Качество большинства таких диалогов оставляет желать лучшего. Уже несколько столетий прошло после дискуссии между рационалистами и эмпириками в Новое время. Вероятно, именно идея противопоставления разума и опыта обратилась в конечном итоге в идею противостояния метафизики и науки, которая, в свою очередь, повлияла на споры между наукой (например, эволюционными биологами) и теистами. Парадоксальность этих споров заметна любому, кто способен взглянуть на проблему с внешней перспективы. Теизм в широком смысле и научный анализ в широком смысле – это совокупности воззрений, которые не имеют никакого соотношения и вообще никаких инструментов для спора. Даже если в каком-то смысле они друг другу и противоречат, то все равно неизбежно требуется их расширить до некого общего стандарта, чтобы они быть сопоставленными. Как может теология находиться в столкновении, например, с эволюционной биологией, если предметы и методы их исследований совершенно различны, а структурно они никак не пересекаются? Это можно сравнить с попыткой сложить дроби 2/3 и 2/5 без приведения к общему знаменателю. Сначала надо понять, что теология говорила бы о живых организмах, если бы мы делали из нее соответствующие выводы. И что биология сказала бы о Боге, если бы мы пытались добраться её методами до божественной природы. А потом сопоставлять то, что получилось в результате с каждой стороны. И уже здесь адекватному человеку становится понятно, что ни одна из указанных наук не выдержит последствий такого эксперимента (хотя отдельная проблема в том, что это понятно не всем – ведь пытаются же науки применять там, где им не место). Конечно, подобрать какие-то методы, например, из философии мы всё же можем, и сторонники этих подходов активно пытаются говорить о далеко идущих следствиях таких концепций. То есть мы можем построить нечто вместо теологии таким образом, чтобы оно учитывало положения биологии, и нечто на замену биологии, с учетом всех положений какой-либо теологической позиции. Однако крайне малое количество спорящих на данные темы осознаёт такую необходимость, а ещё меньше – делает нечто подобное практически. При этом результат, в тех случаях когда это вообще реализуемо на практике, имеет крайне слабое отношение к дискуссии с тем составом участников, который имел место изначально. Концепции, которые получатся в итоге, будет просто не узнать. То есть любое правильное построение такой дискуссии разрушит её изначальную форму до основания.
Другой интересный пример заключается в том, что современные научные атеисты, отвергая истинность религиозного опыта, пытаются взывать именно к разуму, хотя, разумеется, в совершенно ином смысле, чем это понятие рассматривалось, например, в Новое время. Эта релятивность понятий выявляет, как и все предыдущие замечания, то, что данной дискуссии попросту не хватает надлежащего фундамента. На мой взгляд, именно временная потеря метафизики, вследствие её основательной критики, вызвала столь бурное противоречие между научным и религиозным аспектами. Мы наблюдаем, как недостатки в разработке базовых философских оснований сказываются на качестве любых подобных дискуссий. Вывод здесь довольно прост: без базовых философских оснований дискуссия в принципе невозможна. И если уж этой дискуссии суждено состояться, то только после возвращения настоящей философии как в науку, так и в религиозный контекст.