительности самого процесса христианизации Новгородской земли: «Первое крещеное поколение (конец X – первая четверть XI в.) почти не пользовалось христианской атрибутикой, оставаясь в основной своей массе ещё языческим. Реальная массовая христианизация начинается со второй четверти XI в., причем состояние неофитства переживается новгородским обществом достаточно долго – по крайней мере до первой трети, если не до второй половины XII в.» [15. С. 36].

Впрочем, заметное разнообразие мнений по-прежнему можно увидеть в оценках характера крещения новгородцев. В.Я. Петрухин и Д.С. Раевский, например, отмечают, что происходившее «низвержение кумиров ...описывается в летописи как церемониальный государственный акт, символизирующий отказ от прошлого». Они считают, что летописная драматургия крещения носит явно книжный характер: «Источник летописи и, стало быть, того пафоса, с которым низвергал кумиров Владимир, очевиден: это Ветхий завет, деяния пророков и праведных царей – ср. с летописным зачином деяния иудейского царя: “И изрубил Аса истукан ее, и сжег у потока Кедрона”(3 Цар. 15, 13)» [23. С. 341]. Из этого можно предположить, что накал борьбы, с которым современные авторы воспринимают отдаленные от них летописные события, явно преувеличен.

В современной историографии действительно сохраняются работы, которые предпочитают говорить о мирном характере принятия христианства на Руси. К примеру, автор книги «Христианизация Новгородской земли в IX – XIV вв.» [18] А.Е. Мусин уверяет: «совершенно мирные по характеру и свидетельствующие об удивительном взаимном доверии между народом и властью события крещения Руси в Киеве в 988 г., отсутствие каких-либо прямых свидетельств о насильственном характере крещения других территорий державы Рюриковичей – все это говорит о глубинном и органичном по характеру процессе христианского культурогенеза на Руси» [19. С. 37]. В противовес этому можно вспомнить высказывание И.Я. Фроянова: «Рассказ Иоакимовской летописи о крещении новгородцев не оставляет никаких сомнений относительно того, что христианство в Новгороде вводилось Владимиром насильно, сопровождаясь кровавыми столкновениями» [36. С. 88].

Таким образом, можно сказать, что именно в сфере оценки характера новгородского крещения проходит линия дискуссии в современной отечественной историографии, обращающейся к этому вопросу. Соглашаясь с определением основного круга источников по новгородскому крещению, признавая длительность процесса христианизации Новгородской земли, ученые ищут новые трактовки имеющимся сведениям о важнейшем политическом и религиозном процессе в истории раннего русского средневековья.


СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ

1. Бахрушин С.В. К вопросу о крещении Киевской Руси // Религия и церковь в истории России // Историк-марксист. 1937. № 2. С. 40-76.
2. Буганов В.И. Очерки истории классовой борьбы в России XI–XVIII вв.: кн. для учителя. М., 1986.
3. Будовниц И.У. Общественно-политическая мысль Древней Руси (XI–XIV вв.). М., 1960.
4. Введение христианства на Руси. М., 1987.
5. Гордиенко Н.С. «Крещение Руси»: факты против легенд и мифов. Л., 1986.
6. Дворниченко А.Ю. Древнерусское общество и церковь. Л., 1988.
7. Дулуман Е.К., Глушак А.С. Введение христианства на Руси. Легенды, события, факты. Симферополь, 1988.
8. Золотарев А.М. Родовой строй и первобытная мифология. М., 1964.
9. История культуры древней Руси. Домонгольский период. Т. 2. Общественный строй и духовная культура. М., 1951.
10. Корзун М.С. Русская Православная Церковь на службе эксплуататорских классов. X век – 1917 г. Минск, 1984.
11. «Крещение Руси» в трудах русских и советских историков. М., 1988.
12. Крывелев И.А. История религий. Т. 1. М., 1975.
13. Кузьмин А.Г. Падение Перуна. Становление христианства на Руси. М., 1988.
14. Курбатов Г.Л., Фролов Э.Д., Фроянов И.Я. Христианство. Античность. Византия. Древняя Русь. Л., 1988.
15. Лесман Ю.М. Новгородские привески – источник для реконструкции динамики христианизации // Восточная Европа в древности и средневековье. Язычество, христианство, церковь. Чтения памяти членакорреспондента АН СССР В.Т. Пашуто. Москва, 20–22 февраля 1995 г. М., 1995. С. 33-36.
16. Лихачев Д.С. Новгород Великий. М., 1959.
17. Мартышин О.В. Вольный Новгород. Общественно-политический строй и право феодальной республики. М., 1992.
18. Мусин А.Е. Христианизация Новгородской земли в IX–XIV вв. Погребальный обряд и христианские древности. СПб., 2002.
19. Мусин А.Е. Milites Christi Древней Руси. Воинская культура русского средневековья в контексте религиозного менталитета. СПб., 2005.
20. Никольский Н.М. История русской церкви. М., 1930.
21. Новиков М.П. Христианизация Киевской Руси: методологический аспект. М., 1991.
22. Петров А.В. От язычества к Святой Руси. Новгородские усобицы (к изучению древнерусского вечевого уклада). СПб., 2003.
23. Петрухин В.Я., Раевский Д. С. Очерки истории народов России в древности и раннем средневековье. 2-е изд. перераб. и доп. М., 2004.
24. Петрушко В. И. История Русской Церкви с древнейших времен до установления патриаршества: учеб. пособ. 2-е изд. М., 2007.
25. Покровский М.Н. Русская история в самом сжатом очерке. 4-е изд. М., 1933.
26. Приселков М.Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X–XII вв. СПб., 1913.
27. Рапов О.М. Русская церковь в IX – первой трети XII в. Принятие христианства. М., 1988.
28. Рожков Н.А. Обзор русской истории с социологической точки зрения. Ч. 1. 2-е изд. М., 1905.
29. Русское православие: вехи истории. М., 1989.
30. Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII–XIII вв. М., 1987.
31. Свердлов М.Б. Домонгольская Русь: Князь и княжеская власть на Руси VI – первой трети XIII в. СПб., 2003.
32. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. 2-е изд. СПб., 1896. Кн. 1, т. 1-5.
33. Татищев В.Н. История Российская. М., 1768. Кн. 1, ч. 1.
34. Тихомиров М.Н. Древняя Русь. М., 1975.
35. Толочко П.П. Древняя Русь. Очерки социально-политической истории. Киев, 1987.
36. Фроянов И. Я. Древняя Русь. Опыт исследования истории социальной и политической борьбы. М.; СПб., 1995.
37. Фроянов И.Я. Древняя Русь IX–XIII веков. Народные движения. Княжеская и вечевая власть: учеб. пособие. М., 2012.
38. Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. Очерки истории государственной, социальной и политической борьбы конца IX – начала XIII столетия. СПб., 1992.
39. Халявин Н.В. Крещение Новгорода в дореволюционной отечественной историографии // Вестн. Удм. ун-та. Сер. История и филология. 2013. Вып. 3. С. 21-27.
40. Хорошев А.С. Церковь в социально-политической системе Новгородской феодальной республики. М., 1980.
41. Церковь в истории России (IX в. – 1917 г.). Критические очерки. М., 1967.
42. Щапов Я.Н. Государство и церковь Древней Руси X–XIII вв. М., 1989.
43. Щапов Я.Н. Княжеские уставы и церковь в Древней Руси XI–XIV вв. М., 1972.
44. Янин В.Л. День десятого века // Знание – сила. 1983. № 3. С. 15-18.
45. Янин В.Л. Как и когда крестили новгородцев // Наука и религия. 1983. № 11. С. 27-31.
46. Янин В.Л. Средневековый Новгород: Очерки археологии и истории. М., 2004.

Источник: philologist.livejournal.com