Предисловие переводчика
В настоящем, весьма обширном, письме Герхард Терстеген излагает своё учение о молитве и – как сказали бы православные – о прелести. Понятие о молитве в западной аскетике, которую здесь представляет Терстеген, шире, чем в православии; оно включает в себя не только активное обращение ума и сердца к Богу, но и пассивное, «приимательное» пребывание в соприсутствии Божием, что подчёркивает основу нашей религии – «двусторонность» взаимоотношений человека и Бога во Христе, когда не только человек стремится к Богу, но и Бог присутствует в его повседневной жизни. К сожалению, в нашей аскетике редко можно встретить назидания про такой «ответ Бога» на нашу молитву; православная дидактика склонна предостерегать (порой излишне) против всяких явлений этого рода, считая их «прелестью». Однако данный термин нередко понимается у нас слишком расплывчато; в этом контексте взгляд западного протестантского мистика на то, что́ есть ложная духовность и в чём состоит её отличие от истинной, вполне может помочь нам более точно определить границы «прелести». Из письма также видно, что пиетистская аскетика, при её подчёркнутой «двусторонности» и большей, чем в Православии, формальной свободе гораздо строже православной в отношении отречения от мира, которое относится не только к монахам, но вменяется в обязанность всем христианам. Все эти различия, подробно прописанные, при высокой ценности содержания письма Терстегена как такового, несомненно заинтересуют современного православного читателя.
Игумен Петр (Мещеринов)
Письмо 10-е
Что есть внутренняя молитва, и чем истинный мир и покой души отличается от ложного.
__________________
Дорогой брат!
Никак не мог написать раньше. Ты хочешь знать, что́ есть настоящая внутренняя молитва, и чем истинный душевный мир и покой отличается от ложного – то есть происходящего от падшего естества. Я молился и молюсь, чтобы Бог Сам открывал тебе это, оберегая тебя от последнего и вводя в первое Духом Иисуса Христа, подлинного Учителя молитвы (Лк. 11, 1). Только бы ты сам предавал себя Сему Учителю, как истинное чадо сердца, и уповал на Него, что Он не попустит тебе заблудиться, когда ты от всей души хочешь следовать Ему! Что касается меня, то я становлюсь всё более неискусным, и всё меньше могу говорить и писать о таких вещах так, как мне бы хотелось; посему, может быть, и тебя мало удовлетворит мой ответ.
Внутренняя молитва есть обращение к Богу, как соприсутствующему нам в нашем сердце, посредством устремления к Нему благоговейного внимания и всех наших внутренних сил и пребывания пред Ним, с Ним и в Нём, сообразно с мерой и состоянием души. Первоначально душа здесь более или менее само-деятельна (хотя Бог всегда предваряет её) и переменчива: в одно время она чувствует вкушение благодати, в другое – внутреннюю сухость и скорбь, как это всем хорошо известно. Новоначальное делание души – преимущественно идущее от чувств, напористое, разностороннее, нуждающееся в многообразии; оно должно всё время возобновляться и повторяться. Со временем, постепенно (если душа не сходит со своего пути) её молитвенное делание становится мягче, внутреннее, менее разнообразно и многопредметно; душа всё меньше нуждается в постоянном побуждении себя к молитве, и, наконец, как бы «теряет» себя в ней, поскольку Бог Сам всё более становится главным действователем в нас, так что уже не мы живём, но живёт в нас Христос (Гал. 2, 20).
Учитель и руководитель в сей внутренней молитве – Дух Иисуса Христа; Его действию надлежит по-детски вверяться и безоговорочно следовать Ему. Он касается нашей души и нашей любви и даёт нам познать привлечение от Отца (Ин. 6, 44) в некоем сокровенном и тонком тяготении в глубину сердца – к Источнику нашей жизни (Пс. 35, 10; Лк. 17, 21). Если мы не последуем сему привлечению, то мы никогда не придём к Богу. Сами в себе породить его мы не можем, это есть благодать; но уже данную нам благодать мы можем заглушить, препятствовать и сопротивляться ей, если мы слишком много, и без необходимости, будем оставлять своё молитвенное внутрь-пребывание, или, тем более, и вовсе направлять свою любовь и сердечные устремления к другим предметам и увлекаться ими. О более тонких препятствиях сейчас нет нужды говорить.
Уже из этого тебе должно быть ясно, что́ есть ложное душевное спокойствие и умиротворение. Тот пребывает в нём, кто на молитве (это один случай) произвольно и сознательно позволяет своим помыслам и желаниям оставлять Бога и обращаться к чему-то иному. Второй случай – когда человек даже неким образом и держит помыслы в отрешении от внешних вещей и в забвении их, но сердцу и воле попускает быть в плену у сотворённого, и предаёт себя Богу и обращается к Нему не на самом деле. Хотя такой человек (в силу, скажем, некоторого природного неразумия или присущей ему косности) не всегда чувствует, что он обращён к другим вещам; но как бы то ни было, Бога и божественное он своим предметом не имеет – да и не особенно хочет и чает иметь. Третий случай ложного покоя и мира – когда человек вовсе оставляет молитву, и под мнимым предлогом, что он-де уже совершенно вверил и предал себя Богу, утешно живёт день за днём, давая сердцу, мыслям и чувствам разгуливать по всему миру, как они хотят. – Такой ложной духовности и мнимой свободы легко избежать, если душа будет подобающим образом давать в себе место слышанию гласа благодати и Духа (Евр. 3, 14–15).
Когда наш благой Бог изволяет причислить нас к Своим друзьям (Ин. 15, 14), то Он отнимает от нас всякое желание многообразия во внутренней жизни и в памятовании о Боге, особенно во время молитвы. Христианин больше не может столь многоразлично и многопредметно, как раньше, по собственному разумению, говорить что-то Господу или просить чего-то у Него. Всё сплавляется в его молитве в некое единое, исполненное любви, благоговейное внимание к внутренне соприсутствующему и близкому ему Богу, Коему он и поклоняется в молчании. У него не находится слов, за исключением, может быть, совсем краткого слова любви, чтобы сказать его Богу.
При таком неложном, подлинном безмолвии христианин обретает некое сокровенное благобытие, не исследуя его причин; он напитывается им, не зная, откуда приходит сия пища (Ин. 3, 8), и т. д. Если нечто подобное происходит с тобой, дорогой брат, то не дай сбить себя с толку, что это-де обольщение, как, к сожалению, бывает с многими ду́шами. Напротив, именно это и есть путь, которым христианин вводится в подлинную молитву, во вселение в нас Бога (Ин. 14, 23) и даже в то, чтобы стать одним духом с Ним (1 Кор. 6, 17); и на этом пути душа обретает неизреченные блага.
Также не является неправильным и ложным такое состояние, когда мы не вкушаем никакой отрады при внутренней молитве и обращении к Богу, но находим вместо неё лишь сухость и пустоту; или когда рассудочная и чувственная часть души подавляет и заволакивает нас тысячью рассеивающих фантазий, смятением и т. п. Когда такое происходит, то нужно не обращать на это внимания, но спокойно, с терпением (Лк. 21, 19), препоручать всё Богу; тогда наш дух не затронут сии бури, и он будет пребывать на своём месте и при своём деле столь невозмутимо, сколь это для него возможно. Это подобно тому, как дитя, пробуждённое на руках матери каким-либо внутренним беспокойством или внешним шумом, отворачивается к материнской груди, дабы, вкусив от неё, вновь погрузиться в прежний покой. – Я хочу сказать, что христианин выходит из таких искушений с подлинным миром и покоем, когда он обновляет в себе веру во внутреннюю близость Господа, исполненное любви благоговение к Нему и всецелое предание себя Ему; когда он свидетельствует пред Ним свою любовь – или молитвенным словом, выражающим, что он ничего иного не желает, как только одного Бога (Пс. 72, 25), или поклонением, прославлением и благоугождением Сему совершенному Благу посредством тех или иных дел любви; когда он последует тому, что доставляет пользу его душе, и так далее. Всё это христианин совершает безыскусно, тихо, просто – не обретёт ли душа вновь в таком делании свой прежний покой и напитание? Если по прошествии времени оказывается, что Богу не угодно упокоить душу, то христианин уразумевает из сего и верует, что ему надлежит безмятежно претерпевать всю сию внутреннюю сухость, омрачение и безотрадность; такое терпение, происходящее из безусловного единения с волей Божией, есть само по себе наипрекраснейшая молитва. Но при этом нужно быть весьма внимательным, дабы чрез произвольную рассеянность или сознательную неверность Богу не дать со своей стороны действительного повода к внутренней тьме и опустошённости. Если так всё же случилось, то христианин должен смириться и исповедать пред Богом свою вину, после чего спокойно продолжать идти своим путём, как будто никакого преткновения и не было.
Пожалуй, я ограничусь уже сказанным, не касаясь других видов молитвы или разных тонкостей Божьего руководства и научения, которые у неискусных людей могут вызвать подозрение в обольщении, праздности, излишней свободе и т. п. Главное – то, что я говорил в начале: само-делательная и само-побудительная активность души при верном прохождении ею христианского пути всё более ослабевает, и заменяется и как бы побеждается действованием Божиим, так что в нас открывается всепоглощающая жизнь Иисусова (2 Кор. 4, 10). Действия Божии постепенно становятся душе явными, и она отбрасывает всякие сомнения относительно того, чтобы приимательно ввериться им и не препятствовать им само-действием. Можно сказать об этом и так, что Бог властно берёт душу в Свои руки, так что она охотно предаёт Ему руководство всеми своими действиями. Что же касается состояния очищения и внутренних скорбей, то душа смиренно принимает всё сие: она терпит, она страдает, она любит, и поступает так, как описано выше.
Кратко сказать: ты хочешь заниматься внутренней молитвой и избежать всякой ложной духовности? Пусть твоя молитва всегда сочетается с непрестанным отвержением всего сотворённого и самого себя (Мф. 16, 24) по указаниям Духа и промысла Божия, чтобы ты мог чисто возлюбить Бога и ввериться Ему одному. Избегай также всякой суеты мира сего и излишней рассеянности в чувствах, мыслях, делах, разговорах и обращении с людьми, дабы ты не был ослеплён и отвлечён от Бога, но ходил пред Ним и в Его соприсутствии, становясь любезным Ему, как истинное чадо Авраама (Ин. 8, 39), – к чему желаю и тебе, и себе полноты всяческой благодати от Иисуса и неложного руководства от Святого Его Духа.
Вот, возлюбленный во Христе брат, я написал много больше, чем предполагал. Несомненно, ты удивишься моему дерзновению, что я при своём неразумии и худости говорю о таких вещах, о коих со многим светом и помазанием писали великие и просвещённые души. Что же! принимай только то, что согласуется с их писаниями; между тем я чувствовал внутреннее побуждение сказать тебе всё сие. Молись за меня! и я буду по силам молиться за тебя. Да живёт Господь Иисус в твоей душе; в Нём, приветствуя и лобызая тебя, остаюсь
преданным тебе собратом.
Мюльхайм, 1 июля 1740 г. (2, III, 11)